ИМИДЖ В СТРУКТУРЕ МИРА 26 страница
"Все наши пропагандисты, начиная с 50-х годов, работали в ситуации crisis management — управления кризисными информационными ситуациями. Это был сплошной антикризисный ПР. Клиент постоянно подбрасывал сюрпризы: Бер-лин-1949, Будапешт-1956, "пражская весна" 1968-го, карибский кризис, южнокорейский "боинг", Чернобыль. Хотя он, в то же время, иногда давал неплохие информационные поводы: фестиваль 1958-го, Гагарин, Третьяк".
Это важное наблюдение, которое показывает реальные возможности, имевшиеся у Советского Союза. И кстати, Филипп Тэйлор, директор института коммуникации Лидского университета, подчеркивает, что Советский Союз не столько проиграл "холодную войну, сколько приостановил свое в ней участие" [5Щ.
Глава пятая
ПЕРСОНАЛЬНАЯ ИМИДЖЕЛОГИЯ
ИМИДЖИ СОВЕТСКИХ ВОЖДЕЙ
Вождь — это чисто имиджевая характеристика. Он вбирает в себя все характеристики сразу в самой высшей степени. Это великан среди лилипутов. Соответственно, этот разрыв приводит к тому, что на вожде нельзя разглядеть ни пятнышка, которое бы бросило тень на его репутацию и помыслы. Все прошедшие пред нами в этом столетии "вожди" несли в себе явные признаки харизматического поклонения, в этом случае рациональное понимание любви к вождю возникает лишь в обоснование уже существующего иррационального поклонения. И Ленин, и Сталин, и Гитлер обладают набором приписываемых им характеристик, которые не могут быть представлены в обыкновенном человеке. Вождь — это исключение из правил. Интересно и другое, имиджи вождей брежневского круга несли в себе четкие приметы карикатурности. Это были вожди, которым официально преклонялись, на неофициально их отрицали. Это время возникновения "кухонной политики", которая действовала в противовес политике официальной.
Ленин как вождь был представим системно: и на уровне детства, и на уровне семьи. Его детские годы описывались даже такими корифеями, как М. Зощенко. Он выступал как определенный норматив отсчета. "Я себя под Лениным чищу", — успевали написать все поколения советских поэтов.
Особо интересный материал для этого типа агиографии дает детская литература. Все мы в детстве читали рассказы В. Бонч-Бруевича "Ленин и дети" или "Рассказы о Чапаеве" А. Кононова. "Общество чистых тарелок" Бонч-Бруеви-
ча вообще может рассматриваться как пример ПР работы среди детей. Ради значков и прочих элементов имиджа дети хотят поступить в это общество и бегут с заявлениями к Владимиру Ильичу. "Владимир Ильич прочел, поправил три ошибки и надписал в углу: "Надо принять". Если не обращать внимание на некоторую бюрократическую окраску, то этим типом повествования вводится прекрасная норма. Но агиографический элемент проскальзывает всюду. Вот окончание рассказа "На елке в школе": "Дружным хором звонких голосов провожали нас дети, просили приезжать к ним еще и еще. Владимир Ильич тепло простился со своими маленькими друзьями и учителями школы. Праздник получился чудесный, и после него дети писали Владимиру Ильичу письма. А он, хотя был очень занят, всегда отвечал им немедленно". Здесь множественный набор отсылок на стереотипы: дружный хор звонких голосов, тепло простился со своими маленькими друзьями, дети писали письма, а Ленин немедленно отвечал на них, несмотря на свою занятость.
