Формирование папского примата[80].

К первой половине V в. римский епископ стал авторитетным судьёй в области разрешения вероучительных и дисциплинарных вопросов. Этот авторитет не был формально подтверж­ден ни одним соборным постановлением, но, в той или иной степени, признавался как на Западе, так и на Востоке. Согласно канону поместного собора в Сердике (343г.), клирики, несогласные с решением своих митрополитов, могли про­сить Рим созвать новый собор из епископов соседних областей. Следователь­но, Рим мог лишь служить неким гарантом правильности процедуры в местных церквах, но не имел права выносить своего суждения. После разделения Им­перии престиж пап стал возрастать: восточные императоры были далеко, а бо­лее слабые западные императоры не могли контролировать все более возра­стающую власть пап. В 476 г. Западная Римская империя пала.

Восточные епископы часто прибегали к поддержке пап в противовес имперскому вмешательству в их дела. Но их письма с просьбой ο поддержке всегда были адресованы не од­ному папе, но и нескольким видным западным епископам. Например, письмо св. Иоанна Златоуста из ссылки обращено не только к Иннокентию Римскому, но и к Валерию Миланскому и Хроматию Аквилейскому. В таких обращениях имя папы Римского всегда стоит первым, но это — дань цере­мониалу, не исключающему авторитета других епископов.

В самом Риме очень рано появилась идея, что римский епископ был наследником св. Петра в особом, не сравнимом ни с кем смысле. В Риме считали, что римский епис­коп из-за покоящихся там мощей св. Петра особенно близок к нему. Если бы этим и ограничилось, то на Востоке, ско­рее всего, согласились бы, что в этом смысле папы могут обладать неким особым нравственным авторитетом. Но идея римского верховенства развилась дальше этого.

II Вселенский Собор, как мы знаем, принял решение, что «епископ константинопольский да имеет преимущество чести после римского епископа, т. к. Константино­поль есть Новый Рим» (3-й канон). Этот текст легко можно было понять в том смысле, что с основанием Нового Рима Ветхий Рим утратил свое зна­чение и верховенство. Папа Дамас и его окружение приняли Собор в штыки, и разорвали общение с его участниками (в том числе и с Великими Каппадокийцами). Вскоре в Риме появился так называемый «Декрет Геласия» (скорее всего, написанный в окружении папы Дамаса), в котором утверж­далось, что Римская Церковь Божественным изволением, а не решением какого-либо собора (имелся в виду II Вселенский Собор), есть глава всех Церквей. Это утверждение обосновывалось словами Христа, обращенны­ми ко св. Петру («Ты — Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и вра­та ада не одолеют ее. И дам тебе ключи от Царства Небесного; и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах; и что разрешишь на зем­ле, то будет разрешено на небесах» — Мф. 16:18-19).

На Востоке авторитет Рима понимался, прежде всего, как политический, что и было подтверждено 28-м каноном Халкидона. Халкидонское постановление, в свою очередь, базировалось на 6-м пра­виле Никейского Собора, в котором определяются особые преимущества трех городов — Рима, Александрии, Антиохии — на основании «древних обычаев». Однако в «Декрете» было предложено другое объяснение и так­же со ссылкой на Никейский Собор: три кафедры были выделены, так как они имеют отношение к св. Петру: Рим, потому что Петр там был епископом, принял мученическую кончину и похоронен, Александрия, т. к. Церковь там была основана учеником Петра — Марком, а Антиохия, т. к. сам Петр там был епископом до Рима.

Недостатки этой надуманной теории понятны. Например, по­чему, в таком случае, основанная всего лишь учеником Петра Александрия имеет преимущество чести перед Антиохией? Каковыми должны быть мес­та таких апостольских кафедр, как Эфес и Коринф, ну и, наконец, как насчет самого святого города для христиан — Иерусалима, где умер, был погребен и воскрес не Петр, а Сам Господь? Однако идея, высказанная в «Декрете», стала для римских епископов главной и основополагающей. Постепенно это осознание закрепляется и усиливается. К V в. папы уже были убеждены, что петровское основание их кафедры предоставляет Римской Церкви установ­ленную Самим Богом высшую власть в церковных делах. Однако в первой половине V в. у пап почти не было случая или возмож­ности употребить эту власть. Попытки Римских пап установить свою власть встречались с весьма серьезным сопротивлением, в т.ч. и на Западе.

