Политическая теория 8 страница

Конт признавал только двух политических философов: Аристотеля и Гоббса. Гоббс — единственный политический философ, говорит нам Конт, достойный упоминания между Аристотелем и ним. Гоббс видел, что всякое общество управ­ляется и должно быть управляемо (в двух смыслах — неиз­бежности и сообразности тому, что должно быть) силой. А си­ла в обществе — это количество или богатство³².

Конт отвергает определенную форму идеализма. Общество находится и будет находиться под властью сил количества или богатства (или сочетания того и другого), если иметь в виду, что между тем и другим нет существенной разницы в качестве. Нормально, что сила берет верх. Как могло быть иначе в тече­ние столь долгого периода, что мы считаем реальную жизнь та­кой, какова она есть, и общества такими, каковы они есть?

«Все те, кого коробит положение Гоббса, несомненно, най­дут странным: вместо того чтобы основывать политический строй на силе, его хотят учредить на слабости. Тем не менее именно это следовало бы из их тщетной критики, основанной на моем главном анализе трех частей, неизбежно присущих любой общественной власти. Потому что за неимением по­длинной материальной силы появится необходимость заимст­вовать у духа и сердца первичные основания, которые эти бедные элементы все-таки неспособны обеспечить. Пригодные единственно к тому, чтобы достойно изменить предшествую­щий строй, они не смогут выполнять никаких общественных обязанностей там, где материальная сила еще не учредила над­лежащим образом какой-нибудь строй» (ibid., р.299 — 300).

Однако общество, соответствующее человеческой приро­де, должно включать в себя противоположность господства силы или коррекцию его, духовное влияние, теорию которого развивает Конт, противопоставляя ее своей реалистической концепции общественного порядка. Влияние духа — постоян­ное требование обществ, потому что последние всегда будут в качестве мирского порядка находиться под властью силы.

Существует двойное духовное влияние — влияние разума и чувства, или привязанности. В начале своего пути Конт пони­мал влияние духа как воздействие разума. В конце жизни под влиянием духа он имеет в виду главным образом влияние при­вязанности, или любви. Но какова бы ни была в точности фор­ма, какую принимает духовное облагораживание, во все вре­мена и эпохи существовало различие между мирской и духов­ной властью, и оно полностью снимается лишь на позитивной фазе, то есть на той фазе, которая служит завершением исто­рии человечества.

Духовное влияние выполняет разные функции. Оно должно упорядочивать внутреннюю жизнь людей, объединять их ради

совместной жизни и деятельности, освящать мирскую власть для того, чтобы убедить людей в необходимости повиновения; общественная жизнь невозможна, если нет тех, кто повелева­ет, и тех, кто повинуется. Для философа неважно, кто господ­ствует и кто повинуется; те, кто господствует, есть и всегда будут могущественныки.

Духовное влияние не должно только упорядочивать, объе­динять, освящать; оно должно также ослаблять и ограничивать мирскую власть. Но для этого нужно, чтобы общественная дифференциация зашла достаточно далеко. Когда духовная власть освящает мирскую, т.е. когда священники заявляют, что короли — помазанники Божий или что они управляют от име­ни Бога, духовная власть прибавляет авторитета мирской вла­сти. Это освящение духом власть имущих, возможно, было не­обходимо в истории. Конечно, нужно было поддерживать об­щественный порядок и согласие, даже когда ум не находил истинных законов внешнего порядка и тем более обществен­ного порядка. На конечной фазе духовная власть лишь частич­но признает мирскую власть, Ученые будут объяснять необхо­димость индустриального и общественного порядка и в связи с этим как бы придадут больший моральный авторитет могуще­ству предпринимателей или банкиров. Но их основной функ­цией станет не столько освящение, сколько ослабление и ог­раничение, призыв к влиятельным силам ограничиться выпол­нением общественных функций с тем, чтобы они, управляя, не претендовали на моральное или духовное превосходство.

Для того чтобы духовное влияние выполняло все свои фун­кции и чтобы подлинное различие между мирским и духовным стало наконец признанным и закрепленным, возникает необ­ходимость в истории — та необходимость, которая обнаружи­вается при статическом анализе различия двух властей.