Соответственно отсылает на иные стереотипы А. Кононов. Одно лишь появление Чапаева заставляет врагов менять свои планы. Например: "Не только наши бойцы узнали Чапаева. И вот, один за другим, белоказаки стали поворачивать коней назад. Напрасно размахивал саблей офицер. Напрасно старался он остановить своих всадников". Имидж Чапаева переносится и в новую войну — с фашистами в Испании. "Знамя развернулось по ветру, и на его шелку показалась голова Чапаева в косматой папахе. По рядам пронеслось: — Чапаев впереди! каждую минуту фашистская пуля могла скосить знаменосца, но он смело бежал вперед... И бойцы, забыв про смерть, кинулись за ним. Они бежали, не останавливаясь, перепрыгивая через тела убитых товарищей: — Чапаев с нами! Фашисты с ужасом увидели, что ни огонь пулеметов, ни подоспевшее из-за реки подкрепление их не спасут". Но все это возникает из изначально харизматического образа: "Сегодня он из одного котелка с тобой похлебает, под гармонь вместе спляшет, а завтра в бой поведет -гроза-командир. И тут уж ему слова напротив не скажешь. Да и что говорить! С ним идешь - не боишься. Знаешь, что у Чапаева все обдумано, все рассчитано да на карте размерено, ошибки у него в бою не бывает". И все повествование носит былинный (и, следовательно, вневременной) харак-
тер. Ср. следующее начало: "Однажды Чапаев отправился в разведку". Это чисто фольклорное начало, за которым может следовать либо хвала, либо хула (в современном измерении — анекдот).
Создатели воображаемых миров периода разрушающегося социализма акцентировали уже совершенно иной набор характеристик человеческого толка, что в обрамлении вождя создавало невиданное ощущение человечности. Этот же набор характеристик затем начал пародироваться в анекдотах. На официальном уровне Ленин оставался тем образом, в тени которого находились все поколения советских вождей. А. Мигранян считает Ленина в достаточной степени харизматическим лидером.
"В.ИЛенин, независимо от занимаемой им должности, был народным лидером и обладал личной харизмой в традиционном смысле этого слова. Наиболее ярко плебисцитар-но-харизматический характер власти В.ИЛенина проявился на конкретном примере обсуждения условий подписания Брестского мира, когда большинство членов ЦК выступало против, а Ленин, убежденный в правоте своей точки зрения и в том, что народные массы пойдут за ним, что он выражает их желание и волю, пригрозил, что выйдет из ЦК и обратится непосредственно к партии. Такое поведение идеально соответствует природе плебисцитарно-харизматического лидера. В идеале власть и сила подобных лидеров зависят от влияния их идей, а не от каких-то репрессивных институтов, стоящих за ними и заставляющих массы подчиняться их воле" [237, с. 118].
Сталин не обладал необходимым набором человеческих характеристик, запущенных в массовое сознание. С одной стороны, в контексте его жизни эти характеристики не имели смысла, его контекст требовал сурового портрета. С другой, он не успел пройти тот объем "лавирования действительности", который прошел Ленин после своей смерти. А.К. Михальская так описывает риторику Сталина:
"Оставаясь внешне риторикой борьбы, тем не менее демонстрирует, как и индивидуальный речевой стиль Сталина, так и то, что борьба для него закончена: он абсолютный иерарх и учитель, он обладатель речи и истины, и выше нет
никого. Отсюда спокойствие и даже умиротворяющее воздействие его речей. В конце своей жизни Сталин доходит до абсолютного предела — до полного отказа от публичного слова. Оно уже не нужно: все решено" [245, с. 100].
Нам представляется важной еще одна особенность Сталина. Он моделирует диалогическую структуру речи, реально находясь в монологической ситуации того, кого запрещено опровергать. Как заметила Светлана Аллилуева о другом деятеле эпохи: "Спорить с Берия было никому невозможно" [б, с. 22]. Сталин пытается говорить под Ленина, считая себя оратором. Он отвечает на письма. Он занимается и языкознанием, и биологией. Как и в случае Ленина, перед нами вроде бы вновь проходит вариант Леонардо да Винчи. И это "вроде" и должно заполняться до предела достоверности с помощью репрессивных мер. Для того, чтобы быть как Ленин, ему пришлось уничтожить всех соратников того периода. И он стал как Ленин. Для того, чтобы быть универсалистом, знатоком биологии-языкознания, приходилось вносить атмосферу монологизма в диалогическую ситуацию, тем самым превращая ее в свою противоположность.
При этом А-Михальская несправедливо критикует шутки Сталина как производящие впечатление грубости и примитивности [245, с. 103], забывая при этом, что выступление перед массовой аудиторией отличается от печатной речи. Когда оратор ощущает, как ему внимает толпа, от этого управления толпой он также расслабляется и порождает те или иные высказывания, которые, возможно, и не сказал бы в иной ситуации. Но наэлектризованная толпа реагирует совсем по-другому: достаточно засмеяться одному, и он увлечет за собой весь зал. Так что примитивность шуток Сталина в этом контексте понятна и оправданна.
