ИНСТИНКТ И ТРАДИЦИЯ

 

1. ИЗГИБЫ-ТРЕЩИНЫ ЧЕЛОВЕКА И СПИРАЛИ ГЕНОМА

 

Первой причиной устойчивости культуры является соответствие её фундаменталь­ным инстинктам, свойственным всем живым существам – это инстинкты, базирую­щиеся на потребностях питания, половой инстинкт и стадный инстинкт (ибо человек – животное общественное).

Инстинкт и традиция похожи. Не­мецкий психолог Э. Кречмер (1888-1964) правильно подчеркивал: «Во многих случаях бы­вает трудно отде­лить спо­собы поведения че­ло­века, ставшие устойчи­выми и привыч­ными благодаря традиции, от за­крепленных, бла­годаря наследственности, в виде ин­стинктов. Многие из переданных традицией обычаев и со­циальных порядков первобытных народов (на­пример, порядки заключения брака) по своей устойчивости и однообразию стоят не­да­леко от инстинктов животных; в своей основе они, вероятно, имеют постоянные ин­стинктивные компо­ненты (например, встречающиеся у некоторых видов живот­ных ин­стинктивное избегание ин­цеста как ко­рень экзогамии) и по своему биологическому спо­собу действия и относительной целе­сообразности по­добны инстинктам» (Кречмер Э. Строе­ние тела и характер. М.,1995. С.102). Действи­тельно все действия человека «по традиции» могут быть интерпретированы по аналогии с инстинктом. Опыт такого рода мысли имел место – это популярный в на­чале XX века «инстинктивизм» У. Мак –Дугалла (1871-1938), противопоставленный в те времена бихевиоризму Дж. Уотсона. У. Мак - Дугалл считал, что инстинкты определяют структуру общественного устройства.

В принципе действие традиции совпадает с явлениями тропизма, которые исследо­вал Ж. Леб (1859-1924), считавший, что не только насекомым свойственно действовать ме­хани­стически по логике тропизмов, но и человек предпочитает действовать по привычному образу мысли и действия, уподобляясь в данном случае насекомым. Дей­ствительно, мышление в такой же степени обременительно для человека, как и для всех остальных животных, это лишь необходимость, требующая больших энергетических затрат. Человек вынужден мыслить, ибо он не может выжить, не используя мышление и изобретенные в процессе мышления, не присущие ему по генетической программе формы поведения. А потому для энергетической экономии, ему пришлось использовать меха­низм традиции, который, подобно инстинкту, закреплял бы изобретенные им по­средством мысли формы поведения. Тот факт, что в формировании традиции оказывают активное участие ин­стинкты, яв­ляется одной из причин её устойчивости, в частности, - мен­тальной деятельности че­ловека. Истории мысли известен представитель современной социобиологии Э. Уилсон. Вот что он пишет в работе «Прометеев огонь: Размышления о происхождении разума» (1983), написанной совместно с Ч. Лимзденом: «Гены чело­века обусловливают способ, каким формируется человеческий разум, - какие стимулы воспринимаются, а какие нет, какая информация обрабатывается, какие виды памяти наиболее легко вызы­ваются, какие виды эмо­ций пробуждаются и так далее. Процессы, которые создают та­кие следствия, названы эпи­генетическими правилами. Эти правила коренятся в особенностях человеческой биоло­гии, и они влияют на способы проявле­ния культуры, формируют их» (Limsden C.I., Wilson E.O. Promethean Fire: Reflection on the Origin of Mind. Cambridge (Mass.) et al., 1983. P.20). Т.е суще­ствуют определенные правила-регу­ляторы – «эпигенетические правила», которые регулируют предпочтения человека при выборе тех или иных форм сознания и поведения. Но все же, с другой стороны, при всей зави­симости от своей биологи­ческой конструк­ции, человек конструи­рует свой мир, создавая на базе инстинктив­ных методов адаптации, отличные от инстинкта тра­диции, которые образуют ментальные, социальные и хозяйственные формы культуры. А по­тому больше можно со­гласиться с мне­нием Л.С. Выготского: «..все дело человека и его пове­дения – в построении и культивирова­нии новых инстинктов» (Выготский Л.С., Лурия А.Р. Этюды по истории поведения: Обезьяна. Примитив. Ребенок. М., 1993. С.26). Эти «новые инстинкты» и есть традиции. И по­тому кое в чем прав отечествен­ный философ Я.Э. Голосовкер, который писал: «Сегодня мы вправе ска­зать: человеку при­сущ инстинкт культуры. Инстинктивно в нем прежде всего стремление, по­буд-к-куль­туре, к её созданию. Этот инстинкт выработался в нем в выс­шую творческую силу. Это и есть то, что мы называем «дух». Спиритуали­стическая философия приняла этот «дух» за особую субстанцию. Религия наименовала его сло­вом «бог». Она обособила его от человека и смирила им человека. Но в высших своих проявлениях она в то же время будила в человеке человечность, тот самый при­сущий человеку «дух» – его выс­ший инстинкт» (Голосовкер Я. Э. Логика мифа. М., 1987. С.133). Поэтому, с одной сто­роны, традиции базируются на исходных биологиче­ских инстинктах, но, с другой, они качественно от них отличны. Отличаются они, пре­жде всего, своей динамичностью и тем, что они могут быть осознаваемы и корректи­руемы самим человеком при помощи разума. Традиция – это единство инстинкта и разума, причем в этом единстве часто ка­ждый из членов этой «триады»- традиция, инстинкт, разум, - часто взаимно переходят друг в друга.

