ЕСТЬ ЛИ СМЫСЛ ЖИЗНИ НАШЕЙ? 15 страница

Итак, спросим себя еще раз: что же именно в человеке достойно называться образом и подобием Божиим, «иконой» Божества? В чем лежит его человеческое достоинство? Ответ будет такой: духовная личность обладает этим достоинством, это она «драгоценна перед Богом», как Его образ и подобие. Все великие Отцы Церкви приходят к этому результату, но не все с одинаковой глубиной раскрывают аксиологическое богатство (ценности), заложенное в личности, в самости.

Сказать, что богоподобная личность человека есть просто душа, как это говорит Тертуллиан[38], значит почти ничего не сказать; сказать, что эта личность есть «разумное животное», как говорит вслед за Аристотелем Фома Аквинат[39], значит говорить общие места (в которых, впрочем, кратко намечена иерархическая структура человека). Сказать, что богоподобная личность есть ум, свобода, творчество, власть над низшими силами природы, — значит схватить нечто существенное в личности, но отнюдь не исчерпать ее богатства, не постигнуть ее тайну.

В смысле этого последнего постижения Григорий Нисский[40], пожалуй, возвышается над всеми. Образ Божий в личности получает у него широчайшее, прямо всеобъемлющее значение. Так, прежде всего личность способна любить, и в этом ее богоподобие, ибо Бог есть Любовь и человек есть любовь.

Где нет любви, там искажены все черты образа Божия. Далее, личность стремится к бессмертию, и в этом есть богоподобие, ибо бессмертие человека связано с вечностью Божией. Но всего этого мало: «образом Божиим в человеке должно быть признано все, что отображает божественные совершенства, то есть вся совокупность благ, вложенная в человеческое естество».

Сродство с Богом состоит в том, что человек «украшен и жизнью, и логосом, и мудростью, и всеми прекрасными и божественными ценностями». И все это богатство личности, как говорил Григорий Нисский, Книга Бытия выражает в одном много— объемлющем слове: сотворен по образу Божию.

Вот почему богоподобие всеобъемлюще и не заключается в какой-либо одной черте.

ВОПРОСЫ

1. В чем заключается принципиальное различие новой системы ценностей, определяемой Новым Заветом, по сравнению со старой?

2. Согласно утверждению св. Григория Паламы, человек сотворен по образу Божию в большей степени, нежели бестелесные ангелы. Почему?

3. Что, согласно Б.П. Вышеславцеву, в человеке достойно называться образом и подобием Божиим?

4. В чем, по вашему мнению, заключается человеческое достоинство?

6. ДУХОВНАЯ ПРИРОДА ЧЕЛОВЕКА

1. ДУХОВНАЯ ЖАЖДА — ИСКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ ЧЕРТА ЧЕЛОВЕКА

Сколько бы ни проходило лет, и не только лет, а столетий, удивительные слова пушкинского стихотворения «Пророк» остаются как бы эпиграфом к судьбе человека на земле: «Духовной жаждою томим...»

Сменяют одна другую цивилизации, изменяются формы жизни, меняется лицо земли, но неистребимой, неутолимой остается духовная жажда: драгоценный, а вместе с тем и мучительный дар, данный на земле только человеку как признак и как сущность самой его человечности.

Драгоценный потому, что влечет человека всегда ввысь, не дает ему успокоиться в одном животном счастье, приобщает его к высшим, ни с чем не сравнимым радостям. Мучительный потому, что так часто противоречит его земным инстинктам, делает всю его жизнь борьбой, исканием, тревогой.

Почти все в мире как бы говорит человеку: откажись от духовной жажды, отрекись от нее, и будешь сытым, здоровым и счастливым. Как сказал на заре этого века А. Блок: «Будьте же довольны жизнью своей, тише воды, ниже травы...» И вот возникают целые идеологии, построенные на отказе и отречении от духовной жажды, на ненависти к ней. Идеологии, всеми силами стремящиеся к тому, чтобы человек заглушил в себе самый источник этой жажды, чтобы признал ее иллюзией и самообманом и включился в строительство жизни, уже начисто лишенной какого бы то ни было искания.

