Инструментальность научного метода.

Когда проблема сложилась, наступает этап создания метода. Если речь идет о сравнительно традиционной проблематике (уточняющие аспекты уже в сути решенной темы), то и нет особых сложностей со средствами решения. Их подбор определяется уже известным инструментом. Можно провести следующую аналогию: уподобим проблему закрытому замку, тогда методом становится ключ. Соответствующий ключ находится в небольшой связке других ключей, отыскать его способом перебора вариантов не составляет большого труда. Но вот положение дел радикально изменилось, надо открыть такой замок, для которого нет готового ключа. Его нужно выточить без точного представления о конфигурации. Этой неопределенной ситуации и соответствует поиск метода решения кардинально новой проблемы. Весьма часто ученые поначалу и не догадываются о такой новации, полагая, что они исследуют вариацию на известную тему. Когда происходит открытие, то оказывается что нашли не то, что искали. Так шведский химик К. Шееле (1742-1786) работал над выделением “магнезия”, а неожиданно открыл хлор. История изобилует такими расхождениями. Вот почему ученым иногда приходится после состоявшегося решения пересматривать и уточнять формулировку проблемы. Здесь проявляется общечеловеческая закономерность: ученые много делают, но далеко не все осознают. Рефлексия и в науке приходит всегда позднее.

Структура метода: теория – правило - операция. Становление метода во многом определяется характером исследовательской задачи. Если метод определяется как средство решения проблемы, то тем самым подчеркивается лишь его функциональная роль. Ясно, что ее носителем является некая содержательная структура. В своем полном составе она включает в себя: теоретические компоненты, правила применения и интеллектуальные операции. Первый блок метода имеет самую высокую значимость, так как, именно, он несет необходимые сведения об изучаемом объекте. Теоретическое знание обладает качественными достоинствами: фундаментальностью, общностью, истинностью. Если учитывать естествознание и некоторые социальные науки, оно может быть представлено в виде математических формул, являя собой и количественные связи. В составе метода “теория” может существовать в различных формах: идея-принцип (краткое и свернутое утверждение фундаментального характера), научные законы (относительно развернутые общие формулы) и теория как система взаимосвязанных общих суждений. Так, в ходе решения гидростатических задач французский исследователь Б. Паскаль (1623-1662) заявлял: «Я принимаю за принцип, что никогда тело не движется под действием своего веса без того, чтобы центр тяжести его не понижался» [5, с. 371]. Здесь речь идет об одном из вариантов идеи невозможности вечного двигателя механического рода. Позднее она была обобщена законом сохранения энергии.

Мало знать возможный состав метода, важно его найти. Вся сложность заключается в том, что содержание результатных теорий не совпадает со структурой теоретических элементов метода. Если первые формировались согласно требованию максимально полного охвата реальности и центрированы на истине «что», то теоретический метод должен обеспечивать цели ученого под углом эффективности («как») и складывается с учетом особенности проблемы, здесь объективное преломляется через призму субъективных установок. Главные трудности, связанные с методом концентрируются в процедуре выбора – надо выбрать лишь то, что поможет решению задачи. Должная оценка крайне сложна, ибо на единицах наличного знания нет никаких указателей и может быть так, что нужных структур вообще пока нет. Все это делает формирование теоретического метода процессом гипотезирования, где идет творческое угадывание пробных вариантов метода и вероятных версий решения проблемы.

Операциональный уровень метода. Динамичность методу придают операции и процедуры. Представители когнитивной науки ввели деление знаний на декларативные и процедурные. Если первые информируют об изучаемом объекте в виде идей, принципов и теорий, то вторые не дают истинностной картины внешней реальности, ибо сводятся к сугубо внутренней динамике интеллекта. Такая дихотомия имеет прямое отношение и к содержанию метода. Когда шел разговор о теории, идее и принципе как формах метода, то он не выходил за рамки декларативных, т.е. онтологически содержательных инструментальных структур. Сейчас пришла пора заняться процедурным блоком метода, где основной единицей выступает «интеллектуальная операция».

Необходимость операций очевидна, только благодаря некоторой совокупности умственных действий концептуальное содержание способно оказать преобразовательное воздействие на проблемный материал. Без операций нет орудийности и самыми относительно элементарными являются логические действия: анализ (расчленение на элементы)/синтез (соединение), индукция (восхождение от частного к общему) /дедукция (движение от общего к частному) и т. п. Пиаже убедительно показал, что все логические операции компонуются в диады противоположностей и их конкретный набор, а также последовательность определяются более содержательными методами.

