Кампания по вскрытию святых мощей в 1918—1920 гг.

С конца 1918 г. важное место в религиозной политике советской власти занимала начавшаяся в октябре того же года кампания по вскрытию святых мощей, на протяжении десятков и сотен лет хранившихся в православных церквах и монастырях. Осуществленная VIII отделом Народного комиссариата юстиции РСФСР в ходе проведения в жизнь декрета советской власти от 23 января 1918 г. Об отделении церкви от государства и школы от церкви, это была одна из наиболее крупных антирелигиозных кампаний за всю историю государственно-церковных отношений советского периода.

Не случайно один из первых ударов, нанесенных советской властью по Русской Православной Церкви, был направлен против священных останков ее святых. По учению Православной Церкви, «мощи — оставшиеся нетленными после смерти тела христианских святых, которые должны чтиться так же, как и иконы, но не должно воздавать им честь, приличную одному Богу». Дни обретения и перенесения мощей Церковь отмечает, как особые праздники. Однако нетленность тел «почивших святых людей» не является главным или даже обязательным атрибутом почитаемых мощей. В православном катехизисе содержится следующее разъяснение: «Тела некоторых усопших святых сохраняются в сравнительной или даже полной целостности. Но почитаются они отнюдь не за их далеко не всегда бывшую нетленность, а за то, что по причине святости почивших тел их и по смерти являются хранителями Божественной благодати, силою которой подаются верующим дары исцелений и другие духовные дарования».

Почитание этих священных реликвий уходит своими корнями в далекое время зарождения христианской религии, гонений на первых христиан. Тогда же стало обязательным строить христианские храмы на мощах мучеников. Святые останки обычно полагались в приходской или домовой церкви, помещались частицами в крестах, запрестольных и напрестольных, в крестах-мощевиках, в серебряных ковчегах. Во вселенском православии почитаемы также костные останки святых.

Русской Православной Церковью с древнейших времен в равной степени почитались останки как в виде костей, так и в виде нетленных мощей. Например, опубликованный в 1903 г. в некоторых газетах отчет с подробным описанием вскрытых останков Серафима Саровского в виде костей не помешал его канонизации. Согласно представленному на Поместном Соборе 1917—1918гг. докладу отдела о богослужении, проповедничестве и храме под председательством архиепископа Евлогия (Георгиевского), апреля 1917г. в Богоявленском храме г.Иркутска «произошедший от неизвестной причины пожар уничтожил гробницу и мощи святителя Софрония, третьего епископа Иркутского». «Сохранившиеся в обгорелом виде кости святителя были освидетельствованы особой, избранной пастыре-мирянским собранием комиссией из лиц духовных, мирян, представителей судебной власти, экспертов-медиков и одного химика...». Примечательно, что это событие не только не умалило почитание святителя, но еще более усилило его. «У останков святителя стали совершаться панихиды не один раз в неделю, как это было прежде, а два раза, причем стечение богомольцев стало многочисленней, чем прежде». Несмотря на то, что мощи епископа представляли уже не нетленное тело, а обгоревшие кости, указанный выше отдел предложил Собору «совершить каноническое прославление святителя Софрония, 3-го епископа Иркутского, причислив его к лику святых угодников Божиих, чествуемых Православной Церковью».

Выдающийся историк Церкви академик Е. Е. Голубинский писал в начале XX в., что Церковь, уча о нетленности мощей, отнюдь не предлагала понимать нетленность их в смысле ненарушенности, сохранности тел. Тем не менее часть верующих воспринимала нетленность мощей именно в прямом смысле этого слова. Очевидно, что Церковь недостаточно разъясняла верующим массам, что в этих священных реликвиях нужно видеть не только и не столько физически нетленные тела, сколько память о непреходящих деяниях подвижников православия. Эти обстоятельства стремились использовать организаторы антирелигиозной кампании, поскольку исходили из того, что осмотр содержимого рак выявит тленность останков святых и тем самым «разоблачит перед массами вековой обман церковниками трудового народа».

Высшим толчком для начала кампании по вскрытию святых мощей было известие, переданное советской и коммунистической печатью во все, даже отдаленные районы Советской России о том, что 22 октября 1918 г. при приеме на учет богослужебного имущества Александро-Свирского монастыря Олонецкой губернии «в литой раке, весящей более 20 пудов серебра, вместо нетленных мощей Александра Свирского была обнаружена восковая кукла». Советская пресса умолчала о том, что мнения участников вскрытия разделились: настоятель монастыря архимандрит Евгений, расстрелянный через несколько дней после вскрытия ослепленными классовой ненавистью реквизиторами, свидетельствовал, что видел в раке скелет, а представитель ВЧК А. Вагнер утверждал, что видел куклу. Важно отметить и то, что святые мощи были вскрыты против желания монахов и мирян.

Как отклик широких слоев народа на это событие стремилась представить редакция антирелигиозного журнала «Революция и церковь» публиковавшиеся на его страницах письма и обращения граждан, резолюции различных собраний трудящихся с требованиями осмотра содержимого рак и в других монастырях. Но российская глубинка весьма слабо откликалась в нужном для новой власти направлении на известия о вскрытых мощах. Для показа возмущения «эксплуатируемого церковниками крестьянства» редакция вынуждена была в постоянном отделе «Пробудившаяся деревня» помещать обращения красноармейцев различных полков и даже напечатать «резолюцию общего собрания пожарных 3-й Заволжской части г. Твери».

Первые официальные обследования мощей (28 января 1919 г. были вскрыты раки Тихона Задонского и Митрофана Воронежского) обнаружили останки святых в виде костей². На основании этого официальная пропаганда продолжала обвинять священнослужителей в обмане верующих. Вопреки церковному учению о почитании святых мощей советская и партийная печать распространяла представление о том, что «для привлечения богомольцев духовенством была сфабрикована легенда не только о чудесной силе мощей, но и об их нетленности».

В чем же состояли подлинные причины той волны разоблачительства, которая захлестнула советские журналы и газеты, кинувшиеся наперебой освещать «обманы церкви»? Конец 1918 года — 1919 год — это время начала попыток планомерного наступления на религию и Церковь со стороны партийных и государственных органов, в отличие от «кавалерийских атак» в 1917— 1918 гг. Организующее значение для этого наступления имели решения и установки VIII съезда РКП(б), состоявшегося в марте 1919 г. В принятой на съезде партийной программе было записано: «По отношению к религии РКП не удовлетворяется декретированным уже отделением церкви от государства и школы от церкви, т. е. мероприятиями, которые буржуазная демократия выставляет в своих программах, но нигде в мире не довела до конца, благодаря многообразным фактическим связям капитала с религиозной пропагандой». По предложению П. А. Красикова, руководившего осуществлением религиозной политики Советской власти, в программе была поставлена задача по проведению на общегосударственном уровне мер, ведущих к «полному отмиранию религиозных предрассудков и церкви». Выступая на этом съезде, П. А. Красиков исходил из того, что это отмирание в новом обществе будет недолгим, и признавал, что насилие используется как основной метод борьбы с религией и духовенством.

Большевистские идеологи Н. И. Бухарин и Е. А. Преображенский в своей широко известной в то время книге «Азбука коммунизма», являвшейся популярным объяснением принятой партийной программы, писали, что религия и коммунизм, который, как им казалось, уже начал создаваться в стране, «несовместимы ни теоретически, ни практически».

Еще в ноябре — декабре 1918 г. в официальной прессе с призывами в условиях разгоравшейся гражданской войны усилить наступление на «религиозное мракобесие» для скорейшей победы «над темнотой масс», «объявить бой церковникам всех мастей» выступили П.А.Красиков, А. М. Коллонтай, А.В.Луначарский, И. И. Скворцов-Степанов, Л. Д. Троцкий, Е. Ярославский. Например, А. М. Коллонтай в одной из своих статей в газете «Правда» прямо призывала покончить с православными монастырями, которые она называла «черными гнездами».