Изучение статики освещает значение динамики с трех то­чек зрения: разума, деятельности и чувства.

История разума движется от фетишизма к позитивизму, т.е. от синтеза, основанного на принципе субъективности и пе­реносе во внешний мир реальности сознания, вплоть до от­крытия и обоснования законов, управляющих процессами, без претензий на выявление их причин.

Деятельность развивается от военной фазы к индустриаль­ной, или, если говорить марксистским языком, от борьбы лю­дей между собой до победоносной борьбы человека с приро­дой, с той оговоркой, что Конт не питает чрезмерных надежд на результаты, которые принесет господство человека над си­лами природы.

Наконец, история эмоциональности — это история посте­пенного развития альтруистических склонностей, без надеж-

ды на то, что человек когда-нибудь самопроизвольно переста­нет быть эгоистом в своей основе.

Это тройное значение истории выявляется статикой, позво­ляющей понять историю в ее связи с фундаментальной струк­турой общества.

История ведет к растущей дифференциации общественных функций и одновременно к растущей унификации обществ. Мирская и духовная власти станут на конечной стадии разли­чимы яснее, чем когда-либо, и это различие будет одновремен­но условием более тесного консенсуса, более прочного един­ства. Люди согласятся с мирской иерархией, потому что они познают ее шаткость, и приберегут высшую оценку для духов­ного порядка, который может быть ниспровержением мир­ской иерархии³³.

5. От философии к религии

Выявив отличительные черты индустриального общества, Конт относится к нему как к форме общественной организа­ции, принимающей всеобщий характер. Затем, в «Курсе пози­тивной философии», он представил историю человечества как историю единого народа. Словом, он обосновал единство че­ловеческого рода постоянством человеческой природы, кото­рое выражается в общественном плане в фундаментальном порядке, обнаруживаемом, несмотря на разнообразие истори­ческих учреждений.

Социолог, отталкивающийся от идеи единства людей, та­ким образом, обязательно обладает философским видением, заложившим основу его социологии. Огюст Конт — философ в социологии и социолог в философии. Нерасторжимая связь между социологом и философом проистекает из основного положения его учения, утверждения единства людей, предпо­лагающего определенную концепцию человека, его природы, призвания и связи между индивидом и коллективом. Поэтому стоит подчеркнуть философские идеи Конта, соотнося его учение с тремя замыслами, наличествующими в его творчест­ве: замыслом общественного реформатора, замыслом филосо­фа, синтезирующего методы и результаты наук, и, наконец, замыслом человека, назначающего себя великим жрецом но­вой религии — религии человечества.

Большинство социологов так или иначе стремились воздей­ствовать на эволюцию общества. Все великие социологиче­ские учения XIX в., а может быть, даже и сегодняшние, допу­скают переход от мысли к действию или от науки к политике или морали.

Такой замысел ставит определенное число вопросов. Ка­ким образом социолог переходит от теории к практике? Какие руководства к действию можно извлечь из его социологии? Предлагает ли он глобальное решение всей совокупности об­щественных проблем или частичные решения множества от­дельных проблем? Наконец, если решение принято, как социо­лог представляет себе проведение его в жизнь?

Сравнение Монтескье с Контом в этом отношении порази­тельно. Монтескье стремится понять разнообразие обществен­ных и исторических учреждений, но он очень осторожен, как только речь заходит о переходе от науки, которая «понимает», к политике, которая «приказывает» или «советует». Конечно, в его сочинениях есть советы законодателям: еще продолжают спорить о том, какому основному аспекту организации обще­ства Монтескье отдавал предпочтение. Но даже когда Монте­скье дает советы, он скорее осуждает определенные способы действия, нежели указывает, что делать. Его неявные настав­ления скорее негативны, чем позитивны. Он дает понять, что рабство как таковое представляется ему противным человече­ской природе, что определенное равенство между людьми он увязывает с сущностью человечества. Но как только заходит речь о данном обществе в заданную эпоху, главный совет, из­влекаемый из его сочинений, таков: посмотрите, что собой представляет народ, понаблюдайте за средой, в которой он обитает, учтите особенности его эволюции, не забывайте его характера и попробуйте руководствоваться здравым смыслом. Замечательная программа, но не отличающаяся особой конк­ретностью. Эта неопределенность, впрочем, соответствует су­ществу мысли, которая не может вообразить себе глобальное разрешение того, что в XIX в. назвали кризисом цивилизации, т.е. общественной проблематики.