Если чем-то и отличен наш XX век от предшествующих, то прежде всего предельным обострением двух противоположных, противостоящих друг другу восприятий человеческой жизни и самого человека. Согласно одному из них человек потому и человек, что есть в нем духовная жажда, искание, высшая тревога. Согласно другому, только заглушив ее, начинает человек свою человеческую судьбу. Все остальное — второстепенно. Ибо только из этого глубинного, первичного вопроса вытекает все остальное — политика, экономика, культура, все то, о чем так страстно спорят и во имя чего борются друг с другом люди.

Как запах дыма свидетельствует о том, что где-то горит огонь, даже если мы и не видим его, так и наличие в мире философии и религии несомненно свидетельствует, что в человеке не иссекает духовная жажда, духовное искание...

Выдающийся английский мыслитель Томас Карлейль писал, что в человеке «есть что-то бесконечное, чего он при всей своей хитрости не может похоронить под конечным. Могут ли соединенные усилия всех министров финансов современной Европы сделать хоть одного сапожника счастливым? Они не могут этого сделать, а если и могут, то только на пару часов, потому что у сапожника есть душа. И требования ее совсем иные, нежели требования его желудка.

Не говорите поэтому о целых океанах дорогого вина; для сапожника с вечной душой это все равно что ничего! Не успеет океан наполниться, как человек станет роптать, что вино могло бы быть еще лучше. Попробуйте подарить человеку полмира, и вы увидите, что он затеет ссору с владельцем второй половины и будет утверждать, что его обидели».

О самой духовной жажде, о том, жаждой чего она является, в томлении о чем состоит, исканием чего наполнена, — вот об этом говорить нужно, ибо нет сейчас в мире более важной темы. Стоит мир сейчас как раз на том перепутье, о котором говорил поэт:

Духовной жаждою томим,

В пустыне мрачной я влачился,

И шестикрылый серафим

На перепутье мне явился.

Только бы не изменить духовной жажде, данной нам, только бы открыть глаза и слух к тому ливню света, любви и красоты, что извечно нисходит на нас!

Мерило народа не то, каков он есть, а то, что считает прекрасным и истинным, по чем воздыхает.

/Ф.М. Достоевский/

Раз человек желает избавиться от своего жалкого состояния, желает искренне и вполне, — такое желание не может быть безуспешным.

/Ф. Петрарка/

Человек в собственном сердце своем носит вечное. Стоит ему заглянуть в свое сердце, и он прочтет в нем о вечности.

/Т. Карлейль/

ВОПРОСЫ

1. Расскажите, как вы понимаете духовную жажду человека. Знакомо ли вам это чувство?

2. Почему духовную жажду называют драгоценным и вместе с тем мучительным даром?

3. А в самом деле, разве человеку недостаточно быть лишь сытым и здоровым? Почему?

4. Какие два противоположных восприятия человеческой жизни и самого человека с особой силой столкнулись в XX веке?

2. ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА В ПОНИМАНИИ АНТИЧНЫХ ФИЛОСОФОВ И ХРИСТИАНСТВА. ПРОБЛЕМА ДУШИ И ТЕЛА

Античные философы, а позднее — учителя христианства (их называют святыми отцами) настойчиво говорят о двойственности или тройственности человека.

С самого начала человек созидается как бы из двух стихий.

С одной стороны, Бог берет «персть от земли», то есть материю, и из этой материи созидает тело человека. С другой стороны, Бог дарит ему «дыхание жизни». Таким образом, человек по своему телу является частью земли, плотью от плоти земли, по своей душе он является «частицей Божества», как говорит святой Григорий Богослов. В том, что человек получает свою разумную душу из уст Самого Бога, святые отцы усматривают образ Божий в человеке.

Ни одно из животных не получило этого дуновения Божия в свое тело, ни одно из животных не обладает разумной душой. Конечно, у животных тоже есть душа, есть способность любить, способность быть верными. Их верность бывает иногда даже больше, чем верность человека в любви к другому человеку. И все-таки мы никогда не сравним жизнь животных, их существование в поисках пищи и удовлетворения потребностей тела с той жизнью, которой может жить человек благодаря своему разуму, благодаря тому, что святые отцы называли логосом.