Следуя подобного рода установкам, с конца 1918г. власти ужесточили контроль за исполнением уже изданных в отношении религии и Церкви постановлений. Так, в ноябре 1918 г. VIII отдел Наркомюста запросил от ряда губисполкомов сведения о проведении на местах национализации церковных имуществ, которую было предписано завершить в двухмесячный срок со дня опубликования инструкции 30 августа 1918г.. В постановлении Совета комиссаров союза коммун Северной области от 2 декабря 1918 г. требовалось от приходских общин под угрозой предания революционному суду предоставить сведения о капиталах, инвентарные описи богослужебного имущества, а также немедленно передать Советам собственность, не предназначенную для богослужебных целей. Для регистрации в райсоветах Петрограда приходские общины с 20 декабря должны были представлять свои уставы, протоколы собраний о принятии их, списки своих членов и состава приходского совета.

Многие партийные теоретики считали, что религия будет сравнительно быстро «сдавать позиции», так как «существует лишь в головах и не имеет корней в сердцах, чувствах и образе жизни людей». Поэтому выдвигалась задача не только «разоблачить контрреволюционную сущность православной церкви», но и вызвать в народе недоверие к ее сакральной жизни: показать верующим лживость и обман церковного учения, канонов и богослужебной практики, а самих священнослужителей представить как лжецов, ловкачей и шарлатанов. С этой целью в массовом порядке проводились вечера «разоблачения православных чудес», лекции «о церковниках-обманщиках», где с помощью всякого рода химических опытов показывали, как «обновляется икона», почему «плачут святые» и т. д. Центральное место среди подобного рода разоблачительных мероприятий заняли вскрытия мощей в православных церквах и монастырях.

Идея вскрытия мощей особенно захватила руководителя VIII отдела Наркомюста П. А. Красикова, считавшего, что эту кампанию следует осуществить, не останавливаясь перед применением силы. С подачи П. А. Красикова этой темой заинтересовался В. И. Ленин. 17 марта 1919 г. по докладу руководителя VIII отдела НКЮ он написал записку народному комиссару юстиции Д. И. Курскому с предложением вскрыть при свидетелях мощи, хранившиеся в Чудовом монастыре Московского Кремля. В тот же день сотрудница отдела здравоохранения Московского губсовета М. И. Свет обратилась к В. И. Ленину с письменной просьбой от имени братства святителя Алексия отдать его членам мощи этого святого, находившиеся в кремлевском Чудовом монастыре. В. И. Ленин наложил следующую резолюцию на этом обращении: «Т. Курский. Прошу не разрешать вывоза, а назначить вскрытие». В свою очередь нарком юстиции Д. И. Курский сделал такое указание: «Срочно. VIII отдел. П. А. Красикову. Для распоряжения о вскрытии мощей с участием представителей МСРД, НКЮ и НКВД. Курский».

12 апреля 1919 г. во время заседания Совнаркома получив от П. А. Красикова сообщение о том, что при вскрытии мощей прп. Сергия Радонежского в Троице-Сергиевой Лавре в присутствии представителей населения была снята кинолента, В. И. Ленин написал следующее поручение секретарю: «Надо проследить и проверить, чтобы поскорее показали это кино по всей России». В. Д. Бонч-Бруевич, вспоминал, что В. И. Ленин неоднократно говорил: «Показать, какие именно были "святости" в этих богатых раках и к чему так много веков с благоговением относился народ, этого одного достаточно, чтобы оттолкнуть от религии сотни тысяч людей».

Следует отметить, что лишь немногие советские руководители смогли предвидеть отрицательные последствия начатой кампании. 22 апреля 1919г. один из видных пропагандистов большевистской партии и ответственный работник Наркомпроса С. И. Мицкевич направил В. И. Ленину специальное письмо «по поводу вскрытия мощей». «Я считаю, что ничего более нелепого и вредного для нас, как это пресловутое вскрытие, нельзя и представить. Это никого ни в чем не убеждает, — писал С. И. Мицкевич, — распространяются легенды, что настоящие мощи прячут, а вскрывают поддельные. Озлобление же растет. Это ведь, кроме того, является нарушением принципа отделения церкви от государства». На этом заявлении В. И. Ленин написал: «Я считаю, что Мицкевич находится в паническом настроении...».

Кампания по вскрытию мощей преследовала не только пропагандистские цели. Лишение Церкви материальных доходов являлось особо важной задачей атеистической власти, исходившей из марксистского положения о религии как о надстройке над материальным базисом³. Антирелигиозники рассматривали святые мощи как «средство извлечения монастырями и храмами огромных доходов». Поэтому «разоблачение мошеннических проделок церковников с мощами», по замыслу организаторов кампании, должно было привести к дальнейшему подрыву материального положения Церкви.

Проведение кампании по вскрытию мощей возлагалось на VIII отдел НКЮ, направлявший деятельность «местных расширенных комиссий по отделению церкви от государства». В состав таких комиссий обязательно входили сотрудники ВЧК. По вопросам организации вскрытия мощей VIII отдел издал ряд постановлений и «принципиальных разъяснений», большинство из которых было опубликовано в журнале «Революция и церковь». «Идя навстречу почину и настойчивым требованиям трудящихся», 16 февраля 1919г. коллегия Народного комиссариата юстиции приняла первое постановление об организованном вскрытии мощей, которое предусматривало «порядок их инспекции и конфискации государственными органами».

Согласно этому постановлению, само вскрытие, т. е. снятие с мощей церковных облачений и т. п., должны были производить священнослужители в обязательном присутствии представителей местных органов Советской власти, ВЧК и медицинских экспертов. После оформления протокола вскрытия мощей, подписанного священнослужителями и медицинскими экспертами, к осмотру мощей рекомендовалось привлекать «самые широкие массы». При самом же вскрытии «широкие массы» присутствовали в немногих случаях — в 8 из 54, по подсчетам В. Степанова (Русака) ². В связи с предложением Тверского губисполкома установить график вскрытия мощей на местах «коллегия НКЮ 16 февраля 1919 г. постановила "особого циркуляра по этому поводу не издавать, предоставив инициативу местам. Для устранения возможности использовать в дальнейшем обман с мощами предложить губисполкомам по истечении времени, достаточного для того, чтобы массы могли убедиться в обмане, открытие раки со всем содержимым передать... в местные музеи"».

В разъяснении от 1 марта 1919 г. «ввиду предполагаемого вскрытия мощей в г. Ярославле коллегия НКЮ указывала, что "вскрытие мощей, производимое на местах, необходимо приветствовать... Уклоняться от вскрытия мощей ликвидационной комиссии отнюдь не следует"». НКЮ особо подчеркивал обязательность привлечения представителей духовенства к осмотру мощей, «лучше во главе с местным епископом». «Под актом осмотра мощей подписи служителей культов крайне важны», — отмечалось в разъяснении. Все это, по замыслу организаторов кампании, способствовало лучшему использованию результатов осмотра «для разоблачения многовекового обмана масс служителями культов».

Местные органы власти — уездные, губернские исполкомы — принимали решения о вскрытии мощей, опираясь нередко на ими же инспирированные «требования трудящихся, красноармейцев». По признанию журнала «Революция и церковь», в начале 1919 г. в Москве вскрытия мощей требовали «лишь единичные голоса рабочих, крестьян и красноармейцев». Редакция журнала призывала «каждое собрание рабочих, красноармейцев, сотрудников любого советского учреждения, каждую коммунистическую ячейку, любое профессиональное объединение выявить свое отношение к вскрытию мощей принятием соответствующих резолюций, засвидетельствованные копии которых необходимо направлять в президиум Московского Совета».

