ГЛАВА VIII. НАУЧНАЯ РАЦИОНАЛЬНОСТЬ И

ИСТИНА

До сих пор в большинстве публикаций, посвященных проблеме научной рациональности, не вполне ясным остается само понятие научной рацио­нальности. Поэтому неясны, как правило, и ответы на вопросы, касающиеся соотношения научности и рациональности: "Совпадают ли 'научность' с 'ра­циональностью' или эти понятие различны?", "Всегда ли деятельность учено­го рациональна?", "Каковы критерии рациональности?", "Существуют ли другие виды рациональности наряду с научной рациональностью?" и т.п. Мы попытаемся определить понятие научной рациональности настолько ясно и точно, чтобы его можно было ясно и точно критиковать. Такое понимание позволит и четко ответить на вопросы, возникающие в связи с этим понятием.

VIII. 1. РАЦИОНАЛЬНОСТЬ КАК СООТВЕТСТВИЕ

"ЗАКОНАМРАЗУМА"

Как нам представляется, в современных философско-методологических дискуссиях о понятии научной рациональности до сих пор господствует традиция, рассматривающая рациональность как соответствие "законам ра­зума". Под "законами разума" прежде всего и главным образом имеют в виду законы формальной логики, истолковываемые как законы мышления. Отсюда вытекает: рационально — то, что соответствует законам формальной логики; нерационально или иррационально — то, что эти законы нарушает. Например, если вы приняли "А и В" и принимаете "А", то вы поступаете рационально; если же, приняв "А и В", вы в то же время стремитесь отвергнуть "А", вы ведете себя нерационально. Таково наиболее общее и абстрактное по­нятие рациональности, которого явно или неявно придерживается подавляю­щее большинство современных философов и методологов. Ядром этого поня­тия являются законы логики, и они выступают в качестве наиболее общих за­конов рационального поведения и стандартов рационального знания.

Из этого общего понятия рациональности легко получить понятие на­учной рациональности. Как "научный разум" представляет собой разновид­ность человеческого разума вообще, так и научная рациональность оказы­вается частным, хотя, быть может, наиболее важным, случаем рациональ­ности. В науке мы обязаны следовать некоторым правилам или принципам, которые в повседневной жизни могут и не соблюдаться. Добавляя эти ме­тодологические правила или принципы к законам логики, мы получаем — в соответствии с известным законом обратного соотношения объекта и со­держания понятий — более узкое понятие научной рациональности. Какие именно методологические правила мы возводим в ранг канонов рациональ­ности, зависит от нашего понимания специфики научного познания. К чис­лу этих правил обычно относят следующие: эмпирическая проверяемость, простота, подтверждаемость опытом и экспериментом, критичность, пло­дотворность в отношении предсказаний и т.п. Большая часть понятий научной рациональности, сформулированных современными философами, по­лучена именно таким образом: за счет присоединения к законам логики од­ного или нескольких методологических правил'[174].

Для всех этих понятий научной рациональности характерно неявное убеждение в том, что стандарты рациональности являются вечными и уни­версальными. Понятие научной рациональности опирается на законы разу­ма; человеческий разум — один и тот же у людей различных эпох и куль­тур, поэтому и законы функционирования разума неизменны. Следователь­но, если нам удалось сформулировать их в виде законов логики и методоло­гических правил, то мы получаем тот стандарт или критерий, который можно использовать для оценки рациональности действий мыслителя любой исто­рической эпохи, любых методов исследования и мышления, всех результа­тов познания. Для древних шумеров и вавилонян, для тех, кто соорудил египетские пирамиды, и тех, кто сражался под стенами Трои, для Галилея и осудивших его инквизиторов — для всех времен и народов имеется один критерий рациональности. Более того, с его помощью мы можем также оценивать рациональность всех областей человеческой деятельности, всех достижений духовной и материальной культуры: соответствует законам ло­гики и установленным правилам? — Рационально! Не соответствует? — Не рационально! Отождествляя рациональность с научностью, мы получаем и критерий демаркации: научно и заслуживает включения в историю науки лишь то, что рационально, а нерациональное или иррациональное лежит вне науки. С этой точки зрения наука всегда рациональна, а если иногда ученые поступали или поступают нерационально, то к науке это не имеет отношения. Характерной особенностью универсалистского понимания рациональности оказывается то, что оно допускает существование лишь одного вида рациональности, так сказать, "логико-методологической" рациональности. Никаких других видов рациональности не может быть. При этом приходит­ся признать, что литература, искусство, повседневное человеческое поведе­ние содержат очень мало рационального, и единственная область, безус­ловно претендующая на рациональность, — это наука. Правда, историко-научные исследования показывают, что все универсалистские понятия ра­циональности являются чрезмерно узкими даже для науки и существенно обедняют ее историю. Каждое методологическое правило, лежащее в осно­ве понятия научной рациональности, нарушалось в ту или иную историче­скую эпоху учеными, которые получали при этом значительные научные результаты. Даже законы логики отнюдь не являются непререкаемым автори­тетом: ученые часто разрабатывают заведомо противоречивые теории и не обращают внимания на логическую некорректность своих построений. Более того, П. Фейерабенд попытался показать (и не без успеха), что каждый новый шаг в развитии науки неизбежно связан с нарушением норм рациональности, сформулированных современными методологами. Отсюда он сделал вывод, что наука по существу своему иррациональна. И этот вывод довольно трудно опровергнуть, оставаясь на позициях универсалистского понятия рацио­нальности. Действительно, если в основу понятия рациональности мы по­ложили вечные и неизменные законы разума и при этом обнаруживаем, что ученые и их теории часто нарушают эти законы, то мы вынуждены при­знать, что наука содержит в себе элементы неразумия и иррациональности.