Логос означает не только слово, понятие, но также и разум. Это одно из тех греческих слов, которое обладает многими значениями. Так вот, в отличие от животных, человек есть, как говорили святые отцы, повторяя Аристотеля, зоон логикон — в буквальном переводе — животное разумное, животное словесное. Это одно из определений человека, наиболее часто встречающихся в святоотеческой антропологии.

Но надо видеть ту бездну, которая отделяет животное разумное, то есть человека, от животных неразумных. Надо видеть, отмечают учители христианства, насколько невозможно было бы человеку развиться из животных каким-то естественным образом. Насколько несостоятельно предполагать, что человек — это, по сути, обезьяна, только с более развитыми умственными способностями. Что-либо более постыдное и вульгарное о человеке трудно, наверное, и придумать.

Что такое человек в восприятии, например, восточных религий — индуизма, буддизма? Это одно из перевоплощений души, которая до своего вселения в человеческое тело могла существовать в теле любого животного. Но и после того, как умрет человеческое тело, душа может снова оказаться в теле животного или даже в каком-нибудь растении. Человек сам по себе — это ничто, это некое переходное состояние между другими нестабильными состояниями.

Христианство дает по-настоящему возвышенный образ человека, настолько возвышенный, что мы не можем постичь его своим умом. Человек, сотворенный по образу Божию, является иконой Бога. Само слово икона (от греч. eikxn) означает изображение, образ. Каждый из нас в своих чертах — в первую очередь в своей душе, да и в теле тоже, — имеет подобие совершенства Творца. Каждый из нас является иконой невидимого Бога. Об этом постоянно говорят святые отцы. А до святых отцов об этом говорил замечательный философ Филон Александрийский (ок. 20 г. до н.э. — ок. 40 г. до н.э.).

Согласно Библии, человек не должен был быть пассивным жителем рая и только наслаждаться в нем блаженством. Человек должен был стать деятелем, подобно тому, как Бог является Деятелем, о чем Сам Христос сказал: «Отец Мой доныне делает, и Я делаю». Бог всегда действует. И человек должен научиться действовать по подобию Божию. Он должен научиться возделывать рай, возделывать землю, все более и более усовершенствовать ее и вместе с тем совершенствовать самого себя, воспитывать свою собственную душу для того, чтобы она достигла подлинного и совершенного богоподобия.

Поэтому святые отцы говорят, что образ Божий — это то, что заложено в человеке с самого начала, а подобие — то, что дано было в потенциале, чего человек должен был достичь своими силами, своим трудом, своей верностью Божиим Заповедям. Цель сотворения человека в том, чтобы человек, благодаря своей последующей жизни, достиг всецелого богоуподобления, чтобы он взошел от образа к подобию.

Человек должен был приобщиться к божественному совершенству и прийти к обладанию всеми божественными свойствами. Он не мог быть создан таким сразу, потому что одной из целей человеческого существования является достижение этих божественных свойств. Одно дело — получить в дар, другое дело — обладать чем-то как своей способностью.

Причем Бог Сам обещал быть его Руководителем, и человеку оставалось только послушно идти за своим Учителем. Маленькие дети, когда они еще неспособны нарисовать букву, вкладывают свою руку в руку матери, и мать выводит эту букву за них. Таким способом постепенно они учатся рисовать и писать.

Точно так же и человек. Если бы он с самого начала пошел по тому пути, какой Творец предначертал ему, то он был бы научен Самим Богом, как ему строить свою жизнь и судьбу. И те знания, которые он получил бы благодаря руководству Бога и собственной верности Ему, остались бы с ним навсегда. Именно они вели бы его всегда по пути все большего и большего совершенства до тех пор, пока человек не уподобился бы Богу.

Но вот произошло то, о чем мы читаем в Библии, в третьей главе Книги Бытия, — отпадение человека от Бога.

Все последующее существование человечества было поиском того пути, следуя по которому можно было бы возвратиться к райскому блаженству, — оно было и есть исполнено тоски по раю.

Согласно христианскому учению, человек может жить так, чтобы один талант, полученный им от Бога, приносил десять талантов, и эти десять талантов возвращать своему Господину.

Но человек может использовать свои творческие способности и против воли Божией. Вместо того, чтобы всей своей жизнью и каждым творческим актом служить Богу, он может попытаться сам для себя здесь, на этой земле, построить некое подобие рая, в котором не будет Бога, но где он надеется обрести счастье. И по сути история человечества как раз является таким бесконечным поиском никогда не достижимого царства Божия на земле.