Следует подчеркнуть, что разгар проведения «мощенной эпопеи»— так кампания нередко называлась в документах НКЮ — приходился на первые три месяца, последовавшие за постановлением Народного комиссариата юстиции от 16 февраля 1919г. Так, в феврале 1919г. было произведено 26 вскрытий мощей, в марте— 8, в апреле— 13, что в совокупности составляет почти три четверти от всех произведенных вскрытий. По признанию М. В. Галкина (М. Горева), курировавшего со стороны VIII отдела НКЮ «мощейную эпопею», «разоблачение мощей самых разнообразных святых... в первой половине 1919 г. приняло эпидемический характер». В «Сводке вскрытий "мощей", произведенных по почину трудящихся советской России в 1918, 1919 и 1920гг.», опубликованной в журнале «Революция и церковь» в № 9—12 за 1920г., содержатся данные о 63 осмотрах мощей. В нее не были включены сведения о трех вскрытиях: весной 1919г. мощей митрополита Алексия в Чудовом монастыре Московского Кремля, 1 декабря 1920 г. мощей Иоасафа Белгородского в Курской губернии и 17 декабря того же года мощей Серафима Саровского в Тамбовской губернии. Осмотр мощей Серафима Саровского был 66-м по счету и последним на основном этапе «мощенной эпопеи». Проводимая кампания, особенно после вскрытия 28 января 1919г. мощей Тихона Задонского и Митрофана Воронежского, останки которых, как указывалось выше, оказались «тленными в виде костей», вызвала серьезную озабоченность в Высшем церковном управлении. По свидетельству митрополита Арсения (Стадницкого), «результаты осмотра мощей именно Тихона Задонского нас, членов Синода, сильно встревожили. Среди нас есть современники торжественного прославления этих мощей [канонизация состоялась в 1867г.—А. К], которые подтверждают, что мощи сохранились до поразительности. Высшее духовенство было взволновано — не произошла ли здесь подмена мощей. Однако проверить этот слух о мощах Тихона мы не могли, т. к. не в состоянии были получить разрешение на выезд». Тогда же, в начале 1919г., в Синод стали поступать сведения о том, что «при осмотрах мощей представителями гражданской власти... иногда бывали обнаружаемы не имеющие никакого отношение к мощам и доселе неизвестные предметы». Эти обстоятельства привели к тому, что церковная власть решила возродить «давно забытое право осматривать мощи». Высшим церковным управлением «были составлены правила об этом и разосланы преосвященным в виде письма».

В указе патриарха от 17(4) февраля 1919 г. епархиальным архиереям предписывалось «устранить всякие поводы к соблазну в отношении святых мощей во всех тех случаях, когда и где это признано будет Вами необходимым и возможным, с донесением о последующих Ваших распоряжениях Священному Синоду». Член Синода митрополит Арсений подчеркивал, что целью этого указа было исключить всякие поводы для обвинений духовенства в фальсификации нетленности мощей. Не считая «предосудительным» найденные при освидетельствовании мощей «не имеющие никакого к ним отношения предметы», владыка Арсений признал, что «все же это с нашей стороны упущение». По свидетельству митрополита, патриарх Тихон сказал, что «впредь за подобные явления будет отвечать каждый в отдельности преосвященный».

Во исполнение патриаршего указа от 17(4) февраля 1919г. митрополит Владимирский Сергий (Страгородский) предложил епархиальному совету особые правила «положения св. мощей в раки и выставления их для благоговейного поклонения верующим». Согласно этим правилам, «перекладывать мощи ватой, устраивать в них особые тюфячки и другие особые приспособления отнюдь не нужно». «Положенные в раку кости необходимо предварительно расположить на прилично покрытой доске и плотно к ней прикрепить отдельными повязками или общей пеленой; если же мощи сохранились в виде нескольких разрозненных костей, в этом случае следует собрать их в какой-либо приличный ковчежец (металлический или деревянный), который и поставить в раку (если она уже есть)».

В марте 1919 г. Синод направил в Совнарком ходатайство «о прекращении освидетельствования мощей». «Православная Церковь, — подчеркивалось в этом письме, — одинаково чтит в качестве святых мощей как нетленные тела угодников Божиих, так и останки их в виде костей, не облеченных плотью... и не имеет никакого повода утверждать о нетлении тел угодников, от коих святые мощи сохранились лишь в виде не облеченных плотью костей. Об этом были сделаны неоднократные разъяснения православной церковной властью, в чем можно убедиться, например, из напечатанных в "Церковных ведомостях" за 1909 г. (№ 25) акта освидетельствования костных останков преподобного Серафима Саровского при его прославлении и из других разъяснительных по сему предмету сообщений. Производимое ныне органами Советской власти освидетельствование, будучи поэтому бесцельным по существу, вносит лишь в сердца верующих глубокое огорчение без всякого к тому повода и является актом, противоречащим объявленной декретом Советской власти свободе религиозной совести». Подобное разъяснение подлинно церковного почитания мощей сделал и патриарх Тихон в своем обращении к председателю СНК В. И. Ленину от 2 апреля (20 марта) 1919 г. в связи с кампанией по вскрытию останков святых.

Однако никаких изменений в толковании властями церковного почитания мощей, а также в отношении к самой кампании по вскрытию останков святых эти обращения не вызвали. Советская печать стала пропагандировать, что в результате «разоблачения обманных приемов, веками практикуемых духовенством», последнее изменило принцип почитания мощей — отказалось считать их обязательно нетленными.

Учитывая эти обстоятельства, Церковь активизировала с лета 1919г., насколько позволяли условия, свои усилия по разъяснению массам православного учения о святых мощах. Так, 2 июня в зале Политехнического музея профессор Московской духовной академии Н. Д. Кузнецов прочитал лекцию «Почитание святых и их мощей в связи с осмотром их». VIII отдел Наркомюста дал следующий отзыв об этой лекции: «Сей профессор... учитывая весьма неблагоприятные для церкви акты вскрытия мощей, представляет учение православной церкви в несоответствующем действительности освещении и утверждает, что якобы церковь, уча о нетленности мощей, отнюдь не предполагала понимать нетленность в смысле ненарушенности, сохранности тел».

Примечательно, что попытки провести лекцию в форме диспута с экспертом VIII отдела М. В. Галкиным, курировавшим, как указывалось выше, кампанию по вскрытию мощей, окончились неудачей. Эксперт подал жалобу в суд, обвинив организатора лекции Ф. И. Жилкина «в помещении имени сотрудника Советской власти на афише с коммерческой целью». «Народный суд, находя, что гр. Жилкин, ввиду вредной его деятельности, является опасным для народных масс, постановил заключить его в концентрационный лагерь на время гражданской войны».

В одном из своих обращений к председателю ВЦИК М. И. Калинину патриарх Тихон отмечал, что по мере развертывания кампании по вскрытию святых мощей VIII отдел НКЮ «все более грубо вмешивается в область религиозной свободы». «Исходя из присущего будто бы всем мощам признака нетления, — писал первосвятитель, — УШ отдел Народного комиссариата юстиции в лице бывшего петроградского священника Спас-Колтовской церкви Галкина и бывшего ходатая по бракоразводным делам Шпицбергера занялся ревизованием мощей Православной Русской Церкви, вскрывая раки и гробницы с останками признанных Церковью святых, а когда нашел мощи св. виленских мучеников, удовлетворявшие выставленному ими признаку нетления, то в возбужденном судебном процессе старался доказать неправильность церковной канонизации виленских угодников»[выделено нами. — А. К].

29 июля 1920 г. Наркомюстом были разработаны предложения о ликвидации мощей во всероссийском масштабе. В них предусматривалось «планомерно и последовательно вести полную ликвидацию мощей на местах, избегая вредной нерешительности и половинчатости». «Ликвидацию названного культа мертвых тел» предполагалось осуществить «или путем помещения так называемых "мощей" в музеи в отделы церковной старины, или путем их захоронения».

