На пути к социологии науки

Ни на рубеже XIX—XX веков, ни в первых десятилетиях двадцатого века наука еще не стала социальной проблемой и потому не превратилась в устойчивый предмет изучения. До первой мировой войны наука выступала как сокровищница знаний для технического прогресса, а социология знания этого периода занималась, прежде всего, ролью и характером непосредственного воздействия научного знания на духовную сферу деятельности общества (идеологию, политику и т. п.),

Наука превращается в один из важнейших институтов современного общества, а ее социально-экономические характеристики, место среди других социальных институтов и формы связи с ними настоятельно требуют изучения и определения.

Потребность в комплексном изучении науки, особенно ощущаемая в периоды пересмотра социальной роли и организационной перестройки науки, впервые выразилась в стремлении ее комплексного исследования. Первые попытки сформулировать предмет и теоретические основы такого исследования появляются в 20-х годах в Польше и СССР.

Небывалые по своему радикализму и энергии меры, которые руководство молодой Республики Советов предприняло по отношению к своему научному потенциалу, в страшных снах не снились европейским специалистам по социологии знания, хотя в некотором смысле базировались на тех же идеях. Ученые были разделены на две группы. Первую составила гуманитарная интеллигенция с характерным для нее критическим отношением к любой власти, а тем более к диктатуре. От этой

группы, в первую очередь от ее элиты, власть решила просто избавиться, отправив тех, кто пережил революцию, частично в эмиграцию (знаменитый «философский пароход»), а большинство — на перевоспитание в специально созданные концентрационные лагеря (наиболее известный из них — Соловецкий лагерь особого назначения СЛОН). На их месте должна была вырасти новая, пролетарская, интеллигенция, не зараженная духом критиканства, лояльная к власти и ее великим начинаниям. Главной задачей общественных наук стало «научное обоснование» эпохальных решений, при­нятых партийной бюрократией, их пропаганда и офор­мление в марксистских терминах.

Вторую группу составляли специалисты в области математики, естественных и технических наук, которым было доверено научное обеспечение быстрого социально-экономического развития СССР. Стратегическое определение основных ориентиров этого развития, само по себе явление небывалое в истории, получило название «научная политика», которое используется во всем мире до сих пор.

Первыми масштабными примерами «научной политики» и ее реализации был план ГОЭЛРО и разработка первого пятилетнего плана развития страны. К этому периоду относятся и попытки осмысления новой роли науки, того экономического обеспечения и той организации, которые требуются науке для выпол­нения подобного рода задач. В этот «романтический» период развития советской науки и появляются рабо­ты исследователей, пытающихся осмыслить новую роль науки в обществе. Глубоко анализируются исто­рические корни социального функционирования науки (Б. Гессен), модели и методы, которые можно приме­нять для ее изучения (М.Грузинцев), перспективы комплексного исследования социальных процессов в науке (И. Боричевский), работа над созданием «всеоб­щей организационной науки» (А. Богданов), попытки определить экономическую эффективность труда уче­ных (С. Струмилин) и др.

Довольно быстро выяснилось, однако, что точное знание естественных и технических наук абсолютно не

приспособлено для маскировки политических провалов и волюнтаристских решений нового руководства страны. Выводы последовали незамедлительно. Научная основа первого пятилетнего плана (модели межотраслевого баланса и т. п.), были объявлены «буржуазной цифирью», начался интенсивный и небезуспешный поиск «вредителей» среди ученых в среде научно-технической интеллигенции. Соответственно, были разгромлены все общественные профессиональные организации научного сообщества СССР. Их заменили общественно-государственные суррогаты типа государственных академий наук и т. п., находящиеся под полным партийно-государственным контролем. Наконец, были закрыты практически все данные о состоянии и структуре научного потенциала страны. На долгие десятилетия социологическое исследование науки было приостановлено.

Между тем интерес к этой тематике в мире продол­жал расти, причем существенную роль играли близкие к марксизму исследователи левого толка, среди которых следует выделить такую крупную фигуру как Джон Десмонд Бернал, фундаментальный труд Дж. Д. Бернала «Социальная функция науки» ^.В.Вегпа!, ТЬе 5ос1а1 Рипс1юп о! 8с1епсе, Ьопаоп, 1939.) был опубликован в январе 1939 года. Тема книги кратко представлена в подзаголовке «Что такое наука, и на что она способ­на». Идеи книги о науке для всех, о службе науки обществу, о плановом начале в науке, о важности приложений науки для изменения судьбы человека — все эти идеи стали предметом критики. Они проходили во время второй мировой войны инкубационный период. А с ее окончанием эти идеи стали частью всеобщей уверенности, что отныне все должно идти по-новому.

