Структура культуры феодального общества

Типологическая общность региональных и национальных модификаций данного

исторического типа культуры выразилась прежде всего в присущей ему повсеместно

гетерогенности, не известной предшествовавшим ее состояниям. Действительно, все ее

состояния представали обычно в трудах историков как явления гомогенные, однородные, что и

позволяло характеризовать каждое как нечто целостное, изменявшееся лишь в процессе своего

развития, но на каждом его этапе обладавшее общим для всех ее проявлений набором черт;

потому достаточно сказать: «культура древнего Египта» или «культура классической Греции»,

и перед нашим мысленным взором встают символизирующие ее, допустим, пирамида и

сфинкс, в одном случае, Парфенон и Венера Милосская — в другом. Но за понятием

«средневековая культура», даже с конкретизацией «европейская» или, еще конкретнее,

«итальянская», или «германская», или «русская», или «китайская», не стоит какого-либо

символизирующего его образа, ибо каждая из них — это и замок, и храм, и жилище-мастерская

ремесленника, и хижина крестьянина, это и фольклорный обряд, и рыцарский турнир, и

церковная проповедь, и философский диспут... Весьма рельефно описал, например, С. П.

Фицджеральд контраст китайской народной культуры и аристократической, а А. Я. Гуревич

сделал это применительно к Западной Европе, в которой культура «безмолствующего

большинства» противостояла весьма велеречивым культурам светской знати и католической

церкви.

Аналогичны суждения M. В. Алпатова, отметившего неординарность искусства

Каган М. С.. ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЮ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ. Книги 1-2. СПб., 2003. (1) 383 с.+

(2)320 с.

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru 150

Средневековья: оно «двойственно по своим главным формам проявления: с одной стороны,

широко распространенный народный эпос, с другой — глубоко интимная, понятная для

немногих лирика трубадуров; с одной стороны, готические соборы с их монументальной

скульптурой и огромными витражами, обращенные к широким народным массам, с другой —

готическая миниатюра, слоновая кость, ювелирное искусство, с исключительной

рафинированностью обслуживающие узкий круг феодальной знати». Суждение это, однако,

лишено какой-либо мотивированности — ее можно лишь угадать в противопоставлении

«широких народных масс» и «узкого круга феодальной знати»; дело, однако, в том, что

реальная структура средневекового общества не укладывается в данную дихотомию, и потому

обращение к ней как к детерминанте расслоения искусства и культуры в целом, безусловно

справедливое, должно быть более конкретным.

Если неправомерно представлять культуру феодального общества односторонне, сводя ее к

господствовавшему в ней религиозному сознанию и культовой практике, как это все еще часто

делают историки изобразительных искусств, то непродуктивно и простое перечисление разных

проявлений этой культуры (которое можно увидеть, например, в сборнике очерков К. А.

Иванова «Многоликое средневековье», составленном из самостоятельных описаний

«Средневекового замка и его обитателей», «Средневекового города и его обитателей»,

«Средневековой деревни и ее обитателей»), ибо суть дела не в «многоликости» средневековья

как таковой, а в скрывающемся за ней принципе самоорганизации, который придает культуре

системное единство, позволяя ей в Средние века, как и во все другие эпохи, выполнять свою

социальную функцию — объединять общество, обеспечивая тем самым его реальное

существование, функционирование, самосохранение или развитие.

В данном случае этот принцип самоорганизации выразился в том, что культура

феодального общества как системное целое обрела четырехчленное строение, поскольку

необходимыми и достаточными для ее бытия стали четыре подсистемы — субкультуры; они

могут быть символизированы архитектурными образами: это храм и монастырь; замок и

дворец; крестьянская хижина; жилище-мастерская горожанина. Если же выйти за пределы

этих символов, то речь должна идти о фольклоре как народной культуре (в буквальном смысле

понятия «фольклор»), о религиозной культуре в том или ином ее конфессиональном

проявлении, о светской аристократической культуре и о светской же культуре

средневекового города, на Западе именуемой «бюргерской».

Соответствие этой структурной декомпозиции критерию необходимости и достаточности

определяется социальной структурой феодального общества, его сословным делением.

