СОЗНАНИЕ КАК ЦЕЛОСТНАЯ СИСТЕМА 11 страница

Соотношение сознания и речи не простое сосуществование и взаимовлияние, а единство, в котором определяющей стороной является сознание: будучи отражением действительности, оно «лепит» формы и диктует законы своего речевого бытия. Сознание есть всегда словесно означенное отражение: где нет знака, там нет и сознания. Нельзя представить себе дело таким образом, что сознание и речь живут параллельной, независимой друг от друга жизнью, соединяясь лишь в момент высказывания мысли. Это две стороны единого процесса: осуществляя речевую деятельность, человек мыслит; мысля, он осуществляет речевую деятельность. Если мы актуально имеем в своем сознании мысль, то всегда находится и слово, хотя, быть может, не всегда то, которое наиболее адекватно выражает эту мысль. И, наоборот, если мы вспомнили слово, то мысль всплывает в нашем сознании вместе с ним. Когда мы прониклись идеей, когда ум, говорит Вольтер, хорошо овладел своей мыслью, она выходит из головы, вполне вооруженной подходящими выражениями, облеченной в подходящие слова, как Минерва, вышедшая из головы Юпитера в доспехах.

Язык — это не пустой сосуд, в который как бы льется готовая мысль; это не внешнее покрывало мысли, а основной элемент мышления, элемент, в котором выражается жизнь мысли. Мысли, «идеи не превращаются в язык таким образом, чтобы при этом исчезло их своеобразие» 1. Эти принципы направлены одновременно и против тех, кто отрывает речь от сознания, и против тех, кто их отождествляет.

В истории науки имели место многочисленные попытки отождествления мышления и языка, сведения первого ко второму. Эти попытки продолжаются и поныне. Они выражаются, например, в утверждениях:

¹ Архив Маркса и Энгельса, т. IV, стр. 99.

«мышление и речь идентичны», «разум есть язык», «вся философия есть грамматика» и т. п. 1

Сознание отражает действительность, а речь обозначает ее и выражает мысли. Говорить еще не значит мыслить. Эта истина банальна, и она слишком часто подтверждается жизнью. Если бы акт говорения означал мышление, то, как отметил Л. Фейербах, величайшие болтуны должны были бы быть величайшими мыслителями. Мыслить — значит познавать; говорить — общаться. В процессе мышления человек использует словесный материал, и мысль его формируется, отливаясь в речевые структуры. Необходимая при этом работа по речевому оформлению мыслей совершается более или менее подсознательно. Мысля, человек работает над познавательным содержанием и его осознает, а речевая оболочка мысли может остаться вне контроля сознания.

Мысль нельзя представлять наподобие «нависшего облака», которое, по словам Л. С. Выгодского, разражается дождем слов, Речь служит не только для того, чтобы выразить, передать другому уже готовую мысль. В речи мысль и формируется и формулируется.

В процессе общения единство мысли и слова выступает как нечто «очевидное». А в какой мере человек прибегает к помощи речи, когда он размышляет молча? Внешне не выявляемые процессы сознания осуществляются на основе так называемой внутренней речи, которая в свою очередь осуществляется в форме внутреннего диалога. Речь должна была возникнуть и созреть как внешняя, с тем чтобы затем стать и внутренней. Размышляя молча, мы часто бессознательно внутренне проговариваем соответствующие мысли. Внутренняя речь — беззвучна, она является как бы заторможенной и сокращенной внешней речью. Размышление, совершающееся в форме внутренней речи,— это всегда как бы внутренняя дискуссия с самим собой. Такая речь выполняет лишь мысленно коммуникативную роль, выступая как орудие формирования и развития мысли.

Внутренняя речь отличается от внешней не только по своей функции, но и по строению. Предназначенная для себя, она опускает все, что является само собой разумеющимся.

¹ См. сб. «Язык и мышление». М., 1967, стр. 17.

