Кризисы в историческом познании

Представления об историческом прошлом.

Методологические основания этого рапздела опре­деляются рядом идей, выдвинутых в ходе полемики о природе гуманитарного знания.

Во-первых, это констатация специфики исторического позна­ния и относительности критериев истинности и достоверности в историческом исследовании. Относительность исторического знания предопределена рядом факторов, прежде всего исходной многозначностью трех основных компонентов исторического ис­следования: исторического факта, исторического источника и метода исторического исследования. Пытаясь выяснить «объек­тивную правду» о прошлом, исследователь оказывается залож­ником как собственной субъективности, так и «субъективности» тех свидетельств, которые он подвергает процедуре рациональ­ного анализа. Пределы и возможности исторического знания очерчены и неполнотой сохранившихся свидетельств, и отсутст­вием гарантий того, что отразившаяся в этих свидетельствах ре­альность является достоверным образом изучаемой эпохи, и наконец, интеллектуальным инструментарием исследователя. Историк всегда, вольно или невольно, оказывается субъективен в своем толковании прошлого и его воссоздании: исследователь интерпретирует его, опираясь на концептуальные и идеологиче­ские построения собственной эпохи, руководствуясь личными предпочтениями и субъективным выбором тех или иных интел­лектуальных моделей. Так, историческое знание и предлагаемый им образ прошлого всегда субъективны, частичны в своей полно­те и относительны в своей истинности. Признание собствен­ной ограниченности вместе с тем не мешает историческому на­учному знанию быть рациональным, обладающим собственным методом, языком и социальной значимостью.

Во-вторых, принципиальную важность имеет своеобразие предмета и методов исторического исследования, а значит, и ис­торического знания в целом. В процессе становления историче­ской науки понимание предмета и задач исследования претерпе­вало существенные изменения. Современная практика истори­ческого исследования признает не только широту своего поля, но и возможность различных подходов к изучению явлений про­шлого и их интерпретации. От эмпирической науки, главной целью которой было исследование событий, прежде всего поли­тически значимых, фиксирующих вехи развития государствен­ных образований и причинно-следственные связи между отдель­ными фактами, история эволюционировала в дисциплину, изу­чающую общество в его динамике. В поле зрения историка включен широкий круг явлений — от хозяйственной и полити­ческой жизни страны до проблем частного существования, от. изменений климата до выявления представлений людей о мире. Предметом изучения оказываются события, модели поведения людей, системы их ценностных установок и мотиваций. Совре­менная история — это история событий, процессов и структур, частной жизни человека. Подобная диверсификация исследова­тельского поля связана с тем, что, вне зависимости от предпоч­тений конкретных исследовательских направлений, объектом исторического знания является человек, природа и поведение ко­торого разнообразны сами по себе и могут быть рассмотрены в разных ракурсах и взаимосвязях. История оказалась наиболее универсальной и емкой из всех гуманитарных дисциплин нового времени, ее развитие не просто сопровождалось становлением новых сфер научного знания — социологии, психологии, эконо­мики и др., но было связано с заимствованием и адаптацией к собственным задачам их методов и проблематики. Широта исто­рического знания вполне оправданно вызывает сомнения иссле­дователей в правомерности существования истории как само­достаточной научной дисциплины. История и содержательно, и по форме рождалась в интегральном взаимодействии с иными сферами изучения действительности (географией, описанием народов и пр.) и литературными жанрами; конституировавшись в качестве особой дисциплины, она вновь оказалась включена в систему междисциплинарного взаимодействия.

В-третьих, историческое знание не является ныне и никогда не было ранее, с момента своего становления, феноменом чисто академическим или интеллектуальным. Его функции отличаются широким социальным охватом, так или иначе отражаются в важнейших сферах социального сознания и социальных прак­тик. Историческое знание и интерес к прошлому всегда обуслов­лены актуальными для общества проблемами. Именно поэтому образ прошлого не столько воссоздается, сколько созда­ется потомками, которые, позитивно или негативно оценивая предшественников, обосновывают таким образом собственные решения и действия. Одной из крайних форм актуализации про­шлого является анахроническое перенесение на предшествую­щие эпохи идеологических построений и схем, доминирующих в политической и социальной практике настоящего. Но не только прошлое становится жертвой идеологий и анахронизмов — на­стоящее в не меньшей степени зависит от демонстрируемого ему образа собственной истории. Историческая картина, предлагае­мая обществу в качестве его «генеалогии» и значимого опыта, яв­ляется мощным инструментом воздействия на социальное созна­ние. Отношение к собственному историческому прошлому, доми­нирующее в социуме, определяет его представление о себе и знание задач дальнейшего развития. Таким образом, история, или картина прошлого, является частью социального сознания, элементом политико-идеологических представлений и исходным материалом для определения стратегии социального развития. Без истории, говоря иными словами, невозможно формирование социальной идентичности и представления о своих перспективах ни для отдельного сообщества, ни для человечества в целом.