Примером этого поиска может служить история построения Вавилонской башни. Люди думали, что могут своими силами построить башню, которая достигнет неба, и тогда они воссядут на небесах и будут управлять всем миром. Но, как мы помним, Бог посмеялся над этим намерением людей, потому что оно было абсурдно. Он смешал их языки так, чтобы они перестали понимать друг друга.

Но и до сих пор человечество не перестает вновь и вновь строить вавилонские башни, пытаясь создать царство Божие на земле. Вновь и вновь эти башни рушатся, потому что они построены на песке, у них нет прочного основания. И крушение последней из них — коммунистической — произошло на наших глазах, и мы до сих пор находимся под ее обломками.

Людям было обещано, что через какое-то время, лет через двадцать, настанет человеческий рай. Нужно только окончательно изгнать из мира религию, нужно еще уничтожить тех людей, которые по тем или иным причинам не могут в этот рай войти, и тогда наконец наступит блаженство. Но люди были жестоко обмануты!

Ведь во всякой подобного рода идеологии есть главная ошибка, которая в конечном счете и является причиной разрушения всех вавилонских башен. Эта ошибка заключается в том, что человек — в его теперешнем падшем состоянии — воспринимается как способный жить в раю, как способный достичь блаженства.

Но природа человека искажена, и он утратил возможность возвратиться к своему первоначальному райскому существованию. И всякая попытка войти в рай в теперешнем состоянии заранее обречена на провал. Всякая попытка построить рай на земле изначально ошибочна, потому что человек пал и единственный путь возвратиться к Богу — это возвращение через Бога.

ВОПРОСЫ

1. Из каких двух стихий созидается человек? Что об этом писали античные философы, учителя христианства?

2. Что такое человек в восприятиях атеиста и христианина? В восприятии восточных религий?

3. Что означает слово греческого происхождения «икона»? Прокомментируйте тезис Филона Александрийского о том, что каждый из нас является иконой невидимого Бога. Что вы можете тогда сказать, например, об алкоголиках и наркоманах?

4. Каково, согласно Библии, предназначение человека?

5. Почему нельзя построить рай на земле?

3. ПРОБЛЕМА ДОБРА И ЗЛА[41]

Большинству людей, не склонных к размышлениям на философские и нравственные темы, проблема добра и зла кажется банальной. Общая схема размышлений, если они все же возникают, примерно такова: «Добро — это хорошее, зло — это плохое. Следовательно, к хорошему следует стремиться, а с плохим — бороться». Следует сразу сказать, что подобный взгляд не только поверхностен, но и весьма рискован и даже опасен. Почему Великая Октябрьская социалистическая революция в 1917 году, задуманная как воплощение рая на земле, на практике оказалась историческим прыжком в бездну? Почему «благие намерения» борьбы со злом «ведут в ад»? Почему у добрых родителей порой вырастают плохие дети?

Русский философ С.Л. Франк писал, что «все горе и зло, царящие на земле, все потоки пролитой крови и слез, все бедствия, унижения, страдания по меньшей мере на 99 процентов — результат воли к осуществлению добра, фанатичной веры в какие-либо священные принципы, которые надлежит немедленно насадить на земле, и воли к беспощадному истреблению зла».

Пока будет существовать человек, он не перестанет мучительно размышлять над проблемой добра и зла. И первое настоящее испытание людей, обусловившее в дальнейшем весь драматизм человеческой жизни, — это, как мы узнаем из Библии, древо познания добра и зла. Сатана в облике змея, желая посеять в сердце Евы сомнение в искренности Божьей любви, соблазнил ее словами: «В день, в который вы вкусите плоды древа познания добра и зла, откроются глаза ваши, и вы будете как боги, знающие добро и зло».

Четкое определение добра и зла осложняется многозначностью обоих понятий. Более того, поскольку добро и зло столь многообразны, а их взаимные отношения так многогранны, то многие авторы вообще отрицают определения добра и зла. Так, английский философ Д. Юм считал, что добро и зло нельзя различать при помощи разума, ибо деятельность направляется влечениями, а не разумом. Подобные мысли высказывал и Ф.М. Достоевский: «Никогда разум не в силах был определить зло и добро или даже отделить зло от добра хоть приблизительно». Логические позитивисты XX века также не допускают возможности доказать утверждение, что «икс — добр», так как добро нельзя ни увидеть, ни попробовать на вкус, ни потрогать, ни услышать; можно только сказать нечто приблизительное, общее о жизни.

