Абстрактные объекты теории и их системная организация

Основным эмпирическим материалом, на который опирается методология при анализе структуры теоретического знания, являются тексты исторически сложившихся научных теорий, причем методология ориентируется в первую очередь на высокоразвитые в теоретическом отношении научные дисциплины, поскольку в них легче проследить особенности строения теории, чем в науках, только вступающих в полосу теоретической обработки фактов. Это обусловлено тем, что в развивающейся системе (в нашем случае — теории) принципы функционирования лучше прослеживаются на высших ступенях ее развития, чем на стадии эмбрионального состояния. Поэтому в методологических исследованиях строение развитых наук принимается за своего рода эталон, с позиций которого рассматриваются все другие системы теоретического знания.

В логико-методологических исследованиях в качестве такого эталона чаще всего использовалась математика. Она и по сей день поставляет важный материал для теоретико-познавательного и методологического анализа. Однако в одном отношении этот материал все-таки создает для методолога определенные неудобства. В “чистой” математике нельзя обнаружить ярко выраженный слой эмпирического знания, в связи с чем трудно установить и специфику строения и функционирования научной теории, связанную с ее отношением к эмпирическому базису. Чтобы исследовать эту сторону теоретических знаний, гносеология и методология обращаются к эмпирическим наукам. В этой связи на первый план выдвигается физика как отрасль естествознания, имеющая все признаки высокоразвитой в теоретическом отношении науки и вместе с тем обладающая отчетливо выраженным эмпирическим базисом.

Исторически сложившиеся знания физики, взятые в качестве исходного материала для методологического исследования, позволяют выявить характерные особенности строения и функционирования теорий в эмпирических науках.

Представления и модели динамики науки, выработанные на этом историческом материале, могут потребовать корректировки при переносе на другие науки. Но развитие познания именно так и происходит: представления, выработанные и апробированные на одном материале, затем переносятся на другую область и видоизменяются, если будет обнаружено их несоответствие новому материалу.

Часто можно встретить утверждение, что представления о развитии знаниям при анализе естественных наук, нельзя переносить на область социального познания.

Основанием для таких запретов служит проведенное еще в XIX веке различение наук о природе и наук о духе. Но при этом необходимо отдавать себе отчет в том, что познание в социально-гуманитарных науках и науках о природе имеет общие черты именно потому, что это научное познание. Их различие коренится в специфике предметной области. В социально-гуманитарных науках предмет включает в себя человека, его сознание и часто выступает как текст, имеющий человеческий смысл. Фиксация такого предмета и его изучение требуют особых методов и познавательных процедур. Однако при всей сложности предмета социально-гуманитарных наук установка на объективное его изучение и поиск законов является обязательной характеристикой научного подхода. Это обстоятельство не всегда принимается во внимание сторонниками “абсолютной специфики” гуманитарного и социально-исторического знания. Его противопоставление естественным наукам производится подчас некорректно. Гуманитарное знание трактуется предельно расширительно: в него включают философские эссе, публицистику, художественную критику, художественную литературу и т.п. Но корректная постановка проблемы должна быть иной. Она требует четкого различения понятий “социально-гуманитарное знание” и “научное социально-гуманитарное знание”. Первое включает в себя результаты научного исследования, но не сводится к ним, поскольку предполагает также иные, вненаучные формы творчества. Второе же ограничивается только рамками научного исследования. Разумеется, само это исследование не изолировано от иных сфер культуры, взаимодействует с ними, но это не основание для отождествления науки с иными, хотя и близко соприкасающимися с ней формами человеческого творчества.

Если исходить из сопоставления наук об обществе и человеке, с одной стороны, и наук о природе — с другой, то нужно признать наличие в их познавательных процедурах как общего, так и специфического содержания. Но методологические схемы, развитые в одной области, могут схватывать некоторые общие черты строения и динамики познания в другой области, и тогда методология вполне может развивать свои концепции так, как это делается в любой другой сфере научного познания, в том числе и социально-гуманитарных науках. Она может переносить модели, разработанные в одной сфере познания, на другую и затем корректировать их, адаптируя к специфике нового предмета.

