Русская Православная Церковь и германская политика на Балканах в 1941 — 1945гг 1 страница

К середине 1930-х гг. Балканы оказались в поле зрения нацистской внешней политики. Расположенные в этом регионе государства населяли в основном православные народы — болгары, румыны, греки, сербы и т. д. Православные национальные Церкви традиционно играли большую роль в жизни балканских стран, и германский МИД в 1936—1944 гг. постоянно пытался различными способами включить их в сферу своего влияния. Важное значение имел тот факт, что Болгария и Румыния стали союзниками Германии во второй мировой войне. Особенно большое внимание нацистские ведомства принялись уделять церковной политике на Балканах с 1941 г. — после оккупации Югославии и Греции и начала войны с СССР. 24 сентября реферат культуры МИД запросил на эти цели на 1942 г. небывало большую прежде сумму в 100 тыс. марок. В качестве обоснования указывалось: «Поражение англоамериканской, французской, римско-куриальной и панславянской культурной политики, которая по существу проявляется в поддержке молодых кадров Православных Церквей Востока и Юго-Востока, является первостепенной задачей немецкой культурной политики, которая, принимая во внимание развитие военной ситуации на Востоке и будущие отношения Германии с Украиной, имеет в этом поле деятельности постоянно расширяющиеся возможности». Запрашиваемая сумма была выделена.

Интерес к церковной политике на Балканах проявлял не только МИД, но и другие ведомства. Ранее уже говорилось о «Заседании разработчиков Церкви при органах государственной полиции» 22—23 сентября 1941 г. в Берлине. В докладе о «проблематике Восточных Церквей», прочитанном унтерштурмфюрером СС Ван-деслебеном, среди прочих ставилась задача «поддержки православных в качестве противовеса Римской Церкви (поддержка Церквей меньшинства)». Католическая Церковь казалась нацистам более сильным противником в мировоззренческом плане.

Одним из способов оказания влияния на Православные Церкви было предоставление с 1936 г. стипендий для научной работы и учебы богословов в Германии. Так, в 1941 г. 26 православным стипендиатам из Болгарии, Румынии, Греции, Хорватии, Словакии и Финляндии выделили 46 800 марок. Подчеркивая важность подбора кандидатов на получение стипендий, МИД в январе 1942 г. указывал своим представителям в столицах различных балканских государств: «Цель этой стипендиальной акции состоит в том, чтобы насколько возможно духовно ориентировать всю Православную Церковь на Германский рейх, получить через нее влияние на ее приверженцев и по возможности придать ей силу, способную остановить ее вытеснение воинствующей Католической Церковью».

В определении общей церковной ситуации на Юго-Востоке Европы заметную роль играла Зарубежная (карловацкая) церковь. Ее приверженцы проживали в Болгарии, Румынии, Греции, Венгрии, но в основном в Югославии. На территории этого государства в начале 1920-х гг. поселилось 85 тыс. русских эмигрантов. Они построили 3 церкви, образовали более 10 приходов, духовные братства — Серафима Саровского, Иоанна Кронштадтского, св. князя Владимира, святой Руси и др. Монахи из России проживали в двух сербских монастырях и, кроме того, образовали еще 2 самостоятельных — мужской в Мильсково с 25 насельниками и женский в Хопово с 70 монахинями. На богословском факультете Белградского университета в 1939 г. преподавали 2 русских профессора и обучались 23 русских студента. В городе Сремски Карловцы находился руководящий орган РПЦЗ — архиерейский Синод во главе с митрополитом Анастасием (Грибановским).

На территории же Германии в 1930-е гг. русские эмигранты составляли большую часть всех православных, и греки, болгары, сербы, румыны зачастую входили в русские приходы. Поэтому образованное в 1935 г. Министерство церковных дел (РКМ) свою политику определенного покровительства РПЦЗ не случайно связывало с достижением влияния на Православные Церкви Балкан. Так, 9 июля 1938 г. рейхсминистр Керл писал в Счетную палату по вопросу пособия при строительстве православного собора в Берлине: «Кроме прочего, поддержка Русской Православной Церкви будет благоприятно влиять на отношения Германского Рейха с государствами Юго-Востока (Болгарией, Румынией, Югославией), в которых Церковь играет большую роль в политической жизни. Может быть в результате поддержки Русской Православной Церкви в Германии эти государства войдут в общий антибольшевистский фронт во главе с Третьим рейхом».