Речи Сталина производят впечатление именно "живых'' текстов, построенных на апелляции к толпе. При этом некоторые эти отрывки (что интересно) стали расхожими цитатами уже в период развенчивания культаличности. Например, следующее: "Чем объяснить, что, несмотря на это, все еще продолжается разнузданная травля тов. Бухарина? Чего, собственно, хотят от Бухарина? Они требуют крови тов. Бухарина. Именно этого требует тов. Зиновьев, заостряя вопрос в заключительном слове на Бухарине. Крови Бухарина
требуете? Не дадим вам его крови, так и знайте. (Аплодисменты. Крики: "Правильно!".)" [364, с. 423]. Это речь "своего среди своих". Что подтверждают типичные варианты реакций по заключению подобных речей: бурные, продолжительные аплодисменты; все делегаты встают, овация. При этом диалог поддерживается только в односторонней форме. Это диалог подтверждающий, типа криков "Правильно", остальные варианты пресекаются. Например, такая попытка вставить свое слово:
"Рязанов. Не стало, а было. (Голос с места: "Не мешайте, т. Рязанов".) Я не мешаю" [361, с. 723].
Интересно, что в момент произнесения Сталин не прореагировал, но через несколько минут (когда подошел к близкому для ответа материалу, не преминул этим воспользоваться): "Тут была реплика с места, кажется, т. Рязанова, о том, что ограничение, допущенное Марксом для Англии и Америки, неправильно не только для нынешних условий, когда Маркс допускал это ограничение. Я не согласен с т. Рязановым. Я думаю, что т. Рязанов ошибается" [361, с. 725]. И к концу аргументации вновь:
"Я думаю, что прав тут Ленин, а не т. Рязанов.
Я очень уважаю т. Рязанова, но должен признаться, что еще больше уважаю и продолжаю уважать т. Ленина" [361, с. 726].
Это динамическое построение, реагирующее на то, что щюисхожит в зале. И в ряде случаев, особенно это касается завершающих реплик, зал живет единой жизнью со своим оратором. Например:
"Пора понять, что вы не революционеры и интернационалисты, а болтуны от революции и от интернационализма. (Аплодисменты.)
Пора понять, что вы не революционеры дела, а революционеры крикливых фраз и кинематографической ленты. (Смех; аплодисменты.)
Пора понять, что вы не революционеры дела, а кино-революционеры. (Смех; аплодисмент ы.)" [361, с. 740}.
Очень активно Сталин опирается на реакцию именно смехового характера. Например, на с. 755 встречаются четыре реакции "Смех", то же количество на с. 756 стенографического отчета. Типичный пример завершения:
"Что же из этого следует? А то, что у оппозиции, очевидно, уши не в порядке. (Смех)
Отсюда мой совет: товарищи из оппозиции, лечите своим уши! (Бурные, продолжительные аплодисменты. Конференция, стоя, провожает т. Сталина.)" [361, с. 7S6].
В этот период резко усиливается централизация власти, что отражается на властных характеристиках порождаемой в этот момент риторики. Так, в 1928 г. принимается постановление ЦК, что все публикации должны проходить через контроль партии и государства [16S]. Интересную фразу употребил А. Грачев, рецензируя в "Московских новостях" (1996, №18) книгу о Сталине: "Если бы Макиавелли, которого Сталин читал в туруханской ссылке, смог написать в XX веке продолжение своего "Государя", он, наверное, назвал бы свой труд "Генеральный секретарь".
Особенностью и Сталина, и других лидеров Советского Союза было то, что русский язык не был для них родным. Грузинский, украинский языки, ставропольский диалект привносили в язык вождя ощущение иного контекста.
