Интерпретация как метод философствования
Интерпретация в философии имеет свои особенности. Философские идеи, концепции и учения живут особым способом - они заново проблематизируются и интерпретируются с появлением новых контекстов, в развивающейся культуре, в новом времени и остаются открытыми для последующих интерпретаций. Общие для любой интерпретации проблемы присутствуют и в этом случае, однако характер их проявления, безусловно, меняется. Главная проблема - множественность интерпретаций, что следует, по-видимому, оценивать положительно. Не только множественность, но даже конфликт интерпретаций (П.Рикёр) является не столько недостатком, сколько достоинством понимания, выражающего суть интерпретации, поскольку любой текст не исчерпывается одним - авторским или читательским - значением, но «живет» в виртуальности многих смыслов, которыми владеет человек в культуре и жизни. Оценка многозначности интерпретаций в значительной мере зависит от позиции философа: работает ли он в одной доктрине как «единственно истинной», или мыслит в режиме диалога различных подходов и концепций, заведомо предполагающего некоторое множество интерпретаций. Эта мысль может быть подтверждена идеями Ф.Ницше, который использовал понятие интерпретации для принципиально иного подхода к познанию мира, названному им «перспективизмом».
Рассматривая познание как «волю к власти», он исходит из того, что наши потребности применяют логику, истолковывают мир с помощью «схематизирования в целях взаимного понимания» и это позволяет сделать его доступным формулировке и вычислению. Такой подход объясняет нам, почему возможно множество интерпретаций. Всегда остается «зазор» между тем, что есть мир -бесконечно изменчивый и становящийся - и устойчивыми, «понятными» схемами и логикой. Всегда возможно предложить новые смыслы, «перспективы» и способы «разместить феномены по определенным категориям», т.е. не только тексты, но сама действительность открыта для бесконечных интерпретаций, а «разумное мышление есть интерпретирование по схеме, от которой мы не можем освободиться». Человек «полагает перспективу», т.е. конструирует из себя весь остальной мир, меряет его своей силой, осязает, формирует, оценивает, и ценность мира оказывается укорененной в нашей интерпретации.
В философской интерпретации речь идет об особого рода «фактах» - не о вещах, но об «отсветах, тенях, уровнях» (М.Мерло-Понти). Сам интерпретируемый текст значим как целостность, обладающая более богатым содержанием, не постигаемым простым анализом значений слов, предложений, написанных страниц. Вторичная интерпретация текстов - интерпретация интерпретации - имеет дело с «понятиями о понятиях», является ведущей для философов, опирающихся на огромный массив историко-философских текстов, а «истолкование истолкований - дело более важное, нежели истолкование вещей» (М.Монтень). В этом случае интерпретатор прежде всего обеспечивает понимание значений и смыслов текста, который выступает для него первичной реальностью, соотнося его с другими текстами самого автора и других мыслителей, а также с внетекстовыми реалиями - историко-культурными, социальными и иными условиями создания текста.
Особая задача, - осуществляя текстуальный анализ, выявить неявное знание, скрытые смыслы и значения, концептуальные предпосылки и принципы. Интерпретация, решающая эти задачи, следует общим правилам и принципам, не отличается, по сути дела, от историко-филологической и достаточно часто заменяет собственно философскую интерпретацию, что может и не осознаваться. Лингвист, обращаясь к языку текста, может и не обсуждать проблему, излагаемую в тексте, тогда как философ всегда обращается к содержанию, к самой проблеме. Применяя логико-методологические и историко-филологические приемы, собственно философская интерпретация вместе с тем выходит на более глубокие уровни. Это либо дорефлексивный и даже довербальный уровень эмпирических знаний, «жизненного мира» - горизонт, предшествующий субъектно-объектным отношениям, либо надэмпирический, трансцендентальный уровень субъекта как «сознания вообще», либо, наконец, экзистенциальный уровень бытия субъекта.