Ученых категорически не устраивало, что среди главных персонажей кровавого военного театра рядом с именами доблестных генералов (Г. Жукова, Д. Эйзенхауэра, Ш. де Голля и др.) появлялись имена не менее доблестных коллег по научному цеху (Н. Винера, В. фон Брауна, С. Королева, Р. Оппенгеймера, И.Курчатова...).

Дело, однако, не ограничивалось чисто моральными проблемами. Гораздо более существенным оказалось то, что науку после окончания войны оказалось не так просто «демобилизовать». Экстенсивный характер развития науки в военные годы, когда от создания новых эффективных систем вооружения зависело само существование страны, требовал подключения все новых ресурсов; любые жертвы оправдывались необ­ходимостью достижения главной цели («Все для победы!»).

В первые послевоенные годы сложилась и даже находила теоретическое обоснование идеология «большой» науки, организованной по иерархическому прин­ципу, принятому в крупных отраслях производства. Отрезвление наступило довольно быстро. Путь разви­тия «большой» науки оказался тупиковым, прежде всего экономически.

Если целью государственной политики является не успех в решении какой-либо одной очень узкой проблемы любой ценой (к примеру, победы в войне), а прогресс в некоей широкой области (экономическое развитие и процветание государства), то концентрацию усилий на неком узком направлении и принесение в жертву всех остальных было трудно оправдать и объяснить населению демократической страны!. Альтернативой был переход на интенсивный путь развития науки, поиск ее внутренних ресурсов (организационных, информационных и др.), которые в «большой» науке выпадали из поля зрения.

Естественно, что этот поиск можно было поручить и доверить только самим ученым. И в 50-е годы в США и других странах развертывается огромная программа исследования социологических, психологических, экономических, организационных и иных особенностей развития науки как социального института. В этой программе исследований нарождающаяся социология науки заняла достойное место.

¹ Правомерность жертв ради «светлого будущего» могла об-суждаться только в тоталитарных странах. Результаты известны.

Социология науки

Формирование социологии науки как самостоя­тельной области знания, обладающей всеми присущи­ми такой области атрибутами, совершенно справедли­во связывается с творчеством одного из крупнейших социологов XX века Роберта Кинга Мертона.

Р. Мертон, ученик, соратник, а затем и один из наиболее серьезных оппонентов основоположников американской социологии Питирима Сорокина и Тол-кота Парсонса. Его обращение к социологии науки было связано с критическим анализом существующих кон­цепций социологии знания, признанием ее принципи­альной неспособности существенно продвинуться в изучении науки и научного знания. Такое продвиже­ние требовало существенного изменения объекта ис­следования и четкой характеристики исследовательс­кого поля. Опыт работ в этой области, начиная с 30-х годов (книга «Наука, технология и общество в Англии XVII в.», ряд статей по спорам о приоритете в истории науки, попытка описать нормы поведения ученых в статье 1942 года и т. п.), позволил Р. Мертону сформу­лировать общие требования к той специальной облас­ти социологии, созданием которой он намеревался заняться.

1. Социология науки, являясь ветвью социологии, должна вносить свой вклад в развитие социологи­ческого знания в целом.

2. Социология науки, если она претендует на статус самостоятельной научной области, должна иметь свой предмет, специальную понятийную базу и свои методы исследования.

3. Социология науки, если она претендует на универ­сальность своих понятий и методов, должна допус­кать исследование с их помощью своих собствен­ных представлений и инструментов.

Четкая и амбициозная формулировка характерис­тик новой сферы социологического исследования, од­нако, не предполагала отказа от тех теоретических наработок и интуитивных представлений, которыми была так богата история изучения науки и обществен-

ного обсуждения связанных с нею проблем. Наоборот, Р. Мертон, прекрасно знакомый с историей науки, стремился определить свое отношение к ее важнейшим проблемам, не уклоняясь от их обсуждения, но в необходимых случаях давая их интерпретацию в терминах новой социологической дисциплины.

Р. Мертона принято считать основоположником «институциональной» социологии науки, так как наука для него исключительно социальный институт. А любой социальный институт с точки зрения структурно-функционального анализа — это прежде всего специфическая система отношений, ценностей и норм поведения. Для утверждения специфики социологии науки крайне важно было показать типологические отличия этого института в современной социальной системе.

Этому требованию, по мнению Р. Мертона, вполне удовлетворяет внутренний тип институциональной организации науки — «сообщество» — выделяющий институт науки из государственной бюрократии. Важнейшими организационными характеристиками социальной системы типа «сообщества» (соmmunitу, Gеmеinsсhaft) является опора на представление об общности цели, ус­тойчивые традиции, авторитет и самоорганизацию, в то время как в ее арсенале отсутствуют характерные для систем типа «общество» (sосiеtу, Gеsеllзсhаft) механиз­мы власти, прямого принуждения и фиксированного членства¹.