Это вполне можно было бы признать: есть нечто привлекательное в том, чтобы рассматривать развитие науки как обусловленное взаимодейст­вием разума и неразумия. Однако если мы допустим, что нарушение зако­нов разума, т.е. нарушение канонов рациональности, способно приводить к столь же значительным научным достижениям, как и следование им, то, по-видимому, это сделает понятие научной рациональности совершенно бес­полезным. Именно это, как нам представляется, хочет показать Фейерабенд своей критикой различных "рационалистических" концепций. Понятие ра­циональности, опирающееся на законы разума, можно защитить, лишь от­казавшись от универсализма, т.е. признав, что эти законы сами изменяются.

Итак, универсалисткое понятие рациональности, в основе которого ле­жат законы логики и методологические нормы, приводит к таким следствиям:

1) существует лишь один вид рациональности и один ее критерий для всех областей духовной и материальной деятельности людей, для всех историче­ских эпох и всех народов;

2) с точки зрения универсалистского понятия ра­циональности, человеческая история и все области материальной и духовной культуры существенно иррациональны;

3) и даже в науке рациональность соединена с иррациональностью.

— Со всем этим трудно согласиться, поэтому универсалистское понятие рациональности кажется неприемлемым.

VIII. 2. РАЦИОНАЛЬНОСТЬ КАК "ЦЕЛЕСООБРАЗНОСТЬ"

Одна из особенностей современных дискуссий о рациональности состоит в том, что в них редко проводят явное различие между рациональностью на­учного знания, рациональностью методов и рациональностью деятельности ученых. Может быть, с точки зрения универсалистского понятия рациональ­ности это и не существенно: знание, методы, деятельность рациональны в той мере, в которой они соответствуют законам разума. Мы же в дальнейшем бу­дем говорить главным образом о деятельности, ибо имеется — также доволь­но распространенное, но почти не упоминаемое в философско-методоло-гической литературе, — понятие рациональности, которое применяется, прежде всего, к оценке деятельности. Мы попытаемся здесь уточнить это понятие и сопоставить его с универсалистским понятием рациональности. Такое сопоставление полезно и интересно даже для сторонников универсалистского понимания, ибо может помочь им уточнить и улучшить их кон­цепцию рациональности в дискуссии с альтернативной позицией.

Под деятельностью обычно имеют в виду активность субъекта, на­правленную на достижение определенной цели. Исходя из этого, рацио­нальность деятельности можно определить следующим образом:

(1) Рациональной является та деятельность, которая в данных условиях приводит к поставленной цели.

Нерациональной можно назвать такую деятельность, которая в данных условиях не приводит к цели, и, наконец, иррациональной будет та деятель­ность, которая не только не приводит к поставленной цели, но, напротив, уводит от нее (или приводит к противоположной цели). Элементарный при­мер: вам нужно из Москвы попасть в Палангу; вы идете, едете или летите именно в Палангу — это рационально; вы едете в Киев — это нерациональ­но, так как это не приближает вас к цели; вы едете в Нижний Новгород — это иррационально, если вы поставили перед собой цель попасть в Палангу. Следует обратить внимание на "данные условия": то, что в одних усло­виях рационально, в других — может оказаться нерациональным; то, что не­рационально сегодня, может оказаться рациональным завтра. Пример: вы хо­тите сорвать с ветки яблоко и подпрыгиваете. Если яблоко висит достаточно низко, а вы достаточно молоды, яблоко оказывается у вас в руках — вы по­ступили действительно рационально. Если же яблоко висит довольно высоко, а вы достигли того возраста, когда не только прыгать, но и ходить-то стано­вится нелегко, то ваша попытка достать яблоко не только нерациональна, но может оказаться даже иррациональной (если в итоге вы попадете в больницу). Однако через некоторое время, когда ветки опустятся под тяжестью созрев­ших плодов, яблоко само ляжет вам в руки и ваша попытка достать его станет рациональной. Условия, в которых осуществляется деятельность, влияют на ее рациональность, причем в эти условия входят также наши возможности.

Критерием рациональности всякой деятельности является достиже­ние цели. Не соответствие законам разума или каким-то заранее установ­ленным правилам делают деятельность рациональной, а только достижение ею своей цели. До тех пор, пока нам неизвестна цель некоторой деятельно­сти, вопрос о ее рациональности вообще не может быть поставлен. Только в том случае, когда цель деятельности известна, можно судить о ее рациональ­ности или нерациональности. Например, вы видите бегущего по улице чело­века. Какую цель он преследует? — Пока это неясно, бессмысленно даже спрашивать, рационально или нерационально он поступает. Допустим, че­ловек бежит за трамваем, стремясь догнать его и сесть на остановке. Теперь можно спросить: рационально ли его поведение? При ответе на этот вопрос можно высказать различные предположения. Если трамвай далеко, а человек бежит медленно и явно не успеет, то можно предположить, что он по­ступает нерационально. Если же человек быстр, а остановка недалеко, то, по-видимому, он поступает рационально. Но все эти оценки носят предпо­ложительный характер и могут оказаться неверными. С уверенностью его действия мы можем оценить как рациональные только после того, как он дос­тигнет цели — догонит трамвай, или откажется от состязания с трамваем — тогда его попытка будет нерациональной. Однако до тех пор, пока человек продолжает упорно бежать за трамваем, мы не можем с полной уверенностью квалифицировать его действия как нерациональные: а вдруг трамвай сломает­ся и человеку все-таки удастся догнать его? Итак, вопрос о рациональности или нерациональности некоторой деятельности приобретает смысл только после того, как указана цель этой деятельности, а ответ на него можно по­лучить лишь после достижения цели (или отказа от ее достижения).