П.Ж. Прудон - скандально популярный в свое время мыслитель (им бла­гонамеренные буржуа пугали своих детей), утвер­ждал: «До сих пор мы не открыли ни­чего такого, на что человек мог бы претендовать как на свойст­венное исключительно ему: обществен­ный ин­стинкт, нравственное чув­ство существует и у живот­ных. Со­вер­шая некоторые поступки, вы­званные состраданием, справедли­во­стью и преданностью, че­ловек мнит себя подобным Богу, забывая, что он при соверше­нии этих по­ступков следует чисто жи­вотному влечению. Мы бываем добрыми, любящими, сострадатель­ными, но в то же время жадными, злыми, сладо­стра­стными и мстительными - совсем как животные. Высшие наши доб­родетели при тщатель­ном анализе оказываются сле­пыми проявле­ниями инстинкта» (Прудон П.Ж. Что такое собственность? М. 1998. С.160-161).

 

«Для инстинкта нет ничего трудного, пока действие не выходит из круга шаблонных поступков животного, но для него же нет также и ничего легкого, как только действие должно откло­ниться от обычного пути. Насекомое, удивлявшее нас минуту назад своей глубокой проница­тельностью, поражает наблюдателя своей тупостью, как только очу­титься в условиях, чуждых его повседневной практике» (Фабр Ж.-А. Жизнь на­секомых. Рассказы энтомолога. М. 1963. С.66).

 

«Инстинкт непогрешим в той неизменной области действий, которая ему отведена. Вне этой области он бессилен. Его участь- быть одновременно и высочайшим знанием, и изумительной глупостью, в зависимости от того, в каких условиях действует насеко­мое: в нормальных или в случайных» (Фабр Ж.-А. Жизнь насекомых. Рассказы энтомолога. М.1963. С.70).

 

Традиция отличается от сис­тем научения, принятых у животных, хотя элементы традиции присутст­вуют у вы­соко­орга­низованных животных, способ жизни которых носит социаль­ный характер, - ши­роко известен пример мытья бататов, который прижился в стаде низших узконосых обезьян, стал традицией, т.е. несвойст­венным для данного вида животных изобрете­нием. Функцией же конструирования, изобретения обладает именно разум.

По своей стойкости традиция во многом схожа явлениям импринтинга – первона­чального обучения. Без способности обучения человек не может обладать какими-либо формами поведения, отличных от заложенных генетической программой. Повышенная способность к обучению – это существенное условие возникновения тра­диции. Уже высшие животные обладают крайне развитой способностью к обучению, без этой спо­собности эффективная адаптация к среде невозможна. Если быть более точным, то и у насекомых, и у более низших животных эта способность также проявлена достаточно явно. Инстинктивные формы поведения даже на самом низшем уровне живого не в со­стоянии обеспечить должную степень адаптации ввиду многообразия конкретной среды, в которую попадает живое существо даже самой низ­шей формы организации.

Но человек появился тогда, когда у его пред­ков начал вырабатываться механизм тра­диции, как надстройка над инстинктив­ными формами поведения и задан­ными гене­ти­че­ской программой системами имприн­тинга и обучения.

Механизмы возникновения традиции, которые были выявлены в процессе наблюде­ния за стадами обезьян, полностью соответствуютмеханизмам, действующим у человека. Как правило, новые привычки возникают у молодняка, которые потом пере­дают их своим матерям, взрослые самцы не восприимчивы инновациям. Склонны к ин­новационным действиям так же периферийные и одиноко живущие самцы, которые в системе стадной организации занимают низкое положение или являются из­гоями - мар­гиналами. Все это типично и для человеческих сообществ.

 

ИНСТИНКТ И РАЗУМ

 

Известна работа Мишле «Народ».

Вспомним Сеченова

А.Бергсон.

 

 

Но все эти системы, отмеченные в стадах высших животных, периодически воспроизводятся из поко­ления в поколение без изме­не­ния и имеют локальный характер, в традиции же существует со­вершенно иной мо­мент, - она за­крепляет и инициирует изобретения, т.е. интенсивно развивается, и все­гда экс­тенсивно расширяет сферу своего влияния, т.е. существенным её моментом яв­ляется присутствие разума в традиции. Всякая традиция может быть ус­тойчивой, если она адаптирована к реальности, доста­точно рациональна и эффективна в применении. Традиция, чтобы быть устойчивой, должна быть разумной. Разум и есть форма негенетической системы адаптации.

 

Есть еще более парадоксальный момент – дело в том, что порожденные разумом ра­циональные структуры в своем совершенном виде являются полными аналогами ин­стинкта. Особый идеал ра­зумности и рациональности – это по­нятийное мышление и механическое действие. Считается, что в данном случае мы дос­тигаем успеха в адекватности знания и правильности действия. Но именно эти черты присущи инстинкту – четкая рефлективная реакция на воздействия окружающей среды и механизированность инстинктивных дей­ствий. Потому, можно сказать, что разум и ра­циональность – это, как не парадоксально, завершающий виток «спирали»: от инстинкта – к традиции, от традиции – к разуму, а от него к его идеалу - к «рацио», как новой «внегенетической» формы инстинктивного мышления и поведения. Здесь во многом прав, в частности А. Тойнби, считая, что общей линией развития человеческой цивилизации является «прогрессирующее упрощение», к которому рационализация имеет прямое отношение. Похожесть рациональных схем мысли и поведения инстинкту – одна из причин их устойчивости, но и это имеет пределы: если разум вы­ступает в качестве системы максимальной рационализации традиции, то он фактически эту традицию уничтожает, а сам деградирует в инстинкт. Потому в чем-то прав А. Бергсон, когда писал: «Инстинкт и интеллект представляют два расходящихся, но одинаково уместных разрешения одной и той же проблемы» (Бергсон А. Творческая эволюция. Материя и память. Мн.,1998. С.159).