Хотя логические действия по-своему универсальны, они дополняются весьма сложными операциями – концептуальными процедурами. Если первые формальны и легко отвлекаются от предмета их манипулирования, то вторые неотделимы от содержательных знаний и представляют собой комплексы действий. Из многообразия концептуальных актов можно выделить процедуру сравнения, к которой, как полагал французский мыслитель XIX в. К.А. Сен-Симон, в конечном счете, сводится вся работа ума. Сравнительный метод объединяет следующие операции: а) сопоставление; б) аналогия; в) экстраполяция; г) обобщение. Для сопоставления выбирают известный образец и с ним соотносят искомое с новыми признаками. Аналогия обнаруживает у них возможное сходство, которое экстраполяция распространяет на неизвестный объект. Поскольку известное объединилось с новым, это означает, что произошло некоторое обобщение. Такая последовательность операций типична для естественных и гуманитарных наук, входя в процедуры объяснения и понимания.

Операции начального изучения объекта. В любой познавательной ситуации человеку противостоит бесконечно сложная реальность. Всякое исследование здесь вынуждено заниматься упрощением, сведением сложного к необходимым простым элементам. В науке этот процесс называют исследовательским моделированием и его ведущей операцией считается анализ. Первой областью приложения является эмпирическое познание, что хорошо описал Б. Рассел. Сначала интересующая нас реальность появляется как смутное целое в виде многообразия чувственных данных (W). Затем мы начинаем проявлять избирательное внимание к отдельным данным, что и означает действие анализа. Особое выделение данного Р позволяет сформулировать аналитическое суждение: «Р есть часть W».

Анализ всегда сочетается с абстрагированием. Если дело сводится к разделению целого на части, то выделение особой части и ее фиксация в относительно самостоятельном виде составляют содержание абстрагирования. Хотя Рассел декларировал «портрет» одного анализа, фактически он описал взаимосвязь двух операций. Существуют разные формы абстрагирования. Изолирующее абстрагирование выделяет нужную часть и полностью отвлекается от всего остального, что делает часть самостоятельным когнитивным элементом, или абстрактным объектом. Исходные абстракции любой теории рождаются в горниле изолирующего абстрагирования. Так, становление античной теоретической геометрии началось с формирования таких идеальных объектов, как «точка», «линия», «плоскость» и т.д. Для любого ученого-теоретика изолирующее абстрагирование выступает ключевым приемом. Друзья и ученики российского физика, теоретика-космолога А. А. Фридмана (1888-1925) вспоминают, что у него было любимое выражение: «Нельзя ли чего-нибудь откинуть?». Такая операциональная установка помогла ему оценить неперспективность решения самого А. Эйнштейна и предложить нестационарную модель Вселенной. Другая форма абстрагирования – абстракция отождествления. Здесь у разных объектов выделяются общие свойства на фоне отвлечения от различий. К примеру, «животные и человек суть живые организмы».

Анализ и абстрагирование как формы инфинитизации. Такой тезис прослеживается в исследовании Э. Гуссерлем истоков теоретической геометрии. По оценке Ж. Деррида, инфинитизация у древних греков сочетала в себе ограничение и расширение. Если первое сводилось к выбору определенных групп фактов и их свойств (анализ и абстракция), то второе заключалось в преодолении фактической конечности (идеализация и обобщение). Первый этап инфинитизации прошел в рамках донаучного жизненного мира. Различные виды практики, осваивавшие земное пространство (земледелие, строительство, ориентация на местности и т.п.), произвели первичные абстракции в виде эмпирических образов измерения расстояний, площадей и объемов. Свойства пространства здесь смешивались с практическими способами измерения. И все же это был материал данных, где бесконечное богатство реальности было заменено набором конечных образов с потенциалом развития. На втором этапе инфинитизации в дело вступили ученые-теоретики, которые к эмпирическому предмету применили разнообразные логические операции. Практические образы были преобразованы в абстрактные понятия и идеальные объекты: «точка», «прямая», «окружность» и т.п., а также появились понятия геометрических операций: «провести линию», «построить фигуру», «разделить на…» и т.п. Эти понятийные ресурсы стали основой становления геометрии как первой формы научно-теоретической системы.