На важность отношения к русскому Православию обращал внимание в своем письме в МИД от 10 июля 1940 г. и руководитель международной службы Германской Евангелической Церкви епископ Д. Хеккель: «Православные Церкви требуют большого внимания не только для ближайшего, но и для дальнейшего будущего формирования европейской культуры... Со всей уместной осторожностью в этой связи необходимо обратить особое внимание на вопрос русского православия в эмиграции. В настоящий момент еще следует учитывать научные и церковные силы Русской Православной Церкви в эмиграции. Поскольку она до сегодняшнего дня находилась в сфере влияния Запада, теперь ее необходимо включить в сферу непосредственного воздействия Рейха».

Уже в этом письме заметна значительно более осторожная, чем у РКМ, оценка русского православия Хеккель полагал, что оно испытывает влияние враждебных Германии стран Запада. Эту точку зрения разделяли и внешнеполитические ведомства, кроме того, считавшие, что РПЦЗ является активным проводником чуждой русской националистической и монархической идеологии и к тому же тесно связана с врагом Рейха сербским патриархом Гавриилом. В записи к аресту патриарха от 11 июня 1941 г., сделанной Внешнеполитической службой НСДАП, говорилось: «В Сремских Кар-ловцах находится Синод бежавших из России епископов. Этот Синод является выразителем реакционных течений Русской Православной Церкви... В 1938 в Сремских Карловцах состоялся конгресс представителей всех Греко-Православных Церквей из всех стран. На этом конгрессе был объявлен манифест, провозгласивший великого князя Владимира русским царем. В этой записи даже присутствует заметное преувеличение — в соборе 1938 г. участвовали лишь представители русской церковной эмиграции, да и то не всей.

Еще более жесткую позицию по отношению к РПЦЗ занимали руководство НСДАП, Главное управление имперской безопасности (РСХА) и Министерство занятых восточных территорий (РМО). После начала войны с СССР их линия полностью возобладала и проявилась открыто и ярко. Почти во всех директивах второй половины 1941 г. о церковной политике на Востоке говорилось о категорическом недопущении священников из других стран на занятую территорию СССР. Впервые эта фраза присутствовала в «Указаниях военным организациям об отношениях в религиозном вопросе» от 3 августа 1941 г., разработанных РМО: «Въезд из эмиграции в занятые области или послания церковных организаций из других стран запрещены». Потом соответствующее указание было повторено в изданных на основе июльских директив Гитлера приказе Верховного командования Вермахта от 6 августа 1941 г., приказе шефа РСХА Гейдриха от 16 августа и др.

Некоторые причины негативного отношения Восточного министерства к РПЦЗ были изложены в докладной записке главного отдела политики о нежелательной активности русских монархистов от 17 июня 1942 г.: «Работа легитимистов также распространяется на Русскую Православную Церковь, которая особенно восприимчива к этому... В поле зрения мировой общественности Русская Синодальная Церковь вошла во время нынешней войны благодаря личности поддерживающего ее сербского патриарха Гавриила, который находился в тесной связи с русскими легитимистами в Югославии и был арестован как сербский преследователь [Германии] после вступления немецких войск в Югославию».

1941 г. явился рубежом изменения германской политики по отношению к Русской Церкви в целом, что также проявилось и на Балканах. Здесь определенную роль сыграло еще одно обстоятельство. Проникнув на Юго-Восток Европы, германские ведомства установили прямые постоянные контакты с Православными Церквами этого региона, и РПЦЗ в качестве посреднического, связующего звена стала им не нужна. Возможно, что в случае победы III Рейха во второй мировой войне РПЦЗ ждала бы трагическая судьба. Так, в сообщении полиции безопасности и СД от 2 февраля 1942 г. говорилось, что после конца большевизма карловацкий вопрос должен быть как-нибудь разрешен, так как нельзя допустить возобновления старорусских теократических устремлений, подобных существовавшим в царское время.

