ВВЕДЕНИЕ 24 страница

Глава XVII

Первые два-три года царствования Екатерины II заслуживают
специального рассмотрения по двум причинам: в эти годы императрица
разбирала «завалы», оставленные предшествующими царствованиями, а с другой
стороны, в эти же годы выявились зачатки новой политики, получившей
название просвещенного абсолютизма.
Спустя семь лет после переворота, когда положение Екатерины на троне
стало достаточно прочным и, казалось, ничто ей не грозило, она мрачными
красками обрисовала положение страны в год, когда заняла престол: финансы
находились в запущенном состоянии, отсутствовали даже сметы доходов и
расходов, армия не получала жалованье, флот гнил, крепости разрушались,
повсюду народ стонал от произвола и лихоимства приказных служителей,
повсюду царил неправый суд, тюрьмы были переполнены колодниками, в
неповиновении находились 49 тыс. приписных к уральским заводам крестьян, а
помещичьих и монастырских крестьян в Европейской России — 150 тыс.
Рисуя столь безотрадную картину, императрица, конечно же, сгустила
краски, но во многом она соответствовала действительности. Более того,
Екатерина умолчала о двух главных своих бедах, несколько лет лишавших ее
покоя: первая состояла в насильственном овладении престолом, права на
который у нее отсутствовали совершенно; вторая беда — это наличие трех
законных претендентов на престол в лице двух свергнутых императоров и
наследника — сына Павла Петровича.
От свергнутого супруга удалось избавиться — через несколько дней
после переворота его лишили жизни гвардейцы, приставленные для охраны. Сын
Павел серьезной угрозы не представлял, поскольку он не имел опоры ни в
гвардии, ни при дворе, ни среди вельмож. Самым опасным претендентом
Екатерина справедливо считала томившегося в Шлиссельбургской крепости
22-летнего Иоанна Антоновича. Не случайно императрица вскоре после
воцарения пожелала на него взглянуть. Он выглядел физически здоровым, но
многолетняя жизнь в полной изоляции нанесла невосполнимый урон — он
оказался умственно неразвитым и косноязычным молодым человеком. Екатерина
несколько успокоилась, но полной уверенности, что имя Иоанна Антоновича не
станет знаменем борьбы против нее, не обрела и, как показали последующие
события, была совершенно права.
Екатерина, кроме того, не упомянула о внешнеполитическом наследии,
полученном от супруга: разрыв с союзниками по Семилетней войне, заключение
союза со вчерашним неприятелем Фридрихом II, передача в его распоряжение
корпуса Чернышова и подготовка к войне с Данией.
Проще и выгоднее всего для Екатерины было дезавуировать
внешнеполитические акции Петра III — они были крайне непопулярны как в
обществе, так и в действующей армии и особенно в гвардейских полках, по
повелению императора готовившихся к походу против Дании. Однако отказ от
внешнеполитического курса супруга был неполным: Екатерина не пожелала
пребывать в лагере союзников, чтобы продолжать Семилетнюю войну, но к
радости изнеженных гвардейцев отменила датский поход и отозвала корпус
Захара Чернышова. Не разорвала она и союза с Фридрихом II, поскольку имела
виды на благожелательное отношение прусского короля к судьбам трона Речи
Посполитой, где ожидали скорой смерти Августа III, а также Курляндии, где
императрица намеревалась вернуть герцогскую корону Бирону.
Сложнее обстояло дело с решением внутриполитических задач. Именно в
этой сфере от императрицы требовалось проявить максимум осторожности,
предусмотрительности, умения лавировать и даже действовать вопреки своим
убеждениям. Этими качествами она обладала в полной мере. Начнем с того,
что переворот Екатерины в отличие от переворота Елизаветы Петровны не
сопровождался сменой вельмож: сохранили свои посты канцлер М. И. Воронцов,
генерал-прокурор А. И. Глебов, обласкан был Миних, находившийся в свите
Петра III и дававший ему советы, как эффективнее бороться с супругой, а
также генерал П. А. Румянцев, назначенный императором главнокомандующим
русскими войсками в войне с Данией, и др.
