СЕМЕЙНЫЕ ФАКТОРЫ И СЕМЬЯ

КАК МОДЕЛЬ ПОВЕДЕНИЯ (САМОУБИЙСТВА)⁽

Ребенок как осознанно, так и неосознанно повторяет «рисунок» семьи. На­пример, то, как решаются конфликты, как проявляется солидарность, и т. д. Пси­хологические и социальные рисунки, учитывая и генетическое влияние, могут таким образом «наследоваться» от поколения к поколению. Самоубийство роди­телей или родственников может служить своеобразным примером того, как чело­век решает конфликты (Friedman, 1984). Неумение членов семьи приспособить­ся к изменениям, так же как недостаток тепла и сотрудничества, может привести к суицидальным настроениям среди детей и молодежи (Miller К. et al., 1992; Pfeffer et al., 1998).

Ребенок, который растет в семье с «хроническими» проблемами, рискует по­лучить стиль жизни, при котором он умрет достаточно рано или вследствие само­убийства, или в результате несчастного случая. Это полный внешний и внутрен­ний стресс, который скорее вызовет развитие патологического поведения, чем какое-нибудь определенное событие. Потребности ребенка не удовлетворяются, его не учат, как улаживать конфликтные ситуации и стресс правильно (Maris, 1981).

Четырнадцатилетней Лотте, которая жила вместе с матерью и младшей сест­рой, приходилось брать всю ответственность за сестру на себя, когда мать нахо­дилась в состоянии депрессии. Лотта и нашла маму без сознания после ее попыт­ки самоубийства, вызвала «скорую помощь». В то время, пока женщина находи­лась в психиатрической больнице, дети жили со своим биологическим отцом. Лотта была очень удручена тем, что случилось, хотя старалась этого не показы­вать. Но когда ее маму выписали, она проглотила таблетки, которые нашла дома.

Десятилетний мальчик однажды напугал учителей и одноклассников тем, что балансировал на узких перилах моста. Оказалось, у него было много трудностей, в том числе постоянные страхи за больную мать и угрозы обозленного безработи­цей отца.

' Психиатрия детского и подросткового возраста / Под ред. К. Гиллберга и Л. Хеллгрена. М.: ГЭОТАР-МЕД, 2004. С. 170.

Г. Пеллинг (Н. Pelling)

СЕМЕЙНЫЕ ФАКТОРЫ (ПОДРОСТКОВЫЕ ПСИХОЗЫ)*

Гипотезы о том, что травмирующее окружение или особые качества взаимоот­ношений в семье могут привести ребенка к шизофрении, не нашли подтвержде­ния в исследованиях. Очень часто в фильмах и художественной литературе чело­века, пережившего психическую травму, называют шизофреником. Это неверно. Такие травмы чаще вызывают посттравматическое стрессовое расстройство, дис­социативные нарушения, подверженность страхам и депрессию, но не шизофре­нию.

Чтобы понять происхождение психозов, часто использовали психодинамиче­скую теорию. Согласно одной из гипотез, чем раньше произошли нарушения в отношениях мать—ребенок, тем серьезнее впоследствии психическое заболева­ние. Предполагается, что эмоциональные потрясения в течение раннего младен­чества вызывают психоз, в то время как более позднее их влияние вызывает по­граничное нарушение — невроз. Однако эмпирические сведения, которые под­тверждали бы эту гипотезу, не были опубликованы.

Итак, основной предпосылкой развития большинства психических заболева­ний являются повреждения мозга. Для течения заболевания большое значение имеют психосоциальные факторы. Наблюдения не подтверждают факта, что ши­зофрения может развиться без наследственной склонности и/или повреждений мозга, однако психосоциальные факторы могут спровоцировать болезнь или ухуд­шить ее течение. Изучение в Финляндии усыновленных детей, генетической ма­тери которых болели шизофренией, показывает, что на развитие заболевания вли­яет как генетическое прошлое ребенка, так и семейное окружение (Tienari, 1991).

' Психиатрия детского и подросткового возраста / Под ред. К. Гиллберга и Л. Хеллгрена. М.: ГЭОТАР-МЕД, 2004. С. 265.