А. Михальская цитирует аналогичное восприятие речи Гитлера от директора Берлинского городского архива: "Он говорил со странным акцентом, словно пришелец с баварских гор. И эта окраска голоса сообщала какую-то горнюю отдаленность фюрера от привычного, обыденного, словно он обращался из какого-то иного мира, внушала нечто мистическое" [245, с. 136]. Нам представляется, что здесь также вмешивается еще один параметр — перед нами радиоречь. В этом случае мы действительно слушаем по-иному: голос кажется оторванным от его носителя. Этого нет в случае газеты, поскольку там размыты индивидуальные характеристики как самого говорящего, так и контекста произнесения речи. Сказанное в скобках "продолжительные аплодисменты" не может сравниться по силе воздействия с реальными аплодисментами.
А. Антонов-Овсеенко четко называет этот срез действительности "Театром Иосифа Сталина" [9].
"Кремлевский лицедей постоянно переигрывал, пользуясь одними и теми же штампами — в слове, мимике, жесте, походке, сценический успех у невзыскательной публики был предопределен" [9, с. 13]. Что касается организации перфор-
мансов, то здесь следует отметить замечание А. Антонова-Овсеенко: "Сталин в начале 20-х годов создал свою клику для заседаний пленумов ЦК, партконференций, съездов. Крикуны могли сорвать выступление любого партийного деятеля" [9, с. 19]. Соответственно проводились с элементами театральности показательные судебные процессы, которые затем были перенесены в страны Восточной Европы. "Опыт в организации показательных процессов был накоплен предостаточный, исполнители — сценаристы, режиссеры, актеры — прибыли из Москвы загодя под масками советников, статистов набрали на месте" [9, с. 125].
Театрализация вождя возможна только в подобном же театрализованном контексте. Невозможно появление реальной фигуры в театрализованном контексте, как и театрализованной фигуры в реальном контексте. Поэтому контекст надо было привести в соответствие с театральной ролью вождя. Были воздвигнуты гигантские декорации, закрывшие полностью реальное положение дел.
Литература приняла на себя основной удар, поскольку новостные каналы и так в большей степени обязаны быть идеологизированными. Б. Гройс написал: "Как положительные, так и отрицательные персонажи сталинской культуры, таким образом, не принадлежат действительности, в которой они действуют, не связаны с ней системой обычных психологических мотивировок, характерных для действительно реалистической литературы и искусства" [96, с. 60]. Была создана стройная мифологическая система, носившая жесткую иерархию (подробнее см. [309]).
Психоаналитическая интерпретация Сталина говорит о его нарциссизме.
"Сталин компенсировал свою нарциссическую ущербность, соорудив напыщенный образ своего "Я". Окружающие его подхалимы протянули руку помощи, периодически снабжая Сталина "нарциссическими поставками". Но все же несоответствие завышенной самооценки и реальности иногда становилось слишком очевидным. Поэтому Сталину приходилось прибегать к другим способам защиты образа своего "Я" и избавления от беспокойства. Он использовал то, что в ортодоксальном психоанализе носит название "механизмы защиты". Последние так же, как и ложный образ своего "Я", навязывались советскому обществу" [197, с. 83].
Вожди не существуют сами по себе. Вожди создаются массами. Не следует забывать об этой очень важной роли масс. То, что масса нуждается в такой категории, как вождь, можно увидеть из анализа толпы, проведенного Гюставом Лебоном. По поводу "вожаков толпы" он написал: "Обыкновенно вожаки не принадлежат к числу мыслителей — это люди действия. Они не обладают проницательностью, так как проницательность ведет обыкновенно к сомнениям и бездействию" {202, с. 235]. Он также подчеркивает другой тип логики и другой путь убеждения при работе с массовой аудиторией. "Образы, поражающие воображение толпы, всегда бывают простыми и ясными, не сопровождающимися никакими толкованиями, и только иногда к ним присоединяются какие-нибудь чудесные и таинственные факты: великая победа, великое чудо, крупное преступление, великая надежда. Толпе всегда надо представлять вещи в цельных образах, не указывая на их происхождение" [202, с. 194].
В этом плане интересен анализ фигур Сталина, Гитлера, Муссолини, проведенный К. Юнгом. Он пишет:
"Не возникает сомнений в том, что Гитлер принадлежит к категории действительно мистических шаманов, ничего подобного не приходилось видеть в этом мире со времен Магомета, - так кто-то отозвался о нем на прошедшем Нюрнбергском съезде партии. В том, что Гитлер поступает, как нам кажется, необъяснимым и странным, алогичным и неразумным образом, проявляется явно мистическая особенность Гитлера. И обратите внимание — даже номенклатура нацистов откровенно мистическаяя [445, с. 346].