Многих раздражает неопределенность символических конструк­ций, смешанных с эмоциональными формами переживания; смутность обычаев, которыми закрепляется и транслируется традиция. Потому люди стремятся заменить их рациональными фор­мами, считая более совершенными, но на самом деле это является возвратом к простым формам инстинкта, потерей устойчивости традиции, ибо традиция, хотя и похожа на инстинкт, но инстинктом не является, в такой же степени, как она не является и порождением исключительно только разума. Как не странно, символические формы поведения, явления повышенной эмоциональности и богатой фантазии наблюдаются именно у высокоразвитых животных, хотя, согласно общей логике роста рационально­сти должно быть наоборот: чем более высоко органи­зовано животное, тем более оно должно быть менее эмоционально и более «разумно». Разум уничтожает эстетику – точка зрения особо известная для российской ментальности как благодаря Д. Писареву, так и Л. Толстому. Тем не менее именно вместе с ростом разумности, растет (и в зна­чительно большей степени) эмоциональная сфера. Потому-то часто многие считают эмоционально-худо­жественное освоение мира значительно более совершенной формой сознания. Действительно все рациональные формы сознания выросли именно из сферы художественно-эмоционального сознания, - европейская наука имеет истоком греческое искусство. Потому разум всегда погружен в эмоциональную «ауру», только так он спо­собен действовать, только так он может обладать устойчивостью. И только тогда он способен к своему развитию, когда эмоциональная сфера достигает определенной сте­пени совершенства. В частности, если вспомнить опять русскую философию, то П.Л. Лавров подчеркивал, что именно «потребности нервного возбуждения» породили «по­требности мысли»: «Эта самая потребность нервного возбуждения вызвала у развитого человека наслаждение соз­нанием процесса методической критики, точного научного знания и объединяющего философского понимания; затем, на почве последнего, еще более ред­кую потребность последовательности в жизненной деятельности, гармонией личных и общественных стремлений, личного развития и об­щественной солидарности. Наконец, этим же путем становится для исключительных личностей доступно и наслаждение сознательным участием в историческом процессе, даже на счет всех низ­ших нервных возбуждений и, в случае нужды, на счет самой жизни особи» (Лавров П.Л. Задачи по­нимания истории. Спб., 1903. С.42).

Мнение, что разум развивается путем подавления эмоционально-художественной сферы сознания глубоко ошибочно. Это не подтверждается реалиями культуры – в ис­тории культуры мы наблюдаем как совершенствование разума, так и совершенствова­ние художественно - эмоциональной сферы человеческого сознания. Именно эта сто­рона отражена в механизме традиции, - она имеет не чисто рациональный характер (его имеют лишь частные её формы), а рационально-иррациональный, только таким образом она может устойчиво функционировать в культуре, которая носит такой же ха­рактер, как и носят такой же характер формы сознания, формируемые ею. Идентично устойчивость разума в культуре, и разум как фактор устойчивости традиций культуры, возможны лишь в том случае, когда разум и рациональные структуры фундированы в символических, эмоционально-художественных формах. Именно эмоциональная сфера, надстроенная уже у высших животных над инстинктом, служит тем посредником, ко­торый не позволяет разуму опуститься до уровня механического инстинкта, придает ему динамичность и способность к творчеству, выступая в данном случае условием ус­тойчивости традиции, ибо без развития традиция не может устойчиво существовать в культуре. В связи с этим можно утверждать, что разум как причина устойчивости тра­диции может эффективно действовать, если он находится в динамическом равновесии между строгой логичностью своих форм и одновременно своей фундированностью в символических и эмоционально-художественных формах.

КОД ТРАДИЦИИ

 

Традиция по своему характеру похожа на тропизмы, которые наблюдаются в биологических формах организации природы. Тропизмы выявил Жак Лёб, который в своих идеях следовал идее Декарта о животных машинах.

Матрица кода традиции представляет «смысловое» произведение двух матриц – это матрица ан­тропологических кодов, которая состоит из «векторной» суммы трех антропологиче­ских факторов: ин­стинкта - А(И), разума - А(Р) и ценности - А(Ц); и матрица культурных кодов, которая составлена из трех составляющих культуры: век­торной суммы символических систем менталитета – ∑ К(М), векторной суммы социальных по­веденческих актов - ∑ К(С) и векторной суммы хозяйственных технологий – ∑ К(Х.

 

СООТНОШЕНИЕ АНТРОПОЛОГИЧЕСКИХ И КУЛЬТУРНЫХ КОДОВ

 

Человек – величина переменная. То, что люди отличаются друг от друга – это истина известная. Они отличаются по психофизиологическим предрасположенностям, по пси­хике и по характерам. Они отличаются по уровню образования, социальному положению и типы хозяйственной деятельности. Важным моментом современной мен­тальности является подчеркивание того, что поведение человека имеет исторический характер, и тип человека существенно влияет на устойчивость тех или иных культур­ных форм, и культурные формы влияют на тот или иной тип человека. Существенным моментом в формировании типа человека является степень увеличения рациональных форм мышления, поведения и деятельности и вывод на периферию инстинктивных форм.

 

САКРАЛЬНОЕ И ПРОФАННОЕ

 

Динамика традиции определяется степень напряженности между сакральным центром традиции и её периферийным окружением.

Динамика традиции определяется также расположенностью сакрального центра во временной последовательности. Сакральный центр находится либо в прошлом, либо в настоящем, либо в будущем.

 

3. КУЛЬТУРНАЯ СЕРИЯ КОДОВ

 

Как писал К. Ясперс: «Предметный материал объективной традиции бесконечен. По­гружаясь в него, человек узнает движение в противоречии, бытие в становлении, круги в движении» (Яс­перс К. Всемирная история философии. Введение. Спб., Наука. 2000. С.87)

Но не только историчностью исчерпывается отличие современного миропонимания от античного понимания и метафизического понимания, присущего XVII-XVIII вв. По­нятно, что «эйдосы» – это элементы традиции, действующие в менталитете, а в разных разновидностях - в социальной и хозяйственной сферах. Если устойчивые системы по­нимались как иерархические системы «эманаций» или как иерархические системы со­подчиненных понятий, то современность предлагает более сложную конструкцию, ко­торая выражена в концепте «структура», концепт, который стал основным в структура­лизме. Мы знаем, что основным было для К. Леви-Стросса создание классификацион­ной матрицы систем родства как систем кодирования сознания. Она была достаточно сложна, что К. Леви-Стросс пробовал для этого использовать компьютер. Структура «эйдоса» также сложна, напоминая структуры генов органических существ. Коды тра­диций еще более сложны, потому крайне сложно произвести их анализ. За­няться рас­шифров­кой кодов традиций – этих геномов культуры, используя при этом даже компьютерные методы, - это дело будущей тради­циологии.