Следовательно, из творчества Монтескье можно обосно­ванно вывести методические указания, ценные для социально­го инженера, осознающего тот факт, что некоторые черты присущи всем обществам, но что здравая в одних случаях по­литика может быть пагубной в других.

Другими словами, Монтескье связывает переход от науки к действиям только с благоразумием и умеренностью. Он побуж­дает не к глобальному решению общественной проблематики, а к частичным ее решениям. Он не рекомендует применять наси­лие, чтобы привести существующие общества в соответствии с идеей справедливого порядка. У него нет чудодейственного ре­цепта, как сделать государя мудрым, а его советников заставить читать «О духе законов». Одним словом, Монтескье скромен. Скромность, несомненно, не главное качество общественного реформатора Конта. Раз уж история у людей одна, а фундамен-

тальный порядок — это тема с вариациями, он наставляет, как исполнить предназначение человека и как достигнуть безуко­ризненного фундаментального порядка. Он считает себя знато­ком решения общественной проблемы.

В своих представлениях о необходимой реформе Конт ума­ляет значение экономики и политики по сравнению с наукой и моралью. Наука требует организации труда, но ему кажется, что в конечном счете такую организацию относительно легко осуществить. Не это главное в реформе, которая положит ко­нец кризису современных обществ.

Конт испытывает по отношению к политике двойное пре­небрежение ученого и основателя религии. Убежденный в том, что общество располагает такой публичной властью, ка­кую оно заслуживает и какая отвечает состоянию его органи­зации, он не считает, что, изменяя режим и конституцию, че­ловек кладет конец глубинным общественным волнениям. Ре­форматор общества, он стремится изменить образ мыслей лю­дей, распространить позитивистскую мысль, в частности на общественную сферу, устранить пережитки феодального и те­ологического менталитета, убедить своих современников в том, что войны — анахронизм, а колониальные захваты — аб­сурд. Впрочем, для него все это столь очевидные факты, что основное внимание он посвящает доказательству другого. Он прежде всего поглощен распространением такого образа мыс­лей, который сам по себе приведет к справедливой организа­ции общества и государства. Его задача — сделать всех людей позитивистами, помочь им понять следующее: позитивистская организация рациональна для мирского порядка, а духовный порядок должен стать формой обучения беспристрастию и любви. Парадокс в том, что фундаментальный порядок, кото­рый Конт стремится провести в жизнь, должен, согласно его философии, самореализоваться. Ибо если законами статики служат законы неизменного порядка, законы динамики гаран­тируют, что фундаментальный порядок сбудется. Отсюда, по-видимому, исторический детерминизм, который обесценивает замысел и усилие реформатора.

Налицо трудность, которая в другой форме ощущается в учении Маркса, но с которой знаком и Конт, преодолевающий ее совершенно иным образом. Конт, как и Монтескье, и еще более, чем Монтескье, враждебно относится к насилию. Он не думает, что революция преодолеет современный кризис и при­ведет общества к тому, что они полностью реализуют свое призвание. Он признает, что для перехода от раздираемых се­годня изнутри обществ к умиротворенным обществам завтраш­него дня нужно время. Одновременно он связывает часть дей­ствий и усилий людей доброй воли с изменчивым характером

фатальности. История подчиняется законам, и мы больше не закрываем глаза на то, к какому именно порядку эволюциони­руют сами общества. Но их эволюция может занять больше или меньше времени, стоить больше или меньше крови. В ходе самой неизбежной эволюции во всех ее разновидностях воз­никает частица свободы, выпадающей на долю человека. По Конту, чем выше мы поднимаемся по лестнице существ от простейших к самым сложным, тем больше расширяется поле свободы и, кроме того, «поле возможной модификации фаталь­ности». Наибольшей сложностью отличается общество и от­дельный человек, объект морали седьмой науки, последней в классификации наук. Это в истории законы предоставляют людям больше всего свободы·*⁴.

