Пространство, время, хронотоп в гуманитарном знании

Вэпистемологии, сформировавшейся под влиянием идей Декарта и Ньюто­на, вневременность, внеисторичность принимались как условия истинности и пре­одоления релятивизма. Сегодня, как считают И.Пригожин и И.Стенгерс, происхо­дит своего рода «концептуальная революция» - «наука вновь открывает для себя время». По-видимому, противопоставление «двух культур» в большой мере имеет своим основанием вневременной подход классической науки и ориентированный во времени подход социальных и гуманитарных наук. Изменение отношения к ро­ли и смыслам времени ставит и перед эпистемологией задачу заново освоить поня­тия пространства и времени в контексте новых представлений о познании.

В традиционной теории познания, складывавшейся под влиянием идеалов, критериев, образцов естественнонаучного знания, по существу, отвлекались от времени. Как и в лежащей в ее основании ньютоновской картине мира, любой мо­мент времени в прошлом, настоящем и будущем был неотличим от любого другого момента времени. Соответственно, рассмотрение чувственного и логического по­знания, категорий субъекта и объекта, природы истины и других проблем осущест­влялось в теории познания, как правило, без учета времени. Это означало, что от всех временных признаков, свойств, определяемых временем, отвлекались, «очи­щая» познание, еще со времен Декарта, от всех изменяющихся, релятивных мо­ментов. Изменение познания во времени - историчность - рассматривали за пре­делами собственно теории познания, преимущественно в истории науки, истории философии или в антропологических исследованиях.

И здесь опять можно обратиться к опыту Бахтина, у которого пространство и время в гуманитарном познании появляется как совершенно новая идея в отличие от вневременности и внепространственности традиционной гносеологии, а также

от господства чисто «натуралистической» трактовки этих фундаментальных ком­понентов человеческой жизни и деятельности.

Зная идеи о времени И.Канта, А.Бергсона, а также, можно предположить, герме-невтиков, Бахтин тем не менее ищет и находит свое видение пространства и времени, ко­торое несомненно значимо для современного понимания природы темпоральности и про-странственности в познании. Бахтин соединяет действующее сознание и «все мыслимые пространственные и временные отношения» в единый центр — «архитектоническое целое», и при этом проявляется эмоционально-волевое конкретное многообразие мира, в котором пространственный и временной моменты определяют мое действительное единственное место и действительный неповторимый исторический день и час свершения. Вместо физи­ческих характеристик и традиционного противо-поставления «субъект-объект», ставшего главным знамением традиционного гносеологизма, перед нами открываются принципиаль­но иные представления о взаимоположенности человека и мира.

Эти идеи близки герменевтике, опыт которой имеет особую значи­мость для понимания природы времени и способов его описания в теории познания. Время осмысливается здесь в различных аспектах: как темпо-ральность жизни, как роль временнóй дистанции между автором (текстом) и интерпретатором, как параметр «исторического разума», элемент биографи­ческого метода, компонента традиции и обновляющихся смыслов, образцов. Обращаясь к «временнóму целому героя», проблеме «внутреннего челове­ка», Бахтин непосредственно рассматривает проблемы темпоральности жизни, полагая, что «жить - значит занимать ценностную позицию в каждом моменте жизни».

Одна из конкретных программ, начало которой положил сам Бахтин, созда­вая историческую поэтику, - это переосмысление категорий пространства и време­ни в гуманитарном контексте и введение понятия хронотопа как конкретного един­ства пространственно-временных характеристик для конкретной ситуации. Бахтин оставил своего рода модель анализа темпоральных и пространственных отноше­ний и способов их «введения» в художественные и литературоведческие тексты, что может послужить образцом, в частности, и для исследования когнитивных тек­стов.

Следует отметить, что, взяв термин «хронотоп» из естественнонаучных текстов А.А.Ухтомского, Бахтин не ограничился натуралистическим представлением о хронотопе

как физическом единстве, целостности времени и пространства, но наполнил его также гу­манистическими, культурно-историческими и ценностными смыслами. Он стремился обос­новать совпадения и несовпадения понимания времени и пространства в систематической философии и при введении им «художественного хронотопа». Бахтин принимает кантов-скую оценку значения пространства и времени как необходимых форм всякого познания, но в отличие от Канта понимает их не как «трансцендентальные», а как «формы самой реаль­ной действительности». Он стремится раскрыть роль этих форм в процессе художественно­го познания, «художественного видения». Обосновывая также необходимость единого термина, Бахтин объясняет, что в «художественном хронотопе» «время сгущается, уплот­няется, становится художественно-зримым; пространство же интенсифицируется, втягива­ется в движение времени, сюжета, истории. Приметы времени раскрываются в пространст­ве, и пространство осмысливается и измеряется временем» (Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике // Литературно-критические статьи. М., 1986. С. 121-122).

В контексте исторической поэтики Бахтина и выявления изобразительного значения хронотопов не должен остаться незамеченным феномен, обозначенный как субъективная игра временем, пространственно-временными перспективами. Это специфическое для художественной, вообще гуманитарной реальности явление - трансформация времени или хронотопа под воздействием «могучей воли худож­ника». Как должен оценить и осмыслить этот опыт, не поощряемый наукой и здра­вым смыслом, эпистемолог? Что скрывается за лежащим на поверхности прямым смыслом - ведь игра временем - это художественный прием, значимый лишь для художественного или фольклорного произведения. Столь пристальное внимание самого Бахтина к «субъективной игре» и богатство выявленных при этом форм времени заставляют предположить, что за художественным приемом есть и более фундаментальные свойства и отношения. Именно в этом контексте Бахтин рас­сматривает «одну особенность ощущения времени» - так называемую историче­скую инверсию, при которой «изображается как уже бывшее в прошлом то, что на самом деле может быть или должно быть осуществлено только в будущем». Чтобы «наделить реальностью» представления об идеале, совершенстве, гармоническом состоянии человека и общества, их мыслят как уже бывшие однажды, перенося возможное будущее в прошлое - реальное и доказательное.