В тот же день, т. е. 29 июля, Совнарком постановил «в принципе утвердить предложения НКЮ по вопросу о ликвидации мощей во всероссийском масштабе, поручив Наркомюсту прибавить к ним краткую историю и результаты 58 произведенных вскрытий мощей». Обсудив вопрос и утвердив решение «О результате вскрытия мощей», в котором обобщалась эта работа, проведенная в 1918 — первой половине 1920г., правительство наметило активизировать ее дальше. 30 июля СНК принял постановление «О ликвидации мощей во всероссийском масштабе». В этом документе была сформулирована пропагандистская цель «мощейной эпопеи»— «полностью ликвидировать варварский пережиток старины, каким является культ мертвых тел», т. е. речь шла об уничтожении почитания святых мощей среди православного населения Советской России. 31 июля от имени СНК за подписью Л. Фотиевой на места была направлена соответствующая телеграмма.

Выполнить такую задачу только посредством вскрытия мощей было невозможно. По мере развертывания кампании нарастал поток многочисленных жалоб верующих в центральные органы власти — СНК и ВЦИК — на оскорбление их религиозных чувств, а на местах, в тех случаях когда вскрытые раки оставляли в храмах и монастырях и доступ населения к ним был открыт, продолжалось почитание святых мощей: при большом стечении народа служились акафисты, молебны и т. п.. Поэтому с лета 1920 г., как это было показано выше, основное внимание в кампании центральная власть обращала на необходимость конфискации у Церкви святых мощей. 25 августа народный комиссар юстиции Д. И. Курский подписал в связи с этим специальное постановление, в котором предлагал исполкомам местных советов «последовательно и планомерно проводить полную ликвидацию мощей, избегая при этом всякой нерешительности и половинчатости». «Ликвидация названного культа мертвых тел, кукол и т. п., — указывалось в постановлении, — осуществляется путем передачи их в музеи». Постановления о ликвидации мощей, принятые в июле и августе 1920г. Совнаркомом и Наркомюстом, дали толчок новому всплеску угасавшей кампании — в сентябре были произведены три вскрытия мощей.

Конфискация у Церкви святых мощей грозила затруднить ее богослужебную деятельность. Со времен первого Карфагенского Собора (около 220 г.), определившего, что ни один храм не может строиться иначе как на мощах мучеников, до настоящего времени каждый православный храм имеет частичку мощей какого-нибудь святого. Частичка эта зашивается в антиминс — особый плат, без которого нельзя совершать Божественной литургии. Это обстоятельство позволяет лучше уяснить позицию патриарха Тихона, который в письме к председателю ВЦИК М. И. Калинину от 9 августа 1920г. оценил кампанию по вскрытию мощей как неприкрытое вмешательство государства во внутренние дела Церкви, непосредственно относящиеся к области культа. «Мощи, канонизация, восковые свечи — все это предметы культа... при таких условиях гонения на мощи являются актом, явно незаконным с точки зрения советского законодательства», — писал патриарх Тихон. На письме патриарха осталась короткая резолюция: «Оставить без последствий».

В некоторых инструкциях VIII отдел НКЮ декларативно призывал на местах установить организованный порядок вскрытий, гарантирующий соблюдение известного такта по отношению к религиозным чувствам сторонников православной религии: «...вскрытие производить отнюдь не во время богослужения», привлекать к участию в осмотре мощей самые широкие массы и т. д.. Однако в ходе кампании были многочисленные случаи насилий над духовенством, оскорблений религиозных чувств верующих и нарушений местными властями указаний даже, исходивших из центра. Так, при обследовании мощей св. Саввы Сторожевского в Саввино-Сторожевской обители 1 марта 1919г. один из членов съезда Звенигородского Совета плюнул на череп святого и рассмеялся. Безбожники сами разложили останки святого — череп и 32 кости, — да так, чтобы они посмешнее выглядели. После этого они расклеили в городе объявления, приглашая публику на осмотр «трухи». Община верующих при Саввино-Стороаювском монастыре обратились к комиссару юстиции с просьбой о прекращении подобных оскорбительных для православных мирян действий.

Факты злоупотреблений не мог скрыть эксперт VIII отдела НКЮ М. В. Галкин, который готовил для журнала «Революция и церковь» материалы с мест о вскрытии мощей. Этого бывшего петроградского священника Спасо-Колтовской церкви, выступавшего в печати с неистовыми богоборческими статьями под псевдонимом «М. Горев», никак нельзя заподозрить в сочувственном отношении к православному духовенству и мирянам. В городе Задонске Воронежской губернии духовенство согласилось на вскрытие мощей свт. Тихона Задонского лишь под сильным нажимом — «категорическим предложением председателя чрезвычайкома», а осмотр проводился 28 января 1919г. без предписанного центром медицинского освидетельствования. Часть духовенства, участвовавшего в осмотре мощей, была репрессирована. Так, архиепископ Воронежский Тихон (Никаноров), резко осуждавший государственные органы за вмешательство в сугубо внутренние дела Церкви, в ее каноны и богослужебную практику, был повешен на царских вратах в одном из храмов Митрофаниевского монастыря.

После вскрытия мощей воронежских святых центр проведения кампании в феврале 1919г. переместился во Владимирскую и Тверскую губернии, власти которых отличались подчеркнутой антирелигиозностью. Так, в Тверском крае за три недели указанного месяца публичному освидетельствованию подверглись останки князя Михаила Тверского и Арсения Чудотворца (г. Тверь), Ефрема, Иулиании и Аркадия Новоторжских (г. Торжок), Нила Столо-бенского (г. Осташков) и Макария Калязинского (г. Калязин). С целью широкого разоблачения «векового обмана трудящихся» власти г. Торжка отпечатали в местной типографии в виде листовки в количестве 1000 экземпляров акты осмотра мощей св. Ефрема в Борисоглебском монастыре и св. Аркадия в Воскресенской обители, произведенного 5 февраля 1919 г. В листовке особо подчеркивалось, что при обследовании были обнаружены «человеческие кости, расположенные в гробнице в полном беспорядке».

В ответах на многочисленные жалобы и протесты с мест о «незакономерных действиях советских работников при вскрытии мощей» VIII отдел НКЮ неизменно отрицал наличие каких-либо злоупотреблений. Например, в своем разъяснении за № 507 от 13 марта в связи с протестом председателя Тверского епархиального совета протоиерея Знаменского VIII отдел утверждал: «Нам неизвестны конкретные случаи какого-либо оскорбления при вскрытии мощей религиозных чувств сторонников православной церкви, т. к. местная Советская власть при совершении самого акта всегда соблюдает известный такт и корректное отношение к религиозным убеждениям верующих». Все аргументы духовенства и мирян о том, что само обследование безбожниками мощей с церковной точки зрения есть акт кощунства, организаторы кампании игнорировали. Между тем в ходе вскрытия с останков святых снимали головной убор, покрова, «одежду», и в таком необычном и, безусловно, оскорбляющем чувства верующих состоянии мощи выставлялись в соборе или монастыре в целях «раскрытия обмана».

В «Письме об отношении к религиозным обществам», подписанном 28 февраля 1919г. народным комиссаром внутренних дел Г. Петровским и адресованном «всем губисполкомам и горисполкомам», признавалось, что обследование мощей «кое-где производилось тайком, без свидетелей, без точной записи найденного и с расхищением разных церковных вещей». Однако «для действительного и неопровержимого изобличения обмана», согласно письму НКВД, «обследование должно производиться в присутствии ответственных членов советских организаций, уполномоченных от верующих и священнослужителей, а также в присутствии свидетелей; при этом должна быть составлена тщательная опись всех обнаруженных вещей и должен быть аккуратно написан и всеми уполномоченными и свидетелями подписан протокол всего обследования».

Важно отметить, что в этом письме НКВД стремился как бы заранее предупредить жалобы духовенства и мирян на то, что кампания по вскрытию мощей есть по существу нарушение советского законодательства о свободе совести и религиозных культов.

«Такое разоблачение векового обмана не является поруганием свободы совести и не противоречит ни одному из законов Советской республики. Наоборот, — предписывал нарком Г. И. Петровский, — именно злостные и сознательные обманщики трудящихся должны быть привлечены к строгой и сугубой ответственности».