При этом следует учитывать по меньшей мере два обстоятельства. Во-первых, философско-методологический анализ науки независимо от того, ориентирован ли он на естествознание или на социально-гуманитарные науки, сам принадлежит к сфере исторического социального познания. Даже тогда, когда философ и методолог имеет дело со специализированными текстами естествознания, его предмет — это не физические поля, не элементарные частицы, не процессы развития организмов, а научное знание, его динамика, методы исследовательской деятельности, взятые в их историческом развитии. Понятно, что научное знание и его динамика является не природным, а социальным процессом, феноменом человеческой культуры, а поэтому его изучение выступает особым видом наук о духе.

Во-вторых, необходимо учитывать, что жесткая демаркация между науками о природе и науками о духе имела свои основания для науки в XIX столетии, но она во многом утрачивает силу применительно к науке последней трети XX века. Об этом будет сказано более подробно в дальнейшем изложении. Но предварительно зафиксируем, что в естествознании наших дней все большую роль начинают играть исследования сложных развивающихся систем, которые обладают “синергетическими характеристиками” и включают в качестве своего компонента человека и его деятельность. Методология исследования таких объектов сближает естественнонаучное и гуманитарное познание, стирая жесткие границы между ними.

Выбор в качестве исходного материала развитых в теоретическом отношении наук представляет собой лишь первый шаг исследования. Один и тот же материал может быть рассмотрен с различных точек зрения, в результате чего могут быть обнаружены различные аспекты структуры теории. Поэтому необходимо определить исходную позицию анализа научных текстов, установить, какие стороны языка науки будут учитываться в ходе анализа и от каких сторон можно будет абстрагироваться.

В семиотике принято различать три аспекта языка: синтаксический, семантический и прагматический.

Синтаксический аспект предполагает рассмотрение языка только как некоторой совокупности знаков, которые преобразуются по определенным правилам и образуют в своих связях ту или иную языковую систему. При изучении обыденного языка с этой стороной мы сталкиваемся тогда, когда рассматриваем преобразование слов в соответствии с логико-грамматическими правилами языка.

В языке науки синтаксический аспект выступает на первый план при формальных операциях со знаками, например, при оперировании физическими величинами (входящими в математические выражения для физических законов) в соответствии с правилами математики. В процессе таких операций исследователь отвлекается от смысла терминов языка и рассматривает термины только как знаки, образующие в своих связях формулы, из которых выводятся другие формулы по правилам данной языковой системы. Так, интегрируя уравнения движения в механике, физик оперирует с величинами m, F, x, t(“масса”, “сила”, “пространственная координата”, “время”) как математическими объектами. В этих операциях отчетливо представлен синтаксический аспект языка физики.

Семантический аспект языка требует обращения к содержанию языковых выражений. Он предполагает нахождение идеальных объектов и их связей, которые образуют непосредственный смысл терминов ивысказыванийязыка. Кроме того, при семантическом анализе требуется установить, какие стороны внеязыковой реальности репрезентированы посредством указанных идеальных объектов. В физике, например, этот аспект проявляется в отчетливой форме при интерпретации выражений, полученных после серии математических преобразований исходных формул. В этом случае математические символы указанных выражений (функции, числа, векторы ит. д.) рассматриваются как физические величины и выясняется связь последних с реальными свойствами и отношениями объектов материального мира, выделенных из универсума практической деятельностью.

Наконец, прагматический аспект языка предполагает рассмотрение языковых выражений в отношении к практической деятельности и специфике социального общения, характерных для определенной исторической эпохи. Это означает, что идеальные объекты и их корреляции, образующие область смыслов языковых выражений, берутся в их отношении к социокультурной среде, породившей ту или иную “популяцию” научных знаний.

В процессе познавательной деятельности ученого взаимодействуют все три аспекта языка науки. Что же касается текстов, фиксирующих результаты познания, то здесь также выражены все указанные стороны языка. Однако, исходя из поставленной задачи (анализ содержательной структуры научных знаний), мы будем рассматривать данные тексты преимущественно в семантическом и прагматическом аспектах, т. е. в высказываниях языка науки будем выявлять типы идеальных объектов, а затем анализировать их внутриязыковые связи и их отношения к практической деятельности.

Среди идеальных объектов, применяемых в научном исследовании, принято выделять по меньшей мере две основные разновидности — эмпирические и теоретические объекты.