М. Ростам (М. Rastam)

РОЛЬ СЕМЬИ (НЕРВНАЯ АНОРЕКСИЯ)*

Родители больных анорексией по возрасту и социальному положению не от­личаются от других людей. Не имеет значения для заболевания и наличие братьев и сестер (Restam och Gillberg, 1991). Но описывались семьи, где у ребенка, втяну­того в отношения родителей или семейные тайны и конфликты, нарушение пи­тания становилось стабилизирующим фактором, который поддерживал больную систему семьи (Minuchin et al., 1978; Vandereyken et al., 1989). Роль семьи может быть второстепенной в возникновении болезни. Контролируемое шведское ис­следование семьи показало, что семьям, где есть дети с нервно-психической ано­рексией, также присущи разводы, открытые конфликты и проблемы иного рода, как и семьям, где дети имеют разные психиатрические диагнозы (Wolkind och Rutter, 1985 b). В изучении пациентов с анорексией выявлено, что нарушениями питания чаще страдают близкие родственницы больных анорексией (Halmi et al., 1991; StroberetaL, 1990).

' Психиатрия детского и подросткового возраста / Под ред. К. Гиллберга и JI. Хеллгрена. М: ГЭОТАР-МЕД, 2004. С. 227.

М. В. Коркина, М. А. Цивилько, В. В. Марилов

НЕРВНАЯ АНОРЕКСИЯ¹

Большинство больных имеют наследственную отягощенность в виде различ­ных аномалий личности и акцентуаций характера.

В ряде наблюдений можно отметить склонность к полноте у одного или даже у обоих родителей. В связи с этим будущие пациенты с детства слышали разговоры о некрасивости, неэстетичности полноты, о необходимости с ней бороться. В ряде семей больные воспитывались в обстановке культа красоты, в поклонении всему утонченному. Большинство родителей обсуждали «моду на тонкую фигуру», го­ворили о «вульгарности даже небольшой полноты» и т. д.

Родители всячески старались добиться у детей постоянного положительного отношения к еде, считая это основным критерием их «хорошего поведения». Корм­ление детей при этом носило стеничный и насильственный характер и нередко приводило к рвоте после перекармливания.

Во всех наблюдениях отмечался так называемый неадекватный психологиче­ский климат в семье, обусловленный личностными особенностями родителей.

Согласно анамнестическим данным, ранее довольно истощенные и болезнен­ные, эти дети к 6-7 годам становились более крепкими, хорошо поправлялись и производили впечатление вполне физически здоровых. В первые школьные годы (1—3-й классы) они отличались большим прилежанием, пунктуальным выполне­нием домашних заданий, нередко в ущерб обычным детским играм и увлечени­ям. Усердие позволяло им отлично успевать по всем предметам, однако их знания никогда не выходили за рамки учебника или сведений, полученных в классе от учителя.

Как правило, родители предъявляли к детям повышенные требования, ис­кусственно загружая их различными полезными и престижными занятиями (ино­странные языки, музыка, художественная гимнастика, фигурное катание и т.-п.). Таким образом, уже в раннем детстве эти дети были очень перегружены за­нятиями.

В некоторых наблюдениях выявлено не совсем обычное отношение к еде ро­дителей (культ еды в семье). У них была реакция гиперфагического типа на стрес­совую ситуацию. В ряде семей существовал противоположный подход к еде. В та­ких семьях много говорилось о необходимости ограничивать себя в пище, «чтобы не полнеть», полнота ассоциировалась с «грубостью», «неэстетичностью», «вуль­гарностью». Матери этих больных нередко прибегали к различным модным дие­там. В присутствии детей велись постоянные разговоры о «красоте внутренней и внешней», необходимости иметь «хрупкую воздушную фигуру», у детей воспиты­валась неприязнь ко всему «жирному», «полному».

" Коркина М. В., Цивилько М. А., Марилов В. В. Нервная анорексия. М.: Медицина, 1986. С. 35, 60-61.