И результат, к которому приходит Юнг, формулируется в психоаналитических терминах:
"Секрет власти Гитлера заключается в том, что его бессознательное содержательнее, чем ваше или мое. Секрет Гитлера двоякий: во-первых, это исключительный случай, когда бессознательное имеет такой доступ к сознанию, и, во-вторых, он представляет бессознательному направлять себя" [445, с. 348].
Кстати, интересный ответ дает Юнг на вопрос: "Что, если Гитлер женится?":
"Он не женится. Не может быть женатого Гитлера, даже если он женится. Он перестанет быть Гитлером. Но невероятно, что он когда-либо решится на это. Меня не удивит, если станет известным, что он всецело пожертвовал своей сек-суальной жизнью ради Дела" [445, с. 356].
Образ: "женатый Гитлер" вводит нас в интересный феномен, в том числе и среди вождей советских времен, где действительно принципиально вычеркнутыми оказывались все личностные характеристики. В подобной системе некоторые характеристики принципиально не могут соседствовать рядом.
Интересно, что по аналогии был неженатым и Сталин, да и вообще все советские лидеры до Горбачева "затушевывали" этот аспект своей личности. И. Черепанова видит сближение образов Сталина и Гитлера в скрытности их мифологических личностей.
"По мнению тех соратников Сталина, которым удалось остаться в живых-таких, как Хрущев,-Сталин был человеком столь же непостижимым [как и Гитлер - ГЛ.], его реакции были непредсказуемы, предугадать, прочитать, по внешнему виду его намерения было невозможно. Оба диктатора стремились скрыть свою истинную индивидуальность, извлекая в то же время максимальные выводы из тех личностных особенностей, какие были им присущи. Успех обоих в политике во многом определялся их способностью так же тщательно скрывать от союзников, как и от противников собственные мысли и намерения. Они не только не обнаруживали своих целей или планов на будущее, но и избегали делать достоянием окружающих свое прошлое" [419, с. 175-176].
Лидер должен быть амбивалентным не только для врагов, но и для друзей. Вероятно, это более эффективная линия поведения, поскольку она позволяет охватывать своими "сообщениями" гораздо больший круг сторонников. Подобно тому, как гадалка сознательно порождает амбивалентные тексты, чтобы увеличить число попаданий.
Мы достаточно подробно рассматривали проблемы "тоталитарной имиджелогии в другой работе [309]. Поэтому здесь приводим лишь несколько пршщипиальных моментов:
• задается особое место и особое время, все лучшее как бы концентрируется в данной временной и пространствен-
ной точке, за ее пределами все подлежало сжатию вплоть до нуля (ср.: Россия до и после 1917 года);
• лидер моделируется как восходящий к ленинской традиции; при этом активно используется аскетическая составляющая типа шинели Сталина и тд.;
• происходит сакрализация лидера, подобная царской, ее очень трудно было осуществлять в последнее время с лидерами типа Л.Брежнева;
• все окружающее лидера также символизируется, к примеру, естественно воспринимается вопрос Рузвельта: "А где же ваша знаменитая трубка, маршал Сталин, та трубка, которой вы, как говорят, выкуриваете своих врагов?" [35, с. 29];
• активное использование слоганов: "Экономика должна быть экономной", "Наше дело правое, мы победим";
• огромное внимание уделялось перформансам — торжественным, юбилейным, и обязательному подключению всех к их слушанию, смотрению;
• системный характер, который достигался высоким уровнем повторяемости текстов, практически одни и те же тексты изучались в школе, по ним ставились фильмы, спектакли, писались картины;
• жизнь Ленина моделировалась наподобие агиографических текстов, его детство вошло в коллективную память наравне со взрослым периодом. Даже Сталин не получил такого объема отражения, наоборот, личностная информация о нем была в дефиците;
• особое внимание уделялось имиджу врага: чем сильнее враг, тем значительнее выглядит победа, отсюда многочисленность и значимость вредителей, кулаков, белогвардейцев в художественных вариантах истории;
• внимание к вербальной сфере было почти языческим, с одной стороны, это тяга к переименованиям, с другой — к присвоению имен вершинам гор, новым городам и тд. Владение именем предполагает владение объектом.