Социолог — это реформатор общества, и, таким образом, по мнению Конта, он не инженер по частичным реформам в стиле Монтескье или социологов-непозитивистов, он — сегод­няшний рационалист. Он также не пророк насилия, подобно Марксу. Огюст Конт — безмятежный предвозвестник новых времен. Это человек, который знает, в чем сущность человече­ского порядка и, следовательно, чем станет общество, когда люди приблизятся к цели их совместного начинания.

Социолог — нечто вроде миролюбивого пророка, который в первую очередь просвещает умы, соединяет души, а во вто­рую очередь он сам великий жрец социологической религии.

С молодых лет у Огюста Конта были две главные цели: ре­формировать общество и обосновать синтез научных знаний. Связь между этими двумя идеями ясна. Единственной стоящей общественной реформой в самом деле оказывается та, кото­рая преобразует теологический способ мышления и будет спо­собствовать распространению точки зрения, свойственной по­зитивизму. Итак, эта реформа коллективных верований может быть только следствием развития науки. Лучший способ созда­ния по-настоящему новой науки — внимательно следить за до­стижениями позитивного разума в истории и в сегодняшней науке.

Нельзя ставить под сомнение в учении Конта взаимосвязь первых трех томов «Курса позитивной философии», где воп­лощается его стремление к синтезу наук, и следующих трех, где доказывается необходимость создания социологии и на­бросаны темы статики и динамики.

Синтез наук позволяет обосновать общественные идеи и обозначить границы их применения. Но социологические идеи не зависят полностью от синтеза наук, тогда как синтез наук возможен лишь при определенной научной концепции, тесно связанной с замыслами реформатора и социолога. Контова ин­терпретация науки объясняет переход от позитивизма перво-

начального периода к позитивизму завершающего периода и, кроме того, от идей «Курса позитивной философии» к идеям «Системы позитивной политики» — переход, который многие позитивисты, такие, как Э.Литтре или Дж.С.Милль, следовав­шие за Контом в начальный период его творчества, считали от­ступничеством.

Философский синтез наук может быть следствием упоря­дочения четырех идей:

1. Наука в представлении Конта — не приключение, не
безграничное и непрерывное исследование, а источник догм.
Конт стремится устранить последние следы теологического ду­
ха, но в определенном отношении сам разделяет некоторые
претензии теологов, ставшие объектом пародий. Он ищет
окончательные истины, которые не вызывали бы никаких со­
мнений. Он убежден: человек создан для того, чтобы верить, а
не сомневаться. Не прав ли Конт? Возможно, человек создан
для веры, а не для сомнений. Но в конце концов, если мы ут­
верждаем, что наука есть смесь сомнения и веры, нужно до­
бавить, что Конт в большей степени осознавал необходимость
веры, чем допустимость сомнения. По его мнению, открытые
учеными законы сравнимы с догмами: они должны принимать­
ся на веру сразу и всеми, а не постоянно пересматриваться.
Если науки готовят появление социологии, то в значительной
мере потому, что они поставляют совокупность подтвержден­
ных положений, которые образуют эквивалент догм прошлого.

2. Конт полагает, что основное содержание научной исти­
ны воспроизводится тем, что он называет законами, т.е. (с его
точки зрения) либо необходимыми связями между явлениями,
либо преобладающими или постоянными фактами, отличающи­
ми определенные состояния.

Наука, по Конту, не поиск конечных объяснений, не стрем­ление добраться до причин. Она ограничивается констатацией преобладающего в мире порядка не столько из-за отсутствия заинтересованности, любопытства к истине, сколько для того, чтобы быть в состоянии эксплуатировать ресурсы, предлагае­мые нам природой, и навести порядок в нашем собственном разуме.