Во всех наблюдениях к началу болезни дети отличались несколько повышен­ным питанием, что расходилось с их представлениями об идеальной фигуре. Еще до начала пубертата эти девочки стали обращать внимание на свою внешность, находили себя излишне полными, тягостно переживали замечания окружающих по этому поводу, постоянно сравнивали свою внешность с «идеалом». Это несо­ответствие желаемого и действительного становилось источником постоянной психической травматизации, занимало все большее место в мыслях и пережива­ниях детей. Таким образом, можно было говорить о формировании у больных сверхценной идеи излишней полноты, что довольно быстро приводило к мысли о необходимости «улучшения внешнего вида» путем значительного самоограниче­ния в еде.

Р. Тёлле (R. ТбНе)

НЕРВНАЯ АНОРЕКСИЯ И БУЛИМИЯ*

Общее и особенно психосексуальное развитие у стремящихся к голоданию за­держано. Установка на свое тело означает нарциссическую переоценку и прояв­ляет амбивалентность: с одной стороны, сосредоточенность и повышенное вни­мание, а с другой — тревожная враждебность и дистанцирование от инстинктов. Пациентки не признают своей половой роли, роли взрослой женщины. Падение аппетита и рвоты означают отвращение к сексуальности. В процессе невротиче­ской регрессии может возникать неосознанная идентификация между едой и воз­можностью забеременеть, между прибавкой в весе и беременностью. С помощью похудения подсознательно отвергается не только возможность создания женских форм, но и беременность. В стремлении к похудению больная избавляется от не­обходимости быть чьим-то партнером и матерью. Психоаналитически здесь об­наруживается двухфазное вытеснение: поскольку психоневрологическое симп-томообразование не достигает нужной степени защиты, к нему присоединяются соматические защитные процессы.

Регулярно ухудшаются отношения с матерью (вследствие существования нар-циссических привязанностей), а также одновременно и с отцом по типу эдипаль-ного конфликта. Конфликты между родителями отражаются на анорексии детей, что относится к семейным привычкам в еде, а также в ней отражаются проблемы сексуальности, авторитетов и зависимости. Нередко встречается картина «семей­ного невроза», который выкристаллизовывается в анорексии у дочери — носи­тельницы конфликта. Противодействие семьи врач встречает при анорексии столь резко, как ни при какой другой болезни.

' Психиатрия с элементами психотерапии / Пер с нем. Мн.: Иитерпрессервис, 2002. С. 127. 208

Л. У. Янолс

РЕАКЦИЯ РЕБЕНКА И ЕГО СЕМЬИ НА ЭПИЛЕПСИЮ*

Эпилепсия значительно влияет на психосоциальную функцию, развитие ре­бенка, а также на семью в целом. Больному ребенку часто трудно владеть собой и той ситуацией, в которой он оказывается. Его повседневная жизнь сильно ослож­няется нередко возникающими страхом, волнением, низкой самооценкой и де­прессивными реакциями (Ziegler, 1991;Ноаге, 1984; Hartlageoch Green, 1972). От­ношение окружающих способствует развитию большей зависимости ребенка от родителей и других людей. Вовлечение детей в домашние дела и в другую деятель­ность также ограничиваются из-за эпилепсии (Sillanpaa, 1987).

Семьи, где есть дети, страдающие эпилепсией, по-разному справляются с про­блемой (Ferrari et al., 1983). Переживающие, опасающиеся за ребенка родители стараются сделать для него все возможное. Ребенок, в свою очередь, может испы­тывать страх перед своей болезнью (Taylor, 1996). Это увеличивает зависимость его от родителей и других членов семьи. Трудности в процессе обучения, возни­кающие из-за эпилепсии, могут также деструктивным образом влиять на ребен­ка. Он может чаще прогуливать школьные занятия, плохая стимуляция и отсут­ствие тренировки увеличивают когнитивную дисфункцию, в результате чего са­мооценка ученика еще больше понижается. Поэтому общение со сверстниками ухудшается, ставится под угрозу возможность в будущем преуспеть в учебе и дру­гих делах. Родители, братья и сестры больных детей чаще болеют, возможно, из-за того, что испытывают хронический стресс от эпилепсии и ее последствий (по­вторяющиеся припадки, когнитивное нарушение и проблемы в поведении).