А поскольку слову добро синонимом является благо, то полезно учесть, что в религиозном учении высшее добро присуще только Богу.

Бог является абсолютным воплощением добра. И так как человек сотворен по образу Божию, то смысл его жизни (или, как говорят христиане, спасение) заключается в стремлении к этому Абсолютному Добру.

Здесь, однако, следует отметить, что проблема спасения возникает именно в этой жизни. Христианство утверждает жизнь, но не уход от нее. Суть заключается в изменении жизни, даже если это стоит небывалого труда.

Совсем иная позиция в учении буддизма. В нем сама жизнь, само существование есть зло, страдание. Чтобы искоренить это зло, необходимо преодолеть жажду жизни. Освободись от бесконечной цепи причин и следствий, от противопоставления субъекта и объекта, от власти страстей и чувств — и ты будешь избавлен от страданий и зла, достигнешь нирваны, то есть высшего блаженства, рая в душе.

Взаимную борьбу добра и зла человек обычно характеризует упрощенно, представляя зло вне себя. И все-таки наиболее часто «линия фронта» добра и зла находится в самой личности, когда конфликтуют долг и влечения человека, разум и чувства, человечность и минутная выгода. Добро побуждает принимать во внимание интересы человечества, народа, семьи и людей; зло заставляет подобно эгоцентричному Нарциссу взирать только на собственное отражение и приспосабливать все человечество к своим потребностям и интересам, не останавливаясь ни перед какими препятствиями (активный злодей) или отдаваясь жизненному самотеку, конформизму, власти инстинктов (пассивный злодей).

В истории этики зло наиболее часто характеризуется трояко: как глупость (недостаток ума, интеллектуального развития), как слабость (недостаток воли и самостоятельности), как испорченность (непосредственный аморализм).

Зло и в истории этики, и в литературе, и в быту трактуется как нечестность, как проявление темных иррациональных сил, как дисгармония рационального и эмоционального, как подчинение жизни «железному порядку», тирании, где люди только исполнители, автоматы, детали, как изуродованная свободная воля человека, как насилие, грех без покаяния, произвол, как паразитирование за счет добра, как небытие, стремление к разрушению, уничтожению, как беспредел и т.д.

С другой стороны, мыслящие люди уже в античном мире поняли, что порок может формироваться как продолжение добродетели, если не соблюдается такт, необходимая мера культуры, человечности, сдержанности, то, до какой степени трудности мы способны быть добрыми.

Морализирующий догматик или фанатик способен принести не меньший вред, чем злодей или равнодушный.

Добро духовно освещает жизнь, все ярче показывая тени, потемки души; доброта не только разрешает существующие противоречия, но и, как это ни странно, создает новые. Высшие требования заставляют увидеть больше недостатков и активнее действовать, чтобы их искоренить.

ВОПРОСЫ

1. Находили ли вы в себе «линию фронта» добра и зла? Постарайтесь вспомнить, на конкретном примере, когда это было.

2. Согласны ли вы с И.В. Гёте, который сказал, что «нет ничего более смертельного для разума, чем признание, что все хорошо»? Аргументируйте свою точку зрения.

3. Что вы можете сказать по поводу утверждения русского философа B.C. Соловьева: «Не верить в добро есть нравственная смерть, верить в себя самого как в источник добра есть безумие».

4. ЧТО ХУЖЕ КОНЦЛАГЕРЯ?

А правда, может ли что-нибудь быть хуже концлагеря? Колючая проволока, злые охранники, смерть — все это в нашем сознании сопутствует понятию концентрационного лагеря. Нас, однако, будет интересовать лишь нравственная сторона этого явления, причем в существенно более широком плане: возникновение зла как такового и тесно связанное с категориями добра и зла понятие свободы.