В таком случае наука предстает вдвойне прагматичной. Она выступает в качестве закона, из которого неизбежно вытека­ют технические рецепты; для нашего разума или скорее для нашего сознания она обладает просветительской ценностью. Само по себе наше сознание было бы хаотичным, наши субъ­ективные впечатления, если пользоваться языком Конта, бес­порядочно смешивались бы, ничего не давая уму, если бы вне нас не было порядка, который мы обнаруживаем и который есть источник и причина порядка в нашем разуме³⁵.

Такое представление о науке логично ведет к социологии и морали как завершающему этапу и полному прояснению им­манентного замысла Конта. Если бы науку волновала истина, если бы она была бесконечным поиском объяснения, притяза­нием на умопостигаемость явлений, ускользающую от нас, она, возможно, больше бы походила на то, чем служит в дей­ствительности и не так легко вела бы к социологии, как заду­манная Контом догматичная и прагматичная наука.

Основатель позитивизма, я в этом не сомневаюсь, был бы возмущен космическими спутниками, самим притязанием на исследование пространства вне Солнечной системы. Он счи­тал бы такое начинание безрассудным: зачем идти так далеко, когда неизвестно, что делать там, где находимся? Чтобы исс­ледовать сферы космоса, которые, не воздействуя непосред­ственно на человечество, не касаются его? Любая наука, не раскрывающая нам порядка или не предоставляющая нам воз­можности действовать, была в его глазах бесполезной, а сле­довательно, неоправданной. Догматик Конт осуждал теорию вероятностей. Поскольку законы в основном верны, к чему это чрезмерное беспокойство о подробностях, эти ничего не дающие уточнения? Зачем вновь обсуждать надежные законы, делающие мир умопостигаемым?

3. Когда Конт пытается объединить результаты и методы
разных наук, он обнаруживает или считает, что обнаруживает,
структуру реальности, необходимую для понимания человеком
самого себя и социологами — обществ, иерархической струк­
туры бытия, в соответствии с которой каждая разновидность
бытия подчинена законам. В природе наблюдается иерархия,
начиная с простейших феноменов и вплоть до самых слож­
ных, начиная с неорганической природы и до органической, и
в конце концов до живых существ и человека. Эта структура в
сущности едва ли неизменна. Она — заданная иерархия при­
роды.

Главная мысль подобного толкования мира состоит в том, что низшее обусловливает высшее, но не определяет его. Иерархическое видение позволяет расположить феномены по своим местам и в то же время установить саму общественную иерархию: высшее в ней обусловлено низшим, как и живые феномены обусловлены, но не определяются физическими или химическими явлениями.

4. Науки, которые служат выражением и приложением по­
зитивного разума и должны поставлять догмы о современном
обществе, тем не менее подстерегает постоянная опасность,
связанная с их природой, — опасность растворения в анализе.
Конт не перестает упрекать своих коллег-ученых в двойной
специализации, кажущейся ему чрезмерной. Ученые исследу-

ют небольшой участок реальности, занимаются небольшой ча­стью науки, не проявляя интереса к остальному. Вместе с тем не все они, как Конт, убеждены в том, что выступают в роли жрецов современных обществ и должны осуществлять духов­ное судейство. Они, к сожалению, склонны довольствоваться задачей ученых, не стремясь к реформированию обществ. Преступная скромность, говорил Конт, роковое заблуждение! Исключительно аналитические науки кончали тем, что стано­вились скорее вредными, чем полезными. Какую же пользу можно извлечь из бесконечного умножения знаний?