Важно четко проинформировать семью больного ребенка, школьный персо­нал, друзей и других людей из его окружения об эпилепсии и ее последствиях. Семье нужно обязательно оказывать помощь через специальные группы поддерж­ки больных эпилепсией, применяя адекватные педагогические и другие меры. В последнее время во многих местах Швеции появились такие группы. В сотруд­ничестве с детскими неврологами и психиатрами можно удовлетворить потреб­ности ребенка и семьи (Olsson et al., 1997).

Определенная поддержка заключается в том, что ребенка учат управлять свои­ми припадками, контролировать их частоту с помощью приемов поведенческой терапии (Dahe, 1990).

" Психиатрия детского и подросткового возраста / Под ред. К. Гиллберга и Л. Хеллгрена. М.: ГЭОТАР-МЕД, 2004. С. 349-350.

Е. М. Мастюкова, А. Г. Московкина

СЕМЬЯ АУТИЧНОГО РЕБЕНКА*

Аутичные дети, как правило, первые, а нередко и единственные в семье. Из-за отсутствия опыта родители долго не замечают особенностей ребенка. Третий год жизни является критическим для родителей, так как становится очевидной серь­езность отклонений ребенка. Реакция родителей проявляется в подавленности, растерянности перед неконтактностью ребенка, в комплексе собственной непол­ноценности, в полном отказе от себя во имя ребенка, в тревожных опасениях в связи с предполагаемой ролью «плохой наследственности». Это усугубляется не­выгодным сравнением своего ребенка с нормальными детьми. Возникает напря­женность, скрытая или явная конфликтность семейных отношений, взаимные обвинения родителей.

Позиции родителей могут быть различными. Одни из них недооценивают ре­альные успехи и возможности ребенка, фиксируясь на его недостатках. Они сты­дятся за ребенка. Воспитание строится на жестко-директивных принципах. Дру­гие родители, наоборот, всячески преувеличивают достижения своих детей и за­тушевывают их недостаточность. Часто родители сами многое делают за ребенка, не замечая этого и приписывая результаты ребенку. Во многих семьях имеет мес­то противоречивость позиций. Многие родители считают главным вербально-интеллектуальное развитие, хотя страдает преимущественно невербальное раз­витие.

Специалист, работающий с аутичным ребенком, должен знать об особой рани­мости его близких. В момент постановки диагноза семья переживает тяжелейший стресс. Достаточно поздно — в три, четыре, а иногда и в пять лет родители узна­ют, что их ребенок, который до сих пор считался здоровым и одаренным, необу­чаем: ему следует оформить инвалидность и поместить в специальный интернат. Состояние стресса для семьи нередко становится хроническим. Семья может стол­кнуться с недоброжелательностью соседей, агрессивной реакцией людей в транс­порте, в магазине, на улице и даже в детском учреждении. Во всем мире семьи, воспитывающие аутичных детей, оказываются более страдающими, чем семьи, имеющие детей с другими особенностями, в том числе с умственной отсталос­тью. Стресс в большей степени проявляется у матерей, испытывающих чрезмер­ные ограничения личной свободы и времени из-за сверхзависимости своих де­тей, они имеют очень низкую самооценку, считая себя плохими воспитателями. Ребенок с раннего возраста не поощряет мать, не смотрит в глаза, не любит бы­вать на руках, иногда даже не выделяет ее из других людей, не отдает предпочте­ния в контакте. Такой ребенок не несет ей достаточного эмоционального откли­ка, радости общения. Это приводит к депрессивности, астено-невротическим проявлениям. Отцы, как правило, проводят больше времени на работе, хотя на

'Семейное воспитание детей с отклонениями в развитии/Под ред. В. И. Селиверстова. М.Тума­нит, изд. центр ВЛАДОС, 2003. С. 78-80.

них ложатся обязанности материального обеспечения семьи, которые носят дол­говременный характер. Братья и сестры аутичных детей тоже испытывают опре­деленные трудности, так как родители нередко вынуждены жертвовать их инте­ресами. Они могут чувствовать обделенность вниманием, ощущать, что родители их любят меньше. Иногда они разделяют заботы семьи, а иногда и отстраняются, что дополнительно ранит родителей. Ранимость семьи с аутичным ребенком уси­ливается в периоды его возрастных кризисов и в те моменты, когда семья прохо­дит определенные критические точки своего развития: поступление ребенка в дошкольное учреждение, в школу, достижение им переходного возраста. Наступ­ление совершеннолетия и обозначающего его события (получение паспорта, пе­ревод к взрослому врачу и т. п.) порой вызывает у семьи еще больший стресс, чем постановка диагноза.