И еще один важный момент. Практически любая человеческая дея­тельность может быть разложена на ряд (или совокупность) отдельных дей­ствий или актов поведения, каждый из которых имеет свою собственную цель. В единый ряд или совокупность все эти действия объединяет их под­чиненность некоторой общей цели. Например, некто хочет стать инжене­ром. Для достижения этой далекой цели он готовится и сдает экзамены в вуз; в течение 5 лет учится в вузе, сдает определенное количество экзаме­нов; готовит и защищает дипломную работу и в конце концов получает во­жделенный диплом. Каждый отдельный акт или этап всей этой деятельно­сти имеет свою собственную цель и по достижении этой цели может быть оценен как рациональный. Однако рациональность всей цепочки действий можно оценить только с точки зрения конечной цели. Может оказаться так, что каждое звено в цепи ваших действий рационально, а вся цепь в целом оказывается нерациональной, ибо так и не приводит к конечной цели.

Мы ввели новое общее понятие рациональности, истолковав "рацио­нальность" как "целесообразность". Это понятие применяется, прежде всего, для оценки деятельности. До тех пор, пока цель не достигнута, оценка ее ра­циональности будет оставаться лишь предположительной. Оценка обретает несомненность лишь после того, как цель достигнута или выяснена ее недос­тижимость в данных условиях. Важно иметь в виду, что поставив рациональ­ность в зависимость от достижения цели, мы сделали ее относительной: то, что рационально в отношении одной цели, может быть нерациональным или иррациональным в отношении другой цели. Теперь из этого общего понятия рациональности мы в несколько простых шагов получим определение поня­тия научной рациональности.

VIII. 3. НАУЧНАЯ РАЦИОНАЛЬНОСТЬ И ЦЕЛЬ НАУКИ

Специфика научной рациональности определяется не какими-то осо­быми методами науки, не стандартами или нормами научной деятельности, а только спецификой цели науки. Какова же эта цель? На этот вопрос, как известно, возможны различные ответы, рассмотрение которых не входит в нашу задачу. Мы просто выбираем один из ответов и формулируем его в виде следующего допущения:

(2) Цель науки — получение истинного знания о мире.

Из этого допущения и нашего общего определения рациональной дея­тельности мы сразу же получаем предварительное определение понятия на­учной рациональности:

(3) Научно рациональна та деятельность, которая приводит к получению истинного знания о мире.

Если деятельность ученого не приводит к получению истинного зна­ния, то ее можно назвать научно нерациональной; если же деятельность ученого приводит к распространению заблуждения, то с точки зрения науки такая деятельность будет иррациональной.

По-видимому, ученые совершают действия всех трех видов. Когда ученый, работая в лаборатории или за письменным столом, в конце концов получает истинный результат, он действует рационально. Если же его рабо­та так и не привела к успеху и выяснилось, что он избрал ошибочный, ту­пиковый путь, — его деятельность была нерациональной. Может оказаться так, что ученый изобретает, отстаивает и пропагандирует явную ложь, стремясь поставить ее на место истины, — с точки зрения науки такая дея­тельность иррациональна. Следует обратить внимание на то, что оценка да­ется только с точки зрения цели науки. Деятельность, иррациональная с точки зрения науки, может быть вполне рациональной с других точек зре­ния, например, с точки зрения получения ученой степени. Вообще говоря, для науки всякая деятельность, не направленная на получение истины, бу­дет нерациональной. Кстати сказать, ученые интуитивно это чувствуют. В связи с этим можно вспомнить об отношении Д. Гильберта к женитьбе своего ученика и соавтора В. Аккермана: Гильберт не только назвал поступок моло­дого ученого "безумным", но отказался даже слышать о нем что-либо в даль­нейшем, тем более — чем-то помочь ему. Но так обстоит дело в любой сфере человеческой деятельности и с любой целью: для любой цели рационально лишь то, что ведет к этой цели, все остальное — нерационально.

Предложенное понимание научной рациональности дает возможность оценить позиции некоторых современных методологов, например, К. Поп-пера и Т. Куна, один из которых является признанным главой "критическо­го рационализма", а другого обвиняли в иррационализме. Как известно, Поппер признает поиск истины целью науки, но одно время он был склонен считать, что эта цель не только недостижима, но к ней даже нельзя прибли­зиться. Наука способна обнаружить лишь ложь и отбросить ее. Однако с точки зрения фальсификационизма отбрасывание лжи не приближает нас к истине, наука все время топчется на одном месте. Если же научная деятель­ность не приближает нас к цели науки — истине, то она должна рассматриваться как нерациональная. Поэтому фальсификационизм не является "ра­ционалистской" концепцией. Лишь после того, как Поппер развил свое уче­ние о правдоподобности и признал, что степень правдоподобности сме­няющих друг друга научных теорий возрастает и, таким образом, наука приближается к своей цели, его концепция стала "рационалистской".