Жизнь мысли в ее собственной, имманентной форме, «поток сознания» в его непосредственно развертывающейся реальности внутренней речи замечательно показан Л. Толстым в «Войне и мире» в эпизоде, когда Николай Ростов ночью в полусне едет верхом в цепи гусар. Толчок его сознанию дает белое пятно на дальнем бугре: «Должно быть, снег — это пятно; пятно — une tache,— думал Ростов. Вот тебе и не таш...» «Наташа, сестра, черные глаза. На...ташка... Вот удивится, когда я ей скажу, как я увидал государя! Наташку... ташку возьми...» — «Поправей-то, ваше благородие, а то тут кусты»,— сказал голос гусара, мимо которого, засыпая, проезжал Ростов... «Да, бишь, что я думал? — не забыть. Как с государем говорить буду? Нет, не то — это завтра. Да, да! На...ташку наступить... тупить нас — кого? Гусаров. А гусары и усы... По Тверской ехал этот гусар с усами, еще я подумал о нем, против самого Гурьева дома... Старик Гурьев... Эх, славный малый Денисов! Да, все это пустяки. Главное теперь — государь тут. Как он на меня смотрел, и хотелось ему что-то сказать, да он не смел... Нет, это я не смел. Да это пустяки, а главное — не забывать, что я нужное-то думал, да. На—ташку, нас—тупить, да, да, да. Это хорошо». И он опять упал головой на шею лошади...»

Толстой описывает здесь едва уловимое движение прерывистого потока полуоформленных, полубессвязных фраз, стихийно проносившихся в сознании человека. Здесь отчетливо выразились все признаки построения внутренней речи: многократно пропускаются восстановимые по контексту слова, называется то, что утверждается, и не называется то, о чем идет речь, перечисляются как бы только темы размышления, но ничего о них не говорится, и т. п.1

Каково же содержание этого отрывка? Внешне оно предстает как цепь совершенно случайных ассоциаций, которые нередко вызываются даже чисто звуковыми совпадениями. На самом же деле через это содержание Толстой доносит до нас зыбкую, неуловимую, невидимую мимолетность душевной жизни человека.

Возможно ли мышление вне речи? Мы подчеркнули выше нерасторжимое единство мышления и речи. И это

¹ См. «Слово и образ», стр. 12—13.

верно в качестве правила. Но если бы все можно было выразить словом, то зачем тогда выразительные движения, пластическое искусство, живопись, музыка? А как обстоит дело в научно-теоретическом мышлении? По признанию Эйнштейна, в механизме его мыслительной деятельности обычные слова, как они произносятся и пишутся, в определенные моменты не играли решающей роли. Он мог мыслить более или менее ясными образами физической реальности зрительного и мышечного типа — образами волнующегося моря, символизирующими недоступные зрительному восприятию электромагнитные колебания, мышечными образами действующих сил и т. п. «Для меня не подлежит сомнению, что наше мышление протекает в основном минуя символы (слова) и к тому же бессознательно» 1. А как осуществляется акт мысли, когда человек как бы поднимается к свету истины на «крыльях интуиции», а не по «веревочной лестнице» логики?

Дело не только в том, что в процесс понятийного мышления постоянно вкрапливаются образные компоненты, не нуждающиеся в словесном одеянии. Мышление образами может носить глубоко понятийный характер, так как образы могут выступать в роли символов, густо насыщенных идейным, понятийным содержанием. Вообще же говоря, никому еще не удалось показать на фактах, что мышление «осуществляется средствами только натурального языка. Это лишь декларировалось, но опыт обнаруживает другое» ². Однако образное мышление встречается или лишь как исключение, или в виде компонентов, вкрапленных в ткань обычной мыслительной деятельности, что не меняет общего принципа единства сознания и речи.

Одним из убедительных аргументов в пользу принципа единства мысли и слова служат многочисленные клинические факты, говорящие о том, что нарушение мышления явственно сказывается на характере речи. Например, один больной написал такое заявление: «В силу достоверных и неопровержимых документальных данных о получении насущного и переводу мощного, которые могут быть характеризованы как получе-

¹ А. Эйнштейн. Физика и реальность. М., 1965, стр. 133.

² Н. И. Жинкин. О кодовых переходах во внутренней речи. «Вопросы языкознания», 1964, № 6, стр. 36—37.

ние при закрытых герметически ушах двух с половиной под нос фиг, я остаюсь полностью и чересчур малодовольным и осмеливаюсь, набравшись храбрости, наступивши на правое дыхательное сердце, остаться без сестры Пашки Туберкульской и совершенно потерять имя ее». Несвязность речи в данном случае выражает алогичность расстроенного мышления.