 

«ЭЙДОСНАЯ» (МЕНТАЛЬНАЯ) КОДИРОВКА ТРАДИЦИИ

 

«Эйдосы» формообразуют традицию, как заменитель и надстройка над биологиче­ским геномом. Г. Спенсер отождествлял «мозг» общественного организма с парламен­том. Коллективный мозг общества - это традиции, которые действительно представ­ляют из себя «парламент», в котором расположены разнообразные «народные представители» - системы «эйдосов», которые разнообразны, спорят и соперничают друг с другом, но со­ставляют единую гармоничную систему.

Следует подчеркнуть особо, что традиция – «эйдос» обладает уникальной и до сих пор неясной способностью аккумулировать культурный опыт, архивируя его в компактную матрицу – «парламент», и в таком виде накопленный опыт может сохраняться веками. Явно, что в этой системе «кодирования» информации и её архивации участвует не только язык, взятый чисто как знаковая система, тут при­нимает еще участие язык как психологический инструмент, кодирующий информацию не только на уровне сознания, но и на уровне интуитивном и эмоциональ­ном, а также по­средством специальных техник частично и на уровне бессознательного.

Еще в древности понимали эту специфику «эйдосов». Нам известна кон­цепция «при­поминания», изложенная Платоном в диалоге «Менон». Действительно удивительно, как ничего не знающий ребенок - раб смог знать. Вернее всего тут сыграл роль сам язык ,который в архиве содержит уже ответ на вопросы, со­держит «тайное» знание. Особую разработку получила теория «эйдоса» в неоплатонизме, где стремление понять сложную матрицу «эйдоса» достигла своего апогея.

При кодировании эффективно используются символические системы менталитета. Системы кодирования посредством символических систем распределяются на три уровня: это уровень интуиции, уровень сознания, уровень эмоций. Есть еще четвертый уровень – это уровень бессознательного, но он трудно проникаем для кодирования по­средством символических систем и в основном регулируется инстинктами человека. Конкретно системы кодирования традиций производятся наиболее эффективно ментальными формами – религией (идеологией), философией, наукой и искусством. В современности роль кодирования посредством религий и светских идеологий понижается, но остальные формы действуют достаточно эффективно.

 

КОДИРОВКА СОЦИАЛЬНЫМИ ФОРМАМИ

 

Кодировка происходит не только посредством менталитета, хотя это самый эффективный метод кодировки традиции. В социальной сфере есть поведенческие сис­темы кодировки, которые были первоначальными способами, да они и остались первичными в процессах воспитания – это ритуал. Ритуал – это определенная нормативная форма поведения, которая служит паттерном для того или иного класса социальных форм поведения.. Ритуал – это социальная форма «эйдоса». В Африке существует философия ритуального танца, которая заменяет европейскую философию «эйдоса». В этой философии огромную роль играют маски, которые несут в себе такую же «эйдосную» функцию. Такую же функцию несет танец и в Индии, в котором роль маски играет жест. Ритуал формирует обычаи – эти социальные формы традиции, ко­торые в процессе усложнения общественного устройства формируются в этические и правовые нормы поведения.

 

КОДИРОВКА ХОЗЯЙСТВЕННЫМИ ФОРМАМИ

 

Но есть еще другая форма кодировки, которая существует в хозяйственной сфере. Сами способы производства и технологии, если они не оформлены в символических системах ментальности, плохо транслируются, например, для нас до сих пор остается тайной та «мегамашина» (Л. Мэмфорд), которая создала египетские пирамиды. Но ко­ди­ровка происходит благодаря товарам - продуктам хозяйственной деятельности. То­вар – это хозяйственная форма «эйдоса». Простейший каменный топор с острой кром­кой уже несет в себе кодовую информацию, формируя идеологию «правильных и ост­рых линий», создает предпосылки для формирования рациональных форм поведения и управления обществом. Интересно, что товар – крайне эффективный диверсификатор традиций того общества, в «ауре» которых он создан. К примеру, диверсификация анг­лийских товаров во Францию XVIII века создало условия для эффективной диверсифи­кации социального строя и идеологии британского общества. Недавний пример – ди­версификация американских и западноевропейских товаров в СССР 80-х годов XX века – джинсов, «жвачки» и т.д., - в конечном счете привела к диверсификации типа социального устройства, идеологии и вообще традиций западного образа жизни. В об­щем, «Эйдос», «Ритуал» и «Товар» – это «атомы» традиций, из которых формируется

сеть традиций, задающих конфигурацию культурного ландшафта.

 

ФОРМЫ ТРАДИЦИИ

 

Традиция имеет несколько форм: норма, мода и стиль. Норма представляет ди­ректив­ное рациональное образование, ко­торые не со­всем адекватны реалиям культурной жизни, но служат эффективным кор­ректором ир­рациональной стихии куль­турной жизни. Мода является неустойчивой нерациональной формой традиции – это, так бы сказать, полуфаб­рикат, из которого вырабатываются ус­тойчивые формы традиции, которая является ин­новационным фоном традиции. Она носит ирра­циональный характер, часто не обусловленный реальными руководящими ценностями, благодаря которым формиру­ется культура. Стиль – это неопределенные иррациональ­ные аберрации и индивидуальные оттенки, имеющие стабильный характер, которые сопровождают более рациональные и устойчивые формы традиции.