Значительная часть русских священнослужителей-эмигрантов считала, что обновление и возрождение России должно происходить под духовным руководством Православной Церкви. Это подразумевало и ее особую роль в борьбе против коммунистического режима, в 1930-е гг. особенно активно искоренявшего религию в СССР. В Рождественском послании 1939 г. митрополит Анастасий указывал, что «ничто не нужно в такой степени для нас ныне перед лицом грядущих решительных событий, как тесное единение всех наших национальных сил, сосредоточенных на одной священной мысли — низвержении большевизма и возрождении России. К этому не перестает нас звать наша Матерь Церковь, исконная собирательница и печальница Русской земли... к этому зовет нас и Сам Христос Спаситель».

Начало Второй мировой войны пробудило надежды части эмиграции на возможность падения советской власти, и эти надежды связывались прежде всего с пробуждением духовных сил собственного народа. В обращении митрополита Анастасия и представителей русских национальных организаций в Югославии к великому князю Владимиру Кирилловичу от 3 сентября 1939 г. говорилось: «Начавшаяся жестокая война может выдвинуть вопрос о судьбе русского народа, о судьбе нашей настрадавшейся Родины... Ход развертывающихся событий будет нас держать в наивысшем напряжении, и русская эмиграция за рубежом не имеет права не пользоваться могущим представиться случаем, чтобы подвигнуть дорогое нам русское национальное дело. Мы можем и должны рассчитывать на самих себя и на те народные силы «там», которые сохранили в душах своих чувство любви ко всему родному и русскому». При этом всякая возможность компромиссов с советской властью во имя решения исторических задач России категорически отвергалась. Власть коммунистов представлялась абсолютным злом, хуже которого быть уже не может. В другом своем обращении сентября 1939 г. митр. Анастасий писал: «Да спасет только Господь нас от насилия этой власти, и тогда Россия обретет в себе силу, чтобы восстановить свое державное могущество и занять снова достойное ее место среди других народов мира. Преодолеть соблазн возрастающего большевизма и его мнимого служения историческим задачам России, значит совершить новый подвиг, к которому Бог призывает русский народ в эти грозные дни. Война есть огонь поядающий и очищающий в одно и то же время и, быть может, самому большевизму, ставшему угрозой для всей Европы, суждено сгореть в этом пламени, который он так старательно разжигает ныне повсюду»^8. С такими чаяниями, надеждой и самосознанием подошла русская правая церковная эмиграция к началу войны Германии с СССР.

Вспыхнувшие в сентябре 1939 г. в Европе боевые действия не сразу отразились на деятельности архиерейского Синода РПЦЗ. Югославия еще больше года оставалась нейтральным государством, однако постепенно появились трудности в связи с епархиями на территории воюющих стран. Митрополит Анастасий опасался более серьезных осложнений в ближайшем будущем и написал письмо протопресвитеру С. Орлову в Женеву, спрашивая его о возможности переноса церковного центра в Швейцарию, чтобы оказаться вне сражающихся сил. Это письмо было перехвачено гестапо, воспринявшим его с большим подозрением. 6—7 апреля 1941 г. Белград был подвергнут неожиданной ожесточенной бомбардировке. В эти же дни русские священники, в промежутках между налетами, самоотверженно ходили со Св. Дарами по городу, напутствуя раненых и совершая молебные пения по убежищам. Вблизи церкви Пресвятой Троицы упало 5 бомб, но в ней беспрерывно шла служба.

Через неделю в разгромленную столицу Югославии вошли части Вермахта. Почти сразу же последовали репрессии против руководства Сербской Православной Церкви. Патриарх Гавриил и епископ Николай, сопровождавшие короля Петра вместе с отступавшими войсками до границы страны, были арестованы и заключены под охраной в один из монастырей вблизи Белграда. Русскую эмиграцию также затронули всевозможные стеснения и ограничения со стороны оккупационных властей. Глава русской колонии Е. Ковалевский был убит во время бомбардировки, а бывший посол России В. Штрандтман арестован. Его освободили через несколько дней благодаря заступничеству архиерейского Синода, но от руководства делами эмиграции полностью отстранили. В карловацкой литературе упоминаются случаи спасения прихожан белградского храма от обысков гестапо благодаря чудотворной Курской иконе Знамения.