Мы перечислили десять существенных признаков организации тоталитарного коммуникативного пространства, но самой главной среди них бьгаа унификация: только одно мнение, только одна точка зрения, иные не допускались. При наличии железного занавеса вся эта систематика функционировала идеально, падение его привело к падению тоталитарного режима.
Сталин обладал определенными человеческими характеристиками (типа "улыбка Сталина", "трубка Сгалинаи и тд.), без которых он не мог бы восприниматься населением как лидер. Человеческие черты позднейших лидеров во многом носили отрицательный характер. Это образы Хрущева или Брежнева, но это те черты, которым удавалось проскочить сквозь фильтры официальной идеологии. М. Горбачев становится первым советским лидером "с человеческим лицом". А, Мигранян говорит по его поводу:
"Он был и есть политический лидер с определенными харизматическими качествами. В первые два года он проявил себя как народный лидер. Его манера объяснять, уговаривать очень близка народным массам. На самом деле он большой политик, который понимает реальный уровень масс населения и работает именно на этом уровне, работает достаточно эффективно. Рост популярности и успех у народа подобного лидера возможны на определенном отрезке времени, если он выступает в роли только лишь разрушителя ненавистного прошлого и обещает создать более привлекательное будущее. Однако этого недостаточно для постоянного подкрепления популярности и массовой поддержки без позитивных результатов. Лидеры нуждаются в успехах, хотя бы небольших. Они усиливают их авторитет и влияние на массы" [237, с. 174].
М. Горбачев, введя естественную человечность в свой имидж, по сути нарушил имиджевые характеристики советского типа лидера и был смещен. А. Мигранян считает, что Горбачев парадоксальным образом выступал в оппозиции к существующей политической системе, в то же время возглавляя ее. То есть имиджевое столкновение наличествует и на этом уровне.
Ю. Афанасьев видит в определенной степени имиджевые характеристики советской власти:
"Уравнительская, часто беспощадная крестьянская психология — факт истории, на который советские ученые старались не обращать внимания. Между тем именно эта психология определяла формирование власти. Властную вертикаль укрепляли люди необразованные, серые, с узким кругозором.
Исключительную жестокость к своим согражданам трудно объяснить одной только ложной теорией, дало в качестве людей, которые осуществляли депортации, массовые чистки и так далее" (Московские новости, 1997, 29 ноября).
По сути тот или иной типаж лидера в сильной степени задает "рисунок" реализации власти.
СИМВОЛИКА ВЛАДИМИРА ЖИРИНОВСКОГО
Наиболее существенно опираются на активное порождение своего имиджа поп-звезды. Не только из-за коммерческой зависимости от успешности/неуспешности этой работы, но и из-за серьезной привязанности именно к массовому сознанию, характерной для этой профессии. От поп-звезд естественно перейти к типажу политика, который наиболее удачно воспользовался их актерскими моделями, первому чисто телевизионному политику СНГ — Владимиру Жириновскому. "К Жириновскому надо отнестись серьезно", — пишет Олег Мороз (Литературная газета, 1995, 29 марта). К этому призывают не только его результаты (третье место в президентских выборах, лидерство по партийным спискам). Не только уровень его врагов — Егор Гайдар выступает в "Известиях" со статьей "Ставка на негодяев: от национал- (
патриотов исходит самая большая опасность для Рос- сии"(1994, 17 мая). Валерия Новодворская заявляет: "Я с ним знакома лично. Он для меня враг. Он пытался уничтожить наш Демсоюз в зародыше. Хотя я не думаю, что это была его личная идея. Здесь он совпал по фазе с КГБ. Его некоторые называют секс-символом России. Я плохо знакома с историей половых извращений. Если это секс-символ России, то, видимо, ему надо обратиться к психоневрологу" (Всеукраинские ведомости, 1995, 18 августа). |
Даже известный по дуэли с соком "противник" Жириновского Борис Немцов говорит: "Могу сказать, что он человек безусловно умный и талантливый, но с большими клиническими отклонениями" (Комсомольская правда, 1999, 10 декабря).