 

1. НОРМА

 

Слово «норма» ведет свое происхождение от. «Норма» – рациональная форма тради­ции, свойственная развитым культурам. Норма - это сознательно принимаемые паттерны мышления, поведения и действия. И, если традиция формируется путем спонтанной коррекции и адекватна ре­альности, то в норме присутствует директивный момент, требование же­лаемого. Норма- это определенный идеал, который предписан для исполнения, но это со­вершенно не зна­чит, что он реально исполняется. Всякое нормативное сознание неадекватно реальности – в этом состоит парадокс: с одной сто­роны, норма принимается сознательно и критически; но, с другой,- человек существо-то неадекватное, его сознание неадекватно, а критика не всегда позитивна. Этот момент был, в частности, довольно убедительно подмечен еще В. Парето.

Норма всегда находится в состоянии конфликта с реальностью. Она есть образование умозрительное, которое не совсем адекватно отражает реальность культурной жизни. А потому она либо находится в конфликте, либо её нор­мативные предписания довольно неадекватно истолковываются и действуют.

В этом и состоит специфика нормы, норма есть не только конфликт с реальностью, она ещё играет роль в переустройстве реальности культуры. Именно в «осевое время» (К. Ясперс), когда произошло формирование стабильных государственных образова­ний, и возникло это напряжение между сакральным и профанным порядками. После этого в культуре начинает действовать на основе разного рода нормативов- идеалов, культура приобретает темпоральный характер, появляется история. Хотя соблюдение этих нор­мативов отличается условностью, они часто мешают ре­альной практике, тем не менее соблюдаются, несоблюдение этих норм карается.

 

В связи с этим норма является довольно неустойчивой формой традиции. Если нормы пишутся «пером», то традиции пишутся «кровью», ибо они формируются на базе ре­альной жизни. Норма является рефлексией над принятыми спонтанно традициями в обществе, но рефлексия фундируется на исходной неадекватности человеческого по­нимания. Потому идет по­стоянный процесс коррекции этих нормативов. Устойчиво­стью нормы не обладают, они приобретают устойчивость либо путем постоянной кор­рекции с традицией, либо путем фальсификационно - верификационного процесса, осуществляемого путем экспе­римента, который применяется в науке; путем политиче­ской борьбы, который применяется в государственных образованиях, путем конкурен­ции, свой­ственной хо­зяйственной сфере.

 

Вот что он пишет по этому поводу: «Со­циальные нормы «ис­кусственного» происхож­дения отличаются большей определенно­стью, сравни­тельно высокой антиэнтропийно­стью и соответственно же­сткой организацией, строгой упорядоченно­стью. И наоборот, социальным нормам, возникаю­щим и функционирую­щим в обществе на положении «естественных», присущи большая неоп­ределенность, в них более отчетливо выражена вообще статистическая природа социальных за­конов. В це­лом же социальные нормы в рассматриваемом плане могут быть представлены как среднестатистические (большие или меньшие) «уплотнения» общественных отноше­ний, кон­центрирующиеся у тех или иных «точек» универсальной человеческой деятельности, в качестве которых выступают самые раз­нообразные феномены: человеческие потребности, материальные и духовные интересы, производственно- эко­номические нужды, политические цели и т.д.» (Плахов В.Д. Социальные нормы. С.97)

 

В менталитете норма выражается в ка­нонах, т.е. оп­реде­ленных текстах, типичных ме­тодах, которые сознательно приняты. Рациональное сознание – это нормативное созна­ние. Все вычле­нившиеся из мифологической ментальности формы религии, науки и ис­кусства, воз­никли в той или иной степени путем рационали­зации тех или иных блоков цельной и достаточно хаотично образованной мифологии и магии.

В социальной сфере нормы выражаются посредст­вом кодексов – сборника законов. Возникновение правовых норм связано с возникновение государст­венных форм управления, которые кардинально отличаются от потестарных форм, ос­нованных на формах управления посредством традиции-обычая. Как подчеркивал из­вестный социолог и философ Р. Мак - Айвер (1882-1970) государствен­ная организация отлична от организации по типу родства, свойственного родоплемен­ным структурам: «Обычай переходит в закон. Патриарх становится политическим вож­дем, судья становится ца­рем» (Макайвер Р. Реальность социальной эволюции \\ Американская со­циологическая мысль: Тексты. М., 1994. С.82). Кардинальность отли­чия систем государственного управления, основанного на рациональных нормах и сис­тем управления, основанных на обычае-традиции, было подмечена еще Ф. Тённисом (1855-1936), который считал, что культурные процессы обусловлены двумя образами жизни людей - общности и об­щества. Первичное обра­зование – это «общность», для ко­торой характерны обычай и религия. Вторичное образование – это «общество», для ко­торого ха­рактерны договорные отношения, политика и общественное мнение.

Считая, что разум и ра­ционализация является движущим элементом любой культурной формы и личности, он подчеркивал: «Становление рациональности есть становление общества, ко­торое развивается частично в со­гласии с общиной, как изна­чальной, или, по крайней мере, с более старой формой совместного жительства, частично в вопиющем противоречии с ней» (Tonnies F. Sozioloshe Studien und Kritiken. Iena. 1923. Bd.1 S.465). Идентифицируя, следуя идеям Спинозы, волю и интеллект, Тённис ещё различал два типа воли и, соответственно, два типа социальных отноше­ний: Wessenwille – естественная ин­стинктивная воля, которая соответствует нефор­мальной форме отношений в общине (Gemeinschaft), и Kurwille – рассудочная воля, которая со­ответствует формальным груп­пам - обществу (Gesellschaft).

В хозяйственной сфере нормы существуют в виде договоров, нормативов и стандартов ,которых придерживаются в процессе хозяйственной деятельности.

 

Норма – это еще и и ожидания, устанавливая нормы культурное сообщество ожидает установление этого нормативного порядка.