Нужно было, однако, показать, каким образом на­учное сообщество может гарантировать целостность науки как сферы деятельности и ее эффективное фун­кционирование, несмотря на то, что ученые рассредо­точены в пространстве и работают в различном обще­ственном, культурном и организационном окружении.

¹ Этот выбор вполне соответствовал духу времени — именно в послевоенные годы в американском обществе резко возрастает интерес к роли институтов гражданского общества и их сосуще­ствованию с государственной бюрократией, а также процессу формирования ученых в американских университетах, где вы­пускник аспирантуры, одновременно с ученой степенью получал десятилетний опыт жизни в условиях реального самоуправления и навыки корпоративного поведения.

Концептуальный каркас мертоновской социологии науки включал следующие конструктивные агрегаты. Целостность сообщества должна была задаваться общей целью и интенсивной деятельностью каждого участни­ка по ее достижению. Соответственно, система поощ­рений должна была быть прописана понятно и прозрач­но. Поскольку деятельность реализуется в конкурент­ной среде, нормы и правила, гарантирующие честную конкуренцию, должны быть простыми и понятными всем участникам. Острота конкуренции должна специально стимулироваться с тем, чтобы интенсивность деятель­ности была максимальной. Система должна быть очень устойчивой, чтобы деятельность участников не подвер­галась существенным искажениям под влиянием мест­ных условий (культурных традиций и законов страны проживания; конкретных организационных форм на месте работы участников; идеологических и политичес­ких различий). Наконец, концепция должна была быть рациональной, прозрачной и компактной, с тем чтобы обеспечить ее успешное развертывание в материале, по возможности исключая многозначность интерпретаций.

Такая концептуальная схема поначалу существо­вала только в интуиции автора (сейчас мы реконстру­ируем ее роst factum), тем большее восхищение вызы­вает ее последовательная реализация самим Р. Мерто-ном и его последователями.

Цель науки, с точки зрения социолога, Р. Мертон формулирует максимально определенно в традициях британской эмпирической философии: «Постоянный рост массива удостоверенного научного знания». В этой формулировке он оставляет за скобками все вопросы истинности, объективности научного знания, то есть все философские проблемы и сюжеты. «Удостоверенное», то есть признанное в этом качестве научным сообще­ством на сегодняшний день. Если завтра в связи с прогрессом науки представления о научном знании изменятся, для его «удостоверения» и оценки сообще­ство будет использовать другие критерии и оценки. Эти изменения, как и юридические законы, имеют обрат­ную силу только в пользу «подсудимого». Никто не будет судить его за ошибки, которые он сделал вместе с сообществом. Однако если в его ранней работе обна-

ружится вовремя не оцененная идея или данные, его приоритет будет обеспечен.

В соответствии с таким пониманием общей цели сообщества интерпретируется и представление об индивидуальном вкладе (вкладах) каждого участника. Признанием вознаграждается не просто квант нового знания (идея, теория, гипотеза, наблюдение или фор­мула), но прежде всего вклад в общее дело, что помо­гает всему сообществу продвинуться к общей цели. В этой связи новое знание получает статус вклада (а автор — приоритет) только после того, как его ав­тор доведет свой результат до всех участников по стандартным для сообщества информационным кана­лам. В условиях острой конкуренции, когда над одной проблемой во всем мире работают иногда сотни иссле­дователей, такое понимание вклада — единственный способ хотя бы несколько смягчить остроту борьбы за приоритет и придать ей цивилизованные формы. В ос­нове идеи вклада лежит представление о «решенной проблеме», принципиальная инновация, укоренивша­яся в европейском естествознании со времен британ­ской эмпирической школы. Результат, удостоверенный редколлегией и опубликованный в дисциплинарном журнале, признается событием, «закрывающим» ис­следуемую проблему на данный момент. Этот резуль­тат входит в дисциплинарное знание. Его можно об­суждать и опровергать, но им нельзя пренебрегать — это свидетельство некомпетентности. Таким образом, вкладом в дисциплинарное знание (основным мерилом заслуг ученого перед сообществом) является либо пе­ревод в разряд решенных какой-либо новой проблемы, либо опровержение или корректировка решения про­блемы, которая уже была известна.

Пожалуй, наибольшую, местами до сих пор не прекратившуюся дискуссию, вызвали сформулированные Р. Мертоном императивы научного этоса¹, обеспечивающие нормативную составляющую научного сообщества.

¹ Термин «этос» означает набор правил и норм, действующих в определенной среде аналогично нравственным, но не являю­щихся таковыми по существу (отсутствуют нравственные макси-ппя мы и, соответственно, такие регулятивы, как идеал, совесть и т. п. рефлексивные атрибуты — основа любой этической системы).