В первый же день нападения Германии на СССР — 22 июня 1941 г. был произведен обыск в покоях митрополита Анастасия. В гестапо митрополит имел репутацию англофила, и агенты искали прежде всего компрометирующую его в этом плане переписку. Одновременно были произведены тщательные обыски в канцелярии архиерейского Синода и на квартире правителя дел синодальной канцелярии Г. Граббе. Последний был на 3—4 дня подвергнут домашнему аресту. Изъятые при обыске делопроизводство Синода и множество других документов были отправлены в Германию для изучения. В 1945 они достались советским войскам и сейчас находятся в Москве, в Государственном архиве Российской Федерации, составляя большой отдельный фонд, включающий 387 дел. Сведений о политической деятельности митрополита гестапо найти не удалось, и оно оставило его в покое. Прекращение его дела отчасти произошло под воздействием командующего германскими войсками в Сербии генерала Шредера. Военная администрация в Югославии, как и на оккупированных территориях СССР, старалась проводить по отношению к Русской Церкви более мягкую политику, чем другие ведомства.

В русской эмигрантской литературе содержится упоминание о том, что оккупационные власти предложили митр. Анастасию выпустить специальное воззвание к русскому народу с призывом содействовать германской армии, будто бы идущей крестовым походом для освобождения России от большевизма. Предложение это якобы было подкреплено угрозой интернирования в случае отказа. Но митрополит отверг его, «указав, что при неясности для него немецкой политики и полной невыясненности целей, с которыми немцы идут в Россию — он такого призыва делать не может». По другим сведениям, с просьбой выпустить подобное воззвание к митр. Анастасию обращались представители некоторых эмигрантских организаций. В любом случае митрополит, всегда проявлявший осторожность, никакого послания в связи с началом войны на территории СССР летом 1941 г. не написал.

Такая же ситуация существовала и в отношении молений. В официальном заявлении канцелярии архиерейского Синода 1947 г. говорилось: «Синод не считал возможным разрешить служение торжественных и частных молебствий о даровании победы немецкому оружию, чего хотели некоторые недальновидные русские патриоты в Югославии, отождествлявшие заранее немецкие победы с успехом русского национального дела. Отрицательное отношение нацистов к религии еще более должно было укрепить его в таком решении. Если в русской церкви в Белграде с начала войны совершались перед Курской чудотворной иконой молебны каждый воскресный день, то никаких других молений на них не возносилось, кроме обычных, положенных на таком молебне с присоединением возносившихся и до войны прошений о спасении Отечества: «Возстави, спаси и помилуй страждующее Отечество наше». Вскоре после окончания войны и сам митр. Анастасий заявил, что Синод «никогда не предписывал молитв о «победах Гитлера» и даже запрещал их, требуя, чтобы русские люди молились в это время только о спасении России».

Несомненно, что значительное количество правых эмигрантов сочло III рейх меньшим злом, чем сталинский режим. Они приветствовали начало войны между Германией и СССР, надеясь, что сталинский режим вскоре рухнет и русский народ освободится от коммунистической диктатуры. При этом надо отличать позицию руководящих органов РПЦЗ от мнения отдельных священнослужителей и светских эмигрантских организаций. В первые дни Великой Отечественной войны некоторые архиереи и священники РПЦЗ в своих статьях и воззваниях горячо приветствовали поход Вермахта на территорию СССР. Наиболее известным из них является послание Западно-Европейского митрополита Серафима (Лукьянова) от 22 июня 1941 г.⁸⁸ Другие, занимая гораздо более осторожную, скорее негативную позицию по отношению к германскому вторжению, были против любой помощи Советскому Союзу. Так, в обращении архиеп. Виталия (Максименко) и других деятелей Русско-американского национального комитета к президенту Ф. Рузвельту говорилось: «Русский народ стоит сейчас перед трагической дилеммой: либо использовать нападение Германии на Сталина для своего освобождения от советского ига, либо, подчинившись Сталину, навсегда отказаться от надежды стряхнуть с себя оковы коммунистического рабства... Мы полагаем, что было бы фатальной ошибкой для Соединенных Штатов выступать на защиту советов... принципиально и безоговорочно мы противимся всякой попытке захвата русской территории... Мы полагаем, однако, что задача охранения целости России является долгом самих русских и, далее, что как только придет к власти компетентное русское национальное правительство, оно сумеет разрешить все территориальные проблемы без вмешательства какого-либо иностранного правительства» Имелись и священнослужители РПЦЗ, настроенные резко антифашистски. Эта позиция, к примеру, хорошо видна в письме русского монаха с горы Афон, горячо приветствовавшего первые победы греческой армии против войск интервентов в январе 1941 г.