Т. Кун не считает поиск истины целью науки и склонен, по-видимому, трактовать эту цель прагматистски. Для него наука — средство решения ин­теллектуальных и практических задач. Но поскольку он считает, что наука справляется со своими задачами и, таким образом, достигает своей цели, по­стольку он считает деятельность ученых рациональной. "Рационалистом" бу­дет всякий, кто признает, что наука достигает или, по крайней мере, способна приблизиться к своей цели. Даже П. Фейерабенд — несомненный рациона­лист, ибо признает, что ученые добиваются осуществления своих целей, како­вы бы эти цели ни были. По-видимому, иррационалистом можно было бы на­звать лишь того, кто утверждал бы, что наука в своем развитии не только не достигает своей цели, а напротив, отдаляется от нее. Обвинения в иррациона­лизме обычно основываются на различных пониманиях целей науки или на представлении о допустимости одних методов исследования и недопустимо­сти других. Тот, кто иначе трактует цель науки или признает правомерность таких методов, которые мы не хотим считать научными, квалифицируется как иррационалист. Но это наивно, ибо заставляет нас считать иррациона­листом всякого, кто расходится с нами во мнениях. Если вы признали науч­ную деятельность целесообразной и согласились с тем, что наука достигает своей цели — вы рационалист. А какие методы она использует для дости­жения своей цели — не имеет никакого отношения к оценке ее характера: для достижения цели все дозволено ("Anything goes!", — как выражается Фейерабенд) в том смысле, что все, что ведет к цели, будет рационально.

VIII. 4. ПОНЯТИЕ НАУЧНОЙ РАЦИОНАЛЬНОСТИ

Определение (3) может быть принято методологами, придерживающи­мися разных философских воззрений, ибо в нем не уточнено, что имеется в виду под "истинным знанием". Чтобы продвинуться вперед в понимании на­учной рациональности, нам нужно конкретизировать смысл понятия истины.

В главе VII мы видели, что абсолютная истина — в смысле полного, ис­черпывающего, завершенного знания о мире — актуально недостижима, к ней можно только бесконечно приближаться. Однако отсюда еще не следует, что наука не способна получить никакой истины. Этапами на пути движения к абсолютной истине являются неполные, неточные, частичные — относитель­ные истины. Развив учение о степенях правдоподобности, Поппер, в сущно­сти, признал эту идею частичной истины. Относительная истина актуально достижима для науки и может выступать в качестве реальной цели научного исследования. Дело обстоит точно так же, как и со всякой другой деятельностью, которая не сводится к некоторому единичному акту, а включает в себя ряд промежуточных этапов, объединенных общей целью. Общая и основная цель науки — абсолютная истина; движение к ней осуществляется путем дос­тижения промежуточных целей — относительных истин. Стремясь в общем к абсолютной истине, наука в каждый отдельный период своего развития ста­вит перед собой конкретную, достижимую цель — решить те или иные про­блемы и получить относительно истинное знание о мире. Поэтому теперь мы можем уточнить наше определение научной рациональности:

(4) Научно рациональна та деятельность, которая приводит к получению относительно истинного знания о мире.

Нам осталось сделать последний шаг, ответив на вопрос: что, собствен­но, следует понимать под "относительно истинным знанием", в чем оно конк­ретно воплощено? По-видимому, на этот вопрос трудно дать какой-либо иной ответ, кроме следующего, который мы выражаем в виде допущения:

(5) Относительно истинное знание в некоторый период развития науки воплощено в совокупности понятий, законов, теорий и т. п., принимаемых наукой в этот период.

Используя это допущение, мы могли бы сказать, что научно рацио­нальной в некоторый период развития науки будет та деятельность, которая своим результатом имеет получение, утверждение, разработку концепций, принимаемых наукой в данный период. В какой-то мере это оправдано, ибо ученый любой эпохи развития науки, получая результат, в истинности ко­торого он убежден, действует с точки зрения своей эпохи рационально. В то же время это не вполне удовлетворительно, ибо делает рациональным все зигзаги в развитии науки. Мало ли глупостей и заблуждений считалось когда-то истиной? Неужели в глазах науки равно рациональна деятельность астролога, вычисляющего по расположению звезд судьбу новорожденного младенца, и астронома, вычисляющего дату очередного Солнечного затме­ния? — Если не верить в прогресс науки и все человеческие идеи считать в равной степени опасными или, напротив, полезными иллюзиями, то можно ответить: "Да". Если же мы считаем, что наука прогрессирует, что она дает нам все более полное и глубокое описание мира и освобождает нас от за­блуждений и предрассудков, то нам нужна некоторая общая для всех периодов развития науки точка отсчета, которая позволила бы нам во всей ис­тории науки провести границу между рациональным стремлением к истине и нерациональным обольщением ложью.