Двух заслуженных вельмож — Якова Петровича Шаховского, отправленного
в отставку Петром III с поста генерал-прокурора, и канцлера Алексея
Петровича Бестужева-Рюмина, лишенного чинов и званий и отправленного в
ссылку в деревню Елизаветой Петровной, — Екатерина велела вернуть ко
двору. Тем самым Екатерина демонстрировала намерение осуществлять
внутреннюю политику кадрами, унаследованными от супруга.
Преемственность политики в отношении дворян императрица подтвердила
указом 3 июля 1762 г., повелевавшим крестьянам находиться в таком же
беспрекословном повиновении помещикам, как и прежде. Заметим, личные
воззрения Екатерины на крепостное право вступали в вопиющее противоречие с
ее законодательством, т. е. практическими мерами, не ослаблявшими, а
усиливавшими крепостной гнет. Преемственность политики проявилась и в
подтверждении Екатериной нормативных актов предшествующего царствования:
она оставила в силе указ Петра III о запрещении владельцам мануфактур
покупать крестьян и его же указ об упразднении Тайной розыскных дел
канцелярии.
Оба указа затрагивали интересы немногочисленной прослойки населения.
Первый указ ущемлял мануфактуристов, но их в стране насчитывалось
несколько сотен и их протест можно было игнорировать. Что касается Тайной
розыскных дел канцелярии, то ни Петр III, ни Екатерина не уничтожали орган
политического сыска, а всего лишь изменили его наименование — отныне
политическими преступлениями стали ведать Тайные экспедиции при Сенате и
при Сенатской конторе в Москве. Полная преемственность карательных
учреждений подтверждается тем, что штат Тайной экспедиции был
укомплектован сотрудниками Тайной розыскных дел канцелярии во главе с
кнутобойцем Шешковским.
Едва ли не самые неприятные заботы о наследии, полученном от
предшественников, были связаны с подавлением крестьянских волнений на
Урале. Они начались еще во второй половине 50-х годов, отличались
упорством и вооруженным сопротивлением воинским командам, пытавшимся
принудить приписных к заводам крестьян выполнять работы по рубке дров и
заготовке угля.
Во главе отправленной на Урал экспедиции был поставлен
генерал-квартирмейстер А. А. Вяземский. 6 декабря 1762 г. императрица
утвердила ему инструкцию, предписывавшую сначала привести крестьян «в
должное рабское послушание и усмирить», т. е. принудить их выполнять
возложенные на них работы, и только после этого выяснять причины,
вызвавшие волнения.
Зачитываемый крестьянам манифест убеждал их беспрекословно
повиноваться властям, поскольку «собственное сопротивление, хотя бы и
правильными причинами понуждаемо было, есть грех, непростительный противу
Божьей заповеди». Если крестьяне будут продолжать сопротивляться, то их
надлежало усмирять «огнем и мечом и всем тем, что только от вооруженной
руки произойти может».
Вяземский и сменивший его в начале 1764 г. А. И. Бибиков действовали
неумолимо жестоко и подавили волнения. В общей сложности ими было наказано
плетьми и батогами свыше 400 крестьян. В некоторых случаях были наказаны и
приказчики, отличившиеся в истязании крестьян и вымогательстве взяток.
Императрица высоко оценила деятельность Вяземского, назначив его
генерал-прокурором вместо уволенного корыстолюбивого А. И. Глебова.
Наконец, Екатерине II довелось «расчищать» еще один завал,
оставленный ей в наследие Елизаветой Петровной, опубликовавшей в 1752 г.
манифест о проведении в стране межевания земель.
Манифестом 1765 г. Екатерина отказалась от проверки владельческих
прав на землю и руководствовалась принципом оставления за помещиками
земель, которыми они владели к 1765 г. Таким образом, все земли, ранее
захваченные у казны, однодворцев и соседей, передавались помещикам в
безвозмездное пользование. Мемуарист А. Т. Болотов назвал его «славным
манифестом», вызвавшим «великое потрясение умов». Только в XVIII в. в
руках помещиков оказалось около 50 млн. десятин земли, на владение которой
они юридических прав не имели. Манифест 1765 г. положил новый этап
межеванию, значительно ускорив его проведение.
Главная цель Екатерины II состояла, однако, не в подтверждении или
развитии законодательных инициатив своих предшественников и в особенности
супруга, а, напротив, в доказательстве никчемности законотворчества
Петра III: надлежало опорочить его царствование, убедить подданных, что
страна в его правление катилась в пропасть и единственное ее спасение
состояло в низложении опасного для судеб нации монарха. В частности,
надлежало определить будущее двух важнейших нормативных актов
шестимесячного царствования Петра III: манифестов о вольности дворянства и
о секуляризации церковных имений. В обоих случаях Екатерина действовала
вопреки личным убеждениям.