 

Культурные нормы организуют жизнь, они регулируют продолжительность и темп культурных процессов.

 

Известный исследователь обычаев, «классик» этой темы исследований, У. Самнер (1840-1910) пишет: «Обычаи регулируют все действия человека – его купание, умывание, прическу, еду, питье, воздержание. От колыбели до могилы он раб древних традиций. В его жизни нет ничего свобоного, ничего оригинального, никакого прогресса в направлении к высшей и лучшей жизни, никаких попыток улучшить свои условия умственно, морально или духовно (W. Sumner Folkways. Boston, 1906. р.8)

 

2. МОДА

 

Слово «мода» ведет свое происхождение от латинского «modus»- мера, правило, спо­соб, образ. На английском языке мода обозначается часто не как «mode», а как «fashion», а иногда «vogue», и близкое ему по значению «fad» (причуда). Оно часто употреблялось в разных языках совместно со словом «обычай». Мода означало как из­менчивая форма обычая. Исследованиям феномена моды в конце XIX – начале XX века занимались Г. Спенсер, Г. Тард, Г.Зиммель, В. Зомбарт, Ф.Скиллаче, Ф. Ди­шер. В наше время исследованием феномена моды занимался вы­дающийся культуролог А. Крёбер. Он посвятил этому свою раннюю работу «Порядок в изменениях моды» (1919), далее продолжил эту тему в совместной работе с Д. Ричардсоном «Три века моды в женской одежде: Количественный анализ» (1940). За­нимался проблемами моды известный со­циолог Г. Блумер. Из современных философов теории моды уделил вни­мание Р. Барт и Ж. Бодрийяр. В России конца XIX века этой проблемой занимался Н.В. Рейнгард, в наше же время наибольшее внимание моде уде­лил известный социолог А.Б. Гофман. Но, в принципе, основателем «философии моды» можно считать Т. Кар­лейля, который в своей работе «Sartor Resrtus. Жизнь и мысли Герр Тейфельсд­река»(1831), используя аналогии Дж. Свифта («Сказка о Бочке»), задал исходные интен­ции исследования моды своей «философией одежды». Т. Карлейль подметил, что чело­век – это животное оде­тое. Одежда – вот суть человеческой культуры, основанной на символических формах, а «.. все Символы суть Одежды» (Карлейль Т. Sartor Resrtus. Жизнь и мысли Герр Тей­фельсдрека. М., 1904. С.300). Че­ловек стремится «одеться» везде – в области мыслей он одевается в символы, скрывая свою сущность, используя символы для обмана и лжи; в области социальных взаимодействий он «одевается» в разные формы ритуального по­ведения, рядясь в шу­товские одежды актера на сцене «театра жизни»; в области производства он производит красиво упакованные артефакты, полезность которых про­блематична.

Мода является неустойчивой формой традиции, имеющей истоком эмоциональную, а не разумную сторону человека, что более свойственно норме. Она крайне изменчива, в те­чении жизни человек испытывает множество изменений, модных влияний в той или иной сфере человеческой культуры, которая изобилует множеством разного рода мод­ных учений-однодневок, различных модных нововведений в социальной жизни культуры, неустойчивых инноваций в типах хозяйственной деятельности. Не все эти модные веяния переходят в форму традиции, они сопровож­дают движение устойчивых традиций, создавая вокруг этой устойчивой сети традиции обширное пространство раз­нообразных мутаций. Иногда мода переходит в форму ус­тойчивой традиции, но, как правило, это свойственно ничтожному количеству явлений моды. Во многом она явля­ется неким средним слоем между собственно традицией и инновацией. Всякая инновация или изобретение переходит в форму традиции через моду, где производится предварительный отбор этой инновации на свою эффектив­ность и выживаемость.

Мода приобретает большое значение в динамичных обществах с постоянно меняю­щимся образом действия и формы организации, что присуще современным обществам. Г. Спенсер считал, что мода более свойственна не «воинственному», а «промышлен­ному» обществу. Вот что он писал: «В своем современном виде мода представляет форму общественного регулирования, аналогичную с конституционным правительст­вом, - одной из форм политического регулирования: она выражает компромисс между правительственным принуждением и личной свободой» (Спенсер Г. Начала социоло­гии. Обрядовые учреждения. Киев, 1880. С.330). Это было, в частности, подмечено Г. Тардом, который считал, что сейчас не «век обы­чая», а «век моды». В современных обществах пространство моды резко расширяется в связи с обильным потоком инновации в динамично развивающейся культуре. Собственно мода как зна­чимое со­циальное явление приобрело именно в период убыстрения темпов со­циокультурных изменений в европейских обществах XIX века. Это подчеркивается представителями постмодернистской философии.

И вот что яркий представитель французского постмодернизма Ж.Делез: «Современ­ный мир – это мир симулякров. Человек в нем не пе­реживает Бога, тождество субъ­екта не переживает тождества субстанции. Все тождества только симулированы..» (Делез Ж. Различие и повторение.С.9). Сутью «си­мулякра» является отсутствие стабильности и опре­деленности: «Чистое становление, беспредельность – вот материя симулякра, по­скольку он из­бегает воздей­ствия Идеи и ставит под удар как модели, так и копии, од­новременно» (Делез Ж. Логика смысла. С.14). Если человек, пользуясь какими-то за­данными образцами поведения – традициями, копирует свой образ жизни и поведения сообразно им, то «симулякр», по мнению Делеза, не соз­дает копии: «Симулякру свой­ственно не быть копией, а опрокидывать все копии, опро­кидывая также и об­разцы: вся­кая мысль становится аг­рессией» (Делез Ж. Различие и повторение. С.10)

 

Это же подчеркивает другой представитель французского постмодер­низма Ж Бодрийяр, который видит причину краха «традиционного» общества в его индустриа­лизации, которая привела к тому, что все стало товаром: «Под властью то­вара все виды труда обмениваются друг на друга и теряют свою осо­бость – под властью моды все культуры смешиваются в кучу в тотальной игре симулякров» (Бодрийяр Ж. Символи­ческий обмен и смерть. М.: Добросвет, 2000. С.170)