Некоторые мозговые расстройства, обусловливая нарушение мышления, вместе с тем влекут за собой речевые расстройства, выражающиеся в нарушении грамматической структуры речи. Отдельные больные с такого рода расстройствами оказываются не в состоянии вообще связывать слова в предложении по правилам грамматики, ограничиваясь лишь хаотическим наименованием отдельных предметов и явлений. Вот как, например, передает такой больной содержание одного из фильмов: «Одесса! Жулик! Туда... учиться... море... водо-долаз! Армена («Армения»)... па-роход... пошло... ох! Батум! Барышня... Эх! Ми-ли-цинер... Эх... денег... Николай («николаевские»)... Эх... потом... водолаз... Эх... Моска... свет... эх... вверх... пошел... барышня...» и т. п.

Если у человека в силу аномального развития мозга не возникает способность овладеть речью, то у него не возникает и способность к отвлеченному мышлению. Известен, например, случай, когда микроцефал (человек со слабо развитой корой мозга) был способен произносить лишь нечленораздельные звуки: мычал, ревел, визжал и т. п. У него, естественно, не было и отвлеченного мышления.

«МУКИ» СЛОВА И ЕГО ДЕЙСТВЕННАЯ ВЛАСТЬ

Работа мысли по своему речевому оформлению, как уже говорилось, совершается по большей части бессознательно. Однако она постоянно, а нередко намеренно, перемещается в фокус сознания и становится предметом особого внимания. О контроле сознания над речью говорят, например, часто наблюдаемые отрицательные оценки собственной речи, типа: «Я не то хотел сказать»; «Я неудачно выразился».

В обыденном сознании процесс общения представляется резко упрощенным и как бы сам собой разумею-

щимся. Однако выражение сознания в слове — это зачастую чрезвычайно сложная проблема, и не всякое речевое оформление мысли является единственно возможным и самым адекватным. Нередко мы чувствуем, что сказанное не совсем удачно выражает то, что мы думаем. Мы отбрасываем одно слово, как неадекватное нашей мысли, и заменяем его другим. При этом содержание мысли регулирует способы его словесного выражения. Мы иногда не можем вспомнить какое-нибудь слово или имя, хотя оно у нас «вертится на языке». Буа-ло в свое время отметил: все, что хорошо продумано, выражается ясно. Та же мысль заключена в народной мудрости: кто ясно думает, тот ясно и говорит. Обращаться с языком кое-как, отмечал А. Н. Толстой, значит и мыслить кое-как: неточно, приблизительно, неверно. Недаром говорится: если у тебя возникла мысль, ты изложи ее, тогда она станет ясней, а глупость заключенная в пей,— очевидней. По словам Ф. Вольтера, прекрасная мысль теряет свою ценность, если дурно выражена, а если повторяется, то наводит на нас скуку. По словам А. С. Пушкина, есть два рода бессмыслицы: одна происходит от недостатка чувств и мыслей, заменяемого словами; другая — от полноты чувств и мыслей и недостатка слов для их выражения.

Реализация процесса мышления в формах языка — это одновременно муки и интеллектуального творчества и поисков адекватных средств его воплощения. С. Я. Надсон писал: нет на свете мук сильнее муки слова. Иногда идея, вдруг осенившая сознание, может, как говорил В. Маяковский, какое-то время «корчиться безъязыкая». Мысль вынуждена овладеть внешним материалом, который иногда оказывает сопротивление. Это одним из первых в мировой литературе отметил Г. Флобер. Еще до начала работы над «Госпожой Бо-вари» он писал: «Я злюсь, я терзаюсь, бывают дни, когда я просто болен стилем... Я чувствую, что не в силах передать идею... Я постоянно раздражен своим неумением передать». В другом месте он говорит об идее, «требующей себе формы, ворочающейся в нас до тех пор, пока мы не найдем для нее точного, определенного, равного ей выражения». Однако через семь лет, в разгаре работы над этим же произведением Флобер дает новое толкование аналогичной ситуации. «Вот в чем я

теперь убедился: если упорно держишься за какой-нибудь оборот или выражение, которые не удаются, это значит, что не овладел идеей. Если ясно представляешь себе известный образ или чувство, то слово само выльется на бумаге». Иначе говоря, «работа над языком» есть не что иное, как «работа и над мыслью». То, что Флобер ранее считал трудностью лишь передачи идеи в слове, на более высоком этапе предстало перед ним уже как трудность овладения самой идеей,— овладения, которое в литературе не может совершаться вне слова. Отсюда и проистекает иллюзия простых поисков «адекватных» средств «выражения», «передачи» 1.