Операции сравнительного метода. При накоплении некоторого множества родственных абстрактных объектов рано или поздно встает задача установления их взаимных отношений. И здесь на повестку дня выходят операции сравнения. Апофеозом сравнительного метода в науке считается XIX в., когда оформился целый ряд дисциплин: сравнительная биология, сравнительное языкознание и т.п. Сравнительный метод не заключается в какой-то одной операции и представляет собой операционный комплекс. В него входят следующие операции: а) сопоставление; б) аналогия; в) экстраполяция; г) обобщение (генерализация). С операции сопоставления начинается действие сравнительного метода, но нельзя забывать о том, что его предпосылкой выступает проблема. В зону вопрошания попал какой-то новый факт или явление, несущее в себе несколько неизвестных признаков. Для решения нужно в наличной информации найти уже известный факт или явление, которое станет основой сравнения. Главная цель сопоставления состоит в установлении отношения между известным и неизвестным, где фигурирует явное различие. Затем операциональная эстафета переходит к аналогии (греч. аnalogos - соответственный, сходный), которая должна обнаружить у сравниваемых сторон некое общее сходство. Сделать это намного труднее, чем обнаружить различие, ибо общность существует в виде некоторого признака известного явления, который возможно присущ и другой стороне. Вот почему аналогия реализуется в гипотезе или вероятном умозаключении типа «если…, то…», что уже выступает делом экстраполяции (лат. extra - сверх меры + лат. polire - сглаживать). Эта операция переносит выделенный признак с известного явления на неизвестную и проблемную сторону. Такой проблемный перенос утверждает сходство сравниваемых явлений. По мнению английского психолога К. Спирмена, экстраполяция представляет собой ведущую творческую способность ума, которая расширяет границы познания. Следствием экстраполяции является обобщение, так как единый признак расширяет свою предметную область за счет проблемного явления. Примечательно, что если сопоставление четко отделено от аналогии, то последняя почти сливается с экстраполяцией и обобщением.

То, что научное сравнение начинается с сопоставления, подтверждает анализ творчества Ч. Дарвина. При чтении книги Т. Мальтуса ученый путем сопоставления установил соотношение между меняющимися видами жизни и человеческим народонаселением. Аналогия выделила у последнего значимые признаки: а) люди рождаются более интенсивно, чем растут средства их жизни; б) люди борются друг с другом за свое существование. В ходе экстраполяции возникли гипотезы: а) не только люди, но все растения и животные размножаются интенсивнее роста средств их существования; б) все единицы жизни борются за свое существование, в силу чего одни виды вымирают, а другие совершенствуются. Объяснение огромного множества фактов и успешное предсказание новых данностей подтвердило истинность гипотез. Тем самым была достигнута высокая степень генерализации, теория эволюции охватила три группы жизни: растения, животных и человека.

Должную схему для операций дают правила. Может ли научный метод ограничиться одними операциями? Положительный ответ здесь дал американский физик П. Бриджмен (1882-1961).Все познавательные действия ученых он разделил на две группы: экспериментально-измерительные и карандашно-бумажные операции теоретиков. Этих актов вполне достаточно, чтобы не заниматься бесплодным теоретизированием. Вместо того, чтобы, к примеру, логически определять понятие «температура», нужно провести конкретные измерения посредством термометра и этим следует ограничиться. Если Бриджмен предложил операционализм для естествознания, то Г. П. Щедровицкий (1929-1994) разработал вариант операционализма для социальных наук. Он исходил из той идеи, что научное мышление может быть понято в виде операциональной деятельности, относительно небольшое число операций научно-социального мышления можно вывести из предметно - практических действий [6, с. 44-45].

Хорошо известно, что если чрезмерно настаивать на любом достоинстве, то оно обязательно станет недостатком. Эта мудрость применима и к позиции Бриджмена-Щедровицкого. Без операций метода нет, но только ими обойтись нельзя. Одно простое соображение. Как таковых операций существует огромное множество, что подсказывает ученому – «включи в свой оборот данную операцию, ту и эту». Сами по себе операции «слепы» и на избирательные подсказки не способны. Кроме того, операции плодотворны лишь тогда, когда они выстроены в определенную последовательность, подобная той, которую демонстрирует процедура сравнения. В самих операциях их порядок следования не заложен и приносится извне. Указание на качество операции и ее место в общей структуре действия входит в операциональную схему, которая задается особыми правилами. К примеру, в школьной арифметике есть операции сложения, вычитания и т. д. Если взять различные виды чисел и возможные действия с ними, то источником порядка выступят арифметические правила, регулирующие выбор операций и их сочетания. Конечно, современные научные правила отличаются высоким уровнем сложности, так как обобщают специализированные действия. Вот как английский этнолог Б. Малиновский (1884-1942) сформулировал правила эмпирического исследования культуры архаичного этноса: 1) собирать «чистые факты» без позитивных интерпретаций невозможно; 2) отделять чистые факты от интерпретаций; 3) отличать спекулятивные истолкования от позитивных интерпретаций [7, с. 224-225]. Здесь привлечены особые методологические понятия, анализ которых еще впереди.