Согласно народной мудрости, истина рождается в спорах, поэтому следующую тему было решено представить в качестве диалога неверующего человека (так определил себя сотрудник русской службы Би-Би-Си A.M. Гольдберг — далее называемый корреспондентом) и верующего — митрополита Сурожского Антония. Митрополит Антоний (Anthony Bloom) — православный епископ, более тридцати лет возглавляющий епархию Русской православной церкви в Великобритании.

Корреспондент: Митрополит Антоний, я знал людей, которые становились религиозными, потому что их мучил вопрос о возникновении зла. Я также знал людей, которые разочаровались в религии по этой же причине. Первые чувствовали или приходили к убеждению, что понятия добра и зла не могли возникнуть сами по себе, что их должна была создать высшая сила. Зачем существует добро, им было, конечно, ясно, а на вопрос о том, почему и для чего существует зло, они надеялись получить ответ от религии. Вторые, те, кто разочаровался в религии, приходили к убеждению, что она не дает ответа на вопрос, как сочетать существование всемогущего Бога, олицетворяющего добро и справедливость, с тем, что творится на земле; не только в области человеческих взаимоотношений, но и в природе, где царят хаос, борьба и жестокость. Что Вы можете сказать на это ?

Митрополит Антоний: Это очень трудный вопрос в том отношении, что, действительно, можно из одинаковых предпосылок прийти или к вере, или к сомнению. Мне кажется, что христианин даст приблизительно такой ответ: «Да, Бог всемогущ; но Он создал человека свободным, и эта свобода, конечно, несет с собой возможность и добра, и зла; возможность отклонения от закона жизни или, наоборот, участия в этом законе жизни». И вот этот вопрос свободы является центральным, мне кажется, для проблемы добра и зла. Если бы Бог создал человека неспособным на отклонения, человек был бы также неспособен ни на что положительное. Скажем, любовь немыслима иначе как в категориях свободы; нельзя себя отдать, когда нельзя отказать в самоотдаче; нельзя человека любить, если это чисто механическое соотношение. Если бы не было свободы отказа, отречения, если не было бы, в конечном итоге, возможности зла, то любовь была бы просто силой притяжения, силой, связующей все единицы, но никак не создающей между ними нравственное соотношение.

Корреспондент: Почему? Означает ли это, что зло существует для того, чтобы выделить добро, в качестве контраста?

Митрополит Антоний: Нет, я не думаю, что оно существует для этого; но где есть возможность одного, неминуемо встает возможность другого. Конечно, если бы мы были просто такие совершенные существа, которые не способны сделать ошибочный выбор, зло было бы исчерпано; но как возможность оно все равно бы существовало.

Корреспондент: А допускаете ли вы, что Бог, всемогущий Бог заботится о людях, следит за судьбами человечества, помогает людям, следит за тем, чтобы на земле зло не восторжествовало ?

Митрополит Антоний: Да, в этом я глубоко убежден. И опять-таки, с моей христианской точки зрения мне Бог представляется именно не безответственным Богом, Который человека создал, одарил его этой ужасной свободой, которая может все разорить и все разрушить, а потом — употребляя образы Ивана Карамазова — «ждет» где-то в конце времен момента, когда Он его будет судить и засудит за то, что человек не так пользовался данной ему свободой. Таким Бог мне не представляется. Мне представляется Бог ответственный, Бог, Который создал человека и жизнь, но Который не только ждет момента итогов. И самый предел этой ответственности, которую Бог берет за жизнь и за Свои поступки, за Свой творческий акт — это Воплощение, это то, что Бог делается человеком, входит в историю и до конца погружается в ее трагизм и где-то разрешает этот трагизм.

Корреспондент: Как, где Он разрешает этот трагизм?

Митрополит Антоний: Он его не разрешает внешне, в том отношении, что на земле смерть, болезнь, страдание продолжают косить людей. Но отношение человека к человеку может стать глубоко иным; отношение к собственному страданию может быть совершенно иным; отношение к страданию другого опять-таки глубоко изменяется от этого.

Корреспондент: Значит, вы определенно, как христианин, отрицаете тезис Вольтера, который исходил из того, что Бог создал человека, снабдил его всем необходимым, в первую очередь разумом, и затем счел Свою задачу выполненной: если люди будут руководствоваться разумом, то все будет хорошо, если нет — то это их дело. Вы, судя по тому, что сейчас сказали, это категорически отрицаете.