Вспомним, что говорилось выше об оценке деятельности с точки зре­ния ее конечного результата: рациональность каждого отдельного действия, включенного в некоторую систему деятельности, можно оценить только после достижения конечного результата. Когда мы достигаем конечной це­ли, мы можем ретроспективно оценить каждый предшествующий шаг как рациональный или нерациональный, т.е. как способствующий достижению конечной цели или не способствующий этому. И даже если каждый наш шаг, взятый изолированно, рационален в том смысле, что приводит к своей конкретной цели, с точки зрения конечной цели многие шаги могут ока­заться нерациональными. Конечной целью всего развития науки можно считать знание, признанное истинным в настоящий момент, т.е. в тот мо­мент, когда мы оцениваем предшествующую историю.

Это — принципиально важный пункт для всех рассуждений о научной рациональности. Оценивая теории предшествующих эпох развития науки, философ или историк науки видит их несовершенство, элементы заблужде­ния, которые они включали, ибо — вольно или невольно — смотрит на них с высоты более совершенных теорий. Относительность всего предшест­вующего знания ему ясна. Но может ли он оценить относительность суще­ствующего, признанного в настоящий момент научного знания? — Нет, не может, ибо для этого он должен был бы взглянуть на него с высоты новых, будущих истин, которых в его распоряжении нет. Конечно, философ может осознавать, что и нынешнее научное знание несовершенно, что и оно когда-то будет заменено иным, более совершенным знанием, но что именно под­вергнется изменению, что будет отброшено как ложь, ему неизвестно. По­этому знание, признанное истинным сегодня, является абсолютной точкой отсчета для философа и историка.

Опираясь на эти соображения, мы можем теперь дать окончательную формулировку определения понятия научной рациональности:

(6) Научно рациональной является та деятельность, которая направлена на получение, разработку, совершенствования, уточнение и т.п. теорий, признаваемых истинными в настоящее время.

Соответственно, нерациональной с точки зрения науки будет та деятель­ность, которая не связана с разработкой признанных ныне теорий, а иррацио­нальной — та деятельность, которая направлена на устранение этих теорий и замену их иными теориями: если вы считаете современное знание истинным, то всякая попытка заменить его чем-то иным будет рассматриваться вами как высту­пление против истины, т.е. как иррациональная.

Взглянув на определение (6), мы замечаем, что наше понятие научной рациональности в чем-то похоже на то понятие рациональности, в основе которого лежит апелляция к законам разума. Действительно, если признать, что научная деятельность, результатом которой явилось современное зна­ние, соответствует законам разума, а познавательные приемы, удовлетво­ряющие законам разума, неизбежно приводят к современному знанию, то мы придем к фактическому отождествлению двух понятий научной рацио­нальности. Это сходство объясняется тем, что в основе этих двух понятий научной рациональности по сути дела лежит одно и то же — современ­ное научное знание. Наше определение понятия научной рациональности прямо ссылается на современное знание как на конечную цель развития науки — цель, с позиций которой мы оцениваем предшествующую исто­рию. Первое же понимание научной рациональности неявно апеллирует к современному знанию, говоря о законах разума, ибо последние представ­ляют собой не что иное, как правила рассуждения, доказательства, обосно­вания, принятые современной наукой. Правда, наше понимание рациональ­ности имеет то преимущество, что не приводит к метафизическому универ­сализму. Когда в качестве канонов рациональности выступают законы ра­зума, то легко забыть, что эти законы устанавливаются на базе современно­го научного знания, и они столь же относительны, как и само это знание. Когда же мы прямо указываем на современное знание как основу наших оценок и стандартов, то иллюзии их вечности и универсальности не возни­кает. Относительность всех оценок, норм, правил рациональности выступа­ет с полной очевидностью.

Гораздо более важным, однако, является то, что рациональность как це­лесообразность носит более фундаментальный характер, нежели рацио­нальность, понимаемая как разумность. В самом деле, практика, деятельность первичны по отношению к мышлению. Сначала человек действует, добивает­ся успеха, и лишь после этого разум вычленяет принципы успешной деятель­ности, придает им форму всеобщности и канонизирует их в виде законов, правил, норм. После этого человек начинает оценивать практику, деятель­ность с точки зрения соответствия этим "фигурам". Однако развитие практи­ки способно приходить в столкновение с установленными ранее правилами и принципами и неизбежно приводит к их пересмотру. Поэтому исходным, первичным является успешная деятельность, законы разума лишь следует за этой деятельностью. Так обстоит дело и в науке. Ученые получают результа­ты, философы канонизируют их способ действий в виде методологических норм и стандартов, навязывая их последующим поколениям ученых. Однако новые поколения получают новые результаты, используя способы и методы исследования, не укладывающиеся в рамки известных, "разумных" схем. Нау­ка развивается, решая задачи, добиваясь поставленных целей, и это — глав­ное, а как она это делает — вторичное, производное. Из примата практики над мышлением и, в частности, научной практики над методологическим мышлением следует, что рациональность как целесообразность первична по отношению к рациональности как разумности. И если целерациональность приходит в столкновение с разумностью, последняя должна отступить и — добавим мы — обычно отступает.