Один из существенных вопросов философской интерпретации - отношение к автору,понимание его роли в бытии философского текста. Обсуждаются возможные
варианты: «изгнание» автора, «отсечение» его от текста на основе признания автономии языка, текста. Это в определенной степени соответствует идеалам классической науки, элиминирующей субъекта из знания, или эпистемологии без познающего субъекта Поппера, а также постструктурализму, идеи которого программно выражены, в частности, в «Смерти автора» Р.Барта. Наиболее известные аргументы, поддерживающие эту позицию, состоят в следующем: не имеет значения, что хотел сказать автор, значимо только то, что говорит его текст; автор часто не знает в полной мере, что он хотел сказать, авторские смыслы могут быть недоступны, а значение текста может изменяться даже для самого автора. На мой взгляд, эти аргументы, будучи эмпирически возможными, не являются непреодолимыми и коренятся прежде всего в традиционном понимании объективности знания как его «бессубъектности». Кроме того, критик или интерпретатор, «изгоняя» автора, сам становится на его место и присваивает право на авторские смыслы, что и поддерживает «беспредел» интерпретации. Чтобы избежать регресса в «дурную бесконечность» толкования смыслов философского текста, необходимо восстановить и сохранять роль автора как определителя значений и смыслов текста из своего «единственного места» (М.М.Бахтин) в мире. Изгнание автора, пренебрежение заданными им смыслами означает утрату главного нормативного принципа -прежде всего текст «значит» то, что имеет в виду автор. Доверие автору, соблюдение по отношению к его тексту не только семантических, эпистемологических, но и моральных норм - вот кардинальные условия корректности и обоснованности в работе интерпретатора - блюстителя авторской позиции, что, казалось бы, не вызывает сомнений.
В связи с обсуждением проблемы автора, субъекта или «центра» Ж.Деррида выявляет два типа истолкований. Первый тип предполагает опору на «начало», «центр» как необходимое требование и условие; интерпретация находится под концептуальным и даже «идеологическим» контролем господствующей доктрины, владеющей «началом». Как методу ей отводится только логико-техническая функция в частных вопросах, но не дозволяется быть примененной к доктрине в целом, а тем более к ее «началу». Требуется лишь усвоить как образец «правильную» интерпретацию. Это можно иллюстрировать не только ситуацией господства одной (например, марксистской) доктрины в философии, но и идеалами классического естествознания, где, например, допускалось лишь одно описание и теоретическое объяснение данного эмпирического базиса (единственность истины), в отличие от признания сегодня возможности эквивалентных описаний и конкурирующих теорий по отношению к одному эмпирическому материалу.
Итак, первый тип - это истолкование, приемлемое только по обязательным правилам, основанным на признании «начала», «центра». В этом случае вариативность и существование некоторого множества самих истолкований рассматривается как опасная «вольность», порождающая необъективность и ненаучность. Такого рода интерпретации, определяемые одной доктриной, часто бывают слишком жесткими и даже агрессивными, «узурпирующими», что является своего рода платой за определенность и обоснованность в рамках доктрины.
Второй тип истолкования не предполагает опору на признанное «начало», а сама интерпретативность, вариативность принимается как определяющий принцип. Эту особенность второго типа истолкования невозможно игнорировать, отринуть, с этим «приходится жить». Такое понимание и применение истолкования, по Деррида, противоречит гуманизму, поскольку человек на протяжении всей истории мысли грезил о некоем надежном оплоте, о «начале» и о ясной цели. Оба типа интерпретации не приемлют друг друга и тем не менее одновременно существуют в современном гуманитарном знании, и еще на долгие годы эта ситуация, по мнению философа, сохранится.
Проблема интерпретации в аналитической философии имеет свой опыт и иную традицию рассмотрения, в частности, в ее лингвистической версии, для которой за особенностями языка стоят общие «параметры» и свойства реальности. Именно эти онтологические идеи служат предпосылкой и основанием теории интерпретации известного американского философа Д.Дэвидсона, являющейся наиболее разработанной и аргументированной в аналитической философии сегодня. Для него реальность - не только объективная, но и субъективная - формируется и существует с помощью языка и интерпретации. Но Дэвидсон не приемлет веру в то, что каждый из нас может «построить» картину мира, опираясь на собственные восприятия, показания органов чувств. Сознание не носит личного характера, основой познания являются интерсубъективность, наша коммуникация с другими людьми и объектами, а также ситуации и события, интегрированные в один и тот же «контекст значения», который требует интерпретации. С этих позиций реальность - это «сплав языка и интерпретации», познание реальности возможно лишь во взаимодействии с другими людьми, общим языком, событиями. В таком контексте иначе предстает и интерпретация, соответственно новая теория Дэвидсона получила название «радикальной теории интерпретации».
Он исходил из того, что понимание отдельного предложения обусловлено способностью понимания всего языка как единой концептуальной системы; интерпретируя фразу говорящего,
мы должны проинтерпретировать всю систему языка. Для интерпретации отдельного речевого акта необходимо понять «нереализованные диспозиции говорящего», то, что говорящий подразумевает, каковы его убеждения или намерения, верования или желания. Мы должны принять общее соглашение по поводу того, в чем говорящий и интерпретатор убеждены, а разногласия должны быть выявлены и осмыслены. Принцип доверия, или «максима интерпретативной благожелательности», должен лежать в основе понимания и интерпретации, обеспечивая возможность коммуникации. Согласие и сходство убеждений и установок говорящего и интерпретатора, казалось бы, являются условием успешной интерпретации, но остается открытым вопрос: является ли то, относительно чего достигнуто согласие, истинным, ведь само по себе согласие вовсе не гарантирует истинности. Для концепции философа, однако, важно другое - согласие и общность убеждений нужны как базис коммуникации и понимания. Согласие не создает истины, когда осуществляется интерпретация, мы опираемся на общую структуру согласия, однако мы не можем считать, что мы знаем, в чем заключена истина.