В-четвертых, историческое знание представляет собой функ­ционально важный элемент социальной памяти, которая в свою очередь является сложным многоуровневым и исторически из-менчивым феноменом. В частности, помимо рациональной традиции сохранения знания о прошлом существуют коллективная социальная память, а также семейная и индивидуальная память, в значительной степени основанные на субъективном и эмоцио­нальном восприятии прошлого. Несмотря на различия, все типы памяти тесно связаны между собой, их границы — условны и проницаемы. Ученое знание влияет на становление коллектив­ных представлений о прошлом и, в свою очередь, испытывает воздействие массовых стереотипов. Исторический опыт обще­ства был и во многом остается результатом как рационального осмысления прошлого, так и его интуитивного и эмоционального восприятия.

Дидактические и педагогические цели курса определяются рядом соображений.

Во-первых, необходимостью ввести в практику специализи­рованного гуманитарного образования курс, который актуализи­рует .изученный ранее материал. Эта актуализация материала не просто акцентирует важнейшие информационные блоки, но и вводит в систему знания его движущий механизм — метод исследования прошлого. Знакомство с техникой исторического по­знания дает практическую возможность понять и почувствовать важнейшую имманентную особенность исторического знания — парадоксальное сочетание в нем объективности и условности.

Во-вторых, этот курс, демонстрируя силу и слабость истори­ческого знания, его многоуровневость и зависимость от культур­ного контекста, по сути, осуществляет десакрализацию «науч­ной картины исторического прошлого». В нем отражены коор­динаты, обозначающие границы исторического исследования, его социальные функции и возможности влияния на обществен­ное сознание. Можно сказать, что главной педагогической целью данного курса является пробуждение здорового скепти­цизма и критического отношения ко многим, казалось бы, оче­видным оценкам прошлого и определениям закономерностей со­циального развития.

Построение курса следует логике исторического разви­тия объекта изучения — исторического знания — от архаической древности до наших дней, в контексте общества и культуры. В курсе рассматриваются основные формы и уровни историче­ского знания: миф, массовое восприятие прошлого, рациональное знание (философия истории), академический историзм, истори­ческая социология, культурология, новейшие направления исто­рических исследований. Задачей курса является демонстрация факта разнообразия и изменчивости форм познания прошлого в исторической и цивилизационной перспективах. Восприятие и познание прошлого, равно как и оценка его значимости для на­стоящего, были разными у людей античного Рима, обитателей средневековой Европы и представителей индустриального обще­ства. Не менее существенно историческое сознание различается в культурных традициях европейской и восточной цивилизаций. Значительная часть курса посвящена анализу формирования отечественного исторического знания и прежде всего сопостав­лению путей развития и механизмов взаимодействия россий­ской и европейской традиций.

Помимо исторической, курс имеет структурную составляю­щую, акцентирует внимание на основных категориях и концеп­циях исторического знания, таких понятиях, как «история», «историческое время», «исторический источник», «историческая правда» и «историческая закономерность». В курсе показана сложная структура исторического знания, в частности диффе­ренциация ученой рациональной традиции и массового ирра­ционального восприятия прошлого, а также их взаимодействие. Одной из существенных является тема формирования историче­ских мифов и предрассудков, их укоренения в массовом созна­нии и влияния на политическую идеологию.