Письмо Г. И. Петровского примечательно еще и тем, что оно санкционировало фактически открытое вмешательство местных властей в церковную жизнь верующих, в молитвенно-канонический уклад приходов. Там отмечалось, что «в последние месяцы в Народный комиссариат внутренних дел стали поступать сообщения об использовании зданий, находящихся в распоряжении общин верующих (храмы и молитвенные дома) для политических и просветительских целей... И не будет противозаконного и для религиозного чувства оскорбительного в том, если, при недостатке помещений, придется использовать храмы и молитвенные дома также для культурно-просветительных и общественно-политических целей». Таким образом, письмо допускало в случае необходимости двойное использование действовавших храмов — для богослужебных целей и для нужд советской, атеистической по сути власти: собраний, митингов, лекций, дискуссий и т. п. мероприятий. Проводимые в храмах и молитвенных домах, «отданных государством в бесплатное пользование религиозных обществ», гражданские собрания должны были «не стеснять отправления богослужения», а участники таких собраний — «не оскорблять каким-либо образом предметов, почитаемых верующими за священные». Однако порядок контроля за соблюдением на местах перечисленных условий в письме не оговаривался.

В некоторых местностях власти расценили письмо руководителя НКВД как разрешение на проведение антирелигиозных акций в стенах действовавших храмов. Так, весной и летом 1919г. в сельских церквах Воронежской губернии со «свободными речами» выступал «ответственный сотрудник губисполкома тов. Перцов». Согласно информации журнала «Революция и церковь», в храме села Старая Ведуга Землянского уезда «тов. Перцов подробно осветил вопрос об усилении власти духовенства, распоряжении церковными богатствами, прекращении свободного слова и монополии на него духовенства». «Верующие, — говорил Перцов, — превращены священниками в покорных, послушных, безгласных овец... Церковь всегда служила орудием человеческого рабства и угнетения...». «Говоря в храме, — заключил свою речь оратор, — я лишь восстанавливаю свободное слово там, где сотни лет слышали только то, что хотелось духовенству».

Наиболее трудно осуществимой в ходе кампании оказалась задача ликвидации мощей. В апреле 1919г. Вельский исполком Вологодской губернии постановил увезти вскрытые 7 марта мощи Прокопия Устьянского в Вологду. Однако, как докладывал отдел юстиции Вологодского губисполкома ликвидационному отделу Наркомюста, «при исполнении этого постановления населением было оказано сопротивление, выразившееся в избиении коммунистов, в самочинном выпуске арестованных и в разнообразных угрозах волостному исполкому с требованием между прочим отмены чрезвычайного налога». К бунтовавшим послали усмиривший их военный отряд, но мощи оставили на месте.

Драматические события произошли в другом уезде Вологодской губернии — Тотемском. Согласно рапорту правящего архиерея Вологодской епархии патриарху Тихону от 6 июня (24 мая) 1919 г., «в праздник Вознесения Господня под давлением 5 тысяч богомольцев игумен Тотемского Спасо-Преображенского монастыря Кирилл облачил обнаженные по распоряжению советской власти святые мощи преподобного Феодосия Тотемского, совершил с сими мощами крестный ход вокруг монастырских храмов и отслужил пред ними молебен о ниспослании дождя». После того, как участвовавшие в этом молебне священнослужители (игумен Кирилл, три иеромонаха, два иеродиакона и два монаха) были арестованы, епископ Вологодский и Тотемский Александр (Трапицын) обратился к председателю губернского исполкома «с просьбой принять срочные и решительные меры к скорейшему освобождению ни в чем неповинных людей, действовавших под давлением народной толпы, недовольной глубоко оскорбительным положением честных останков угодника Божия, усердно чтимого всем местным населением».

Летом 1919 г. вследствие все увеличивавшегося паломничества к этим мощам губисполком постановил перевезти их в Вологду. Помещенные в городском музее церковной старины, мощи св. Феодосия Тотемского продолжали привлекать к себе верующих, которые даже пытались ставить свечки у гроба преподобного. В мае 1920 г. собрание православных приходов добилось от властей помещения останков св. Феодосия в одном из городских храмов.

Неудачи с конфискацией мощей в Вологодской губернии не изменили позицию центральной власти в этом вопросе. 8 августа 1919г. за №958 VIII отдел НКЮ издал секретное предписание властям Сергиева Посада «принять меры по увозу мощей Сергия Радонежского из Лавры для помещения их в одном из московских музеев». После этого пленарное заседание местного исполкома приняло соответствующее решение о судьбе мощей преподобного Сергия. Для подачи протеста против такого решения в центральные органы власти в Москву трижды — 25(12) ноября, 2 декабря (19 ноября) и 10 декабря (27 ноября) 1919г. приезжала «особая делегация от церковных общин Сергиева Посада во главе с профессором И. В. Поповым. Делегация в своем протесте ссылалась на следующие положения циркуляра НКЮ за № 26(577), опубликованного 5 февраля 1919 г. в газете «Известия»: «в §§ 2 и 6... рекомендуется всем агентам власти 1)не оскорблять религиозного чувства верующих всех без различия вероисповеданий, 2) не допускать ничего подобного издевательству;... согласно § 15-му не вмешиваться во внутреннюю жизнь церкви...; по 2-му § того же циркуляра вся предметы культа надлежит передавать группе граждан, а мощи... именно и представляют собой необходимый предмет богослужебного культа».

При личной встрече 25(12) ноября И. В. Попова с председателем ВЦИК М. И. Калининым и управляющим делами СНК В. Д. Бонч-Бруевичем оба советских руководителя намерение Сергиево-Посадских властей увезти мощи преп. Сергия в Москву расценили как «невозможное для светской власти вмешательство во внутреннюю жизнь церкви» и обещали «с своей стороны принять меры к тому, чтобы означенное намерение не осуществлено было местной властью». Однако, явившись 2 декабря (19 ноября) в Совнарком «для осведомления о результатах поданного от православных церковных общин Сергиева Посада протеста», Попов узнал от секретаря В. Д. Бонч-Бруевича Федюкина, что их протест вместо СНК направлен на заключение того же VIII отдела Комиссариата юстиции, от которого и исходила инициатива всех распоряжений и действий Сергиево-Посадского исполкома, и что «дело будет оставлено без последствий». На возражение И. В. Попова секретарь В. Д. Бонч-Бруевича ответил, что «все равно и СНК направил бы это дело на заключение VIII отдела, а не решил бы его (как вообще не решает и никаких дел) без сношения с VIII отделом».

4 декабря (21 ноября) И. В. Попов через секретаря председателя ВЦИК получил следующее отношение М. И. Калинина на имя наркома юстиции Д. И. Курского: «От православных общин Троице-Сергиевого Посада поступило ходатайство об оставлении мощей в храме, где они находятся... Необходимо основательное ознакомление с делом; принимая во внимание религиозные чувства, мне кажется, нет оснований без серьезных причин вносить раздражение в массы населения». В тот же день И. В. Попову удалось встретиться с наркомом юстиции Д. И. Курским. По свидетельству Попова, «прочитав бумагу, Курский довольно раздраженно заявил, что он в это дело вмешиваться не станет, так как не имеет якобы для этого свободного времени, и рекомендовал подать соответственное заявление прямо в СНК». На возражение Попова, что из СНК все равно дело, пожалуй, будет передано в VIII отдел Комиссариата юстиции, Курский заявил, что «этого быть не может, так как в протесте именно и обжалованы будут распоряжения этого VIII отдела: пускай же и судит эти распоряжения высшая центральная власть».

10 декабря (17 ноября) 1919г. руководитель VIII отдела НКЮ П. А. Красиков заявил Попову, что «из центра совсем не давали посадской власти указаний относительно увоза мощей, что последнее исключительно инициатива местного исполкома». Однако Попову со ссылкой на журнал исходящих бумаг ликвидационного отдела, в котором от 8 августа за № 958 за подписью самого руководителя этого отдела было зарегистрировано отношение в Сер-гиево-Посадский исполком с предложением вывезти мощи и ликвидировать Лавру, удалось опровергнуть отмеченное выше заявление П. А. Красикова³. После этого Попову удалось добиться от П. А. Красикова и И.А. Шпицберга устных заверений, что «мощи вывезены... из Лавры не будут».