Синод же с лета 1941 г., избегая проявлять свое одобрение политике III Рейха, всячески старался использовать сложившуюся ситуацию для желаемого участия в церковном и национальном возрождении России. С этой целью он пошел на контакт с германскими ведомствами и относительно редко открыто критиковал те или иные их действия. Согласно свидетельству Г. Граббе: «Главным врагом для русских иерархов был коммунизм и пока германское правительство так или иначе вело борьбу с ним, хотя и очень неудачно, выступать против него как бы то ни было было и невозможно и нецелесообразно» ".

Уже 26 июня, через 4 дня после начала войны и проведенного у него обыска, митр. Анастасий при посредничестве генерала Шредера послал в РКМ письмо с просьбой исходатайствовать ему разрешения на проезд в Берлин. Владыка хотел обсудить с германскими ведомствами вопрос об удовлетворении духовных нужд на занятых русских территориях и организации там церковной власти. РКМ, традиционно занимавшее по отношению к РПЦЗ благожелательную позицию и, кроме того, усмотревшее в письме повод для себя заняться церковными делами на Востоке, сразу же ответило согласием. 12 июля архиепископ Берлинский и Германский Серафим (Ляде) написал митрополиту: «Рейхсминистерство... сообщило внешнеполитическому ведомству и государственной полиции, что Ваша поездка в Германию не вызывает возражений». Но другие, гораздо более влиятельные ведомства, прежде всего Министерство занятых восточных территорий и МИД, занимали противоположную позицию. Категорическое неприятие у них вызывал сам факт возможных переговоров РКМ и митрополита. Поэтому в середине июля Анастасий получил первый отказ по поводу разрешения на поездку в Берлин.

После этого последовали новые многократные попытки. 29 июля митрополит встречался с генералом Шредером и уполномоченным МИД в Белграде Бенцлером. Последний, еще не зная о мнении своего начальства, обещал помочь в получении требуемого разрешения. В тот же день он действительно послал руководству телеграмму с рекомендацией пойти навстречу просьбе митрополита. Незадолго перед этим в МИД поступило письмо РКМ от 11 июля, а затем вскоре и негативный отзыв министра занятых восточных территорий А. Розенберга «из соображений принципиального характера». В самом МИД считали так же. В заметке начальника реферата культуры Гранова от 12 августа выдвигались возражения против предложения РКМ и утверждалось, что «регулирование отношений Православных Церквей за границами Рейха не является задачей и правом Церковного министерства, а целиком относится к компетенции Министерства иностранных дел».

В начале и конце октября 1941 г. митр. Анастасий еще дважды встречался с Бенцлером и передавал ему ходатайства о поездке в Берлин. Но каждый раз на запросы своего уполномоченного МИД отвечал категорическим отказом. 12 декабря он наконец отправил официальный ответ на письмо РКМ от 11 июля, в котором дипломатично объяснил свое нежелание разрешить поездку тем, что «принимая во внимание еще неясные церковные отношения на занятых восточных территориях, привлечение представителей Русско-Православной эмигрантской Церкви к регулированию русских церковных вопросов пока представляется нецелесообразным». Но фактически речь шла о целенаправленной политике изоляции архиерейского Синода, создавались препятствия даже его контактам с Берлинским архиеп. Серафимом.