Завершая обсуждение определения (6), мы должны отметить, что по­скольку основой наших оценок рациональности является современное на­учное знание, постольку к самому этому знанию такая оценка непримени­ма. Бессмысленно говорить о рациональности или нерациональности зна­ния, ибо оно и только оно вообще позволяет нам говорить о рационально­сти. Современное знание есть цель всей научной деятельности и с позиций этой цели мы и оцениваем деятельность ученых и историю развития науки. Вопрос о рациональности самого знания был бы вопросом о рационально­сти цели научной деятельности, но для постановки такого вопроса нам нужна какая-то иная — более важная и общая — цель, в отношении кото­рой получение знания является лишь средством ее достижения. Это означа­ет, что нам нужно выйти за пределы науки и говорить о рациональности в каком-то ином смысле. Если же мы остаемся в рамках науки и говорим о научной рациональности, то это понятие неприменимо к научному знанию, оно применимо только к средствам и методам научной деятельности.

VIII. 5. СЛЕДСТВИЯ НАШЕГО ОПРЕДЕЛЕНИЯ РАЦИОНАЛЬНОСТИ

Теперь мы обратимся к рассмотрению некоторых следствий нашего по­нимания научной рациональности. Начнем с вопроса о том, что собой пред­ставляет "рациональная реконструкция" истории науки? И. Лакатош, работы которого привлекли внимание к этому понятию, под рациональной реконст­рукцией истории понимал, по-видимому, следующее. Представитель той или иной методологической концепции, опираясь на специфическое понимание научных методов, на свое представление о том, что в развитии науки важно, а что — несущественно, что — закономерно, а что — случайно, производит чистку истории, стремясь выделить единую линию развития научных идей, или "внутреннюю историю". Вот эта внутренняя история, очищенная от всего случайного, внешнего, представляющая развитие науки как внутреннюю, ло­гическую связь идей, гипотез, экспериментов, теорий, проблем, и есть то, что Лакатош называет "рациональной реконструкцией" истории. Короче говоря, "рациональная реконструкция" истории науки — это выявление ло­гики развития научных идей. Кажется, именно в этом смысле и понимает рациональную реконструкцию большая часть современных методологов.

Такое понимание выглядит вполне приемлемо, хотя и нуждается в не­котором уточнении. Исходным пунктом подобных реконструкций является тот или иной набор методологических норм и принципов, опираясь на ко­торый, методолог представляет развитие науки как процесс спонтанного развития некоторых идей, детерминируемый только своими внутренними законами. Каждая методологическая концепция истолковывает эти законы по-своему и изображает развитие науки специфическим образом. "Так, — говорит Лакатош, — внутренняя история для индуктивизма состоит из при­знанных открытий несомненных фактов и так называемых индуктивных обобщений. Внутренняя история для конвенционализма складывается из фактуальных открытий, создания классифицирующих систем и их замены более простыми системами. Внутренняя история для фальсификационизма характеризуется обилием смелых предположений, теоретических улучше­ний, имеющих всегда большее содержание, чем их предшественники, и прежде всего — наличием триумфальных 'негативных решающих экспери­ментов'. И, наконец, методология исследовательских программ говорит о длительном теоретическом и эмпирическом соперничестве главных исследо­вательских программ, прогрессивных и регрессивных сдвигах проблем и постепенно выявляющейся победе одной программы над другой"^2[175]. В итоге каждый методолог искажает историю по-своему и как будто нет никаких границ для методологического произвола по отношению к истории.

Но это неверно. Это лишь иллюзия, что методолог в своей рациональ­ной реконструкции начинает "с начала", т.е. фиксирует некоторые идеи, а затем показывает, каким образом эти идеи развивались, порождали другие идеи, гипотезы, эксперименты, объяснения, которые, в свою очередь, при­водили к новым гипотезам и т.д., и все это происходило в силу внутренней логики развития. Реально каждый методолог начинает "с конца" — с зако­нов, теорий, гипотез, принятых в настоящее время и являющихся послед­ним словом науки. Современное научное знание — вот чего не может от­вергнуть или исказить методолог, из каких бы философско-методологических принципов он ни исходил. Если это признать, если согласиться с тем, что современное научное знание — наряду с методологическими принци­пами — представляет собой общий исходный пункт рациональных рекон­струкций, то сразу же все становится яснее и проще.

Любая рациональная реконструкция истории науки представляет собой просто-напросто вычленение той линии развития, которая привела к совре­менным теориям, к современному знанию. Такую реконструкцию методо­лог или историк науки осуществляет, выделяя в истории те элементы, т.е. те идеи, гипотезы, эксперименты, открытия, теории, которые в той или иной степени способствовали появлению и разработке ныне признанных теорий. Все, что не способствовало появлению или утверждению сегодняшнего зна­ния, объявляется заблуждением и отсекается. Выделенные элементы логи­чески связываются и таким образом получается единая линия развития нау­ки, венцом которой является современное знание. — Это и есть существо всякой рациональной реконструкции. Какие бы элементы ни выбирал мето­долог из истории, как бы он их ни связывал, его произвол ограничен тем, что, в конце концов, он должен придти к современному знанию. При этом действия тех ученых, которые внесли некоторый вклад в становление со­временного знания, оцениваются как рациональные, а действия тех, кто от­стаивал и развивал идеи, не вошедшие в рациональную реконструкцию, — как нерациональные. Например, деятельность И. Кеплера как астронома, который внес вклад в развитие современной астрономии, считается рацио­нальной, но его деятельность в качестве астролога, которая протекала вне линии развития современной науки, не может быть признана рациональной. То же самое можно сказать о богословских исследованиях Ньютона.

