Теории идеологии второй половины XX в.

Во второй половине XX в. продолжалась разработка теории идеологии. Новым было выступление некоторых ведущих представителей политической науки с идеей вообще отказаться от идеологии. С этим требованием выступили как авторы концепции “деидеологизации”, так и представители франкфуртской школы.

Концепция “деидеологизации”. В середине XX в. в условиях стартовавшей научно-технической революции, открывавшей большие возможности для роста благосостояния широких народных масс, изменения и даже “размывания” социальной структуры, для регулирования классовых конфликтов с помощью правовых механизмов, у многих известных представителей западной политической науки возникло убеждение, что век идеологии уходит в прошлое. Американский социолог Э. Шиле выдвинул лозунг “конца идеологий” Авторами концепции “деидеологизации” наряду с Э. Шилсом выступили такие известные ученые, как Д. Белл, издавший в 1960 г. книгу под названием “Конец идеологии” и С. Липсет в США, Р. Арон во Франции.

Основные теоретические положения концепция “деидеологизации” заимствовала у неопозитивизма и социологии знания. Сторонники концепции “деидеологизации”, противопоставляя науку и идеологию, пытались доказать, что Наука располагает объективно истинным знанием, в то время как идеологии выражают субъективные, социально-классовые интересы. Согласно С. Липсету, идеологии к середине XX в. якобы утратили какую бы то ни было идейную состоятельность, современное индустриальное общество способно решать свои проблемы вне идеологических догм. Э. Шиле предпринял попытку обосновать чистую, свободную от оценочных суждений социальную науку, которая необходима в таком обществе. [c.338]

Это был бунт рационалистического сознания против иррациональных идеологий, который одновременно позволил отойти от трактовки идеологии как исключительно ложного сознания, которое не может держать в плену общество в век научных достижений. Или это сознание ложно, и тогда неизбежен крах идеологий, на чем настаивали сторонники теории “деидеологизации”, или идеологии – это явление гораздо более сложное, чем это казалось в обстановке острой конфронтации двух систем, оставлявшей мало места беспристрастной научной рассудительности с обеих сторон.

Под впечатлением новых социальных движений, Д. Белл, С. Липсет и др. признали ошибочность концепции “деидеологизации”. А в 70-е гг. как реакция на развернувшиеся в мире различные демократические и освободительные движения возникла концепция “реидеологизации”, которая возвеличивала роль и значение идеологии в общественном развитии.

Критика идеологии франкфуртской школой западного марксизма. Франкфуртская школа западного марксизма в 20–70 гг. сосредоточила свое внимание на вопросах теории культуры и идеологии. Как писал в 1968 г. Ю. Хабермас, вся социальная философия франкфуртцев была, по-существу, перманентной критикой идеологии. В 30–40-е гг. они в основном критиковали Мангейма, а в 60-е гг. высказали ряд новых идей. Если Мангейм объяснял ложность взглядов идеолога групповым характером его интересов (классовой принадлежностью), то Адорно в статье “Идеология” (1964) утверждал, что ложность сознания нужно объяснять ложностью самой действительности. Адорно, Хабермас и др. проводили различие между формой и ролью идеологии в буржуазном обществе XIX в. и позднекапиталистическом обществе. В XIX в. идеология была в первую очередь политической теорией. Теперь идеология выступает в иной форме – в форме массовой культуры. Она перестала быть теорией, и все больше сращивается с пропагандой, формируя вкусы “человека массы”. На место идеологии как выражения, часто бессознательного, коллективных интересов пришла вполне сознательная и централизованная манипуляция массовым сознанием. Адорно отмечал, что даже сама речь превращается в инструмент, с помощью которого буржуазная идеология манипулирует людьми. Стандартный язык, языковые клише служат для приспособления к существующему строю. Идеология больше не существует как политическая идеология.

Известна полемика Ю. Хабермаса с Н. Луманом, представлявшим школу структурного функционализма. Функционалисты отрицательно от-

носились к теории “деидеологизации”, поскольку в их концепции общества идеологии отводилась интегрирующая и стабилизирующая роль. [c.339] На замечание Лумана о том, что “идеология” является функциональной категорией и имеет целью не достижение истины, а ориентацию людей на определенное поведение, Хабермас отвечал, что от этого идеологическое сознание не перестает быть ложным. Что же касается стабилизирующей функции идеологии, то она стабилизирует не систему, а отношения господства. В современных условиях стабилизирующая роль идеологий падает, они держатся только на жестком контроле за средствами массовой информации.

В работе “Техника и наука как идеология” Хабермас предложил различать две формы идеологии – политическую идеологию, свойственную прошлым эпохам, и современную “идеологию”, возникшую в условиях индустриального общества – технократическое сознание. Она свободна от некоторых элементов “ложного сознания”, присущих предыдущей форме. Г. Маркузе также разделял представление о науке и технике как новых формах идеологии (само понятие “технический разум”, возможно, становится новой идеологией). Техника стала элементом “репрессивного управления” и социального контроля, и таким образом обрела политическое и идеологическое измерение.

Своеобразную концепцию идеологии разработал Л. Альтюссер. С его точки зрения, идеологии так же вечны, как и бессознательное, это набор мистических представлений о реальности, это иллюзии непосредственного опыта. Все идеологии, согласно Альтюссеру, стремятся изобразить индивидов как “субъектов” (т.е. источник инициативы якобы находится в них самих), а на самом деле подчинить их социальному порядку. Он критиковал представления о людях и классах как сознательных субъектах истории. Это как в религии, говорил Альтюссер: внушение иллюзий свободы для обеспечения действия необходимости.