Рейтинг Жириновского постоянно высок. Например, "Пресс-клуб" с ним собрал 6,5% московской аудитории (Московские новости, 199, №61). Он лидер опросов о доверии к политики среди военнослужащих: первое место в марте 1995 - 15,6%, и первое же место в августе 1995 - 15,8% (Московские новости, 1995, №59). Хотя более демократический фонд — "Общественное мнение" — в ответе на вопрос "За кого бы вы проголосовали в следующее воскресенье?" ему отводит лишь 3% 19 августа 1995 и 5% 2 сентября 1995. ЛДПР входило в пятерку ведущих партий России (Огонек, 1995, №38). По частоте упоминаний в печати он стоялт на четвертом месте (29 упоминаний), зато впереди только Ельцин, Черномырдин и Рыбкин. Все это следствия. Жириновский должен нас интересовать потому, что это сделанный политик. Мы не вкладываем в это отрицательный смысл, а наоборот, подчеркиваем, что перед нами есть и определенная стратегия поведения, имиджмейкеры, которые вырабатывают эту стратегию, и сам политик, удачно реализующий эту свою стратегию. В печати указывалось, что в команду Жириновского входили хорошие психологи (это говорит Лидия Матвеева, руководитель группы психологии телевидения и рекламы факультета психологии МГУ (Аргументы и факты, 1994, №5)). Подчеркивалось и то, что Жириновский принимая самое активное участие в обучающих семинарах, которые в Москве проводили эксперты по ведению избирательных кампаний из Великобритании: "И вопросы задавал, и записывал, и в тестах всяких участвовал. И привел англичан в восторг своей восприимчивостью к знаниям. Потом англичане — уже для себя — решили посчитать, кто же из кандидатов самый перспективный. Считали по многим параметрам — целеустремленность, внешние данные, ораторские способности. Опять вышло, что Жириновский впереди остальных. Тогда предрекли они ему победу* (Аргументы и факты, 1994, №4). Известность Жириновского давно уже вышла за пределы России, уже есть даже употребление его фамилии как имени нарицательного: два лидера румынских партий намерены подать в суд на президента за то, что тот, будучи в США, назвал их обоих "румынскими Жириновскими" (Труд, 1995, 6 октября).
Следует также добавить, что Жириновский "подкован" в области ведения пропагандистских кампаний. Во время
службы в армии он занимался спецпропагандой и писал листовки, например, на тему вступления советских войск в Турцию, которые утром писались, а вечером уничтожались в целях секретности (телепрограмма "Урмас Отт с Владимиром Жириновским", РТР, 1999, 11 дек.).
Попытаемся реконструировать тактику, приносящую ему победу, тем более, что она опирается на рекомендации, и Жириновский выдерживает ее в едином русле. Но до этого несколько общих замечаний, относительно факторов, поддерживающих и цементирующих всю его риторику.
Во-первых, Жириновский движется не в последовательном развитии своей стратегии, а как бы параллельно сразу разрабатывается несколько направлений. Есть партия, без стеснения обслуживающая одного человека. Есть газеты, названия которых четко отсылают к символике прошлого: "Сокол Жириновского" и "Правда Жириновского". Есть "Водка Жириновского". Есть "Рок-магазин у Жириновского", рекламируемый в издании Московской организации партии: "Рок-магазин у Жириновского. Предлагает простым рокерам, металлистам и другим неформалам: Если вы хотите носить крутой прикид и слушать крутую музыку, не проходите мимо, у нас есть все..." (Сокол Жириновского, 1994, №2). Есть постоянство митингов, где его сторонники и случайные любопытствующие могут включиться в нужную информацию: "Его маргинальный электорат тверд в своих симпатиях к своему кумиру. О том можно судить хотя бы по митингам, регулярно проходящим по выходным в Сокольниках. Мегафонный ор стоит на всю округу. Никуда от него не деться" (Литературная газета, 1995, 29 марта).
Дата добавления: 2016-02-02; просмотров: 422;