Все ценности культуры приобретают эфемерный вид, характер несущественных форм, служащих не для целеориентации культуры, а для развлекательной «игры в би­сер» (Г. Гессе): «…удовольствие от моды – это наслаждение призрачно- циклическим миром форм, ото­шедших в прошлое, но вновь и вновь воскресающих в виде эффектив­ных зна­ков» (Бод­рийяр Ж. Символический обмен и смерть. М.: Добросвет, 2000. С.171)

И далее: «Современность – это не преобразование, а подстановка * всех ценностей, их комбинаторика и амбивалентность. Современная эпоха – это особый код, и эмблемой его служит мода» (Бод­рийяр Ж. Символический обмен и смерть. М.: Добросвет, 2000. С.174).

Мода для Ж. Бодрийяра не есть способ интерпретации традиций, способ их инноваци­онной фальсификации: «Мода- это не дрейф знаков, а их плавающее состояние, как ны­нешний плавающий курс де­нежных знаков. В области экономики это плавающее со­стояние возникло не­давно: для этого нужно было, чтобы повсеместно совершилось «первоначальное нако­пление», чтобы пришел к своему завершению цикл мертвого труда (вслед за деньгами в состояние всеобщей относитель­ности попадает и экономи­ческий уклад в целом). А вот в области знаков этот процесс состоялся уже давно. Пер­воначальное накопление происходило здесь раньше или даже вообще имелось изначально, и мода являет собой то уже достигнутое состояние ускоренно-безгранич­ной цир­куляции поточно - повторяющейся комбинаторики знаков, которое соответст­вует сиюминутно-подвиж­ному равновесию плавающих валют. В ней все культуры, все знаковые системы обме­ниваются, комбинируются, контаминируются, образуют недолговечное равновесие, чья форма быстро распадается, а смысл их не заключается ни в чем. Мода - это стадия чис­той спекуляции в области знаков, где нет никакого им­ператива когерентности или ре­ферентности, так же как у плавающих валют нет никакого устойчивого паритета или конвертируемости в золото; для моды (а в скором будущем, вероятно, для экономики) из такой недетерминированности выте­кает характерная цикличность и повторяемость, в то время как из детерминированности (знаков или же производства) следует непрерывный линейный порядок» (Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. М.: Добросвет, 2000. С.177-178)

 

 

Мода не является заменой традиции, это лишь флуктуации в рамках заданных традиций, это игра традиции, вариативные модификации: «Всякая новая мода имеет стремление превратиться в обычай, но это не всегда ей уда­ется, подобно тому, как не всякое зерно дает росток» (Тард Г. Законы подражания. Спб., 1892. С.328)

 

Мода и чувство настоящего.

 

Мода дает ощущение настоящего, ощущение изменчивости. Но это лишь её внешнее понимание. Ибо она, в большинстве случаев не имеет развития, не протянута через тра­дицию в истории, а потому представляет набор случайных стохастичных флуктуаций.

 

«Всякая новая мода имеет стремление превратиться в обычай, но это не всегда ей уда­ется, подобно тому, как не всякое зерно дает росток» (Тард Г. Законы подражания. Спб., 1892. С.328)

 

Мода и инновация.

 

Мода по своей сути связана с инновацией

 

«По отношению к традиции мода выполняет следующую роль: она посредник, переводчик между ситуационной и традиционной определенностью поведения и дейст­вия. Мода, обращаясь к традиции и актуализирует её, скорее поддерживает ее, чем раз­рушает..» (Любимова Т. Б. Мода и ценность \\ Мода: за и против. М. 1973. С.72).

 

«При заимствовании из других культур механизм моды наряду с другими культурными механизмами выполняет роль фильтра, который не только нечто отбирает, но и превращает чужое в свое, а новое в старое..» (Любимова Т. Б. Мода и ценность \\ Мода: за и против. М. 1973. С.77).

 

Внешний характер моды.

 

Мода, как правило, если она не переходит в традицию, имеет внешний характер, ко­то­рый не за­трагивает основ человеческой культуры. Потому-то, это слово, как правило, ассо­циируется с одеждой, в каком бы понимании не применялось это: либо просто одежда, либо как «белые» одежды нравственности, либо как внешняя формы приличия.

И. Кант писал: «Всякая мода уже по своему понятию представляет непостоянный образ жизни. В самом деле, если игра подражания фиксируется, то подражание становится обычаем, и в этом случае уже Т.6 С.420.

 

«…чем бесполезнее предмет, тем более подчинен он моде» (Зомбарт В. Народное хо­зяйство и мода. СПб., 1904. С.15)

Как-то Г. Спенсер подметил: «.. будь то для ума или для тела, красивые предметы бе­рут верх над полезными. Не только во времена давно прошедшие, но даже и теперь по­знания ведущие к личному благосостоянию заменяется такими, которые дают* один лишь блеск. В греческих школах музыка, поэзия, риторика и философия Сократа, имевшая так мало влияния на действительную жизнь, - считались высшими предме­тами, знанию же жизни вообще отводилось весьма малое место» (Спенсер Г. Воспитание умственное, нравственное и физическое. М., 1900. С.4-5)

 

3. СТИЛЬ

 

Термин «стиль» обладает полисемантично­стью и широтой значений. Как заметили, таким же свойством обладают почти все кон­цепты, которые ассоциируются с концептом «традиция». Эта полисемантичность мно­гих раз­дражает, но именно такими свойствами обладают концепты, которые имеют макси­мально всеобщий характер, что лишний раз свидетельствует о том, что концепт «тра­диция» является базовым философским концептом.