Рациональная реконструкция подобного рода, вообще говоря, всегда может быть осуществлена. Если дано некоторое состояние знания, то всегда можно реконструировать процесс, который привел к этому состоянию. Поэтому когда Кун говорит, что крупные трансформации — смену парадигм — нельзя представить как логический переход, он, по-видимому, ошибается. Мы всегда представляем предшествующую историю как целенаправленный, ло­гически развертывающийся процесс. Правда, рациональная реконструкция истории никогда не может быть окончательной. Историки последующих эпох всегда изменяют рациональные реконструкции своих предшественни­ков. Это неизбежно и вполне понятно, ибо изменяется научное знание, слу­жащее отправным пунктом реконструкций, следовательно, меняется цель, под которую подстраивают историю. А это влечет за собой исключение од­них и включение других, ранее не включавшихся, элементов в магистраль­ную линию развития науки. Процесс рационального "переписывания" исто­рии науки так же бесконечен, как бесконечно развитие самой науки.

Рассмотрим несколько более подробно переход от старой теории T₁ к новой теории Т₂ в отношении оценки его рациональности. В период своего господства Т₁ считается последним истинным словом науки и служит бази­сом рациональных реконструкций истории. Развитие истории реконструи­руется таким образом, как если бы оно было направлено к созданию Т₁, как к своей высшей цели. Вычленяются некоторые идеи, развитие которых привело к гипотезам, экспериментам, первым формулировкам законов, к фактам, которые впоследствии были ассимилированы Т₁ Эта линия развития, приводящая к Т₁, выделяется как магистральная линия развития данной об­ласти знания. Все элементы Т₁ считаются истинными (если бы что-то счита­лось ложным, оно было бы немедленно заменено). Эти элементы отыскива­ются в предшествующей истории и рассматриваются как зерна истины в во­рохе заблуждений. История предстает в виде кумулятивного процесса посте­пенного накопления зерен истины и освобождения их от плевел лжи. Все ме­тоды и приемы, использованные учеными при получении истинных результа­тов, считаются рациональными, а все иные — нерациональными, ибо они не вели к истине. Если знание современной эпохи мы считаем наивысшим дос­тижением всей истории человеческого мышления, — а такое убеждение вполне естественно, — то подобная оценка неизбежна. Много методов и спо­собов познания мира использовало человечество в своей долгой истории, но лишь некоторые из них приводили к результатам, которые вошли — пусть в переработанном виде — в современное знание, следовательно, именно эти приемы и методы — самые лучшие, наиболее рациональные. Может быть, со временем выяснится, что это не совсем так, но сейчас у нас нет никаких осно­ваний для того, чтобы судить иначе.

Но вот появляется новая теория Т₂ и после конкурентной борьбы с Т₁ получает признание. Рационален этот переход или иррационален? За двад­цать лет, прошедших со дня выхода в свет книги Куна, было много спо­ров по этому вопросу: одни считают переход от Т₁ к Т₂ рациональным, другие — нерациональным, или рациональным в каком-то неясном смыс­ле. Теперь мы можем увидеть, что обе стороны отчасти правы, ибо все зависит от точки зрения, с которой мы смотрим на переход. Конечно, сторон­никам Т₁, убежденным в ее истинности, всякое покушение на нее будет ка­заться святотатством: выступлением против истины, пропагандой лжи, следо­вательно, иррациональным деянием. Для них переход от Т₁ к Т₂ является пе­реходом от истины к чему-то иному, отступлением от истины. Может ока­заться так, что новая теория Т₂, вступившая в конкурентную борьбу с T₁ вскоре будет разоблачена как ложная иллюзия и все отвернутся от нее. Тогда сторонники T₁ с триумфом будут праздновать победу разума и истины над поветрием иррационализма.

Допустим, однако, что Т₂ одерживает окончательную победу и получа­ет всеобщее признание как новый шаг в развитии научного познания. Тот­час же начинается работа по созданию новой рациональной реконструкции истории. В глубине веков отыскиваются зачатки идей, развитие которых подготовило появление Т₂, фиксируются открытия составляющих ее элемен­тов и т.п. Вырабатывается и новый взгляд на Т₁ Если ранее она была окру­жена ореолом совершенной и абсолютной истинности, то теперь открыва­ются ее недостатки, ее ограниченность, ее ошибочность в тех или иных от­ношениях. Короче говоря, только теперь она предстает в своем подлинном виде — как очередная относительная истина, обремененная грузом ошибок и заблуждений, как переходный этап в движении к новой, более совершен­ной истине. В соответствии с этим новым взглядом на историю, переход от Т₁ к Т₂ реконструируется как рациональный переход от менее совершенного знания к знанию более совершенному. Защитники старой теории, боров­шиеся против Т₂, оказываются обскурантами и иррационалистами. Таким образом, переход от Т₁ к Т₂ будет иррациональным с точки зрения Т₁ но рациональным в глазах сторонников Т₂. Короче, все это можно выразить так: победитель всегда рационален или, по крайней мере, всегда может ра­ционально обосновать свою победу.