Сложные и противоречивые процессы специализации, внутренней дифференциации, кооперации и реинтеграции раз­личных научных дисциплин и субдисциплин, которые происхо­дят в современном обществоведении и гуманитаристике, ставят перед профессиональным сознанием новые проблемы. Размыш­ления над историей какой-либо дисциплины обычно активизи­руются тогда, когда обостряется ощущение кризиса. Оно вызы­вает всплеск интереса не только к новым проблемам научного познания, но и к прошлому науки. Поэтому вполне закономерно стремление понять, что представляет собой история как акаде­мическая дисциплина.

История — это прежде всего способ самопознания и само­идентификации общества. История была всегда, хотя и облека­лась в самые разные формы — мифа, эпоса, священного преда­ния и т. п. Только в обществах эпохи модерна история выступа­ет как рациональное научное знание, ориентированное на поиск истины и опирающееся на правила исторической критики и об­щепринятые критерии достоверности, но, поскольку история всегда является ответом на потребности общества, она обречена на постоянное переписывание. Те, кто сегодня говорит о банк­ротстве истории как науки, не понимают ее специфики, ожидая от нее установления непреходящих истин, универсальных зако­нов общественного развития и даже его прогнозирования.

Обновление современной профессиональной историографии и исторической культуры происходит на фоне кризиса новоев­ропейского рационализма, отказа от классического детерминиз­ма, от попыток видеть мир сквозь призму всеобщих закономер­ностей. На протяжении всего XX в. мир изменялся с невидан­ной до этого времени стремительностью, и огромную роль в этих радикальных переменах сыграл научный прогресс. Но из­менения затронули и статус самой науки: сначала возведя ее на высокий пьедестал в системе общественных ценностей, а к кон­цу века — поставив под сомнение ее основополагающие ориентиры. Этот процесс имеет и внутренние истоки. Сегодня переос­мысляются критерии того вида человеческой деятельности, который называется наукой. Во всех науках, включая естествен­ные, на первый план вместо анализа закономерностей и регу-лярностей выходит изучение индивидуального, уникального, случайного. Кризисная ситуация сложилась как в философии науки, так и в рефлексии по поводу истории. Вновь изменяется соотношение между такими различными типами знания, как на­учное, религиозное, эстетическое.

И все же разрушительная деятельность постмодернистской программы расчищает новые пути познания. Постепенно фор­мируется новая модель мира, идут поиски в современном социо-гуманитарном знании. Хотя процесс выработки новой парадиг­мы истории взамен рухнувшей оказался чрезвычайно сложным и противоречивым, несомненно одно: наиболее обнадеживаю­щие перспективы открываются в тех направлениях, которые ставят во главу угла категорию культуры. Это приводит к ново­му пониманию задач, а затем и к качественным изменениям в предметном поле, концептуальном аппарате и методологической базе исторического исследования. Таким образом, по всем кри­териям идет обновление или становление новой науки. Не уди­вительно, что процесс ее трансформации часто воспринимается как затянувшийся кризис.

Постмодернистская интеллектуальная программа определяет характер будущего посредством изменения представлений о прошлом. База постоянного поиска новых путей в истории — неисчерпаемость самого прошлого и любого из дошедших до нас памятников, обусловленная постоянным изменением тех вопро­сов, которые мы задаем прошлому из нашего настоящего. Мысль историка, направленная на интерпретацию следов ми­нувшего, запечатленных в исторических памятниках, исходит из современных предпосылок: концепция истории действует как силовое поле, организующее хаотический фрагментарный мате­риал. Между историком и историческим свидетельством всегда находится толща разного рода пристрастий и предубеждений, языковых и текстовых структур. Функции истории условно де­лятся на познавательно-аналитические, социальные и эстетиче­ские. Две последние, по существу, основаны на способности ис-ториописания создавать некую новую субъективную реальность. В разные периоды подчеркивалась та или иная из этих функций. Сторонники «истории снизу» педалировали социальную функ­цию истории, указывая на то, что история производится и по­требляется внутри определенного социального контекста с раз­личными целями и принимает разные формы, а ее производство и использование являются элементами политической конкуренции. Но не менее значим и выразителен акцент на эстетическую функцию истории, который делают сторонники ее постмодерни­стской парадигмы, отождествляющие историю с литературой и искусством.

Общественные изменения и внутренняя логика развития науки не дают ей покоя: привлекаются новые источники, пере­осмысляются старые, меняются поколения ученых, появляются новые методы исследования и критерии оценки. Но старые на­правления и накопленный опыт не исчезают бесследно, недаром новый импульс развития часто исходит именно из традицион­ных школ, казалось бы, навсегда отодвинутых на обочину исто­риографии.