Ученице Вольтера, конечно же, импонировала секуляризация, но она,
зная недовольство церковников манифестом Петра III, поспешила обвинить
бывшего супруга, что он «начал помышлять о разорении церквей», и объявила
секуляризацию мерой «непорядочной и бесполезной», заверила церковников,
что у нее нет желания «присвоить себе церковные имения». 12 августа
1762 г. императрица ликвидировала Коллегию экономии и вернула вотчины
духовенству. Это была тактическая мера. В конце того же года она поручила
рассмотреть судьбу церковных имений специальной комиссии. Укомплектованная
сторонниками секуляризации комиссия сочинила угодный императрице доклад, и
она 26 февраля 1764 г. утвердила его — недвижимые и движимые имения
черного и белого духовенства подлежали секуляризации. В спор светской и
духовной власти за право владения церковным имуществом вмешались
монастырские крестьяне, отказавшиеся повиноваться монастырским властям.
Это укрепило Екатерину в намерении осуществить секуляризацию.
Императрица полагала, что освобождение дворян от обязательной службы
усилит их независимость от трона, что противоречило ее представлениям о
роли в обществе абсолютной монархии. Однако отменить манифест Петра III
она не отважилась, как не отважилась и подтвердить его. Она решила
спрятаться за спину специально учрежденной комиссии, которой дала два
исключающих друг друга поручения. С одной стороны, она осудила манифест
Петра III, ибо он, по ее мнению, «в некоторых пунктах еще более стесняет
ту свободу, нежели общая отечеству польза и наша служба теперь требовать
могут». Из этого повеления следует, что императрица намеревалась расширить
дворянские привилегии.
С другой стороны, этой же комиссии было поручено изобрести способы,
как заинтересовать дворян в продолжении службы. Комиссия сочинила доклад,
расширявший дворянские привилегии (освобождение от телесных наказаний, от
внесудебных репрессий и др.), но не изыскала мер, вынуждавших дворян
служить.
Реакции императрицы на доклад комиссии не последовало, все оставалось
без изменений: манифест Петра III хотя и не был подтвержден, но им дворяне
широко пользовались два с лишним десятилетия.
В годы, когда императрица разбиралась с наследием супруга, она стала
претворять в жизнь и меры, положившие начало новому этапу в истории
России. Расположив их в хронологической последовательности, мы обнаружим,
что они в совокупности создают целостное представление о намерении
императрицы руководствоваться идеями просвещенного абсолютизма.
В течение 1762 — 1764 гг. были отменены монополии на торговлю смолой,
а также на производство обоев, сусального золота и серебра, кроме того,
объявлена свобода рыбных, тюленьих и табачных промыслов и свобода
открывать сахарные заводы.
В 1764 г. состоялось открытие Смольного института благородных девиц.
Это был новый тип учебных заведений.
К этим же годам относятся две акции Екатерины, внесшие существенные
изменения в структуру административных органов. Одна из них связана с
проектом Н. И. Панина об учреждении Императорского совета и реформой
Сената. Создание Императорского совета Панин мотивировал необходимостью
устранить влияние на управление страной «припадочных» людей, как он
называл фаворитов, людей своекорыстных и властных, но чуждых интересам
государства. Фаворитизм порождал угодничество, произвол, казнокрадство,
безнравственность. «Государь, — рассуждал Панин, — сколь бы он ни был
талантлив, трудолюбив и проницателен, не в состоянии охватить все стороны
управления страной». Ему должно было помочь постоянно действующее
учреждение — Императорский совет из шести — восьми членов, среди которых
четыре статс-секретаря, ведавших внешней, внутренней политикой, военными и
морскими делами.
Екатерина поначалу согласилась с проектом, назначила даже членов
совета, подписала манифест о его учреждении, но в последний момент
надорвала лист со своей подписью. Некоторые историки, опираясь на мнение
генералфельдцейхмейстера Вильбуа об этом проекте (он обнаружил в нем
олигархические тенденции), считали возможным сравнить его с кондициями
верховников, ограничивавших власть Анны Иоанновны. В действительности
ограничение власти предполагалось только в отношении фаворитов. Этого,
однако, оказалось достаточно, чтобы отклонить проект.