Чрезвычайно важно помочь родителям прийти к мысли о нецелесообразности отказа от себя во имя ребенка. Объяснить, что это не способствует развитию и социализации ребенка. Все взрослые члены семьи должны достичь единства в понимании поведения и нужд ребенка, а также предъявляемых к нему требова­ний. Для этого им предлагаются готовые рецепты поведения.

О. С. Никольская, Е. Р. Баенская, М. М. Либлинг

ТРУДНОСТИ СЕМЬИ,

ВОСПИТЫВАЮЩЕЙ РЕБЕНКА С АУТИЗМОМ*

В предыдущих разделах читатель познакомился с особенностями, проблема­ми и возможностями аутичных детей; в завершение этой части книги мы хотели бы специально остановиться на трудностях их родителей.

Прежде всего, следует сказать, что специалист, работающий с аутичным ре­бенком, должен знать и об особой ранимости его близких. Напряженностью сво­их переживаний семьи аутичных детей выделяются даже на фоне семей, имею­щих детей с другими тяжелыми нарушениями развития. И для этого есть вполне объективные причины. Одна из них заключается в том, что осознание всей тяже­сти положения ребенка зачастую наступает внезапно. Даже если тревоги суще­ствуют, специалисты обычно долгое время их не учитывают, уверяя, что ничего необычного не происходит. Трудности установления контакта, развития взаимо­действия уравновешиваются в глазах родителей успокаивающими впечатления­ми, которые вызывают серьезный, умный взгляд ребенка, его особые способно­сти. Поэтому в момент постановки диагноза семья порой переживает тяжелей­ший стресс: в три, в четыре, иногда даже в пять лет родителям сообщают, что их ребенок, который до сих пор считался здоровым и одаренным, на самом деле нео­бучаем; часто им сразу предлагают оформить инвалидность или поместить его в специальный интернат.

Состояние стресса для семьи, которая продолжает «сражаться» за своего ре­бенка, с этого момента нередко становится хроническим. В нашей стране это во многом связано с отсутствием какой-либо системы помощи аутичным детям, с тем, что в существующих детских учреждениях «не приживаются» дети с необычным, сложным поведением. Непросто вообще найти специалиста, который взялся бы работать с таким ребенком. На местах, как правило, помочь такому ребенку не берутся — приходится не только далеко ездить, но и месяцами ждать, когда по­дойдет очередь консультации.

Более того, семья аутичного ребенка часто лишена и моральной поддержки знакомых, а иногда даже близких людей. Окружающие в большинстве случаев ничего не знают о проблеме детского аутизма, и родителям бывает трудно объяс­нить им причины разлаженного поведения ребенка, его капризов, отвести от себя упреки в его избалованности. Нередко семья сталкивается с нездоровым интере­сом соседей, с недоброжелательностью, агрессивной реакцией людей в транспорте, в магазине, на улице и даже в детском учреждении.

Но и в западных странах, где лучше налажена помощь таким детям и нет пробле­мы в нехватке информации об аутизме, семьи, воспитывающие аутичного ребенка,

' Аутичный ребенок: Пути помощи. М.: ТЕРЕВИНФ, 1997. С. 77-80.

тоже оказываются более страдающими, чем семьи, имеющие ребенка с умственной отсталостью. В специальных исследованиях, проводившихся американскими пси­хологами, обнаружено, что стресс в наибольшей степени проявляется именно у ма­терей аутичных детей. Они не только испытывают чрезмерные ограничения личной свободы и времени из-за сверхзависимости своих детей, но и имеют очень низкую самооценку, считая, что недостаточно хорошо выполняют свою материнскую роль. Такое самоощущение мамы аутичного ребенка вполне понятно. Ребенок с ран­него возраста не поощряет ее, не подкрепляет ее материнского поведения: не улы­бается ей, не смотрит в глаза, не любит бывать на руках; иногда он даже не выделяет ее из других людей, не отдает видимого предпочтения в контакте. Таким образом, ребенок не несет ей достаточного эмоционального отклика, непосредственной ра­дости общения, обычной для всякой другой матери и с лихвой покрывающей все ее тяготы, всю усталость, связанную с ежедневными заботами и тревогами. Понятны поэтом проявления у нее депрессивности, раздражительности, эмоционального

истощения.