Митр. Анастасий долго не терял надежду на появление возможностей активной церковной деятельности в России. В связи с этим в июле канцелярия Синода стала рассылать русским священникам в Югославии опросные листы с целью выявления желающих ехать на Родину. К 26 июля в соответствующем списке зарегистрировались 12 человек, к 7 августа уже 19— 10 протоиереев, 7 священников, 1 игумен, 1 протодиакон и т. д. В ответ на запрос свящ. Вячеслава Зейна канцелярия отвечала 12 августа, что «пока производится только учет русского духовенства, которое пожелало бы при первой возможности поехать в Россию для миссионерской работы там и удовлетворения духовных нужд православного населения... Выражающим желание ехать в Россию надо иметь в виду, что, вероятно, ехать можно будет без семьи и первоначально на очень тяжелые условия жизни».

О желании служить на Родине заявило большинство проживавших в Югославии русских священников. Но митр. Анастасий понимал, что для возрождения церковной жизни их нужно гораздо больше, и поэтому, согласно заметке канцелярии Синода от 3 августа 1941 г., планировал обсудить в Берлине с РКМ вопрос об организации в Белграде шестимесячных пастырских курсов примерно на 100 человек. Все эти планы реализованы не были. Их неудачный исход хорошо характеризует письмо из Вены архиеп. Серафима митр. Анастасию от 12 августа 1942 г.: «По вопросу о посылке священников в Россию: К прискорбию, по всем данным, высшие правительственные власти относятся пока еще отрицательно к положительному решению этого вопроса. Я возбудил несколько таких ходатайств, но без успеха. По всей вероятности, власти подозревают, что заграничное духовенство является носителем политической идеологии, неприемлемой для германских властей в настоящее время. Мне даже не удалось получить разрешение на переезд в Германию некоторых священников из-за границы (напр., о. Родзянко), а по дошедшим до меня сведениям, разрешение не было дано, потому что эти священники якобы работали вместе с политическими эмигрантскими организациями». Предположение архиеп. Серафима о причине негативного отношения германских ведомств было совершенно правильным.

Высказал архиерейский Синод и свои представления о создании церковного управления в занятых областях России. Здесь также нужно разграничивать позиции руководства РПЦЗ и отдельных архиереев. Первоначально свой «Проект организации высшей церковной власти Православной Церкви в России» разработал и 9 сентября 1941 г. отправил в РКМ митрополит Серафим (Лукьянов). В этом проекте говорилось: «Для восстановления России чрезвычайно необходимо сразу после падения советской власти и образования национального русского правительства организовать в Москве единую высшую церковную власть Православной Церкви... следует позаботиться о том, чтобы национальное русское правительство признало главу Зарубежной Русской Церкви митрополита Анастасия временным Местоблюстителем Патриаршего престола и поручило ему образование временного Патриаршего Синода». Митрополит подчеркивал, что он написал это письмо исходя из своих представлений и предлагал «устроить в ближайшее время в Берлине конференцию, в которой участвовали бы митрополит Анастасий, он сам и архиепископ Берлинский Серафим»^9. В письме хорошо видны характерные для некоторых эмигрантских кругов политические иллюзии, определявшие и их церковные действия. Конечно, нацистское руководство никоим образом не планировало содействовать организации «национального русского правительства» или «единой высшей церковной власти Православной Церкви», оно имело прямо противоположные цели.

Ознакомившись с указанным проектом, архиеп. Серафим (Ляде), видимо, не согласился с некоторыми высказанными в нем идеями и 16 сентября обратился к митрополиту Анастасию с просьбой прислать подобный документ. Анастасий откликнулся быстро и уже 1 октября отправил краткое мнение архиерейского Синода относительно регулирования церковных дел в России. В нем говорилось о двойной задаче:. Возобновление церковной жизни в освобожденных от коммунистической власти областях и. Воссоздание законной всероссийской церковной власти. Для решения первой задачи предлагалось предоставить Синоду возможность командировать епископов в Россию. Другая задача признавалась «едва ли разрешимой в полной объеме, прежде чем будет освобождена от коммунистической власти вся Россия и выяснена судьба главы Русского Патриархата митрополита Казанского Кирилла» ". А до этого времени считалось необходимым «в Москве в возможно ближайшее время по освобождении ея... созвать Собор из всех наличных епископов Русской Церкви, не скомпрометированных сотрудничеством с митрополитом Сергием и особенно участием в его Синоде, во главе со старейшим из них и составить временное высшее церковное управление, которое впоследствии созвало бы и Всероссийский Собор для восстановления Патриаршества и суждения о дальнейшем устройстве Русской Церкви».