В настоящее время история как наука переживает один из самых сложных и напряженных периодов — она находится в со­стоянии переопределения предмета, методов и содержания. Эти новации в совокупности представляют собой наиболее значи­тельный методологический прорыв с тех пор, как полтораста лет назад были заложены основы современной исторической науки. Высказывается опасение, что безграничное и непрерывное рас­ширение тематики исследований приведет к утрате собственно­го предмета исторической науки. Но ведь история остается са­мой синтетической из всех социогуманитарных дисциплин: каж­дая из них изучает лишь одну из сфер современной реальности, в то время как историю интересуют все аспекты прошлого. Вот почему развитие знаний о человеке и обществе настоящего только углубляет наше понимание предмета исторического по­знания и обогащает содержание современного исторического знания.

Одной из самых интересных областей интеллектуальной ис­тории является история исторического сознания. Свое­образное воссоединение истории с литературой пробудило по­вышенный интерес к способам производства, сохранения, пе­редачи исторической информации и манипулирования ею. Динамика состояний исторического сознания проявляется на обоих его уровнях: и на профессионально-элитарном, и на обы­денно-массовом. Траекторией движения историографии между полюсами научной аргументации и литературной репрезентации может быть записана одна из версий ее непростой истории.

Важное место в изучении представлений о прошлом людей разных культур и эпох должна занять проблема исторического воображения, а также концепция базового уровня историческо­го сознания, формирующегося в процессе социализации инди­вида как в первичных общностях, так и национальными систе­мами школьного образования. Ведь в отличие от литературных рассказов о жизни людей в прошлом, на которых стоит печать вымысла, рассказы на уроках истории как бы несут на себе бре­мя подлинности. Информация, которую ребенок приучается упорядочивать, записывать, воспроизводить на уроках истории, будто бы заверена «ответственными лицами» и снабжена пе­чатью «это действительно происходило», и уже на основе зало­женных в сознание информационных блоков впоследствии со­здаются социально-дифференцированные и политизированные интерпретации прошлого.

Наряду с отмеченными направлениями исследований в об­ласти истории исторической культуры представляется весьма перспективным новый взгляд на историю исторической науки со «средней позиции», о которой говорилось выше. Речь идет о научной исторической критике, которая все дальше отходит от традиционного историографического подхода и стремится перейти от описания и «инвентаризации» исторических идей, на­правлений и школ к более тонкому их анализу, основанному на принципах культурно-исторической антропологии, или новой культурной истории. В качестве главного предмета этого анали­за выступают качественные перемены, в области исследователь­ского сознания историков. При этом в центре внимания истори­ческой критики оказываются не только «конечные продукты» — результаты профессиональной деятельности, но вся творческая лаборатория, исследовательская психология и практика, и в це­лом — культура творчества историка.

Историк «погружен» не только в современную ему обще­культурную среду, но и в локальную профессиональную культу­ру, которая имеет собственную традицию, несмотря на извечнопедалируемую терминологию новизны — регулярно повторяю­щиеся в историографии самоназвания направлений, в констру­ировании которых главным является слово «новая». Именно в связи с этим постоянно возникает необходимость всесторон­него анализа и четкого определения всего комплекса установок, который собственно и создает новое качество. И это, безуслов­но, касается не только задач и методов исторического познания, но и самого способа историописания.

Такой целостный подход к изучению сложного историческо­го явления может быть направлен на последовательный и систе­матический анализ конкретных форм существования истории как социально-гуманитарного знания, определенной интеллекту­альной системы, которая переживает со временем неизбежную трансформацию. В качестве примера можно привести факт ме­таморфоз, которые претерпело понятие междисциплинарности, составляющей одну из опорных установок «новой исторической науки», наряду с проблематизацией истории, признанием активной роли историка в диалоге с источником, отказом от односто­роннего факторного анализа.