Зато реформа Сената прошла безболезненно. Рациональное зерно
разделения Сената на шесть департаментов с пятью сенаторами в каждом
состояло в том, что его громоздкий состав позволял многим сенаторам
бездельничать, считать своей главной обязанностью не работу, а присутствие
в учреждении. В департаментах сокращалась возможность прятаться за спины
других, повышалась в 6 раз эффективность работы Сената.
Столь же безболезненно произошла и ликвидация гетманства на Украине.
Восстановление гетманского правления, упраздненного еще при Петре Великом,
являлось плодом фаворитизма: Елизавета Петровна в 1750 г. назначила
гетманом 22-летнего К. Г. Разумовского, который был братом фаворита
императрицы Алексея.
Самодержавному строю присуща унификация органов власти, ему
противопоказаны автономии и учет специфики в управлении окраинами,
населенными нерусскими народами. Сохранение особенностей в управлении
Екатерина называла «глупостью».
Разумовский под влиянием беседы с императрицей сам попросился в
отставку, тут же удовлетворенную. 10 ноября 1764 г. последовал указ об
упразднении гетманского правления и учреждении Малороссийской коллегии во
главе с П. А. Румянцевым.
В 1765 г. были введены еще два крупных новшества. Первое из них —
открытие Вольного экономического общества. Оно должно было помочь
помещикам рационально организовать хозяйство, приспособить его к рыночным
отношениям. В издаваемых Вольным экономическим обществом «Трудах»
печатались агротехнические советы, образцовые инструкции приказчикам,
наставления, как содержать скот, рекомендации по переработке
сельскохозяйственного сырья, сведения о новых орудиях труда. Помещики,
добившиеся успехов в организации хозяйства, делились своим опытом.
Впрочем, далеко не всегда помещики могли воспользоваться разумными
рекомендациями «Трудов», ибо крепостнический режим, с одной стороны,
обусловливал потребительский характер хозяйства и исключал вложение
средств в производство, а с другой — подневольный труд крепостного
крестьянина отличался низкой производительностью и ему была
противопоказана интенсивная агротехника.
Другое новшество было связано с объявлением Вольным экономическим
обществом конкурса на лучший ответ на вопрос: «Что полезнее для
общества, — чтоб крестьянин имел в собственности землю или токмо движимое
имение, и сколь далеко его права на то или другое имение простираться
должны?» В течение двух лет Экономическое общество получило 162 конкурсные
работы, в том числе 129 прислали немцы, 21 — французы, 7 — русские.
Конкурсные работы прислали Вольтер и Мармонтель, Граслен и Эйлер. Они
подвергли резкой критике крепостничество, считали его противоречащим
природе и человеческому разуму, писали о неминуемом упадке общества, в
котором господствует рабство, об угрозе выступлений народа, доведенного до
отчаяния, о паразитизме дворянства.
Конкурсное сочинение, выполненное представителем дворянского
либерального лагеря А. Я. Поленовым, тоже содержало «по здешнему состоянию
неприличные выражения» в адрес крепостничества. Но, раскритиковав
крепостное право, Поленов не предлагал его отменить. Он всего лишь считал
возможным предоставить крепостному крестьянину право наследственного
владения «недвижимым имением» и право собственности на свое движимое
имущество.
Первую премию получил член Дижонской академии Беарде де Лабей за
сочинение под девизом, отражавшим взгляды автора: «В пользу свободы вопиют
все права, но есть мера всему. Могущество государства основано на свободе
и благосостоянии крестьян. Но наделение их землей должно было последовать
за освобождением от крепостного права». Автор рекомендовал не спешить ни с
освобождением крестьян, ни с наделением их землей, ибо опасно спустить с
цепи медведя, не приручив его. Надлежит сначала подготовить крестьян к
восприятию свободы, а потом уже приступить к наделению их землей.
Взгляды Беарде де Лабея вполне соответствовали
умеренно-просветительским воззрениям императрицы, по инициативе которой
проводился конкурс. Путь крепостных крестьян к свободе, намеченный
французским автором, вполне устраивал императрицу — в годы, когда
проводился конкурс, Екатерина усиленно штудировала «Дух законов» Монтескье
и сочиняла свой знаменитый «Наказ». Конкурс являлся своего рода пробным
шагом, проверкой исповедуемых ею идей относительно судеб крепостных
крестьян в России.