Эмпирические объекты представляют собой абстракции, фиксирующие признаки реальных предметов опыта. Они являются определенными схематизациями фрагментов реального мира. Любой признак, “носителем” которого является эмпирический объект, может быть найден у соответствующих ему реальных предметов (но не наоборот, так как эмпирический объект репрезентирует не все, а лишь некоторые признаки реальных предметов, абстрагированные из действительности в соответствии с задачами познания и практики). Эмпирические объекты составляют смысл таких терминов эмпирического языка, как “Земля”, “провод с током”, “расстояние между Землей и Луной” и т. д.

Теоретические объекты, в отличие от эмпирических, являются идеализациями, “логическими реконструкциями действительности”. Они могут быть наделены не только признаками, которым соответствуют свойства и отношения реальных объектов, но и признаками, которыми не обладает ни один такой объект. Теоретические объекты образуют смысл таких терминов, как “точка”, “идеальный газ”, “абсолютно черное тело” и так далее.

В логико-методологических исследованиях теоретические объекты называют иногда теоретическими конструктами, а также абстрактными объектами.

Высказывания теоретического языка строятся относительно абстрактных объектов, связи и отношения которых образуют непосредственный смысл данных высказываний. Поэтому теоретические высказывания становятся утверждениями о процессах природы лишь в той мере, в какой отношения абстрактных объектов могут быть обоснованы как замещение тех или иных реальных свойств и связей действительности, выявленных в практике. Так, все теоретические высказывания классической механики непосредственно характеризуют связи, свойства и отношения идеализированных конструктов, таких как “материальная точка”, “сила”, “инерциальная пространственно-временная система отсчета” и т. д., которые представляют собой идеализации и не могут существовать в качестве реальных материальных объектов. Последнее наиболее очевидно по отношению к “материальной точке”, которая определяется как тело, лишенное размеров. Но и “сила”, и “пространственно-временнáя система отсчета” также представляют собой идеализации, для которых в реальном мире можно подыскать только прообразы, но которые нельзя отождествлять с реально существующими предметами.

“Сила” в механике определяется как особое свойство одного тела (или нескольких тел) воздействовать на другое тело и изменять состояние его движения. Это свойство абстрагируется от самих тел и превращается в самостоятельный объект, существующий наряду с телами (материальными точками) и воздействующий на них. Такого рода превращение свойства тел в самостоятельный объект может быть осуществлено только в абстракции.

Наконец, нетрудно убедиться, что инерциальная пространственно-временная система отсчета также представляет собой идеализированный объект, сопоставимый реальным предметам опыта, но не тождественный им. Инерциальная система отсчета может быть отождествлена, например, с реальной физической лабораторией с часами и линейками, но при условии, что такая лаборатория наделена рядом реально несуществующих признаков. Предполагается, что ее можно полностью изолировать от внешних воздействий (признак инерциальности). Предполагается далее, что можно пренебречь воздействием измеряемых тел на часы и линейки лаборатории. Вследствие этого последние можно представить как абсолютно жесткие стержни, снабженные делениями, и как стандартные “жесткие” часы (удовлетворяющие требованию постоянства их периода). Такая идеализация позволяет представить пространственно-временные измерения, производимые в физической лаборатории, как преобразования точек эвклидова пространства и квазиэвклидова времени инерциальной системы отсчета. Строго говоря, в реальности не существует таких тел, которые могли бы быть абсолютно изолированы от каких бы то ни было воздействий, и поэтому инерциальная система отсчета, характеризующаяся эвклидовым пространством-временем, суть идеализированный, теоретический конструкт.

Однако все эти теоретические конструкты механики можно сопоставить с некоторыми фрагментами природы: “материальные точки” — с телами, размерами которых можно пренебречь при решении определенных задач, “силу” — с определенными взаимодействиями тел, которые приводят к изменению состояния движения этих тел; “инерциальную систему отсчета” — с реальными предметами и процессами, используемыми в функции линеек и часов, движение которых с определенным допуском можно считать равномерным и прямолинейным. Благодаря связи теоретических конструктов с реальностью высказывания механики, сформулированные относительно упомянутых конструктов, предстают как описание объективных процессов природы.