Алгоритмы и эвристики. Если четкая инструкция обязательно приводит операции к должному результату, то это алгоритм. К такому типу относится большинство правил логики, математики и информатики. Программирование компьютерных систем также основано на алгоритмах. Если последние диктуют четкие операции, то эвристические правила отличаются определенностью советов. Их использование приближает к результату, но искомого решения не гарантирует. Эвристичны многие обобщения практического опыта, ставшие поговорками: «семь раз отмерь, один раз отрежь»; «утро вечера мудренее»; «глаза боятся, а руки делают» и т. п. В науке эвристики учитывают коллективный и личностный исследовательский опыт. В этом плане примечательно «золотое правило» Ч. Дарвина – следует особо тщательно фиксировать те факты, которые противоречат собственной гипотезе. Сознание ученого предпочитает положительно относиться к фактам, подтверждающим авторское предположение, а контрфакты легко выпадают из памяти. (Соответственно народная поговорка гласит «своя рубашка ближе к телу»).

В истории науки многие эвристики обрели альтернативных двойников, между ними складываются непростые отношения дополнительности. Так в XIV в. У. Оккам сформулировал правило простоты. Бог – гениальный творец, все гениальное – просто, значит, все сложности в познании идут человека и поэтому все надуманные сущности надо устранять. Позднее «бритва Оккама» потеряла религиозную окраску и стала общенаучным правилом эвристического стиля мышления («не умножай гипотезы сверх необходимости»). Одним из первых ее использовал Н. Коперник. Ныне правило простоты уравновешано «призмой К. Менгера», согласно которой нужно стремиться разлагать кажущуюся «простоту» на скрытые составляющие. Здесь проявилась та взаимодополнительность норм, которая присуща развитой науке. Для одних проблем действенна «бритва Оккама», для задач другого плана эффективна «призма Менгера. Это означает, что нет единственного правила, годного для любого исследования. В науке волшебная «палочка-выручалочка» невозможна. К каждой новой проблеме ученые вынуждены подбирать особые правила и формировать конкретный в своей определенности метод, сохраняя преемственность в его отдельных компонентах.

В истории науки были и бывают проблемные случаи особо радикальной новизны. Речь идет о таких ситуациях, когда теоретический уровень юной научной дисциплины еще не сложился. Правда, и здесь ученые предпочитают не покидать почвы «теории», заимствуя ее идеи из других наук и мировоззрения. Но иногда такие привлечения затруднены и исследователи вынуждены ограничивать содержание метода одними эвристическими правилами и сопряженными с ними операциями. В этих случаях говорят о чисто эвристических методах. Яркие примеры из истории математики представил американский математик Д. Пойа (1887-1967) [8, с.256-312].

Как бороться с угрозой стереотипизации методов? Метод имеет несколько синонимов: подход, позиция, точка, способ познания и мыслительная стратегия. Большинство этих выражений имеет образные и метафорические значения, ядром которых является представление о пути к цели. Понятийные смыслы метода как средства решения проблемы, состоящего из теории, правил и операций, существенно углубляют наивные образы, не отменяя их.

Представим себе ситуацию, где в некий город, расположенный севернее нас, мы добираемся по соответствующей дороге. Очевидно, что в южный город нас приведет совершенно другой путь. Казалось бы, что и в науке дела обстоят точно также. Поставлена новая проблема, ищи другой метод. Однако так ученые поступают далеко не всегда. Очень часто к изменившимся задачам они пытаются применить старые подходы. У такого поведения есть ряд причин. Прежде всего, здесь срабатывает психический механизм привычки, т.е. своеобразной инерции, ориентированной на экономию интеллектуальных усилий – зачем напрягаться, если и ныне все решится как прежде? К этому весьма близко действие ментальной веры в эффективность метода, который до сих пор успешно справлялся с большим кругом задач. Кроме того, старые методы могут быть закреплены сложившимся догматическим стилем мышления, что связано с рутинизацией активности интеллекта. Во всяком случае редкий исследователь рискнет без проб традиционного способа сразу же овладевать новой стратегией. И вот здесь его подстерегает серьезная опасность - «стереотипизация метода».