Перечисленные проявления политики просвещенного абсолютизма еще не
приобрели всеобъемлющего характера и касались частных сторон жизни
общества. Эта политика наиболее яркое воплощение приобрела в созыве в
1767 г. Уложенной комиссии.

§ 2. УЛОЖЕННАЯ КОМИССИЯ 1767 — 1768 гг.

Просвещенный абсолютизм — политика, порожденная временем разложения
феодальной системы и вызреванием в ее недрах капиталистических отношений,
нацеленная на устранение мирными средствами устаревших феодальных
порядков. Просвещенный абсолютизм отличался от обычного деспотизма
декларированием соблюдения законов, одинаковых для всех подданных.
Теоретические основы просвещенного абсолютизма были разработаны
выдающимися деятелями французского просвещения Монтескье, Вольтером,
Д'Аламбером и др. Эти просветители умеренного крыла призывали к
эволюционной, без потрясений, смене общественно-экономических отношений,
что устраивало монархов Европы и способствовало возникновению союза
королей и философов, способного, как полагали короли, предотвратить угрозу
их тронам. Идеи просвещения разделяли прусский король Фридрих II, шведский
король Густав III, австрийский император Иосиф II и др. Но самые близкие
отношения просветители установили с Екатериной II. Тому способствовали два
обстоятельства: благодаря крепостническому режиму, низкой грамотности
населения и общей отсталости Россия представлялась просветителям страной,
где реализация их идей должна была принести самые ощутимые плоды; кроме
того, Екатерина оказалась прилежной ученицей просветителей, намеревавшейся
энергично претворять их идеи в жизнь. Гримму императрица писала: «Я люблю
нераспаханные земли — поверьте, это лучшие земли... Я годна только для
России».
Подобно тому как на родине Просвещения, во Франции, Вольтер,
Д'Аламбер, Дидро не могли найти общего языка с Людовиками, так в России не
получился диалог между Екатериной и Новиковым. Зато императрице удалось
пленить умы просветителей из Франции, с которыми она вела оживленную
переписку. К хору домашних льстецов присоединились панегиристы из-за
рубежа. Если учесть, что эти почитатели императрицы были властителями дум
передовых людей Европы, то станет очевидным, что употребляемые ими эпитеты
«северная Семирамида», «Северная звезда», «Великая Екатерина» создавали
вокруг ее имени ореол славы и добродетели. Вольтер, признанный патриарх
французского Просвещения, писал ей: «Мы трое — Дидро, Д'Аламбер и я — мы
воздвигаем вам алтари; вы делаете из меня, государыня, язычника».
Ученица просветителей хотела быть достойной восхваления. Она не
упускала случая, чтобы напомнить своим корреспондентам, что «у короля
обязанность — желать блага своим подданным», что «вся моя наука
заключается именно в том, что все люди братья, и всю мою жизнь я проведу в
изучении искусства поступать согласно этому правилу». Не скупилась
императрица и на комплименты. Она писала Вольтеру: «Ваши сочинения
приучили меня размышлять»; «прошу вас быть уверенным, что Екатерина II
всегда будет иметь особливое уважение и почтение к знаменитому фернейскому
пустыннику». Сочинение Монтескье «Дух законов» Екатерина называла
«молитвенником государей».
Особый восторг просветителей вызвала материальная помощь нуждавшемуся
Дидро: императрица купила у него библиотеку за 15 тыс. франков,
предоставив ему право держать ее у себя до смерти; более того, Екатерина
назначила Дидро хранителем его библиотеки, определив жалованье в 1000
франков в год с выплатой его на 50 лет вперед. Д'Аламбер писал Екатерине в
связи с этой акцией: «Вся литературная Европа рукоплескала...», а Вольтер:
«Все писатели Европы должны пасть к стопам ее величества».
Настала пора реализации широкомасштабных реформ в духе идей
Просвещения. Тому способствовали два благоприятных условия: Екатерина
после гибели Иоанна Антоновича почувствовала себя на троне увереннее, чем
прежде; уверенности, что справится с грандиозной по замыслу затеей,
прибавила и достаточная осведомленность о трудах просветителей. В конце
1766 г. она приступила к осуществлению важнейшей акции своего
царствования — созыву комиссии для составления нового Уложения.