Подобная ситуация характерна для любой области теоретического знания. Фундаментальные определения и постулаты эвклидовой геометрии выступают как характеристика свойств и отношений таких абстрактных объектов, как “точка”, “отрезок”, “угол”, “окружность”. Основные законы максвелловской электродинамики (уравнения Максвелла) описывают непосред­ственно отношения таких идеализированных конструктов как вектора магнитной и электрической напряженности в точке и вектора в плотности тока в точке в любой заданный момент времени. И лишь потому, что отношения и связи абстрактных объектов каждой из упомянутых теорий могут быть обоснованы в качестве изображения некоторой реальной предметной области, высказывания этих теорий приобретают объективную ценность и значимость.

Отсюда, однако, не следует, что теория получает объективное обоснование только тогда, когда каждый ее абстрактный объект может быть сопоставлен с некоторым реальным фрагментом исследуемой теории действительности. Между фрагментами объективной реальности, выделенными человеческой практикой, и системой абстрактных объектов теории существуют более сложные связи. Известно, что лишь некоторые из теоретических объектов могут быть самостоятельно спроецированы на действительность. Большая же их часть соотносится с изучаемой действительностью только косвенно, благодаря связям с абстрактными объектами первого типа.

Указанная часть теоретических объектов получает свое определение только внутри теории, в системе смысловых связей и отношений ее высказываний. Этот факт часто фиксируется в логике науки в форме утверждения, что не все, а только некоторые термины теоретической системы должны иметь операциональный смысл, т.е. быть связанными посредством особых правил соответствия (операциональных определений) с объектами, преобразуемыми в опыте. Смысл же остальных терминов определяется только внутри той или иной системы теоретического языка, в рамках языковых контекстов, где теоретические термины оказываются связанными друг с другом и с терминами, имеющими операциональный смысл. Иногда первые связи называют внутритеоретическими, а вторые, выходящие за пределы теоретического языка, — эпистемическими[1]. Поскольку смыслом терминов и высказываний являются соответствующие абстрактные объекты и их корреляции, постольку указанная специфика теоретических знаний свидетельствует, что в теории существуют абстрактные объекты, которые имеют как внутритеоретические, так и эпистемические связи, и абстрактные объекты, которые имеют только внутритеоретические связи. К последним могут принадлежать конструкты, чрезвычайно важные для теоретической системы и во многом определяющие ее содержательную специфику (“вектор-потенциал” в классической электродинамике; “заряд” и “масса-энергия” “голого электрона” в квантовой электродинамике и т. д.).

Существование абстрактных объектов, оправданных .только благодаря их внутритеоретическим связям, свидетельствует, что абстрактные объекты теории не могут быть простым конгломератом не связанных между собой элементов. Они всегда образуют целостную систему. Взаимосвязь элементов в этой системе обусловлена прежде всего тем, что развертывание теории сопряжено с введением одних объектов на базе других. Например, когда из основных уравнений ньютоновской механики получают в качестве следствий уравнения движения твердого тела или движения в центрально-симметричном поле, то это предполагает, что на базе фундаментальных абстрактных объектов “силы”, “материальной точки”, “пространственно-временной системы отсчета” (корреляции которых составляют смысл основных законов механики) создаются новые абстрактные объекты, такие как “абсолютно твердое тело”, “центрально-симметричное поле” и т. п.

Конструирование одних абстрактных объектов на основе других по правилам языка данной теории должно удовлетворять принципу целостности создаваемой системы теоретических объектов. Каждый вновь вводимый объект, вступая в отношение с уже построенными теоретическими конструктами, обязан согласовываться с ними. Он не должен приводить к появлению у них таких новых свойств, которые были бы несовместимы с ранее заданными признаками. Это одно из основных требований, которое выполняется при развертывании содержания теории[2]. Понятно, например, что в механике, конструируя абстрактные объекты типа абсолютно твердого тела или центрально-симметричного поля, мы не должны получить в качестве следствия, скажем, такой вывод, что материальная точка обладает принципиально неопределенной координатой в строго заданный момент времени. Это противоречило бы исходным признакам материальной точки, поскольку она, по определению, должна быть сопоставима в каждой данной временнóй точке с одной и только одной точкой пространства.

В конечном счете все абстрактные объекты обосновываются внутри теории тем, что среди них не появляется ни одного объекта, несовместимого с уже введенной системой. В результате возникает представление о своеобразной сети теоретических конструктов, отдельные элементы которой соединены с эмпирией, остальные же не имеют таких связей, но оправданы потому, что играют роль вспомогательных элементов, благодаря которым существует вся сеть. Такого рода связи теоретических объектов между собой и с эмпирически исследуемой действительностью можно проиллюстрировать посредством схемы, предложенной Г. Маргенау[3] (рис.1).