Императивы — это своего рода минимальные нор­мы, гарантирующие честную конкуренцию в науке, основу профессионального поведения. Попытки мно­гих социологов обнаружить и зафиксировать эти им­перативы эмпирически не привели, да и не могли привести к успеху. Эти императивы теоретически выведены Р. Мертоном, реконструированы на базе его наблюдений за поведением членов научного сообще­ства, как и большинство норм — на базе исследования различных форм отклоняющегося поведения. (Никто ведь не пытается эмпирически зафиксировать следы или действие категорического императива И. Канта). Императивы — это нормы, регулирующие поведение ученого. Это отношение к его поведению и результа­там работы, которое он должен [долженствование — смысл любого императива) ожидать со стороны сооб­щества, реакция, на которую он должен рассчитывать, добиваясь научного признания. Само же признание не является результатом соблюдения каких бы то ни было норм — в науке оцениваются только отличные успехи, о примерном поведении и прилежании вспоминают лишь в случае их отсутствия.

Р. Мертон формулирует 4 императива: универсализм, коллективизм, организованный скептицизм и бескорыстие.

Универсализм подчеркивает внеличностный ха­рактер научного знания. Научные высказывания отно­сятся к объективно существующим явлениям и взаи­мосвязям, и они должны быть универсальны, то есть справедливы везде, где имеются аналогичные условия, а истинность утверждений не зависит от того, кем они высказаны.

Универсализм проявляет себя в провозглашении равных прав на занятия наукой и на научную карьеру для людей любой национальности и любого обществен­ного положения. Он обусловливает интернациональный и демократический характер науки.

Коллективизм предписывает ученому незамедли­тельно передавать результаты своих исследований в пользование сообществу. Научные открытия являются продуктом сотрудничества, образуют общее достояние,

в котором доля индивидуального «производителя» весь­ма ограничена, и ему следует сообщать свои открытия другим ученым тотчас после проверки свободно и без предпочтений. «Право собственности» в науке (речь идет о фундаментальной науке) фактически существу­ет лишь в виде признания приоритета автора.

Бескорыстие предписывает ученому строить свою деятельность так, как будто кроме постижения истины у него нет никаких других интересов. По сути дела этот императив является максимальным выра­жением «академической свободы», на которую обре­чен настоящий ученый. Р. Мертон излагает требова­ние бескорыстности как предостережение от поступ­ков, совершаемых ради достижения более быстрого или более широкого профессионального признания внутри науки.

Организованный скептицизм Р. Мертон рассмат­ривает как особенность метода естественных наук, требующего по отношению к любому предмету деталь­ного объективного анализа и исключающего возмож­ность некритического приятия. В науке не действует аналог презумпции невиновности. Автор вклада дол­жен доказывать критикам ценность и перспективность своего результата. Они же не только вправе, но и обя­заны сомневаться, ограждая существующий корпус знания от недостаточно обоснованных претензий. Императив организованного скептицизма создает ат­мосферу ответственности, институционально подкреп­ляет профессиональную честность ученых, предписы­ваемую им нормой бескорыстия. Ученый должен быть готов к критическому восприятию своего результата.

Функциональный смысл императивов научного этоса, их ориентирующая роль в поведении ученого обусловлены тем, что сама система распределения признаний и, соответственно, мотивация исследовате­ля постоянно ставят его в ситуацию жесткого выбора одной из альтернатив.

Этот набор альтернатив Р. Мертон формулирует в виде списка, каждая позиция которого предполагает выбор между равно обоснованными стратегиями пове-дения — «амбивалентности». В списке девять позиций.

Так, ученый должен:

• как можно быстрее передавать свои научные результаты коллегам, но он не должен торопиться с публикациями;

• быть восприимчивым к новым идеям, но не поддаваться интеллектуальной «моде»;

• стремиться добывать такое знание, которое получит высокую оценку коллег, но при этом работать, не обращая внимания на оценки других;

• защищать новые идеи, но не поддерживать опрометчивые заключения;

• прилагать максимальные усилия, чтобы знать относящиеся к его области работы, но при этом помнить, что эрудиция иногда тормозит творчество;

• быть крайне тщательным в формулировках и деталях, но не быть педантом, ибо это идет в ущерб содержанию;

• всегда помнить, что знание универсально, но не забывать, что всякое научное открытие делает честь нации, представителем которой оно совершено;

• воспитывать новое поколение ученых, но не отдавать преподаванию слишком много внимания и времени; учиться у крупного мастера и подражать ему, но не походить на него.

Выстроенный Р. Мертоном концептуальный каркас социологии науки выдержал испытание временем и стал основой дальнейших исследований, значительная часть которых проходила уже на материале социаль­ной системы науки как профессии.

______________________________________