Митрополит Антоний: Да, такого Бога я просто не могу себе представить!

Корреспондент: Вольтер не считал, что Бог будет судить, он просто говорил, что Бог наделил человека всем необходимым, что Бог создал изумительный механизм, структуру человека, а главное — разум. Почему же это безответственно, почему это было бы преступно?

Митрополит Антоний: Если бы этот Бог создал такой замечательный механизм, то этот механизм не испортился бы так безнадежно. Тогда, значит, Бог, Который строит этот механизм, просто ужасно плохой механик, никуда не годный. Если такой у нас Бог, Который даже механизм приличный создать не может, то, право, не о чем говорить.

Если бы счастье, благополучие было немедленной наградой за добро, то добро как нравственная категория было бы обесценено; это был бы чистый расчет. Я думаю, что добро именно тогда делается добром, когда человек может устоять против несправедливости, против неправды, против страдания и все равно не отречься от своего добра, от того, что кажется ему — или объективно является — добром. Если, скажем, человек щедр и бывает обманут и, попробовав раз-другой быть щедрым, приходит к заключению, что этого не стоит делать, то щедрость его довольно бедная. Вопрос в том, какова его отзывчивость. И во всех отношениях мне кажется, что добро именно испытывается, поддается пробе потому, что оно сталкивается со злом.

Корреспондент: Но скажите, заботится ли Бог о судьбах человечества? Если да, то как вы объясните такое чудовищное явление, как, например, появление Гитлера, которое представляется мне совершенно исключительным, потому что в этом случае даже не было сделано попытки оправдать злодеяния какими-то высшими, этическими мнимыми соображениями, а было сказано просто и ясно: мы хотим творить зло. Как вы объясните возникновение такого явления, если вы исходите из того, что Бог заботится о судьбах человечества?

Митрополит Антоний: Во-первых, да — я убежден, что Бог заботится о судьбах человечества. Во-вторых, я думаю, что, если есть свобода в человеке, которая Богом ему дана, Бог уже не имеет права стать на пути и эту свободу изничтожить. В конечном итоге получилось бы так: Бог вас делает свободными, а в тот момент, когда вы этой свободой пользуетесь не так, как Ему нравится, Он бы вас уничтожил. Может быть, на земле было бы меньше зла, то есть злодеев меньше было бы, Гитлера бы не было, того не было, сего не было. Но в конечном итоге самым злодеем из злодеев оказался бы этот Бог, Который дает мне свободу, а в тот момент, когда я ошибаюсь на своем пути или схожу с него по какому-то безумию,

Он же меня убивает, уничтожает. Нравственная проблема оказалась бы, я бы сказал, еще хуже первой... И представляете себе тогда жизнь человека? Он бы жил, зная, что, если он поступит нехорошо, Бог его уничтожит. Следующая стадия: так как Бог знает и может предвидеть, то, как только у вас зародится злая мысль, Бог может вас уничтожить. Это же хуже концентрационного лагеря! Мы жили бы просто под дамокловым мечом все время: дескать, вот — убьет — не убьет, убьет — не убьет. Спасибо за такого Бога!

Корреспондент: Повторите...

Митрополит Антоний: Если Бог действительно сделал человека свободным, то есть способным ответственно принимать решения, которые отзываются в жизни поступками, то Бог уже не имеет права в эту свободу вторгаться насильно. Он может войти в жизнь, но — на равных правах; вот как Христос стал человеком — и от этого умер на кресте. Да, это я понимаю! Если же Он вторгался бы в жизнь в качестве Бога, со всем Своим всемогуществом, всеведением и т.д., получилось бы так, что земной злодей, который Богом же одарен свободой, в тот момент, когда он ошибочно, не так использовал эту свободу, стал бы жертвой божественного гнева, он был бы просто изничтожен, убит. Еще хуже: человек только успел задумать какой-нибудь неправый поступок, а Бог его тут же уничтожил бы, потому что Бог знает, что в будущем случится. И все человечество жило бы, одаренное этой проклятой свободой, под вечным страхом: ой, промелькнула злая мысль — сейчас кара придет на меня... ой, мне захотелось чего-то не того — что сейчас будет?.. Это был бы чудовище, а не Бог...