Известно, что язык сохраняет рудименты устаревших форм мышления. Чтобы осмыслить мир сегодняшний, мы пользуемся словами, созданными для мира вчерашнего. Язык влияет на сознание и в том отношении, что он придает мысли некоторую принудительность, осуществляет своего рода «тиранию» над мыслью, направляет ее движение по каналам языковых форм, как бы вгоняет постоянно переливающиеся, изменчивые, индивидуально-неповторимые, эмоционально окрашенные мысли с их бесконечными оттенками, нюансами в общие языковые схемы, тем самым налагая на мысль своего рода оковы общности. Зачастую он бросает мысль во власть плоских штампов и привычных стереотипов.

Чем уникальнее мысль и переживание, тем труднее их адекватное выражение социально выработанными, схематизированными символическими средствами. Банальные мысли выражаются проще: они как однородная лава металла, свободно вливаются в готовые штампы языка. Быть может, именно трудность адекватного выражения глубоко индивидуализированных переживаний и личностных нюансов мысли навеяла Тютчеву пессимистическую и неверную в своей основе идею о том, будто бы «мысль изреченная есть ложь». О невыразимости некоторых глубинных начал духа говорил Достоевский: «Во всякой гениальной или новой человеческой мысли, зарождающейся в чьей-нибудь голове, всегда остается нечто такое, чего никак нельзя передать другим людям, хотя бы вы исписали целые томы и растолковывали вашу мысль тридцать пять лет; все-

¹ См. «Слово и образ», стр. 48.

гда останется нечто, что ни за что не захочет выйти из-под вашего черепа и останется при вас навеки; с тем вы и умрете, не передав никому, может быть, самого-то главного из вашей идеи» 1.

Гете был куда более оптимистичен, когда писал: «Позволено, даже похвально найти для невыразимого какое-нибудь словесное выражение» ².

Не только мысли и переживания, но и речь носит индивидуализированный, личностный характер. Имея в виду набор языковых средств и специфику его использования, обычно говорят: язык Пушкина, Гоголя и т. п. О человеке можно судить на основании многих признаков, в том числе и по характеру его речи. Ведь между способом мышления и способом выражения мысли существует неразрывная связь: каков разум, таковы и формы его внешнего выражения. Сумбур душевной жизни соответственно выявляется в речи.

С помощью речи Мысль не только формулируется, но и формируется. Если мы, например, обратимся к творческой лаборатории какого-либо писателя, то убедимся, что упорная и кропотливая работа над формой изложения мысли есть всегда работа и над усовершенствованием и уточнением самой мысли. Великие художники слова всегда стремились найти наиболее приемлемый пз всех возможных способов выражения собственных мыслей. Н. С. Лесков, например, говорил, что основное правило всякого писателя — переделывать, перечеркивать, перемарывать, вставлять, сглаживать и снова переделывать свои рукописи. Ф. М. Достоевский подчеркнул ту же мысль: величайшее умение писателя — уметь вычеркивать.

Речь — могучее средство воздействия на психику человека. И эта функция — одна из ее наиболее древних. Удачного слова иногда бывает достаточно, чтобы остановить обратившихся в бегство солдат, превратить поражение в победу. Слово может быть и своего рода лекарством, облегчающим страдания человека, и ядом, который может насмерть ранить его.

Цель словесного общения не только понимание и согласие, но и стремление внушить что-то другим, дока-

¹ Ф. М. Достоевский. Избр. соч., т. 6. М., 1957, стр. 447—448.

² Fr. HebbeL Tagebiither, III, S. 9.