Надо, чтобы осуществился синтез наук, центром или осно­вой которого стала бы сама социология. Все науки сходятся в социологии, представляющей собой самый высокий уровень сложности, благородства и хрупкости. Обосновывая синтез наук, чтобы выйти на социологию, Конт лишь эксплуатирует естественную склонность наук, движущихся к науке об обще­стве как к своему концу, понимаемому двояко: как предел и как цель. Не только синтез наук объективно ведет к социоло­гии, науке о человечестве, но социология служит единствен­ным субъективным принципом возможного синтеза. Ибо объ­единение знаний и методов возможно, только если его соот­носят с человечеством. Если бы оно направлялось чистым и простым любопытством, можно было бы ограничиться беско­нечным наблюдением разнообразия явлений и отношений. Чтобы имел место синтез, надо объективно осмыслить иерар­хию форм бытия, вплоть до человека, и субъективно осмыс­лить знания, относящиеся к человечеству, состояние которого они объясняют, а также знания, полезные человеку для экс­плуатации природных ресурсов и одновременно для жизни в соответствии с порядком.

Поэтому в 4-м томе «Системы позитивной политики» мы находим нечто вроде первой философии — именно так выра­жается Конт, используя формулу Ф. Бэкона. Она включает в себя 15 законов, именуемых законами первой философии. Одни из них объективные, другие субъективные. Законы по­зволяют понять, как социолог синтезирует результаты наук, которые не только объективно, но и субъективно можно объ­единить лишь относительно человечества³⁶.

Социология, по Конту, есть наука о мыслительной деятель­ности. Человек познает разум только при условии наблюдения за его деятельностью и его творениями на протяжении исто­рии и в обществе. Разум человека не может быть познан ни путем интроспекции, как у психологов, ни методом рефлек­тивного анализа, как у Канта.

Подлинная наука о мыслительной деятельности — та, кото­рую мы называем сегодня социологией познания. Она пред-

ставляет собой наблюдение, анализ и постижение способно­стей разума, как они раскрываются нам в своих творениях в историческом времени.

Социология — это наука о мыслительной деятельности еще и потому, что образ мыслей и деятельность разума постоянно связаны с общественным контекстом. Не существует транс­цендентального «Я», которое можно постичь путем рефлек­сии. Разум социален и историчен. Разум каждой эпохи или каждого мыслителя рассматривается в социальном контексте. Нужно осознать этот контекст, чтобы понимать, как действует разум человека. Об этом, например, пишет Конт в «Системе позитивной политики» в начале главы, посвященной социаль­ной динамике:

«Нынешний век будет особенно отличаться необратимым преобладанием истории в философии, политике и даже в поэ­зии. Это всеобъемлющее главенство исторической точки зре­ния являет собой основной принцип позитивизма и в то же время его общий результат. Поскольку истинная позитивность заключается главным образом в замене абсолютного относи­тельным, ее влияние становится полным, когда определенное непостоянство, уже признанное по отношению к объекту, оказывается уместно распространенным на сам субъект, изме­нения которого, таким образом, управляют любыми нашими мыслями» (ibid., р. 1).

Контова религия в наше время имеет, конечно, небольшой резонанс. Смеяться над Контом легко, важнее понять, что есть глубокого в его наивности.

Конт — основатель религии, и он сам подчеркивает это. Он считает, что религия нашего времени может и должна иметь позитивистскую ориентацию. Она не может быть религией прошлого, т.к. последняя предполагает отживший образ мыс­лей. Человек с научным складом ума не может больше верить, полагает Конт, в откровение, в церковный катехизис или тра­диционно воображать себе какие-нибудь божества. Но вместе с тем религия отвечает постоянной потребности человека. Че­ловек нуждается в религии, потому что у него есть потреб­ность любить нечто, его превосходящее. Общества испытыва­ют потребность в религии, потому что нуждаются в духовном влиянии, которое освящает и умеряет мирскую власть и напо­минает людям о том, что по сравнению с иерархией досто­инств иерархия способностей — это ничто. Лишь религия в со­стоянии поставить на место техническую иерархию способно­стей и наложить на нее иерархию достоинств, порой совер­шенно противоположную.

Религия, отвечающая постоянным потребностям человече­ства в любви и единстве, станет религией всего человечества.

Шкала моральных ценностей, которую надлежит создать, воз­можно, окажется непохожей на мирскую; человечество, кото­рое Конт приглашает нас возлюбить, — это не человечество в нынешнем виде с его несправедливостью и грубостью. Вели­кое Существо — не вся совокупность людей, а лишь те из них, кто живет в памяти потомков, потому что они так прожи­ли свои жизни, что оставили после себя свои творения или пример для подражания.

