Глава II. Почему Европа враждебна России?

«Взгляните на карту, — говорил мне один иностранец, — разве мы можем не чувствовать, что Россия давит на нас своею массой, как на­висшая туча, как какой-то грозный кошмар?» Даландкартное давле­ние действительно существует, но где же оно на деле, чем и когда вы­ражалось? Франция при Людовике XIV и Наполеоне, Испания при Карле V и Филиппе II, Австрия при Фердинанде II действительно тяготели над Европой, грозили уничтожить самостоятельное, сво­бодное развитие различных ее национальностей, и большого труда стоило ей освободиться от такого давления. Но есть ли, что-нибудь подобное в прошедшей истории России? Правда, не раз вмешива­лась она в судьбы Европы, но каков был повод к этим вмешательст­вам? В 1799, в 1805, в 1807 г. сражалась русская армия, с разным успехом, не за русские, а за европейские интересы. Из-за этих же ин­тересов, для нее, собственно, чуждых, навлекла она на себя грозу две­надцатого года; когда же смела с лица земли полумиллионную ар­мию и этим одним, казалось бы, уже довольно послужила свободе Европы, она не остановилась на этом, а вопреки своим выгодам — та­ково было в 1813 г. мнение Кутузова и вообще всей так называемой русской партии — два года боролась за Германию и Европу и, окон­чив борьбу низвержением Наполеона, точно так же спасла Францию от мщения Европы, как спасла Европу от угнетения Франции. Спус­тя тридцать пять лет она опять, едва ли не вопреки своим интересам, спасла от конечного распадения Австрию, считаемую, справедливо или нет, краеугольным камнем политической системы европейских государств. Какую благодарность за все это получала она как у пра­вительств, так и у народов Европы — всем хорошо известно, но не в этом дело. Вот, однако же, все, чем ознаменовалось до сих пор дея­тельное участие России в делах Европы, за единственным разве ис­ключением бесцельного вмешательства в Семилетнюю войну. Но эти уроки истории никого не вразумляют. Россия, — не устают кричать на все лады, — колоссальное завоевательное государство, беспре­станно расширяющее свои пределы, и, следовательно, угрожает спо­койствию и независимости Европы. Это — одно обвинение. Другое состоит в том, что Россия будто бы представляет собой нечто вроде политического Аримана, какую-то мрачную силу, враждебную про­грессу и свободе. Много ли во всем этом справедливого? Посмотрим сначала на завоевательность России. Конечно, Россия не мала, но большую часть ее пространства занял русский народ путем свобод­ного расселения, а не государственного завоевания. Надел, достав­шийся русскому народу, составляет вполне естественную область, — столь же естественную, как, например, Франция, только в огромных размерах, — область, резко означенную со всех сторон (за некоторым исключением западной) морями и горами. Область эта перерезыва­ется на два отдела Уральским хребтом, который, как известно, в сво­ей средней части так полог, что не составляет естественной этногра­фической перегородки. Западная /половина этой области прорезыва­ется расходящимися во все стороны из центра реками: Северною Двиною, Невою — стоком всей озерной системы, Западною Двиною, Днепром, Доном и Волгою точно так же, как в малом виде Франция: Маасом, Сеною, Луарою, Гаронною и Роною. Восточная половина прорезывается параллельным течением Оби, Енисея и Лены, кото­рые также не разделены между собою горными преградами. На всем этом пространстве не было никакого сформированного политиче­ского тела, когда русский народ стал постепенно выходить из пле­менных форм быта и принимать государственный строй. Вся страна была или пустыней, или заселена полудикими финскими племенами и кочевниками; следовательно, ничто не препятствовало свободному расселению русского народа, продолжавшемуся почти во все первое тысячелетие его истории при полном отсутствии исторических на­ций, которые надлежало бы разрушать и попирать ногами, чтобы за­нять их место. Никогда занятие народом предназначенного ему исто­рического поприща не стоило меньше крови и слез. Он терпел много неправд и утеснений от татар и поляков, шведов и меченосцев, но 'сам никого не утеснял, если не назовем утеснением отражения не­справедливых нападений и притязаний. Воздвигнутое им государст­венное здание не основано на костях попранных народностей. Он или занимал пустыри, или соединял с собою путем исторической, нисколько не насильственной ассимиляции такие племена, как чудь, весь, меря или как нынешние зыряне, черемисы, мордва, не заклю­чавшие в себе ни зачатков исторической жизни, ни стремлений к ней; или, наконец, принимал под свой кров и свою защиту такие племена и народы, которые, будучи окружены врагами, уже потеряли свою национальную самостоятельность или не могли долее сохранять ее, как армяне и грузины. Завоевание играло во всем этом самую ни­чтожную роль, как легко убедиться, проследив, каким образом доста­лись России ее западные и южные окраины, слывущие в Европе под именем завоеваний ненасытимо алчной России. Но прежде надо со­гласиться в значении слова «завоевание». Завоевание есть политиче­ское убийство или по крайней мере политическое изувечение; так как, впрочем, первое из этих выражений употребляется совершен­но в ином смысле, скажем лучше: национальное, народное убийство или изувечение. Хотя определение это метафорическое, тем не менее оно верно и ясно. Впоследствии представится случай подробно изло­жить наши мысли о значении национальностей, но пока удовольст­вуемся афористическим положением, которое, впрочем, и не требу­ет особенных доказательств в наше время, ибо составляет, в теории по крайней мере, убеждение большинства мыслящих людей, что вся­кая народность имеет право на самостоятельное существование в той именно мере, в какой сама его сознает и имеет на него притязание.