Писем, телеграмм, устных обращений граждан в СНК и ВЦИК — помимо делегации И. В. Попова — против передачи мощей преподобного Сергия в Московский музей было так много, что власти проявили несвойственную им нерешительность. Мощи Сергия были реквизированы у Церкви лишь после окончательного прекращения богослужения в Лаврских храмах 31 мая 1920 г.. По воспоминаниям С. Волкова, над мощами была положена крышка из толстого зеркального стекла, скрепленная с ракой сургучными печатями Наркомюста.

Прекращение властями доступа к мощам наиболее почитаемых русских святых — Сергия Радонежского, Серафима Саровского, Тихона Задонского — и конфискация их «для последующей передачи в музеи» взволновала тысячи верующих. Отвечая на их многочисленные просьбы сделать «общее распоряжение о возможности оставления святых мощей» в храмах и монастырях, VIII отдел по существу отождествлял религиозное почитание останков святых с шарлатанством, фокусничеством, фальсификацией, которые якобы «имеются налицо, согласно многим фактам вскрытия». «VIII отдел полагает, — указывалось в его разъяснении за № 1019 от 16 сентября 1919г., — что в XX столетии в советской Республике трупы или останки трупов, или имитация трупов не могут частным лицам в целях укрепления или эксплуатации религиозных верований быть предоставлены в их свободное распоряжение, а тем более для извлечения из сего доходов теми или иными религиозными организациями. Помещение в музей мощей является именно самым безобидным способом ликвидирования эксплуатации народных предрассудков».

Высшее церковное управление расценило это разъяснение ликвидационного отдела НКЮ как «ответ на просьбу делегации ВЦУ о неотобрании св. мощей из храмов в музеи и другие хранилища старины». 24(11) сентября 1919г. Синод и Высший Церковный Совет, заседавшие совместно под председательством патриарха, постановили «поручить миссионерскому совету при Священном Синоде составить по поводу означенного отношения VIII отдела Народного комиссариата юстиции проект обращения от имени Святейшего Патриарха в Совет Народных Комиссаров с разобранием неправды приводимых в отношении суждений о православном догмате почитания святых мощей».

Большинство обращений духовенства и мирян в центральные органы власти — ВЦИК и СНК — в связи с кампанией по вскрытию мощей передавались из этих инстанций «на распоряжение VIII отдела НКЮ, ведающего делами по отделению церкви от государства». При рассмотрении этих жалоб отдел занимал явно предвзятую по отношению к просьбам верующих позицию. Например, в ответ на «ходатайство группы граждан села Троицкого-Большого об отмене постановления Тверского губисполкома о передаче мощей (без указания чьих) в музей церковной старины», ликвидационный отдел предложил «Тверскому губсовдепу... выслать на место, в село Троицко-Большое толкового лектора-агитатора на предмет разъяснения крестьянам смысла мотивов, положенных в основание решения Тверского исполкома по содержанию возбужденного вопроса, равно и декрета об отделении церкви от государства».

VIII отдел, вопреки декрету от 23 января 1918 г., фактически присвоил себе право истолковывать вероучение и каноны Православной Церкви. Выступая против церковного почитания святых мощей, отдел обвинил духовенство... «в отступлении от догматов православной религии и соборных постановлений» и утверждал, что «нельзя усмотреть ни одного сколько-нибудь авторитетного с точки зрения официальной православной религии указания, что церковь подобные предметы [мощи.— А. К] предписывает считать предметами, предназначенными для богослужебных целей».

Дальнейшая судьба останков русских святых, оказавшихся в распоряжении богоборческой власти, сложилась таким образом, что некоторые из них (мощи святителя Иоасафа Белгородского, Серафима Саровского, виленских угодников Антония, Иоанна и Евстафия, епископа Иннокентия Красноярского и др.) были помещены на «показательной выставке по социальной медицине», открывшейся в 1920г. в Москве в музее Народного комиссариата здравоохранения (Петровка, 14). Для разоблачения «спекуляции, обмана и шарлатанства с трупными останками, так называемыми мощами» музейные работники организовали на этой выставке «специальные отдел по гниению и разложению животных предметов». В этом отделе мумифицировавшиеся останки святителя Иоаса-фа Белгородского были помещены рядом с мумифицированными трупами фальшивомонетчика, крысы и летучей мыши — «для показа сходства процессов гниения во всех этих трупах». Оскорбляющими религиозные чувства верующих были и надписи — объяснения в этом отделе выставки. Например, «борьба с религиозными суевериями так же необходима, как борьба с заразными болезнями». «В целях поддержания в народных массах суеверий, выгодных для богатых и духовенства, мумифицированные трупы используются под названием мощей и выдаются за нетленные останки людей святой жизни». Рядом с мумифицировавшимися останками виленских угодников Иоанна, Антония и Евстафия была помещена следующая надпись: «В 1919 г. народным судом установлено, что иеромонах Досифей и игуменья Серафима с другими лицами под покровительством патриарха использовали эти трупы в целях религиозного обмана и контрреволюционной [?!—А. К] агитации». Основная цель выставки, по мнению наркома здравоохранения Н. Семашко, — «способствовать прекращению религиозных обрядов, поклонению «святым мощам».

От начала и до конца кампании ее освещала советская и партийная пресса, которая со смакованием сообщала о выявленных в ходе «мощейной эпопеи» «мошеннических проделках и фальсификации церковниками нетленных мощей». В печати появились сообщения о том, что во вскрытой раке Артемия Веркольского в Великом Устюге «не оказалось и признака тела и костей», в то время как в раке Ефрема Новоторжского в Торжке находились «шесть лишних костей». В ряде случаев в раках святых были обнаружены предметы, не имевшие отношения ни к личности подвижников, ни к их почитанию (например, «банка фиксатуры фирмы "Брокар"» — в раке св. Павла Обнорского в Ярославской губернии, «булавка, гвозди и гайки» — в раке св. Макария Калязинского в Тверской губернии). Эти и подобного рода сведения содержала «сводка вскрытий "мощей", произведенных по почину трудящихся в пределах советской России в 1918, 1919и 1920 гг.», опубликованная в журнале «Революция и церковь». Сводку с указанием дат и результатов осмотра мощей составил член редакции М. В. Галкин (М. Горев) на основании протоколов вскрытий, значительная часть которых была помещена ранее в этом же журнале. Некоторые из неопубликованных в начале 20-х годов протоколов вскрытий увидели свет в сборнике материалов «О святых мощах» (М., 1961).

Изучение сводки и сравнение ее с протоколами, в которых содержатся подробные акты вскрытий, подписанные присутствовавшими представителями местных органов советской власти, духовенства, медицинскими экспертами, позволяет сделать вывод о том, что некоторые сведения о результатах осмотра мощей М. В. Галкин (М. Горев) в этой сводке исказил. Например, согласно протоколу вскрытия мощей преп. Сергия Радонежского в Троице-Сергиевой Лавре 11 апреля 1919 г., в раке находились костные останки 500-летней давности. В сводке же сообщалось о наличии в раке «изъеденных молью тряпок, ваты... массы мертвой моли, бабочек, личинок». Неудивительно, что официальная печать на основании таких «актов» писала о том, что «в ковчежце лишь гниль да труха». Таким образом, подлинность тех результатов осмотра рак в 1918—1920 гг., о которых в то время писала советская и коммунистическая пресса, требует специального исследования. Следует отметить и то обстоятельство, что в единичных случаях кампания дала такие результаты, которые не только атеистическая власть, но и часть местных жителей могли истолковать как «мошеннические проделки церковников с мощами». Так, при вскрытии мощей преподобного Макария в Белевской Жабынской пустыни в Тульской губернии комиссия не нашла останков святого в земле под ракой, хотя считалось, что они пребывают там «под спудом». При обследовании 5 февраля 1919г. мощей святой благоверной княгини Иулиании Вяземской и Новоторжской (г. Торжок Тверской губернии) были обнаружены останки «с костями рук (суставы пальцев)». Однако, согласно житию святой, руки у нее были отрублены и «она приплыла вверх по течению без рук».