зать им, научить их, воздействовать на них, управлять ими. Между людьми существуют так называемые волевые взаимоотношения, выражающиеся в приказании, повелении, запрещении, разрешении, подчинении, неповиновении и пр. В своей книге «Работа актера над собой» К. С. Станиславский описывает такой факт: «Аркадий Николаевич одной рукой подал Малолетовой металлическую пепельницу, а другой передал Вельяминовой замшевую перчатку, сказав при этом:

— Вам холодная лягушка, а вам мягкая мышь. Он не успел договорить, как обе женщины с брезгливостью отшатнулись.

— Дымкова, выпейте воды,— приказал Аркадий Николаевич. Она поднесла стакан к губам.

— Там яд! — остановил ее Торцов. Дымкова инстинктивно замерла».

Воздействие с помощью речи на сознание людей происходит не только в узких рамках общения двух людей. Оно осуществляется и в рамках социальной группы, в масштабах целого государства и всего человечества. Посредством массовой коммуникации буржуазное общество «не просто воздействует на индивида, но непрестанно трансформирует самую его структуру, ибо оно не только принуждает его к принятию фактов, но и представляет ему вполне установившиеся системы знаков, изменяющие мышление индивида, предлагает ему новые ценности и возлагает на него бесконечный ряд обязанностей»¹.

Слово обладает большой повелевающей силой — так считали люди уже в древности. В ведийской религии священное слово — это господин всего бытия: и богов, и людей. Жрец определялся как повелевающий словом. Именно в этом и заключалось его могущество. Общеизвестно античное учение о Логосе (слове и мысли), лежащем в основе мироздания в качестве его закономерности, порядка бытия. Известны еще более древние воззрения магического характера, согласно которым слово обладает волшебной, сверхъестественной властной силой. Приведем один пример. Когда Америка была завоевана европейцами, порабощенные аборигены никак пе могли освоиться с понятием о письме. Им все каза-

¹ Ж. Пиаже. Избр. психология, труды. М., 1969, стр. 210.

лось, что вся тайна письма заключается в самой бумаге, которую они называли «говорящей» и вообще одушевленной. По этому поводу рассказывают о таком случае, имевшем место в Южной Америке. Европеец вручил своему слуге корзину с плодами и письмо, приказав отнести эту посылку своему другу. По дороге слуга никак не мог избавиться от соблазнительной мысли полакомиться плодами и, наконец, поддался искушению — съел значительную их часть, будучи уверен, что никто об этом не узнает. Каково же было его удивление, когда друг его господина настойчиво стал требовать недостающих плодов, указывая на письмо, в котором было точно обозначено количество плодов. «Не верьте этой бумаге,— возразил слуга,— она говорит неправду». На обратном пути слуга никак не мог понять, каким образом европеец узнал о его проступке. «Неужели, в самом деле, ему рассказала бумага?» — подумал он, и тотчас же вспомнил о письме, которое ему было вручено для передачи господину. «Нет, не может быть, чтобы эта мертвая бумага могла натворить мне столько зла». Но слуга, вернувшись домой, столкнулся с большей неприятностью. Хозяин, прочитав письмо, начал избивать его. Решив, что письмо шпионит, в другой раз слуга принял меры предосторожности: сначала он положил письмо под большой камень, а затем, когда убедился, что бумага его не видит, стал завтракать вкусными плодами. Наевшись, он достал письмо и спокойно продолжал свой путь. «Что же скажет теперь бумага европейцу?» — подумал слуга и рассмеялся. Но ему очень скоро пришлось разочароваться: его проступок был снова обнаружен, и он был наказан вдвойне 1.

В христианской религии слово трактуется как начало всех начал («в начале было слово»). Эти воззрения конечно ошибочны, ненаучны, но в них нашло свое отражение стихийное понимание действительно огромной роли слова в жизни человечества. Слово сыграло грандиозную организующую и продуктивную роль в процессе созидания всех исторических форм культуры: науки, искусства, техники, нравственных и правовых норм, религии, политики. Невольно вспоминаются слова

¹ См. Я. В. Шницер. Иллюстрированная всеобщая история письмен. Спб., 1903,

В. "Маяковского: «Я знаю силу слов, я знаю слов набат» 1.

Слово — великая сила. Но этот союзник может стать предателем. По мысли F. Гейне, подобно тому как стрела, расставшись с тетивой, выходит из-под власти стрелка, так и слово, слетевшее с уст, уже не принадлежит сказавшему его. Оно порой выступает в роли своего рода бумеранга.