Стиль часто рассматривается как некое индивидуальное свойство («Стиль-это человек» - Бюффон), т.е. может рассматриваться как нечто вне традиции существующее. Но «стиль» понимается многими как «стиль эпохи», т.е. как предельно об­щая ха­рактеристика комплекса традиций существующих в достаточно длительный пе­риод времени, т.е. понимается прямо противоположным способом. Причина такого разброса толкований состоит в том, что «стиль» есть нечто неопределенное, не­оформ­ленное. Именно это качество и составляет то, что составляет определенный фон, архе­типический и бессознательный, который лежит в основе строго оформленных мен­тальных форм. Именно эта неоформленность и является причиной того, что «стиль» понимается и как индивидуальная «аберрация» и как некое неоформленные характери­стики эпохи. Т.е. правильное понимание стиля состоит в том, что стиль есть общие ар­хетипические, блуждающие и неоформленные характеристики культуры.

Стиль – понятие эстетически нагруженное. Это правильно отметил А.В. Чичерин: «Стиль – это категория эстетическая, одинаково присущая всем видам искусства, свой­ственная и жизни и разговорной речи, когда они рассматриваются в эстетическом плане» (Чичерин А.В. Идеи и стиль. М., 1968. С.7)

Понятие стиля – как устойчивого образования, способного к трансляции, т.е. частной формы традиции, относят к сфере искусства, ибо стиль – это, прежде всего, форма не передачи смысла, а форма выражения смысла. Но многие переносят понятие стиля на дру­гие сферы ментальности. В частности, Гейзенберг перенес это понятие на сферу науки. Традиционно ведется анализ истории исследования стиля с известной речи Бюффона «Рассуждение о стиле» (1753). Более развернутую концепцию стиля дал Г. Вёльфлин. В России сделал первую попытку анализа П. Н. Сакулин в своей работе «Теория литературных стилей» (1927).

 

У М. Херсковица есть еще понятие «культурного фокуса»- преобладающей черты в культуре общества.

 

Не все может считаться традицией. Культура существует только в «сети» традиций, но это не значит, что все её тело состоит из этой сети. Традиция лишь формообразует ландшафт культуры. Человек живет не только традициями, но многообразными сиеминутными эмоциями, часто импульсивными действиями, обусловленными реальными интересами своего выживания. Бесконечное множество мыслей, типов при­нятия решений, форм поведения, которые осуществляет человек или какая-либо соци­альная группа не могут быть отнесены к традиции, ибо они не имеют устойчивого ха­рактера, и не способны стать паттернами поведения в дальнейшем. Они исчезают одно­временно с решением той или иной конкретной задачи, которую ставит тому или иному человеку или социальной группе реальная жизнь. В выборе того или иного образа мышления и поведения в конкретной ситуации, конечно, традиция играет роль, но это не означает, что в этом конкретном выборе её слово всегда и везде играет решающую роль. Более того, повторение какого-либо образа мысли и формы поведения еще не оз­начает, что данный образ мысли и поведения становится традицией. Традицией ста­но­вится лишь то, что понимается как образец, которому необходимо следовать.

 

ЛИТЕРАТУРА:

1. Мода: за и против. М. 1973.

2. Этическое и эстетическое. Л. 1971.

3. Парыгин Б.Д. Социальная психология как наука. Л. 1967.

4. Липс Ю. Происхождение вещей. М. 1954.

5. Готтенрот Ф. История внешней культуры. СПб., 1902.

Зиммель Г. Психология моды \\ Научное обозрение. 1901. №5.

 

ГЛАВА 2 ИННОВАЦИЯ

 

Традиция как динамичное образование без инновации не существует, только инновация придает ей жизнь в культуре. Страсть к стабильности в такой же степени сильна в че­ловеке, как и страсть к инновациям. Но любая инновация не рождается сама по себе, - она основывается на той или иной традиции или рождается посредством ком­бинации тех или иных традиций. Как писал в свое время Г. Тард: «Изобретатель, кото­рый дает начало новому виду деятельности, как, например, ткать при помощи пара, со­общаться по телефону, приводить в действие экипаж при помощи электричества, также работает над социальным произведением только в той степени, поскольку сам он поль­зовался примером предшествующего и поскольку его собственные комбинации предназначены служить примером в будущем» (Тард Г. Социальная логика. СПб., 1996. С.5)

Человек не может действовать как запрограммированный ме­ханизм, следую­щий кон­стантной предзаданной программе. Это не­свойственно даже для высокоразви­тых жи­вотных, у которых проявлен механизм игры, свойст­венно вооб­ражение, стремление к творческой выра­ботке стратегий поведения. Тем более, это на­сущно не­обходи­мая форма деятельности у человека, который уже вы­ходит из рамок своей гене­тически за­данной программы. Без творчески-игрового поведения, в процессе которого варьи­ру­ются разнообразные формы поведения, без подражания формам по­ве­дения дру­гих жи­вотных, без созда­ния и опробирования иных форм поведения «идеального», а не при­сущего его генной программе человек не смог существовать как вид, спо­собный к вы­живанию. У человека вообще стремление к новому является одной из основополагаю­щих. Его всегда привлекает именно новое явление, новый факт, но­вый предмет. Его сознание всегда возбуждается, когда видит новое или открывает но­вое – это специфи­ческая врожденная «болезнь» его сознания. Именно новому, иногда явно пустому и бессмысленному в сравнении со старым, он уделяет большее внимание, тогда как ста­рое всегда в угоду этому новому остав­ляется и забы­вается.

 








Дата добавления: 2016-02-09; просмотров: 892;


Поиск по сайту:

При помощи поиска вы сможете найти нужную вам информацию.

Поделитесь с друзьями:

Если вам перенёс пользу информационный материал, или помог в учебе – поделитесь этим сайтом с друзьями и знакомыми.
helpiks.org - Хелпикс.Орг - 2014-2024 год. Материал сайта представляется для ознакомительного и учебного использования. | Поддержка
Генерация страницы за: 0.075 сек.