Роль папы Льва Великого.Св. папа Лев, как и большинство его современников, верил в промыслительный ха­рактер Римской империи. Когда в 452 г. он с двумя сенаторами вышел на­встречу гунну Атилле, и убедил его уйти из Италии, и когда он убеждал Гайзерика и его вандалов не грабить Рим, он видел себя защитником Римской империи и самой идеи «римскости». По его мнению, не случайно, но промыслительно, что Петр, «князь» апостолов, принял мученическую кончину в Риме — столице великой всемирной империи. Духовное измерение, выраженное Петром, было явлено именно в Риме, как имперской столице. Но, конечно, мысль св. Льва на этом на останавливалась. Внимательный наблюдатель и активный участник трагических событий его времени, он видел, что Римская империя близка к развалу, что императоры покинули свою великую столицу. Провиденциальная миссия, данная Империи, — обеспечивать единство всех христиан — теперь может лишь отчасти быть исполненной восточным императором в Константинополе. Но истинный центр вечного единства должен был оставаться «кам­нем», воплощенным в служении «наследника» св. Петра в Риме – папы.

Папа Лев всегда был готов отдать должное уважение законному им­ператору на Востоке: он признает его роль в созыве соборов. Од­нако по его мысли, распад Империи и перенесение имперской столицы в Константинополь, было промыслительным деянием Божиим: императоры покинули Рим, чтобы оносвободился для пре­стола наместника св. Петра, который правит Церковью.

Власть римского епископа уже утвердилась ранее предшественниками Льва, в особенности такими, как Дамас и Сириций. Но свт. Лев — папа, чья безупречная нравственность и преданность Церкви создали ему непоколебимый авторитет во всем мире, — придал этой идее куда больше торжественности, внешнего блеска и последова­тельности. Более того, он внес в эту самооценку Римской церкви два но­вых аспекта.

1) Параллелизм двух организаций, имперской и церковной. Римское понятие имперского тела (corpus) идентифицируется в его мысли с Телом Христа (Corpus Christi), которое понималось не только как духовное, сакраментальное тело, но и как конкретная земная организация. Конечно, Сам Христос — Глава тела, но т.к. Он сделал Петра «князем всей Церкви», то главенство над земной организацией принадлежит Петру и его наследни­кам. Иными словами, Петру и его наследникам принадлежит в Церкви то место, которое в Империи принадлежит императору.

2) Вопрос: кто является наследником Петра? Св. Киприан Карфагенский пер­вый употребил термин «престол Петров» (cathedra Petri), как центр и крите­рий церковного единства. Но для Киприана каждый епископ сидит на «пре­столе Петрове»: он, в своей общине, совершает Евхаристию и обладает властью «вязать и решить». Св. Лев хорошо знал об этом учении Киприана и даже принимал его, но — именно тут он привнес новый аспект — лишь римский епископ по праву занимает престол Петров. «Честь других ка­федр — свет, заимствованный от римской кафедры». Следовательно, власть местных епископов зависит не только от Петра, но и от его наслед­ника, чьи ответственность и власть всемирны.

«Хотя каждый пастырь председательствует над своим собственным ста­дом с особой ответственностью, — провозглашает св. Лев, — у нас есть обязанность, которую мы разделяем со всеми ни­ми…; и ког­да люди обращаются к седалищу блаженного апостола Петра со всех концов всего мира и ищут от нашей полноты его любви ко всей Церкви, врученной ему нашим Господом, тем больше наша обязанность по отношению к каждо­му из них и тем тяжелее мы ощущаем груз, лежащий на наших плечах».

Действительно, если Тело Христово не выражено во всей полноте в местной евхарис­тической общине, но идентифицируется, как считал св. Лев, с эмпириче­ской организацией всемирной Церкви, то она должна возглавляться единым главой, наделенным монархической властью.

Такое монархическое видение вселенской Церкви — настолько же монархическое, насколько монархична была Римская империя, — подвигнуло многих исследователей считать папу Льва предтечей теории папской непогрешимости и всемирной юрисдикции, в той форме, в кото­рой они были сформулированы на Первом Ватиканском соборе (1870). Но необходимо понимать, что в V в. нигде, ни на Востоке, ни на Западе, римский епископ не обладал такой властью, которая логически вытекала из убеждений папы Льва — поэтому мы можем говорить лишь о глубоком внутреннем мистическом убеждении папы, совершенно не сообразую­щемся с современной ему действительностью. Но впоследствии, по мере того как авторитет и власть римской кафедры будут на Западе возрастать, это внутреннее убеждение папы Льва все бо­лее будет применяться на практике.