Рис. 1. С – теоретические конструкты; N – непосредственно данная в наблюдении и эксперименте изучаемая реальность; – внутритеоретические связи между конструктами; – связи конструктов с эмпирическим уровнем (эмпирические связи).

Указанная схема охватывает некоторые весьма общие черты организации теоретического знания, но является лишь первым и в определенном смысле весьма ограниченным приближением.

Дальнейший и более детальный анализ (который по ряду причин, в том числе и связанных с общегносеологическими установками, не смог осуществить Маргенау) позволяет выявить более сложное строение теоретического знания и его взаимоотношение с эмпирическим уровнем.

Прежде всего следует обратить внимание на внутреннюю организацию сети теоретических конструктов. Среди них можно обнаружить различные, относительно самостоятельные подсистемы, подчиненные друг другу. В содержании теории в первую очередь следует выделить корреляции фундаментальных абстрактных объектов, которые вводятся через постулаты и определения теории. К ним относятся, например, упомянутые выше корреляции “силы”, “материальной точки” и “пространственно-временнóй системы отсчета”, введенные в рамках исходных определений и аксиом движения ньютоновской механики.

Показательно, что видоизменение или элиминация хотя бы одного из таких объектов сразу же приводит к видоизменению всей теории. Например, если исключить из механики такой объект, как “материальная точка”, то механика будет разрушена. Если же вместо абстрактного объекта “сила” ввести новый фундаментальный объект, например “энергию”, то вместо ньютоновской механики можно получить другую теоретическую конструкцию — механику Гамильтона; а исключая “энергию” и “силу” из состава фундаментальных абстрактных объектов, можно прийти к основным принципам механики Г. Герца, которая также является иной, чем ньютоновская механика, теоретической конструкцией, описывающей механическое движение.

Таким образом, в основании сложившейся теории всегда можно обнаружить взаимосогласованную сеть абстрактных объектов, определяющую специфику данной теории. Эту сеть объектов мы будем называть фундаментальной теоретической схемой. Исходные признаки ее абстрактных объектов и их главные отношения всегда характеризуют наиболее существенные черты исследуемой в теории предметной области. Фундаментальная теоретическая схема может рассматриваться в качестве весьма абстрактной модели изучаемых в теории взаимодействий. Она выявляет структурные особенности таких взаимодействий, фиксируя в познании их глубинные, существенные характеристики.

В нашем примере с ньютоновской механикой фундаментальная теоретическая схема выражает сущность механического движения в форме абстрактной модели, посредством которой вводится представление о перемещениях материальной точки в пространстве системы отсчета с течением времени и изменения под действием силы состояний движения материальной точки. Изображая движущиеся тела в качестве материальных точек или систем таких точек, с помощью такой модели можно описывать и объяснять реальные механические процессы.

Главные признаки и отношения абстрактных объектов, образующих данную модель, фиксируются основными определениями теории и тремя законами Ньютона, которые служат теоретическим выражением объективных законов механического движения.

Можно высказать достаточно универсальный методологический тезис: формулировки теоретических законов непосредственно относятся к системе теоретических конструктов (абстрактных объектов). И лишь в той мере, в какой построенные из них теоретические схемы репрезентируют сущностные связи исследуемой реальности, соответствующие законы могут быть применимы к ее описанию.

Эту особенность теоретических знаний можно проследить не только в физике, хотя здесь она проявляется в наиболее отчетливой форме. Эта особенность прослеживается во всех тех областях науки, которые вступили в стадию теоретизации. Возьмем, например, известный закон популяционной генетики — закон Харди—Вейнберга, характеризующий условия генетической стабильности популяций. Этот закон принадлежит к довольно немногочисленной группе биологических законов, которые получили математическую формулировку. Он был сформулирован относительно построенной Харди и Вейнбергом теоретической модели (схемы) распределения в популяции мутантных форм. Популяция в этой модели представляла собой типичный идеализированный объект - это была неограниченно большая популяция со свободным скрещиванием особей. Она могла быть сопоставлена с реальными, большими по численности популяциями, если пренебрежимо малы миграционные и мутационные процессы и можно отвлечься от факторов естественного отбора и от ограничений на панмиксию[4].