Наиболее ярко «игра временем» проявляется в авантюрном времени рыцарского романа, где время распадается на ряд отрезков, возникает в точках разрыва (в возникшем

зиянии) реальных временных рядов, где закономерность вдруг нарушается. Здесь становят­ся возможными гиперболизм - растягивание или сжимание - времени, влияние на него снов, колдовства, т.е. нарушение элементарных временных (и пространственных) отношений и перспектив. Возможна также (особенно в романах позднего Средневековья, наиболее ярко в «Божественной комедии» Данте) замена горизонтального движения времени его «верти­кальным» представлением. Меняется сама логика времени. «Временная логика вертикаль­ного мира» - это понимание его как чистой одновременности, «сосуществования всего в вечности», т.е. по существу во вневременности, что позволяет временно-исторические раз­деления и связи заменить смысловыми, «вневременно-иерархическими», выйти на «вне­временную потустороннюю идеальность», как в дантовом мире, воплощающую саму сущ­ность бытия.

Здесь зафиксирована одна важная особенность гуманитарного и художественного сознания, когда оно полноправно и полноценно в своем внутреннем, имманентном ему времени; оно вовсе не оценивается точностью отражения, «считывания» времени и времен­ного объекта. Следует различать (о)сознание времени, которое как бы «обязано» быть объ­ективным, и время сознания, не привязанное к внешнему миру, длящееся по имманентным законам, которые «позволяют» инверсию прошлого, будущего и настоящего, допускают отсутствие вектора времени, его «вертикальность» вместо горизонтального движения, од­новременность неодновременного, наконец, вневременность. Эти «невидимые миру» им­манентные сознанию временные инверсии и «трансформации», по-видимому, носят более общий характер, но Бахтин увидел их в художественных текстах, где они органичны и по­лучили столь концентрированную объективацию.

В целом размышления над текстами Бахтина о формах времени и простран­ства в художественных и гуманитарных текстах приводят к мысли о возможности превращения хронотопа в универсальную, фундаментальную категорию, которая может стать одним из принципиально новых оснований эпистемологии, до сих пор в полной мере не освоившей и даже избегающей конкретных пространственно-временных характеристик знания и познавательной деятельности. Идеи Бахтина позволяют также оптимистически отнестись к возможностям обновления и даль­нейшего совершенствования современной эпистемологии гуманитарных наук. Предложено неклассическое видение человеческого познания, не исчерпывающе­гося абстрактным субъектно-объектным отношением, но вбирающем его лишь как часть фундаментальной целостности, где синтезируются не только когнитивные, но и ценностные - этические и эстетические, а также пространственно-временные,

хронотопические отношения. В центре новой архитектоники познания сам человек - исторически действительный, активно действующий, ответственно мыслящий. На этом основании и должна выстраиваться философия науки XXI века, вбирающая не только идеалы естествознания, но и богатейший опыт наук о культуре, художе­ственного видения мира.

ЛИТЕРАТУРА

Основная

Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической по­этике //Литературно-критические статьи. М., 1986.

Бахтин М.М. К философским основам гуманитарных наук // Собр. соч.: в 7т. Т. 5. М., 1996).

Гадамер Х.-Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики. М., 1988.

Кузнецов В.Г. Герменевтика и гуманитарное познание. М., 1991.

Лекторский В.А. Эпистемология классическая и неклассическая. М., 2001.

Микешина Л.А. Философия познания. Полемические главы. М., 2002.

Миронов В.В. Философия и метаморфозы культуры. М., 2005.

Порус В.Н. Рациональность. Наука. Культура. М., 2002.

Проблемы гуманитарного познания. Новосибирск, 1986.

Уинч П. Идея социальной науки и ее отношение к философии. М.. 1996.

Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. СПб., 1994.

Дополнительная

Автономова Н.С. Философские проблемы структурного анализа в гуманитарных науках. М., 1977.

Густав Шпет и современная философия гуманитарного знания. М., 2006.

Заблуждающийся разум? Многообразие вненаучного знания. М., 1990.

Наука в культуре. М., 1998.

Разум и экзистенция. Анализ научных и вненаучных форм мышления. СПб, 1999.

Рикёр П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике. М., 2002.

Фуко М. Археология знания. Киев, 1996.

Вопросы для самопроверки

1.В чем состоит методологическое отличие гуманитарных наук от естест­венных?

2.Вычлените основные идеи М.М.Бахтина о гуманитарном познании.

3.Каковы роль и место системы ценностей ученого в гуманитарном позна­нии?

4.Возможно ли применение в гуманитарных науках критериев оценки и ме­тодов естественных наук?

5.Чем отличается философско-методологический анализ текста от лингвис­тического или филологического?

6.Что такое неявные компоненты текста и каковы способы их выявления в гуманитарном знании?

7.Почему в гуманитарных исследованиях существует проблема абстракций?

8.В чем состоят особенности пространственных и временных отношений в гуманитарных текстах?

9.Раскройте содержание понятия хронотопа. Можете ли вы им пользоваться в ваших исследованиях?

.Какие смыслы вкладывал Бахтин в выражения «уметь видеть время», «играть временем» в художественном тексте?