Истинность знания и успех интерпретации не находятся в прямой зависимости ни от полноты и предельной детализации знания, ни от «всеведения» интерпретатора. Проблема истины в теории радикальной интерпретации предполагает рассмотрение вопроса о влиянии языка на результаты интерпретации. В целом не вызывает сомнений плодотворность идей аналитической философии, рассматривающей интерпретацию в контексте таких понятий и явлений, как картина мира, язык, коммуникации и интерсубъективность, истина, убеждения, согласие, доверие, которые не выражают логико-методологические или этические принципы, социологические или лингвистические сущности, но предстают как компоненты бытия интерпретирующего субъекта.
Истинность философского знания.Она может быть определена, как и в специально-научном знании, в традиции Платона - Аристотеля соответствием знаний и суждений действительности. Однако абстрактно-теоретическая, рефлексивная и интерпретирующая природа философского знания, высокая степень умозрительности и опо-средованности, а также существенная зависимость предмета и задач философии от социальной и культурно-исторической обусловленности - все это порождает особые требования к обоснованию и проверке истинности философского знания. В отличие от специально-научного знания, экспериментальные исследования для проверки истинности философского знания неприменимы. Философия как рефлексия критически осмысливает сами эмпирические данные, их предельно общие основания и предпосылки, а поэтому философские утверждения не могут быть доказаны простой ссылкой на фактический ход дела.
В теоретическом философском знании на первый план выступает система вне-
эмпирических критериев истинности - логических, социокультурных, политических, идеологических и других. При этом важно подчеркнуть, что в этой системе внеэмпири-ческих критериев содержится, по сути, квинтэссенция социального опыта в целом, гораздо более полного и разнообразного, чем опыт экспериментальных исследований какого-либо конкретного фрагмента реальности. Эмпирический критерий, не теряя своей важности и ведущей роли при определении объективной истинности философского знания, выступает в данном случае в опосредованной форме. В конечном счете истинность философского знания проверяется на основе его применения в качестве предпосылок науки, методологических принципов теоретического мышления вообще и других форм деятельности в различных областях культуры и социальной практики.
Истинностная оценка применима к философская теории в той мере, в какой она, как и специально-научная, представляет собой систему логически взаимосвязанных предложений, отражающих существенные, общие и необходимые внутренние связи и отношения явлений действительности. Содержательное отличие ее, например, от социально-научной теории, заключается в том, что в качестве предметной области здесь выступают не частные связи и отношения, а всеобщие объективные законы развития природы, общества и мышления. Как и научная система знания, философская теория имеет определенный состав и структуру, а также предполагает построение абстрактной идеализированной модели объекта, в которой выполняются ее высказывания. Однако, если в состав научной теории входят понятия, отражающие объекты предметной области и их свойства и отношения, то в состав философской теории, кроме этого, включаются и понятия, характеризующие сам способ, условия построения и мировоззренческие основы философской теории. Наряду с высказываниями и принципами, относящимися собственно к предметной области, в философской теории содержатся высказывания о законах и принципах познания этой области. Данное обстоятельство связано с тем, что научная теория принимает за исходные некоторые общепринятые положения, в то время как философия пытается вскрыть исходные предпосылки всякого знания и познания.
Таким образом, философское знание, как и специально-научное, в развитой форме представляет собой логически непротиворечивую систему объективно-истинных высказываний о действительности, выполняет функции объяснения и предсказания. Но оно имеет и специфические, собственно философские параметры, поскольку принципиально отличается от специального предметом и методом познания, способами обос-
нования и проверки знания, а также обязательным включением в содержание теории мировоззренческих и методологических предпосылок, что и определяет специфические функции философского знания в общей системе культуры.
В связи с этой особенностью следует, по-видимому, говорить не столько об истинности философского знания, сколько о его достоверности, т.е. принятии нами его как истинного на веру, на основании доводов, выдвинутых философом. Кроме того, философ имеет дело с выяснением не столько соответствия знания действительности, сколько соответствия вещи, явления, мысли понятию о них.
Дата добавления: 2016-04-02; просмотров: 673;