СИМВОЛИЗИРУЮЩИЙ АКТ СОЗНАНИЯ И ВЫРАЗИТЕЛЬНЫЕ ДВИЖЕНИЯ

Пристально всматриваясь и вслушиваясь в окружающий нас социальный и природный мир, вникая во взаимное общение людей, мы без труда замечаем, что все сферы жизни человека насквозь пронизаны бесчисленным множеством символов. Мы как бы «купаемся» в мире символов.

Символизация представляет собой специфический акт сознания, мысленно синтезирующий то, чем символизируется объект и то, что символизируется. Это вместе с тем акт полагания самого символа.

Что такое символ? Это некий объект, слово, действие, смысл которых заключается в том, что они нечто символизируют, как бы скрывая за собой иной предмет или иное явление. Символ указывает на нечто такое, чем сам он не является. Гроза как явление природы имеет свой собственный физический смысл, постигаемый наукой. Но кроме этого гроза может символизировать драматическую или даже трагическую ситуацию в жизни человека. Флаг есть не просто полотнище, а символ, например государства.

Своим основанием символ имеет чувственное восприятие вещей, их свойств и отношений. Но чувственное содержание образа поднимается в нем до уровня мысли, идеи. Символ всегда внутренне просветлен обобщающим смыслом. Символ двулик как Янус: его содержание идеально, а внешняя оболочка материальна. Хотя речевым символам принадлежит решающая роль в организации духовной жизни и практической деятель-

¹ В. Маяковский. Полн. собр. соч., т. 10. М., 1958, стр. 287.

пости человека, другие символы также имеют важное значение. Различные знаки, например, особенности одежды, форма, характер прически, виды приветствий, манера поведения — все это служит показателем социального статуса человека, его пола, возраста и т. п.Существует огромное число действий, носящих прежде всего символический характер. Символ — это интерпретирующий акт сознания. Так, лавровый венок обозначает победу, славу, а преподнесение цветов либо символизирует какое-то событие в жизни человека, либо является знаком внимания, любви, поклонения. Как видно из этих примеров, материальная фактура символа не имеет ничего общего с фактурой объекта символики. Из анализа материальной фактуры невозможно вывести смысла символа: он конвенционален по самой своей природе. Связь между символом и его значением в подавляющем большинстве случаев носит условный характер. Любая вещь, событие, действие могут стать символом, когда они приобретают значение, выходящее за пределы ее единичной данности. Даже едва знакомые люди, встречаясь, приветствуют друг друга. Это символ пожелания благополучия. Если же вдруг одна из сторон не поздоровалась, то это воспринимается как символ обиды, расторжения отношений и т. п. Например, знаменитый поклон Зосимы Дмитрию Карамазову символизирует в романе Достоевского будущие страдания Дмитрия, будущую кровавую трагедию в семье Карамазовых. Черт, с которым разговаривает Иван Карамазов, есть в определенном плане символ самого Ивана, который говорит ему: «Ты воплощение меня самого, только одной, впрочем, моей стороны... моих мыслей и чувств, только самых гадких и глупых» ¹.

Интерпретация символов зависит в значительной степени не только от того, что с их помощью сообщается, но и от опыта и ценностных ориентации воспринимающего. Для человека, воспринимающего закат солнца, это не просто положение светила по отношению к горизонту, но символ, указывающий, что прошел еще один день в его жизни. В «Тихом Доне» Шолохова Григорий после похорон Аксиньи в степи увидел над своей голо-

¹ Ф. М. Достоевский. Собр. соч. в десяти томах, т. 10. М., 1958, стр. 163.

вой верное солнце, которое символизирует трагизм ситуации.

Для символа характерно такое идейное содержание, которое выходит за пределы содержания образа символизируемого явления. В символе мыслится не только внешняя картина символизирующего образа. Как видим, образ несет здесь определенную идею более широкого плана. Он существует не просто как часть действительности, но отражает и преломляет другую действительность. Поэтому нельзя понять смысла символа, если ограничиться буквальным, прямым пониманием его образа. Так в «Воробье» И. С. Тургенев описывает незатейливую картину борьбы животных за свое существование. В этом обычном биологическом факте заключена глубокая символика. Здесь объединены два явления: отчаянная борьба старого воробья за своего детеныша и идея всесильности любви вообще. «Любовь, думал я, сильнее смерти и страха смерти. Только ею, только любовью держится и движется жизнь» ¹.