Результаты осмотра некоторых мощей потребовали особого подхода к их оценке в ходе антирелигиозной агитации и пропаганды. Один из таких случаев описан в помещенном в газете «Курская правда» отчете о вскрытии мощей Иоасафа Белгородского 1 декабря 1920 г. «Присутствующая публика была поражена высокой степенью сохранности тела, пролежавшего в гробе 166 лет. Людям казалось, что это результат искусственной мумификации, и они просили врача разрезать живот, чтобы убедиться в его содержимом. Хирург произвел разрез и вынул часть кишок, совершенно высохших, что доказывает естественность процесса мумификации».

Такое, по церковной оценке, «прославление тела святого нетлением» было не единственным в «мощенной эпопее». Поэтому большое внимание в официальной печати того времени уделялось «естественнонаучному объяснению случаев нетления». В журнале «Революция и церковь» была опубликована целая подборка материалов под заголовком: «Данные науки о мумификации трупов». «Теплая температура окружающей среды, циркуляция сухого воздуха и всасывающая способность почвы, — писал в этой подборке известный судебно-медицинский эксперт профессор Семеновский, — суть условия естественной мумификации трупов». Систематизируя результаты вскрытий, он писал: «В подавляющем большинстве случаев (36) от трупов остались только черепа и крупные трубчатые кости, как вообще наиболее противостойкие гнилостному разрушению... В 12 случаях при вскрытии мощей обнаружены более или менее хорошо сохранившиеся мумифицированные трупы». Примечательно, что данные таблицы Семеновского о результатах вскрытий в некоторых случаях расходятся с упомянутой выше сводкой осмотра мощей, составленной экспертом VIII отдела НКЮ М. В. Галкиным. Например, если, согласно сводке VIII отдела, вскрытые в Новгородской губернии 3 апреля 1919г. мощи епископа Никиты представляли собой «полуразрушенный костяк», то по данным Семеновского это — «мумифицированный труп».

В пропагандистской кампании, сопровождавшей «мощейную эпопею», искажались не только результаты осмотра мощей, но и история России. Официальная печать стала шельмовать в первую очередь тех исторических деятелей Российского государства, мощи которых как канонизированных Православной Церковью святых сохранялись в храмах и монастырях. Видный ученый и богослов священник П. А. Флоренский в статьях «Троице-Сергиева Лавра и Россия», «Храмовое действо как синтез искусств», написанных в разгар кампании по вскрытию мощей, аргументированно и дипломатично возражал против такого огульного подхода к отечественной истории и ее деятелям.

Своеобразным ответом на эти публикации явился хулигански-разнузданный опус М. В. Галкина (М. Горева) «Троицкая Лавра и Сергий Радонежский», помещенный сначала в журнале «Революция и церковь», а затем выпущенный отдельным изданием. В этом пасквиле очернялись прошлое Троице-Сергиева монастыря и его основатель. После обращения митрополита Петроградского и Гдовского Вениамина (Казанского) в апреле 1919г. к председателю Петроградского Совета Г. Е. Зиновьеву с письмом, в котором выражалась надежда, что «мощи святого благоверного князя Александра Невского не будут потревожены», в журнале «Революция и церковь» была опубликована статья П. А. Красикова со злобными выпадами против владыки Вениамина и... защитника Русской земли князя Александра Ярославича. Руководитель VIII отдела НКЮ утверждал, что никаких останков князя не сохранилось, и призывал вскрыть «пустой ящик якобы с мощами Александра Невского». В этой же статье П. А. Красиков первым из советских руководителей выдвинул задачу «утилизации огромных серебряных рак».

Еще в конце марта 1919 г. Комиссариат юстиции союза коммун Северной области запросил разрешение президиума Петроградского совета на вскрытие останков святого князя Александра Невского, хранившихся в Троицком соборе Лавры. В разрешении было отказано из-за опасения, что вскрытие мощей в одной из наиболее почитаемых религиозных святынь города — Александро-Невской Лавре — может вызвать массовый протест верующих, воспрепятствовавших в январе 1918г., как было показано в предыдущей главе данной работы, попытке властей захватить помещения обители и организовавших тогда же братство защиты Лавры.

В сентябре 1919 г., когда вновь обнаружилась угроза вскрытия мощей святого благоверного князя Александра Ярославича, митрополит Вениамин вторично обратился с письмом к председателю Петроградского совета Г. Е. Зиновьеву. В письме от 15 сентября владыка писал: «В первых числах сентября на лекции "О коммунизме и религии" члена ВЦИК Красикова и М. В. Галкина была поставлена на голосование резолюция, предлагающая все мощи изъять из церквей и сконцентрировать в особом музее, в частности так поступить и с находящимися в Петрограде мощами св. Александра Невского. Слухи об этом взволновали православное население Петрограда... Желая успокоить верующих и выяснить положение вопроса о вскрытии раки благоверного князя, обращаюсь к Вам, гражданин Зиновьев, как стоящему во главе петроградского правительства, с просьбой от лица многих тысяч верующих, в числе которых немало рабочих и крестьян, приведенной в начале резолюции не придавать значения и не приводить ее в исполнение и этим дать мне возможность успокоить тысячи взволнованных людей. Доброжелательная церковная политика петроградского правительства дает мне уверенность надеяться, что настоящая просьба многих граждан будет услышана и исполнена, их религиозная свобода не будет ограничена и стеснена».

Тактичной и выдержанной дипломатией петроградскому митрополиту Вениамину (Казанскому) удалось в то время уберечь от поругания мощи святого благоверного князя Александра Невского. За всю «мощейную эпопею» это был единственный случай, когда власти вняли увещаниям со стороны Церкви.

«Мощенная эпопея» явилась поводом, как в то время писала официальная печать, для «полной ликвидации очагов культа мумифицированных тел». Вскрытие мощей сопровождалось, как правило, закрытием тех монастырей, где они покоились — «в целях искоренения этого варварского пережитка». Журнал «Революция и церковь» регулярно публиковал сводки о закрываемых «черных гнездах», т. е. православных монастырях.

Следует отметить, что Советская власть не принимала специального декрета об упразднении монастырей. «Судьба "черных гнезд", — разъяснял ликвидационный отдел НКЮ, — зависит от усмотрения местных Совдепов... Занятие монастырских корпусов должно происходить лишь по соглашению с местными земельными — жилищными отделами и для использования государственного имущества, каковым являются все здания и земли монастырей, какого-либо особого разрешения центральной Советской власти не требуется».

С началом кампании по вскрытию святых мощей многие уездные и губернские Советы стали проводить политику закрытия всех монастырей на своей территории, реквизиции их помещений и всех имуществ. В Калужской губернии, например, власти приняли в конце 1918 г. решение закрыть разом все 16 монастырей, включая знаменитую Оптину пустынь, и выселить из них более тысяч монахов и монахинь, в том числе и старых, немощных, одиноких. Курский отдел юстиции сообщал в редакцию журнала «Революция и церковь», что «монахи и монахини постепенно выселяются из занимаемых ими помещений. Работоспособные монахи передаются в рабочие батальоны, а нетрудоспособные помещаются в соответствующие учреждения социального обеспечения». Во второй половине 1918 г. решением местных властей были закрыты большинство монастырей в Олонецкой, Вятской, Костромской губерниях и начата интенсивная ликвидация монастырей в Новгородской губернии.