Отцы, как правило, избегают ежедневного стресса, связанного с воспитанием аутичного ребенка, проводя больше времени на работе. Тем не менее они тоже переживают чувства вины, разочарования, хотя и не говорят об этом так явно, как матери. Кроме того, отцы обеспокоены тяжестью стресса, который испытывают их жены, на них ложатся особые материальные тяготы по обеспечению ухода за «трудным» ребенком, которые ощущаются еще острее из-за того, что обещают быть долговременными, фактически пожизненными.

В особой ситуации растут братья и сестры таких детей: они тоже испытывают бытовые трудности, и родители часто вынуждены жертвовать их интересами. В ка­кой-то момент они могут почувствовать обделенность вниманием, посчитать, что родители их любят меньше. Иногда они, разделяя заботы семьи, рано взрослеют, а иногда «переходят в оппозицию», формируя особые защитные личностные установки, и тогда их отчужденность от забот семьи становится дополнительной болью родителей, о которой они редко говорят, но которую остро ощущают.

Ранимость семьи с аутичным ребенком усиливается в периоды его возрастных кризисов и в те моменты, когда семья проходит определенные критические точки своего развития: поступление ребенка в дошкольное учреждение, в школу, дости­жение им переходного возраста. Наступление совершеннолетия, вернее, обозна­чающего его события (получения паспорта, перевода к взрослому врачу и т. п.), порой вызывает у семьи такой же стресс, как и постановка диагноза.

Попытки оказания профессиональной психологической поддержки подобным семьям стали делаться у нас только недавно, и пока они носят эпизодический характер. Мы убеждены, что такая поддержка должна развиваться прежде всего как помощь семье в ее основных заботах: воспитании и введении в жизнь ребенка с аутизмом. Главное тут — дать родителям возможность понять, что происходит с их ребенком, помочь установить с ним эмоциональный контакт, почувствовать свои силы, научиться влиять на ситуацию, изменяя ее к лучшему.

Кроме того, таким семьям вообще полезно общаться между собой. Они не толь­ко хорошо понимают друг друга, но каждая из них имеет свой уникальный опыт переживания кризисов, преодоления трудностей и достижения успехов, освое­ния конкретных приемов решения многочисленных бытовых проблем.

Л. С. Печникова

МАТЕРИНСКОЕ ОТНОШЕНИЕ К РЕБЕНКУ-АУТИСТУ В ЗАВИСИМОСТИ ОТ НАЛИЧИЯ В СЕМЬЕ ЗДОРОВОГО СИБСА*

Обследовано 50 матерей (в возрасте от 24 до 49 лет) детей с ранним детским аутизмом (РДА) в возрасте от 4 до 14 лет, посещающих специальную группу по коррекции РДА при Институте коррекционной педагогики РАО. Все обследован­ные матери были психически здоровы, и только в трех случаях отмечалась на­следственная отягощенность по линии ближайших родственников (дедушки, ба­бушки). Нас интересовала связь материнского отношения к ребенку-аутисту с наличием в семье здорового сибса. Есть ли различия между материнским отно­шением к здоровому и больному ребенку и сглаживает ли такая ситуация стресс матери от неполноценного общения с аутичным ребенком? В 27 случаях в семье был один ребенок и в 23 — двое, причем из них 10 матерей имели старшего ребен­ка с РДА, а 13 — младшего. В исследовании использовались методики, позволяю­щие охарактеризовать отношение матери к больному ребенку — это Цветовой тест отношений (ЦТО), разработанный А. М. Эткиндом (1985) для изучения эмоцио­нальных компонентов отношений испытуемых к самим себе, к своим детям и дру­гим, значимым для него людям, и Тест-опросник родительского отношения, раз­работанный А. Я. Варгой и В. В. Столиным (1988), направленный на выявление характера родительского отношения.