Символ — неотъемлемая часть организованного социального общения и вне его вообще не существует. Символы вырастают лишь на социальной, межиндивидуальной территории в процессе взаимодействия между людьми. Символ творится не индивидом, а между индивидами, в социальной среде. И символизируемый предмет поэтому должен приобрести не только индивидуальное, но прежде всего межиндивидуальное значение. Лишь при этом условии он становится объектом символического выражения. Только нечто ценное для общества, как правило, получает фиксацию в символах.

Психические феномены выявляют себя внешним образом в виде практических действий, речи, живописи, музыки и пр. Особой формой такого выявления служат выразительные движения: мимика, жесты, пантомимика, различные оттенки движения глаз, поза, интонация голоса и пр. Тайну выразительных движений испокон веков знали все, особенно актеры. Многие свойственные человеку состояния (тревога, скорбь, гнев, страх, ожидание, радость, раздумье, страдания, вероломство, подозрительность) адекватно могут быть переданы выразительными движениями.

¹ И. С. Тургенев. Собр. соч. в двенадцати томах, т. 8. М., 1956, стр. 470.

Выразительные движения имеют символический характер: существует богатый тонкими оттенками язык взглядов, жестов, улыбок. Нельзя прямо читать чужие мысли, но можно читать выразительные движения и понимать мысли. Для наблюдательного человека caмые, казалось бы, невинные движения выражают определенное состояние душевной жизни. Хотя выражение в них определенных внутренних состояний может быть даже и незначительным, малозаметным, но оно непременно в какой-то степени выявляет их, как бы они ни были глубоко скрыты.

Выразительные движения являются символами, за которыми всегда мыслится нечто внутреннее. На основании внешней стороны выразительных средств мы судим о степени напряженности и содержании внутренней, духовной жизни человека. Так, например, удовольствие, радость, веселье, восторг, блаженство, ликование и другие аналогичные чувства внешне выражаются различными оттенками смеха. В психологии отмечается, что смех, как правило, имеет смысл веселья, а когда он звучит преднамеренно — чувства превосходства, маскировки смущения и пр. Из всех выразительных движений, одновременно потрясающих и тело и душу, смех — это самое здоровое психическое явление: он способствует пищеварению, кровообращению и тонизирует жизненные силы организма. По характеристике Ч. Дарвина, при страхе и изумлении глаза и рот широко открываются, а брови подымаются кверху. Испугавшийся человек сначала останавливается как вкопанный, задерживая дыхание, не двигая ни одним членом, или даже несколько пригибается к земле, как будто для того, чтобы пройти незамеченным. Сердце при этом бьется сильно и быстро, кожа часто становится бледной, покрывается потом и холодеет («выступает холодный пот»), губы высыхают, волосы становятся дыбом, а поверхностные мышцы дрожат. При слабом страхе иногда появляется желание зевать. Голос становится хриплым и неясным или пропадает совершенно. При ужасе сердцебиение особенно усиливается, или, наоборот, деятельность сердца может быть так ослаблена, что наступает обморок.

Речь обычно сопровождается различными экспрессивными движениями, которые несут не меньшую смысловую нагрузку, чем слова. Когда вас приветству-

ют, то не так уж важно, что говорят, важно, как говорят, с каким выражением лица. При общении следует учитывать и молчание — эта святая святых мудрости обладает весьма действенной символической силой выразительности. В жизни нередки моменты, когда сомкнутые в молчании губы гораздо выразительнее, чем самые красноречивые слова.

Маскообразное лицо, лишенное выразительных движений, сильно затрудняет понимание человека. Посредством выразительных движений информация, характеризующая его состояние, часто передается помимо сознания, интуитивно. Так, лицемерие очень часто выявляется интуитивно, и здесь существенную роль играют выразительные движения. Даже существа, не обладающие сознанием, способны схватывать смысл выразительных движений. Животные (например, собаки) способны различать некоторые чувства своего хозяина по выражению его лица. Дети прежде всего начинают понимать смысл выразительных движений и интонацию речи.