Новгородский епархиальный совет на основании письменных рапортов настоятелей монастырей представил в Высшее церковное управление подробное донесение о политике местной власти в отношении обителей епархии в конце 1918 г. — начале 1919 г. Рассмотрение этого донесения позволяет сделать вывод о том, что закрытие значительной части монастырей в Новгородской губернии в рассматриваемый период проходило в два этапа. На первом из них — подготовительном к окончательному упразднению обителей, начиная с декабря 1918г. местная власть (прежде всего «уездные комиссии по отделению церкви от государства») отобрала у настоятелей и настоятельниц монастырей Тихвинского и некоторых других уездов «всю административную и хозяйственную часть» и передала «их комитетам рабочих со всем монастырским инвентарем, документами и капиталами».

О том, как проходил этот акт, свидетельствует копия с рапорта настоятеля Реконской пустыни, приложенная к донесению епархиального совета. Приведем отрывок из этого документа.

12 декабря 1918г. в эту обитель «прибыли 2 члена Тихвинской комиссии по отделению церкви от государства Озеров и Веселов, объявившие монастырской братии, что отныне настоятель и старшая братия устраняются от управления монастырем, а полнота всей власти будет передана местному Рабочему комитету. Удалив после этого настоятеля и иеромонахов из собрания, названные лица предложили оставшимся иеродиаконам, монахам, послушникам и рабочим избрать Рабочий комитет, которому, по его избрании, предписали передать все монастырское имущество и все дела по управлению монастырем».

В то же время предписанием «земельного губернского отдела в Ионо-Отенском монастыре Кристецкого уезда реквизировано все монастырское хозяйство: коровы, лошади, земли, взята вся мебель и обстановка,125руб. денег — и, как сообщалось в представлении ВЦУ Новгородского епархиального совета, передано в управление рабочему Николаю Федорову. Окрестное же население требует оставления хозяйства за монастырем или берет таковое на себя. В этих видах крестьянами в числе 300 чел. составлен внушительный приговор, причем предложено в случае неудачного исхода дела на месте послать делегатов в Москву».

В некоторых монастырях производился также и обыск, во время которого были случаи кощунственного отношения к святыням. Так, при производстве обыска в теплом храме Старорусского Спасо-Преображенского монастыря 2 декабря 1918г. «сопровождавшие комиссара (поляка Давидова) солдаты ковыряли частицы св. мощей в раке, поднимали своими руками парчовую одежду на престоле св. князя Владимира и пытались поднять массивную серебряную одежду с главного престола, успев, однако, отвинтить только одно массивное стекло с футляра этой одежды. В холодном Преображенском храме солдатами ободрана часть деревянной обшивки иконостаса, а св. престол сдвинут с своего основания», — писал в докладной записке настоятель монастыря епископ Димитрий (Сперовский). «После такого поругания престол этот необходимо будет освятить вновь полным освящением, а в противном случае нельзя на нем совершать литургии».

Незадолго до окончательного закрытия некоторых обителей епархии монастырские корпуса занимали солдаты воинских частей, которые расхищали там съестные припасы и нередко оскорбляли религиозные чувства насельников и паломников. Например, настоятель Спасо-Преображенского монастыря г. Старая Русса таким образом описал «возмутительный случай кощунства» в его обители. «В воскресенье 10 февраля один из солдат в присутствии нескольких богомольцев бросил большую стеклянную бутыль в икону Божией Матери, находящуюся над колодцем, и вдребезги разбил эту икону».

Второй этап процесса ликвидации монастырей в Новгородской епархии начался с февраля 1919г. Так, 28 февраля прибывший в Реконскую пустынь член Тихвинской уездной комиссии по отделению Церкви от государства Федоров объявил, что обитель «считается уже упраздненной, а приход должен приискать себе священника».

По сообщению журнала «Революция и церковь», к весне 1919г. «из большей части московских монастырей монахи выселены, опустевшие так называемые общежительные корпуса занимаются под учреждения, имеющие общеполезное значение. Так, в богатейшем Спасо-Андрониковом монастыре устроены пролетарские квартиры для рабочих Рогожско-Симоновского района, Новоспасский монастырь превращен в концентрационный лагерь, Страстной монастырь занят Военным комиссариатом, в кремлевском Чудовом монастыре помещается рабочий кооператив "Коммунист" и детский сад». Летом 1919г. Звенигородский и Подольский уездные исполкомы постановили закрыть все монастыри уездов.

Осенью того же года пленарное заседание исполкома Сергиева Посада приняло решение «о полной ликвидации Троице-Сергиевой Лавры как монастыря». Во исполнение этого решения в ночь на 2 ноября (21 октября) 1919г. иноки Лавры были выселены из их келий в гостиницу Черниговского скита. В ходе этой акции было «отобрано сумм Лаврских в количестве 39 000 руб.», а также у некоторых монахов реквизировано «лично им принадлежащее имущество».

Отстоять Лавру от окончательного закрытия пыталась «особая делегация от церковных общин Сергиева Посада» во главе с профессором Московской духовной академии И. В. Поповым, которому удалось в связи с этим лично передать протесты верующих управляющему делами СНК В. Д. Бонч-Бруевичу, председателю ВЦИК М. И. Калинину и главе ликвидационного отдела НКЮ П. А. Красикову.

12 декабря (29 ноября) патриарх, Синод и Высший Церковный Совет на совместном заседании заслушали доклад члена ВЦС протопресвитера Н. А. Любимова «по делу Троицкой Сергиевой Лавры», содержавший подробное описание встречи И. В. Попова, состоявшейся 10 декабря (17 ноября), с представителями VIII отдела П. А. Красиковым и И.А. Шпицбергом. «Вопрос о ликвидации Лавры как монастыря, — по словам П. А. Красикова, — решен местной властью правильно, так как пребывание монахов в Лавре как нетрудящегося праздного населения невозможно: помещения нужны для культурно-просветительных целей». На заявление Попова, что «религиозные общины могут озаботиться преобразованием Лавры в трудовую коммуну, оба собеседника ответили, что это едва ли приемлемо... Если это и допустимо теперь по отношению к некоторым монастырям, то только в виде исключения или по снисхождению, то это все-таки, с их точки зрения, явление ненормальное. Советская власть, допустивши преобразование некоторых женских монастырей в трудовые общины и поселив в таковых монастырях школы, должна была раскаяться в этом, так как оказалось, что монахини дурно влияли на детей, прививая им религиозные навыки, а между тем воспитание должно быть безрелигиозным».

Общее впечатление, какое вынес И. В. Попов из этой беседы с представителями VIII отдела НКЮ, заключалось в том, что полное восстановление Лавры как монастыря — «это дело почти безнадежное при современной Советской власти». В 1920 г. решения о закрытии всех монастырей на подведомственной территории приняли Тульский, Тверской и ряд других губисполкомов.

Следует отметить, что местные властные органы (прежде всего земельные комитеты), исходя из актов центральной власти, по-разному решали судьбу монастырей и их имущества. Уже в одном из первых декретов советской власти — о земле, принятом, как известно, II Всероссийским съездом Советов, провозглашалась национализация монастырских земель. Важно то, что в тексте декрета не было прямых указаний о разделе монастырских землевладений между крестьянами. Сельскохозяйственные имущества и земельные угодья православных монастырей, в которых было налажено сельское хозяйство, не передавались в раздел между крестьянами, а на основании декрета о земле поступали «в исключительное пользование государства или общин, в зависимости от размера и значения их». Так на монастырских землях были созданы государственные и коллективные хозяйства, коммуны и артели. По данным В. Ф. Зыбковца, на март 1921 г. в 24 губерниях РСФСР в 116 монастырях из00, о которых имеются сведения, были созданы совхозы или подсобные хозяйства.

Основной закон о социализации земли, обнародованный 19 февраля 1918 г., открывал возможности для насельников обителей частично сохранить монастырское хозяйство путем перехода на уставы сельскохозяйственных артелей и коммун. В статье подчеркивалось, что «право пользования землей не может быть ограничено н