Рассматривая ряд сменяющих друг друга теорий Т₁ ® Т₂ ® Т₃ ® ..., мы замечаем, что в этом процессе смены теорий рациональное становится не­рациональным или даже иррациональным, а иррациональное иногда оказы­вается рациональным. Каждая новая теория выступает в качестве цели все­го предшествующего развития науки и служит основой специфических ра­циональных реконструкций истории. Это переписывание, перестраивание истории будет продолжаться до тех пор, пока развивается человеческое по­знание, пока ряд теорий не закончен. Соответственно, и наши оценки тех или иных явлений истории науки никогда не могут стать окончательными, они также постоянно изменяются, ибо они столь же относительны, как и все наше знание. Только в том случае, если в один прекрасный день разви­тие науки вдруг прервется и, таким образом, мы получим завершенный процесс с некоторой конечной теорий Т, можно будет говорить об оконча­тельном распределении оценок. Приговор, вынесенный в этот день, уже не может быть пересмотрен. Мы видим теперь, что вопрос "Рационально развитие науки или иррационально?" в значительной степени лишен смысла. В развитии науки всегда можно выделить рациональную линию, но с точки зре­ния будущего эта линия может оказаться вовсе не рациональной.

Наконец, последний вопрос: если речь идет о выборе между конкури­рующими теориями Т₁ и Т₂, то какую стратегию можно было бы рекомен­довать при нашем понимании научной рациональности: какую теорию сле­дует выбрать? Может показаться, что из сказанного выше следует до неко­торой степени циничный ответ: выбирай ту теорию, которая победит, побе­да сделает твое поведение рациональным в глазах научного сообщества. К счастью, этот ответ не вполне верен, ибо то, что рационально с точки зре­ния некоторой частной, промежуточной цели, может оказаться иррацио­нальным с точки зрения более общей, конечной цели. Поэтому поддержи­вать и бороться следует за ту теорию, в истинность которой вы верите. — Это единственно рациональное поведение с точки зрения науки. Если же вы верите в истинность одной теории, но отказываетесь от нее и начинаете поддерживать ее побеждающую соперницу, то вы предаете истину и под­держиваете ложь — значит, с точки зрения науки поступаете иррациональ­но. Пусть, защищая отброшенную теорию, в истинности которой вы убеж­дены, вы будете выглядеть иррационалистом в глазах сторонников побе­дившей теории, в глазах всего научного сообщества, принявшего эту тео­рию. В своих собственных глазах вы — рационалист. И когда следующий виток познания приведет к новой переоценке ценностей, вас могут назвать единственным рационалистом, сохранившим приверженность истине в пе­риод господства лжи (как это произошло, например, с Л. Больцманом).

VIII. 6. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В заключение несколько слов о соотношении научной рациональности с другими видами рациональности. Наука — один из многих общественных институтов и цель науки — получение истинного знания о мире — лишь одна из многочисленных целей, которые ставит перед собой общество и его отдельные члены. Общественные цели могут вступать в противоречие друг с другом в том смысле, что достижение одной препятствует достижению другой. Так, например, охрана окружающей среды в некоторых случаях может вступать в противоречие с другой целью — развитием производства. Деятельность, направленная на развитие производства, в этом случае может считаться иррациональной с точки зрения охраны окружающей среды. Вы­ход из такого рода столкновений прост: устанавливается иерархия целей, и рациональность человеческих действий оценивается с позиций более важ­ной или высокой цели. В частности, если развитие производства для обще­ства более важно, чем сохранение окружающей среды, то деятельность, на­правленная на это развитие, будет считаться рациональной даже в том слу­чае, если она губительно сказывается на природе.

Ставит ли человеческое общество перед собой цели более важные, чем достижение истины? По-видимому, ставит. Уже Платон идею блага ставил выше идеи истины. И сейчас сохранение жизни и здоровья людей ценится гораздо выше, чем достижение истины. Об этом свидетельствует, в частно­сти, тот факт, что эксперименты над людьми признаются недопустимыми. Можно возразить, правда, что противопоставление истины и блага ошибоч­но, ибо достижение истины — необходимый промежуточный этап в про­цессе достижения многих других целей. Истина никогда не может повре­дить людям, но часто может помочь. Именно поэтому деятельность ученого всегда считалась образцом бескорыстного служения человечеству, а науч­ная рациональность — высшим выражением всякой рациональности.

В основе высказанного возражения лежит убеждение в том, что истина всегда служит благу. Но это неверно, наука равнодушна к добру и злу, ее ин­тересует только истина, а научная истина может быть использована как ору­дие для достижения самых различных целей. Пример: атомная бомба, прибо­ры для подслушивания, вычислительные машины, хранящие в своей памяти досье на миллионы людей, нейтронная бомба и т.п. — все это появилось в ре­зультате научной деятельности. Сейчас тип "чистого" ученого, отдающего всю свою жизнь поискам истины и не ведающего, что творится за стенами его лаборатории, не просто смешон, как это было совсем недавно, но уже стра­шен. В романе известного американского писателя Курта Воннегута "Колы­бель для кошки" изображен такой ученый, который решает свои "головолом­ки", не задумываясь над тем, для чего и кому нужно их решение. Так, для уничтожения грязи, по которой приходится маршировать пехоте, он изоб­ретает вещество, превращающее всю воду на Земле в лед, и уничтожает жизнь на всей планете. — Это пока утопия, но весьма симптоматичная. Поиск истины всегда должен быть подчинен более высокой — этической — цели, только тогда будет рационален не только в научном, но и в более высоком смысле. Если же поиск истины превращается в самоцель, научная рацио­нальность может оказаться худшей разновидностью иррациональности