Негативные следствия эффекта «стереотипизации метода» очевидны: а) деформирующая субъективизация, где познаваемому объекту в форме проблемы навязывается чуждое ему средство (предвзятый подход); б) отсутствие свободы маневра у ученого. Загнав себя в одну колею мысли, интеллект тем самым попадает в зависимость от предметных сведений. Он лишен свободы выбора, так как не отделен от проблемы некоторой «дистанцией», пребывая как бы внутри ее материала и подчиняясь ему. Такое состояние наблюдается у многих студентов-первокурсников, начинающих изучение каких-то сложных дисциплин. Учебная информация так зачаровывает и поглощает их свободу, что они не способны оценить ее критически.

Склонность к стереотипам преодолевается разными способами, где самым очевидным являются особые психотехники, разрушающие автоматизмы бессознательными силами (свободные ассоциации, глубинное воображение и т.п.). И все же для науки более действенны рациональные приемы, ориентированные на преодоление стиля жесткой установки. Для ученого важно добиться оптимальной связи метода с проблемой, крайности здесь явно ошибочны: а) сразу настаивать на одной определенной стратегии (предвзятый подход); б) оставить только проблему, отказавшись от любого метода («чистая доска»). Самое разумное здесь – состояние инструментальной открытости, в котором раз за разом пробуются разные методы (прежде всего, теоретические элементы и правила), что характерно для гипотетического мышления. Стиль свободной смены подходов позволяет не допускать догматизации, и каких-то альтернатив у него нет. Все выдающиеся ученые отличались высокой вариативностью в выборе средств решения проблем.

3. Истинностная оценка научных результатов.Каково же качество нового знания в науке? Если речь идет о практическом познании, то качество его единиц вполне понятно характеризуется самим практическим делом. Есть успех, значит, он обеспечен правильными представлениями. Неудача прямо указывает на заблуждение. В науке подобных ясных индикаторов нет, все определяется сложными актами оценивания.

Применение метода к проблеме производит ее решение. Это означает, что все иррациональные деформации проблемного материала в виде когнитивных пробелов, разрывов и противоречий устранены. За счет инструментального действия метода былая бесформенность знания уступила место завершенной форме, бесструктурность обернулась совершенной структурой. Но как к такому заключению приходит ученый, имея на руках некий конкретный продукт того или иного вида (интерпретированный факт, эмпирическая формула, теоретическая статья и т.п.)? Другого способа как оценивание здесь просто не существует. В качестве средств оценки выступают те же нормы, которыми пользовались ученые при постановке проблемы. Но при этом у них радикально меняется оценочная установка. Если в проблематизации речь шла о поиске нормативных отклонений для их фиксации, то в конце исследования важно установить полное отсутствие анормальностей. Когда ученый находит соответствие своего результата идеалу, он тогда полагает, что в ходе решения проблемы он получил новое истинное знание. Существует два вида трактовки научной истины. В логико-математических науках истинным признается то знание, которое логически взаимосогласовано. Истиной в эмпирических науках считаются те когнитивные результаты, которые имеют прямую или косвенную связь с чувственными данными. Многие ученые здесь отдают предпочтение корреспондентской концепции, где истина понимается как знание, соответствующие объективной реальности. Стало быть, существует два основных способа удостоверения истинности научных результатов – логическое доказательство и эмпирическая проверка. Если первый вполне достаточен для логики и математики, то науки, изучающие реальность, сочетают оба способа. При этом логическое обоснование дополняется применением сугубо теоретических идеалов.

Эмпирическая проверка: теоретическую гипотезу надо связать с фактами.Мышление как таковое способно к самостоятельному творчеству. Игнорируя все массивы фактуальных сведений, мыслитель может сконструировать некую воображаемую концепцию, используя лишь правила логики и какие-то теоретические элементы. Многие мировоззренческие формы развивают свободную мыслительную активность. Никакие факты не сдерживают фантазию мифотворца и сказочника, полет воображения ограничивается лишь немногими правилами, которые когда-то давным-давно были изобретены неизвестными предками. Философы и теологи также разработали рациональные нормы, чтобы ввести работу разума в определенные рамки. Но даже и в них осталось весьма много степеней свободы для интеллектуального творчества. На этом фоне научное мышление отличается сочетанием теоретической свободы и ограничительного влияния эмпирического опыта. Гипотеза может возникать по капризам субъективного угадывания, но теоретик обязан навести мосты между нею и изучаемой реальность. Эту связь и обеспечивает опытная проверка, она в конце концов определяет исход дела: угадала мысль скрытую глубину объекта или нет. Научный опыт играет роль отборочного сита – то, что в нем остается, признается истинным, все остальное оценивается как произвольные домыслы и вымыслы.