Характеризуя «идеологическую схему», которая отражала социальную ситуацию,

сложившуюся в Западной Европе на рубеже первого и второго тысячелетий, Ж. Флори

выделил три позиции: «Пусть воины сражаются... Пусть монахи молятся... Пусть, наконец,

крестьяне трудятся в поте лица своего...»; в этом ряду нет четвертого участника — городских

ремесленников, просто потому, что в это время их деятельность еще не рассматривалась как

самостоятельное общественное явление; даже в XI веке епископ Жерар Камбрейский

утверждал, что Бог разделил человечество трояким образом — «на людей молитвы,

земледельцев и воинов». Говоря о том, что такое членение «..предвосхитило схему, которая во

Франции и в других странах применялась для описания общества вплоть до конца XVIII века:

духовенство, дворянство, третье сословие», Э. Поньон заметил, что «..третьим сословием,

которое во времена Филиппа Красивого обрело свое название и свою роль в государстве, было

не крестьянство, а буржуазия. А буржуазия — это города. В интересующее же нас время, в

отличие от времен Римской империи, города играли весьма незначительную роль». Роль эта,

однако, быстро возрастала, и уже в одном из документов XII века говорится о соглашении,

заключенном во французском городе Лан представителями трех основных социальных сил —

«духовенством, светской знатью и горожанами» (тут уже не учитывались крестьяне). В

исследовании нашего крупнейшего медиевиста А. Я. Гуревича «Категории средневековой

культуры» одна из глав названа: «Крестьянин, рыцарь, бюргер», но почему-то «потерян»

священнослужитель, монах... А другой видный медиевист А. И. Клибанов, отмечая, что

«..средневековая культура... была неоднородной», выделил в ней две ее составляющие —

«феодально-христианскую» и «народную (городскую и крестьянскую)», не считая, видимо,

существенными различия внутри той и другой. Между тем, о значении этих различий говорит,

с одной стороны, существеннейшее расхождение религиозных и светских форм сознания и

поведения «наверху», а с другой, не менее глубокая пропасть между фор-

мами труда, типами ментальности и мерами социальной активности крестьян и городских

ремесленников — сравним, например, крестьянские войны, время от времени сотрясавшие

феодальный строй в Германии, Франции, России, со способами отстаивания своих прав в

объединявшихся в гильдии горожанами.

Для системного взгляда на сложное строение культуры важно выделение не тех или иных, в

соответствии с личными интересами историка, носителей культуры изучаемой им эпохи, и не

Каган М. С.. ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЮ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ. Книги 1-2. СПб., 2003. (1) 383 с.+

(2)320 с.

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru 151

статусно-юридический принцип расчленения общества, а социально-психологическая и

деятельностная типология представителей данного, социально разнородного этапа истории

культуры, которая, отвечая критерию «необходимости и достаточности» позволяет тем

самым получить полное представление о данном типе культуры; есть все основания полагать,

что этому критерию отвечает выделение Б. Н. Мироновым четырех сословий средневекового

русского общества — дворянства, духовенства, крестьянства и горожан — и что именно в

плоскости культурологического, а не юридического, анализа такая стратификация релевантна и

для всех других национальных культур эпохи феодализма, и на Западе, и на Востоке.

Используя традиционно латинские обозначения человеческих типов, образовывавших

разнородную и в то же время единую культуру феодального средневековья, назову два из них

понятиями самой средневековой мысли — Homo Dei и Homo faber, то есть «человек Божий» и

«человек работающий», поскольку один видит смысл своего существования в служении Богу, а

другой — в ремесле; два других типа я назвал бы Homo naturalis и Homo ordinalis — «человек

природный» и «человек сословный», ибо крестьянин ощущает себя природным существом,

таким же, как земля, которую он возделывает, как животные, с которыми он живет как с

членами своей семьи, и трудится, а феодал, синьор, дворянин видит в сословном положении,

своем и всех других людей, определение прав и обязанностей человека, которые он получает от

рождения, независимо от своих личных качеств, потому что его положение в обществе

обусловлено не ими, а наследуемым социальным статусом. Понятно, что эти различия в образе

жизни, практической деятельности, формах поведения и вырабатываемой на этой основе

ментальности и порождали разные модификации культуры феодального общества, которая

при всей пестроте ее региональных и национальных форм, сохраняла инвариантную по

отношению ко всем ним структуру.

Этот структурный инвариант можно для наглядности представить в виде ромбообразной

схемы (схема 16), построение которой изоморфно реальному соотношению данных

субкультур: по горизонтальной оси — оси времени — расположены внизу самая ранняя

субкультура — фольклор, наверху — наиболее поздняя, сложившаяся на рубеже I и II

тысячелетий городская субкультура, а по горизонтальной оси, представляющей раздвоение

культуры в пространственном измерении — находящиеся на одном уровне религиозная и

светски-аристократическая субкультуры.

Каган М. С.. ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЮ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ. Книги 1-2. СПб., 2003. (1) 383 с.+

(2)320 с.

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru 152

Схема 16. Структурный инвариант можно для наглядности представить в