Одну из интересных трактовок идеологии предложил в конце 80-х гг. современный немецкий политолог У. Матц. С его точки зрения, идеологиями являются такие системы ценностей, которые выходят на авансцену во время серьезных общественных кризисов. Они выступают в качестве политического мировоззрения, имеющего силу веры, обладают особенно большим ориентационным потенциалом и потому способны обуздывать связанные с кризисом процессы социальной аномии. Первый серьезный кризис в новое время – это кризис Реформации. Церковный раскол привел к эмансипации политики и культуры от религии. Если в средние века религия объединяла людей, то теперь это делает государство с помощью “внутренней религии” – идеологии. Поэтому идеологии – это эрзац-религии. [c.340]

Матц предложил идеальный тип идеологии, абстрагируясь от конкретного содержания следующих друг за другом больших идеологий Нового времени: либерализма, позитивизма, социализма, коммунизма, национал-социализма (консерватизм как самостоятельную идеологию он не рассматривает, поскольку считает, что тот получает отчетливое оформление благодаря своему противостоянию собственно идеологии). Отличительные признаки идеального типа: религиозная мотивация системы ориентации, революционность, прогрессизм, авторитарность идеологического принципа.

Политические убеждения по своему содержанию отличаются от религиозных убеждений, однако так же, как и религиозные, они основаны на вере: идеологии несут с собой веру в изначально добрую или изначально злую природу человека, прогрессивное развитие человечества, в равенство или прирожденное неравенство между людьми, частную собственность как гарантию свободы личности и т.д. Каждая идеология предлагает свою систему ценностей и смыслов, позволяющих людям ориентироваться в окружающей их действительности.

Но этим не исчерпывается сходство политических идеологий и религии. Всем без исключения большим политическим идеологиям Нового времени свойственно квазисвященно-историческое представление о будущем, несущем с собой качественно новое, лучшее состояние человечества. Все эти идеологии пишут заново революционный сценарий достижения светлого будущего. Если религия живописует рай на небе, то идеологии – рай на земле, но и в первом, и во втором случае это ожидание переносится в будущее.

Достижение лучшего будущего в идеологиях предстает великим революционным делом, превосходящим частный и групповой специфический интерес, претендует на тотальную значимость для “мира” – идет ли речь о прогрессе человечества или роли частной собственности у либералов, о мировом господстве расы господ у национал-социалистов или об очеловечивании человека в коммунистическом обществе.

Сложность мира допускает, однако, появление многих идеологических систем, каждая из которых создает повсюду окрест себя отношения “свой – чужой”.

Сложность мира в идеологиях редуцируется, сводится к простым и понятным для массового сознания формулам. Матц считает, что эта черта идеологий не изучалась учеными ввиду ее очевидности, но все исследователи, понимавшие идеологии или как ложное сознание, или системы манипулирования идеями, или теории скрытых интересов, по существу, отмечали этот принцип идеологической деформации. Идеология – система идей, вызывающих к жизни определенную политическую практику, идеи, дающих начало интеллектуальным или массовым движениям, и поэтому эти идеи должны быть поняты и приняты людьми, объяснять, во имя чего жить, бороться, как строить отношения с другими людьми. [c.341] Такое объяснение основывается на упрощении реальной сложности мира. Например, с позиций науки может исследоваться сложная феноменология конфликтов, а для идеолога все будет просто и ясно – он абсолютизирует один фундаментальный вид – классовый или расовый, с позиций которого и объяснит жизнь и смысл деятельности своим последователям.

Значимость идеологий в современном обществе объясняется тем, что присущий им догматизм способен потеснить нарастающие процессы аномии и дезориентации, а также преодолеть фактическое превращение политической деятельности в простое управление благами земной жизни. В людях сохранилось стремление найти в политиках духовных руководителей, а в идеологических целях найти смыслы, которые не просматриваются в бесконцептуальной “текущей политике”.

В то же время Матц считает, что идеологии, ставшие доминантой политической культуры Запада, не являются функционально-необходимым элементом открытого общества. Они, как костыли, просто подвернулись под руку во время мировоззренческих кризисов, которые переживало современное общество, они несут в себе патологическое состояние конфликтности, особенно наглядное на примере пришедших к господству идеологий. Культура современного общества, основанная на плюрализме и терпимости, уже сегодня предъявляет идеологиям столь высокие требования, что им приходится, сохраняя притязания на абсолютную значимость, отказываться от духа враждебности, от практического утверждения любой ценой, мириться с видимым ослаблением своей мобилизующей и убеждающей силы. В будущем открытое общество должно окончательно эмансипироваться от этих суррогатов подлинной гражданской веры.

Таковы основные подходы и взгляды на феномен идеологий.

Можно сделать вывод, что во многих из них идеологии противопоставляются науке.

Идеология выступает символом несовершенства, когда ее рассматривают с гносеологических позиций и сравнивают с наукой. Оставаясь на тех же гносеологических позициях, можно согласиться с западными авторами по поводу понятия “идеология”: в настоящее время оно употребляется почти исключительно как характеристика неистинного мировоззрения, предназначенного для обмана ради материальных, а также политических интересов.

В то же время, в 70–80-е гг. на базе концепции “реидеологизации” вопрос о соотношении науки и идеологии был решен следующим образом: для идеологии неприемлем научный критерий истинности и объективности, ее значение для общества оценивается исходя из степени воздействия идей на членов общества. [c.342] Разрабатывается принципиально новый для Запада, конструктивный взгляд на идеологию как явление объективно необходимое, в принципе положительное, а следование идеологическим принципам и ценностям является необходимым условием для решения задач внутренней и внешней политики. В работах этого направления идеологии перестают быть символом несовершенства, “немодернизма” и отсталости общественного сознания, а выступают в качестве важнейшего национального ресурса, ключевого фактора модернизации страны и упрочения ее положения в мире³.