Наука сначала испытала опьянение свободной мысли. Многие античные и средневековые исследователи скорее были философами, чем учеными. Спекулятивное мышление господствовало над редкими опытами и наблюдательной практикой. Не случайно этот период называют натурфилософским, он дал значительное множество самых различных догадок: образы закономерного порядка и своенравного хаоса, атомов и пустоты и т.п. Все они лишь ожидали суда научной эмпирии. Этот трибунал начал действовать в XVII в. Экспериментального испытания не выдержали многие идеи («пустота», «флюиды» и т.д.), но некоторые прошли его успешно. Так, Эмпедокл в VI в. до н.э. признал, что лучи света имеют большую, но конечную скорость. Датчанин О. Рёмер (1644 - 1710) оптическими опытами проверил эту догадку и получил 240 тыс. км/ сек. В начале ХХ в. опыты подтвердили атомную гипотезу.

Достижения эмпирической науки вскружили головы некоторым философам и возник позитивизм с крайностями эмпиризма. Их концентрированно выразил принцип верификации (лат. verus – истинный, + facere – делать): научной является та теория, которую можно свести к чувственным данным. Если спекулятивная натурфилософия представляла теоретической мысли полную свободу, то позитивизм ее аннулировал, привязав накоротко научный поиск к чувственному опыту. Но любая теория в силу своей общности не сводится к набору ощущений. Позитивисты смягчили свои требования и заговорили о протокольном языке наблюдений и косвенной сводимости. Но и тут выяснилось, что к такому языку и даже косвенно не сводятся «ненаблюдаемые термины» теории. Аргументированная критика со стороны постпозитивизма похоронила позитивизм. К. Поппер и его единомышленники реабилитировали свободу теоретической мысли в виде смелого гипотезирования, ограничив ее фальсификацией. Рискованные догадки возможны в любом количестве, но опыт и рациональная критика способны их опровергать и отбирать самые правдоподобные гипотезы. Так, французский биолог К. Бернар (1813 - 1878) предположил, что сахар разрушается печенью. Проверочный опыт показал обратное, печень вырабатывает сахар. Факты разочаровали, но ученые стали чуть-чуть мудрее. Хотя Поппер отдал предпочтение фальсификации, анализ истории науки убеждает в том, что подтверждение и опровержение суть две равноправные и взаимодополнительные формы эмпирической проверки.

Логическое доказательство. Этот прием проверки универсален для всех концептуальных решений. Но в логико-математических науках такой способ обоснования является единственным и решающим. Истоки логического доказательства тянутся в античную философию. Пифагорейцы и Платон выдвинули новый идеал – математику нужно строить в виде логически организованной теории. На смену вычислительным правилам пришло логическое доказательство, суть которого состояла в установлении общих исходных определений и дедуктивного выведения из них частных следствий. Таким способом Фалес доказал ряд положений: 1) равенство вертикальных углов и углов при основании равнобедренных треугольников; 2) диаметр делит круг пополам; 3) два треугольника равны, если у них равны два угла и сторона. Логическое доказательство получило системный характер в труде Евклида (III в. до н.э.) «Начала». Все исходные и недоказуемые положения он разделил на аксиомы (содержательно-геометрические утверждения) и постулаты, закрепляющие операции геометрических построений («от каждой точки можно провести прямую линию к любой другой точке»). Посредством логических норм он стал дедуктивно выводить из аксиом и постулатов частные следствия – теоремы. Истинность последних имела обязательный и гарантированный характер.

В логике и математике процедура логического обоснования или доказательства утвердилась в качестве ключевого и решающего акта. Если анализ выявляет противоречие и оно сразу оценивается проблемой, целью доказательства становиться его устранение. Когда в конце XVII в. Ньютон и Лейбниц создали исчисление бесконечно малых, в физике оно показало свою высокую эффективность. Но последующий анализ показал, что внутри данной теории есть противоречивый элемент в виде понятия актуальной бесконечности. Соответствующее обоснование провел француз О. Коши (1789 - 1857) и устранил логическую «червоточину».

Оценка внутреннего совершенства теории. В эмпирических науках опытная проверка теории дополняется концептуальной критикой. Если первое обращает внимание на «вертикальное» измерение теории, где значимы ее связь с фактами науки и отношение к объекту, то критика ориентирована на горизонтальное измерение, включающее сугубо внутренние качества. Как раз, имея в виду второй план, А. Эйнштейн указывал на особую существенность «внутреннего совершенства» теории. В этой оценке ученые пользуются теми же нормами и идеалами, которые обеспечивали проблематизацию, но опять же меняется их функция. Здесь важно определить, соответствует ли данная теория неким стандартам готового и завершенного теоретического результата.