Митр. Кирилл (Смирнов) расценивался РПЦЗ после смерти митр. Петра (Полянского) как законный, канонический руководитель Русской Церкви. В этом качестве он с 1936 г. поминался за богослужениями в зарубежных храмах, в то время как в СССР поминали митр. Сергия (Страгородского). За границей тогда не знали, что Владыка Кирилл после многолетней ссылки в Сибири и Казахстане был расстрелян 20 ноября 1937 г. Не теряя надежды получить разрешение на поездку в Берлин, митр. Анастасий 29 октября передал меморандум Синода с предложениями о регулировании церковной жизни в России уполномоченному МИД в Белграде. Этот документ в основном повторял письмо от 1 октября.

После весеннего немецкого наступления 1942 г., считаясь с тем, что Москва может быть завоевана летом, Синод решил подготовиться к новой ситуации и последний раз обратился к германским ведомствам со своими предложениями по организации церковного управления в России. В его июньском письме говорилось: «... в духе канонов Православной Церкви существует только одно решение в деле организации церковного управления, а именно созыв Собора русских архиереев старейшим среди них и назначение этим Собором временного главы Церкви и остального церковного управления». Окончательная организация руководящих органов и выборы патриарха по мнению Синода могли состояться только тогда, когда будут назначены архиереи на все пустующие кафедры и в стране утвердятся нормальные отношения».

Германский историк Г. Зайде вполне справедливо писал: «В этом документе ясно видно, что русские епископы в эмиграции проявляли большой интерес к восстановлению канонической церковной власти в России, но она могла бы быть восстановлена только общим Собором всех архиереев... Кроме того, было разъяснено, что Архиерейский Синод не стремится взять на себя руководство всей Русской Церковью... Со стороны германского правительства было предпринято все, чтобы воспрепятствовать воздействию зарубежных русских архиереев на реорганизацию церковной жизни оккупированных территорий, так как для германского правительства речь шла не о сильной, единой Русской Церкви, а о ее раздроблении. Берлин справедливо опасался, что Православная Церковь может быть организацией национального сплочения». В то же время следует отметить, что и митр. Анастасий и архиерейский Синод в целом в первый период войны сильно ошибались в оценке германских планов и церковной политики III Рейха. Иерархи РПЦЗ фактически ничего не знали и о яростной междоусобной борьбе нацистских ведомств, почти полной потере влияния РКМ. Обращения в Берлин не имели ни малейшего смысла. Все письма Синода с планами создания церковного управления в России остались без ответа.

Несмотря на разнообразные запреты, РПЦЗ пыталась, насколько было возможно, участвовать в церковном возрождении на территории СССР. Главным образом это проявлялось в помощи церковной литературой и утварью. Особенно активно подобная деятельность осуществлялась в 1942—1943 гг. Впервые митр. Анастасий обратился с просьбой о разрешении оказания благотворительной помощи в России 11 ноября 1941 г. к шефу штаба управления командующего войсками в Сербии Турнеру. При этом митрополит ссылался на заметку в русской газете «Новое слово», не зная, что подобный сбор в Берлине был в конце концов запрещен. В Белграде его также не разрешили.

И все-таки летом 1942 г. был создан Комитет по сбору средств в фонд при архиерейском Синоде для приобретения богослужебных книг и предметов для нужд Церкви в России. 1 августа 1942 г. митр. Анастасий написал митрополиту Серафиму в Берлин: «...при мне организован комитет, который собирает средства на снабжение верующих в России церковной утварью, богослужебными книгами и т. д. Некоторое количество книг нами уже приобретено, отпечатано 80 антиминсов, заказаны нательные крестики и 30 комплектов церковных сосудов. Если у Вас действительно налаживается связь с освобожденными областями, мы могли бы часть заготовленного материала послать Вам для пересылки по назначению». Владыка Серафим ответил, что существует возможность отправлять из Берлина на Украину и в Россию посылки по почте или с надежными людьми, таких посылок передано уже большое количество и в ответ получено множество благодарственных писем.