Переживаемая сегодня историографическая революция, яв­ляющаяся составной частью общего процесса в интеллектуаль­ной сфере, не первая и, очевидно, не последняя трансформация в истории исторической науки. В такие моменты усиливается потребность не только разобраться в текущей ситуации и от­крывающихся горизонтах, но также оглянуться и оценить прой­денное, впрочем, первое без второго попросту невозможно. Во всяком обществе и при любом политическом устройстве глубо­кая и тесная зависимость историков от современной эпохи и ее перипетий, их укорененность в окружающей действительности проявляются в полной мере. Под воздействием внешних импуль­сов и в результате осмысления событий, сложных проблем и не­редко тяжких уроков бурного новейшего времени им неизбеж­но приходится пересматривать взрастившую их историографи­ческую традицию, опыт и знания, накопленные поколениями историков, менять перспективу своего видения прошлого, ис­кать новые пути его познания.

Вот почему так необходимо рассматривать изменения 1 про­блематике исторических исследований, развитие и смену науч­ных концепций, подходов, интерпретаций в контексте личных судеб и общественных процессов сквозь призму индивидуально­го и профессионального восприятия как социально-политиче­ских и идеологических коллизий, так и интеллектуальных вызо­вов эпохи. В связи с этим встает вечный и в то же время акту­альный, как никогда, вопрос о соотношении в историографии научной объективности и идеологических пристрастий, с кото­рым неразрывно связана проблема оценочных критериев в ис­тории исторической мысли и исторического знания.

Разобраться в том, где все же кончается суверенитет науки и начинается диктат политики и идеологии, — непростая задача. Сегодня все чаще можно услышать голоса наиболее последова­тельных оппонентов научной, или объективной, истории. Эти критики утверждают, что историки претендуют на то, чтобы за­ниматься описанием прошлого, в то время как в действительнос­ти всегда пишут только историю своего времени или автобио­графию.

И это в известной степени верно, поскольку те новые вопро­сы, которые каждое поколение историков ставит перед про­шлым, неизбежно отражают интересы и тревоги этого поколе­ния. Вместе с тем оптимисты, отнюдь не опровергая скептиков, не видят непреодолимого препятствия для исторического позна­ния в такой зависимости исследователя от своей ситуации, от своего общества и культуры, но лишь до тех пор, пока ответы на эти новые вопросы он ищет именно в прошлом, а не извлека­ет из настоящего.

Конечно, абсолютная объективность недостижима: в историо­графии всегда отражаются та или иная политическая ориента­ция, социальная позиция, иерархия ценностей. Однако сущест­вуют корпоративный «кодекс чести», профессиональные нормы и критерии, которые позволяют отделить зерна от плевел и вы­явить фальсификацию, используя критический аппарат традици­онной и современной историографии против нового мифостроительства.

Выступая активным посредником в нескончаемом диалоге настоящего с прошлым, историк одновременно вплетает собст­венные нити в полотно историографической традиции. Мир, в который «помещен» современный исследователь, беспрестанно и быстро меняется, в свою очередь изменяя условия и содержа­ние этого диалога. Для того чтобы распутать ставшие замыслова­тыми и местами прерывающиеся узоры, нужно найти связую­щее звено, которое кроется все же не в общих закономернос­тях, а в уникальности моментальной ситуации (с учетом всей совокупности обстоятельств), и в творческой индивидуальности ученого, который развенчивает мифы и преодолевает изжившие себя стереотипы исторического сознания (как обыденного, так и профессионального).

Новые направления современной историографии, усвоившие уроки постмодернистского вызова, могут доказать свою состо­ятельность, дав нам реальную возможность глубже понять про­цессы, которые определяли развитие исторического знания и исторической науки, выявить их новые измерения в более ши­роких интеллектуальных и культурных контекстах.

Хронология – наука, позволяющая выявить время существования какого-либо предмета или явления. Применяются два вида хронологии: абсолютная и относительная. Абсолютная хронология точно определяет время события (в такое-то время: год, месяц, число). Относительная хронология только устанавливает последовательность событий, отмечая, что одно из них произошло раньше другого. Эта хронология широко используется археологами при исследовании различных археологических культур. Для установления точной даты ученые используют такие методы, как радиоуглеродный (по содержанию в органических остатках изотопа углерода), дендрохронологический (по годичным кольцам деревьев), археомагнитный (датируются изделия из обожженной глины) и другие. Все эти методы еще далеки от желаемой точности и позволяют датировать события лишь приблизительно.