Когда новая теоретическая гипотеза появляется в виде научной публикации или устного доклада, она становится предметом дискуссии. Оппоненты оценивают ее, прежде всего, через призму нормы логической связности и концептуальной когерентности. Не найдя в ней противоречий и других иррациональных отклонений, ученые соотносят новацию с фондом идей и теорий, имеющий безусловный авторитет. Речь идет о связности широкого масштаба. Именно этот смысл имел в виду датский физик Н. Боркогда он сформулировал принцип соответствия: новая физическая теория должна включать старую теорию в качестве своего частного варианта. Так, новая и более общая квантовая теория сводится к старой классической физике, если не принимать в расчет величину кванта энергии (h – постоянная Планка). Бор указал на целый ряд соответствий: специальная теория относительности переходит в механику Ньютона при малых скоростях и если скорость света считается бесконечной. Общая теория относительности Эйнштейна сводится к закону всемирного тяготения Ньютона, если значение гравитационного потенциала равно нулю. Советский философ И. В. Кузнецов одним из первых дал философскую трактовку принципа соответствия. Он вписал его в общенаучную закономерность взаимосвязи новых и старых теорий. Научное знание развивается от частных схем к более общим структурам и тенденция фундаментализации предполагает специфическую связь старых и новых результатов. Существуют теории, установленные в своей области навсегда; новые теории обязаны соответствовать им как своим частным вариантам. В естествознании устанавливаются четкие границы предельных переходов, связанные с мировыми постоянными. Они указывают на то обстоятельство, что новая теория развивает старую в более широкой области действия. Австрийский ученый и философ Э. Мах сравнивал науку с кладбищем, такой образ здесь явно не состоятелен. Принцип соответствия подчеркивает реальную кумулятивность научного познания, где старое знание продолжает жить в новом.

Другой типичной нормой оценивания является идеал простоты. Его роль так же двойственна, он не только обеспечивает проблематизацию, но и участвует в суде над теорией. Этот идеал приобрел в истории науки весьма различные модификации. Самые ранние версии апеллировали к онтологическим основаниям. Если Оккам источником простоты брал Бога, то многие ученые Нового времени привлекли природу. Открыв закон преломления света, француз П. Ферма (1601 - 1655), считал это недостаточным. «Но нужно пойти дальше и найти обоснование преломления в нашем общем принципе, т.е. в том, что природа действует всегда наиболее легким путем» [10, с. 743]. В XVIII и XIX вв. правило простоты превратилось в принцип наименьшего действия, охвативший все дисциплины физико-математического цикла.

Норма простоты требует минимизировать объем компонентов теории. К этому начали стремиться античные математики и к XIX в. сложилась нормативная традиция. В предисловии к своей книге, где была изложена неевклидовская геометрия, Н. И. Лобачевский (1792 - 1856) так характеризовал данный идеал: «Первые понятия, с которых начинается какая-нибудь наука должны быть ясны и приведены к самому меньшему числу. Тогда только они могут служить прочным и достаточным основанием учения» [11, с. 52]. Другой версией идеала простоты стал запрет множества вспомогательных гипотез ad hoc. Основной недостаток таких предположений заключается в узком действии, гипотеза ad hoc объясняет только один проблемный факт и не распространяется на другие подобные факты. Если перевести это на язык метафоры, то ad hoc затыкает в тонущей лодке только одну щель и оставляет без внимания все остальное. Кроме того, такое латание не способно предвидеть новых пробоин (возможных аномальных фактов). Примером гипотезы ad hoc является эпицикл докеплеровской астрономии. Весь отрицательный опыт науки и был кристаллизован в норме, рекомендующей ученому вводить дополнительные гипотезы к основной теории в качестве редкого исключения и не делать такой прием регулярным правилом.

В философии науки идеал простоты стал получать разные методологические интерпретации и в силу этого попал в эпицентр критической полемики. Так, Э. Мах как один из лидеров раннего позитивизма сформулировал принцип экономии мышления, согласно которому ученые стремятся строить теории для сокращения и минимизации массива своих ощущений. Данную точку зрения подверг критике основоположник феноменологической философии Э. Гуссерль (1859 - 1938), полагавший, что махистский принцип экономии научной мысли является надуманным и искусственным. Допустим, что ученые взяли его на вооружение. Как же он будет действовать? Призыв Маха к экономии декларативен и лишен определенных советов. Реальная экономия исследовательских усилий возможна лишь тогда, когда ученые будут ориентироваться на идеалы науки, подсказывающие им к каким результатам они должны стремиться и какие действия для этого необходимы. Эмпиризм Маха на такую нормативность не способен [12, с. 181]. С мнением Гуссерля, следует согласиться, идеалы науки чаще всего действуют не обособлено, а в некотором единстве. Эту связь можно проследить на примере взаимодополнения норм когерентности и простоты.