По данным ЦТО, матери, имеющие одного ребенка, чаще эмоционально при­нимают его качества (78,1%). В группе матерей, имеющих двух детей, больного ребенка эмоционально принимают 50% матерей, а здорового — 68,75%. Внутри группы матерей, имеющих двух детей, было выделено две подгруппы: 1) больной ребенок — старший (первый по рождению) и 2) больной ребенок — младший. Оказалось, что матери второй подгруппы чаще эмоционально отвергают себя, своего больного ребенка и здорового ребенка.

Эмоциональное отвержение ребенка с РДА по методике ЦТО обнаружено все­го у 3,3% матерей. По результатам Теста-опросника родительского отношения, у матерей, имеющих двоих детей, чаще встречается отвержение как ведущая по­зиция в отношениях с больным ребенком (66,5% против 50% в группе матерей с одним ребенком). Наличие в семье здорового сибса усугубляет эту ситуацию тем, что для второго ребенка поведение матери не является столь травмирующим, и по­этому матери отказываются менять свою жизненную изначальную установку по отношению к больному ребенку и усиливают его отвержение.

' Социальное и душевное здоровье ребенка и семьи: защита, помощь, возвращение в жизнь // Материалы Всероссийской научно-практической конференции (Москва, 22—25 сентября 1998). М., 1998. С. 73-74.

Наибольшие отличия обнаружены внутри группы матерей, имеющих двоих детей: там, где больной ребенок — младший (то есть второй по рождению после здорового ребенка), у всех матерей (100%) ведущей позицией в отношениях с ним является отвержение. В подгруппе, где больной ребенок — старший (то есть пер­вый по рождению) в семье, только у 50% матерей ведущей позицией является от­вержение, а в 50% наблюдается «кооперация».

Это, видимо, связано с тем, что после стресса общения с аутичным ребенком и связанного с этим падения самооценки матери рождается второй здоровый ребе­нок, семейная ситуация значительно меняется в сторону стабилизации за счет повышения уверенности в себе у матерей (с нее снимается груз собственного чув­ства неполноценности), что, в свою очередь, сказывается и на отношении к боль­ному ребенку. Когда же ребенок с РДА — младший, ситуация меняется с точнос­тью до наоборот — его болезнь является сильным ударом для женщины, считаю­щей себя успешной матерью.

Расхождение результатов по этим двум тестам, видимо, объясняется самой методической направленностью их. Так, тест-опросник родительского отноше­ния апеллирует в большей степени к когнитивной составляющей родительского отношения и оценке его поведения с точки зрения встроенности в социальные отношения (например: «Мой ребенок ничего не добьется в жизни», «Для своего возраста мой ребенок немножко незрелый», «Моего ребенка трудно научить хо­рошим манерам при всем старании» и т. д.). ЦТО направлен на изучение эмоцио­нальных компонентов, чаще — бессознательных, отношений испытуемых к са­мим себе и ближайшему окружению.

Родительское отношение матерей детей с РДА имеет противоречивую струк­туру: на когнитивном уровне оценка ребенка является отвергающей или инфан-тилизирующей, отражает трудности матери в понимании своего ребенка, постро­ении модели его воспитания и возможности встроиться в социальную среду. Од­нако эмоциональное отношение большинства матерей остается адекватно принимающим, позитивным.

Материнское отношение к больному ребенку зависит от порядка его рожде­ния; в семьях, где ребенок с РДА — единственный, чаще наблюдается его эмоцио­нальное принятие. Наименее благоприятная психологическая ситуация склады­вается в отношении второго по порядку рождения ребенка с РДА: у матерей чаще складывается комплекс ролевой неполноценности и невозможность гибкой адап­тации к особенностям больного ребенка. Трудная задача изменения собственных ожиданий и установок по отношению к ребенку, с одной стороны, и невозмож­ность изменить биологический и эмоциональный статус ребенка — с другой, при­водят к отвержению ребенка матерью и ее собственной невротизации.

Психологическая коррекция должна целенаправленно снимать состояние рас­терянности у матерей, мобилизовать возможности взаимодействия с ребенком, выстраивать понятную модель социальных ожиданий и адекватных воспитатель­ных мер.

М. И. Буянов