Если «человечество состоит скорее из мертвых, чем из жи­вых», то не потому, что статистически мертвых больше, чем живых, а потому, что лишь те составляют человечество, живут в его памяти, которую мы должны любить, кто достоин того, что Конт называл субъективным бессмертием·".

Другими словами, Великое Существо, возлюбить которое приглашает нас Конт, есть то лучшее, что имели и сделали лю­ди, это, в конце концов, то, чем человек возвышается над людьми, или по крайней мере то, что основное человечество реализовало в некоторых людях.

Так ли отличается это основное человечество, которое мы любим в Великом Существе, от человечества, реализовавшего­ся и преодоленного в Боге традиционных религий? Конечно, есть огромная разница между той любовью к человечеству, к какой призывает нас Конт, и любовью к трансцендентному Бо­гу традиционных религий. Однако христианский Бог сотворен людьми. Между основным человечеством и божеством рели­гий, принадлежащих к западной традиции, есть связь, поддаю­щаяся разным интерпретациям.

Лично я думаю, что религия Конта, не пользовавшаяся, как известно, большим успехом в миру, не столь бессмысленна, как о ней обычно думают. Во всяком случае, мне она кажется превосходящей иные религиозные или полурелигиозные кон­цепции, вольно или невольно распространявшиеся другими социологами. Раз уж надо любить что-нибудь в человечестве, помимо избранных лиц, то, конечно, лучше любить основное человечество, выражением и символом которого являются ве­ликие люди, чем столь пылко любить экономический и обще­ственный порядок, чтобы желать смерти всех тех, кто не ве-рйт в эту спасительную доктрину.

Если из социологии надо вывести религию, что лично я осте­регаюсь делать, то единственной возможной религией пред­ставляется мне, в конечном счете, религия Конта. Она не учит, между прочим, любви к какому-нибудь одному обществу, что было бы пламенным фанатизмом, или любви к общественному строю будущего, которого никто не знает и во имя которого на­чинают истреблять скептиков. То, что Конт хочет заставить нас полюбить, — это ни сегодняшнее французское общество, ни за-

5 Зак. № 4 129

втрашнее русское общество, ни послезавтрашнее американ­ское общество, а то совершенство, какого оказались способны достичь отдельные люди и до какого должны подняться все.

Возможно, это и не предмет любви для большинства лю­дей, но из всех социологических религий социократия Опоста Конта в философском плане представляется мне наилучшей. Впрочем, может быть, именно по этой причине она была сла­бейшей в политическом плане. Люди редко готовы любить то, что их объединяет, и не любить того, что их разделяет, т.к. они не любят трансцендентных вещей.

Тем не менее религия человечества, вероятно, не была бы постигнута Контом, если бы он не увлекся Клотильдой де Во. Можно рассматривать его увлечение как случайный факт био­графии. И все-таки эта биографическая случайность представ­ляется мне исполненной глубокого смысла, если верна моя ин­терпретация учения Конта. Я уже сказал, что он был социоло­гом единства человечества, а ведь один из возможных, если не необходимых результатов этой социологии единства чело­вечества — именно религия единства человечества. Религия Великого Существа — это возвеличение лучшего в человеке, преображенного в принцип единства всех людей.

Огюст Конт хочет, чтобы люди, хотя они и обречены до бесконечности жить в светских закрытых обществах, были объединены убеждениями и единственной в своем роде целью — любовью. Поскольку эта цель не может больше су­ществовать в трансцендентности, был ли здесь иной выход, кроме такого: думать об объединении людей, возводя в культ единство, желая осуществить и полюбить то, что побеждает время и пространство, подходит для всех и, следовательно, подтверждает единство — не как факт, а как цель или идеал?

Биографические данные

1798 г., 19 января.Рождение Опоста Конта в г. Монпелье, в католиче­ской и монархически настроенной семье. Его отец — функционер среднего ранга, уполномоченный при главном казначействе Мон­пелье.