Основания евклидовой геометрии состоят из десяти аксиом и пяти постулатов. Особо здесь можно выделить аксиому о параллельных в следующей формулировке Евклида: «Если прямая, падающая на две прямые, образует внутренние и по одну сторону углы, меньше двух прямых неограниченно встретятся с одной стороны, где углы меньше двух прямых». Сам Евклид понимал явную усложненность такой формулировки, но он опасался предположить, что могут существовать бесконечные прямые, которые никогда не пересекаются. Любое утверждение о бесконечных прямых не подкреплялось опытом, в то время как аксиомы по определению должны были быть самоочевидными истинами в физическом мире. Настороженное отношение Евклида к «пятому постулату» объясняет то, почему он обратился к нему, лишь доказав все теоремы, какие только смог вывести без его использования. Здесь ясно, что ученый был недоволен своим вариантом аксиомы о параллельных в свете идеала простоты. И характерно то, что эту линию продолжали в дальнейшем другие греческие математики. Их стратегия сомнения определялась усложненной формулировкой аксиомы, не соответствовавшей норме простоты. Данную аксиому оценивали как проблему и тактика решения сводилась к двум путям: а) замена аксиомы о параллельных какой-нибудь более очевидной аксиомой; б) выведение этой аксиомы из девяти остальных евклидовских аксиом. Когда все попытки на втором пути оказались безрезультатными, то была активизирована первая стратегия и на этом направлении возникли неевклидовы геометрии (Н. Лобачевский, К. Гаусс, Бойяи). В данном фрагменте истории геометрии рельефно представлено совместное действие норм когерентности и простоты.

Итак, главной целью науки является получение новых и специальных знаний. Она реализуется проблемным способом исследования, где узловыми элементами выступает проблема, метод и результат. Постановка научной проблемы определяется ценностным нормами, объединенными идеалом связности. Формирование метода, сочетающего в себе теорию, правила и операции, также подчиняется некоторым поисковым норам. Сложность этого процесса делает метод пробным средством и его применение к проблеме расценивается в виде гипотезы. Решение проблемы конституируется в виде результата, представляющего собой какую-то форму нового знания. Этот продукт оценивается на истинностность. В эмпирических науках результаты удостоверяются научным опытом. Кроме того, теоретические решения проверяются логическими и концептуальными нормами-идеалами.

Таким образом, цикл научного исследования состоит из четырех базисных актов: 1) проблематизация; 2) формирование метода; 3) инструментальное действие метода; 4) оценка и обоснование результата решения проблемы.

Задания.

1. Обычно проблему характризуют как «знание о незнании». Если незнание – это знание, которого еще нет, то как можно знать то, что еще не существует? Покажите, что этот парадокс кажущийся.

2. Американский методолог П. Фейерабенд (1924-1995) полагал, что в качестве научного метода «everything goes» (годится все) – мифы, религиозные представления, практический опыт и т.п. Какая существенная черта метода науки здесь не учтена?

3. Однажды американского изобретателя Т. А. Эдисона (1847-1931) журналисты спросили, что является самым трудным в его деятельности. Ответ был такой: многие трудятся как белки в колесе – ходят на фабрики, занимаются наукой, искусством и т.п. – и делают это только потому, что боятся остаться наедине с собой. Изобретательство есть вид одиночества, где имеет место самый тяжкий труд, ибо здесь на помощь со стороны нет надежды. Если ученый (или философ) трудится в одиночестве, распространяются ли на него слова Эдисона?

4. Юноша недавно стал монахом. У одного старожила он спросил: «Можно ли курить, когда молишься?» «Конечно, нет!» - был ответ. Через неделю юный монах спросил того же старшего брата: «Можно ли молиться, когда куришь?» «Конечно, да! – был ответ. – Молиться всегда уместно». «Мораль»: так же дело обстоит и в науке. Какого качества вопрос задаст исследуемой реальности ученый, такой и получит ответ.

5. «Каждое противоречие, замеченное в научных теориях, таит в себе зачаток открытия». Прокомментируйте данное высказывание французского биолога К. Бернара.