Но именно благодаря этим идеализирующим допущениям теоретическая модель фиксировала сущностные связи, характеризующие относительную стабильность популяций, а сформулированный на базе этой модели закон Харди—Вейнберга по праву занял место одного из важнейших законов популяционной генетики.

Здесь нетрудно увидеть прямое сходство с развитыми формами теоретических знаний физики. Идеализированный объект, относительно которого формулировался закон Харди—Вейнберга, выполнял те же функции, что и, например, модель идеального маятника при открытии закона малых колебаний или модель идеального газа при формулировке законов поведения разряженных газов под относительно небольшими давлениями.

В теориях социальных наук также можно обнаружить, что формулировка теоретических законов сопряжена с введением идеализированных объектов, упрощающих и схематизирующих эмпирически наблюдаемые ситуации.

Так, в современных неоклассических экономических теориях одним из важных законов, который конкретизируется и модифицируется в процессе развертывания этих теорий и их развития, является знаменитый закон Л.Вальраса — швейцарского экономиста конца XIX века. Этот закон предполагает, что в масштабах хозяйства, представленного различными товарными рынками, включая рынок денег, сумма избыточного спроса (величина разрыва между спросом на отдельные товары и их предложением) всегда равна нулю. Нетрудно установить, что закон Вальраса описывает идеализированную модель (схему) взаимоотношения различных товарных рынков, когда их система находится в равновесии (спрос на товары на каждом рынке равен их предложению)[5]. В реальности так не бывает. Но это примерно так же, как не бывает материальных точек, абсолютного твердого тела, идеального газа.

Разумеется, каждая теоретическая схема и сформулированный относительно нее закон имеют границы своей применимости. Закон идеального газа не подходит для ситуаций с большими давлениями. В этом случае он сменяется уравнением (законом) Ван-дер-Ваальса, учитывающим силы молекулярного взаимодействия, от которых абстрагируется модель идеального газа. Точно так же в экономической теории модель и закон Вальраса требует корректировки при описании сложных процессов взаимодействия различных рынков, связанных с нарушениями реализации товаров и не приближенных к равновесным процессам. Эти ситуации выражают более сложные теоретические модели (например, модель Кейнса—Викселя, усовершенствованная Дж.Стейном и Г.Роузом, в которой допускалось неравновесие рынков, а также предложенная американскими экономистами Д.Патинкиным, О.Левхари и Г.Джонсоном в 60—70-х годах модель неравновесия рынков, учитывающих эффект кассовых остатков и активную роль денежного рынка[6]).

Формулировка новых теоретических законов позволяет расширить возможности теоретического описания исследуемой реальности. Но для этого каждый раз нужно вводить новую систему идеализаций (теоретических конструктов), которые образуют в своих связях соответствующую теоретическую схему.

Даже в самых “мягких” формах теоретического знания, к которым относят обычно такие гуманитарные дисциплины как литературоведение, музыковедение, искусствознание (противопоставляя их “жестким” формам математизированных теорий естественных наук), даже в этих дисциплинах можно обнаружить слой абстрактных теоретических объектов, образующих теоретические модели исследуемой реальности. Я сошлюсь здесь на исследования В.М.Розина, применившего разработанную мною концепцию теоретических знаний применительно к техническим и гуманитарным дисциплинам [7]. В.М.Розиным были проанализированы тексты работ М.М.Бахтина и Б.И.Бурсова, посвященные творчеству Достоевского, тексты теоретического музыковедения и текст искусствоведческой работы В.А.Плугина, в которой анализируется живопись Андрея Рублева. Во всех этих ситуациях автор выявляет слой теоретических знаний и показывает, что движение исследовательской мысли в этом слое основано на конструировании идеальных теоретических объектов и оперировании ими[8]. В частности, основные теоретические выводы Бахтина, касающиеся особенностей “полифонического романа” Достоевского, были получены благодаря конструированию теоретической схемы, элементами которой выступают такие идеальные объекты, как “голоса героев” и “голос автора”, вступающие в диалогические отношения[9]. Таким образом можно заключить, что идеальные теоретические объекты и построенные из них целостные теоретические модели (схемы) выступают существенной характеристикой структуры любой научной теории, независимо от того, принадлежит ли она к сфере гуманитарных, социальных или естественных наук.