Надобность в совершенствовании законодательства ощущалась уже при
Петре Великом, и им, а также его преемниками предпринимались многократные
попытки привести законы в соответствие с изменившимися обстоятельствами в
области социального и политического строя, экономики и нормами уголовного
права. При Петре I таких попыток было три: в 1700 г., когда учреждена была
Палата об Уложении, в 1714 и 1719 — 1729 гг. Аналогичные попытки, впрочем,
закончившиеся столь же безрезультатно, предпринимались при Екатерине I,
Петре II и Анне Иоанновне. Как составитель нового Уложения известен
П. И. Шувалов, по инициативе которого была создана Уложенная комиссия,
действовавшая с 1754 г. Формально она была распущена в 1767 г., а
фактически прекратила существование в 1764 г.
Уложенная комиссия, созванная Екатериной, отличалась от
предшествующих по крайней мере тремя особенностями: более широким
представительством — право избирать депутатов было предоставлено дворянам
(по одному депутату от уезда), горожанам (по одному депутату от города),
государственным и экономическим крестьянам (по одному депутату от
провинции при трехступенчатых выборах: погост — уезд — провинция), оседлым
«инородцам» (тоже по одному депутату). Кроме того, каждое центральное
учреждение посылало в Комиссию по одному своему представителю. Таким
образом, права избирать депутатов были лишены крепостные крестьяне,
составлявшие большинство населения страны, а также духовенство.
В итоге в Уложенную комиссию было избрано около 450 депутатов, из
коих 33% составляли выборные от дворянства, 36% — выборные от горожан,
около 20% — выборные от сельского населения, 5% — правительственные
чиновники. Если учесть, что чиновники являлись дворянами, а некоторые
города и государственные крестьяне избирали депутатами дворян, то удельный
вес дворянства в Уложенной комиссии, составлявшего 0,6% населения страны,
значительно повысится.
Депутатам предоставлялись существенные льготы и привилегии: помимо
жалованья, выдававшегося сверх получаемого на службе, депутаты до конца
дней своих освобождались от смертной казни, пыток и телесных наказаний;
имения депутатов не подлежали конфискации за исключением случаев, когда
надлежало расплатиться за долги; решение суда относительно депутатов не
приводилось в исполнение без благословения императрицы; за оскорбление
депутата взыскивался двойной штраф; депутатам выдавался особый знак с
девизом: «Блаженство каждого и всех».
Вторая особенность екатерининской комиссии состояла в новшестве,
неведомом предшествовавшим комиссиям: императрица составила «Наказ» с
изложением своих взглядов на задачи Уложенной комиссии, которыми должны
руководствоваться депутаты. Расхожее мнение о «Наказе» как компилятивном
сочинении нуждается в уточнении. Основанием для подобной оценки явились
слова самой императрицы, писавшей Д'Аламберу: вы «увидите, как там я на
пользу моей империи обобрала президента Монтескье, не называя его».
Основной текст «Наказа» включал 20 глав, поделенных на 526 статей, из
которых 245 восходят к «Духу законов» Монтескье, 106 — к книге
итальянского ученого-юриста Ч. Беккариа «О преступлениях и наказаниях».
Кроме того, Екатерина использовала труды немецких авторов Бильфельда и
Юста, а также французскую энциклопедию и русское законодательство.
«Наказ», однако, являлся продуктом творческого переосмысления идей
Монтескье, бравшего за образец английский парламентаризм, и был
приспособлен к русской действительности.
Императрица была глубоко убеждена, что размеры территории России
обусловили для нее единственно приемлемую форму правления в виде
абсолютной монархии: «Государь есть самодержавный, ибо никакая другая, как
только соединенная в его особе власть не может действовать сходно с
пространством столь великого государства... Всякое другое правление не
только было бы для России вредно, но и вконец разорительно».
Екатерине, однако, не всегда удавалось приспособить идеи
просветителей к русской действительности и преодолеть противоречия между
реалиями феодальной структуры общества и по сути буржуазными догмами,
исповедовавшимися деятелями Просвещения. Так, «Наказ» постулировал девиз
«Блаженство каждого и всех», а также провозглашал, что «равенство граждан
всех состоит в том, чтобы все подвержены были тем же законам», в то время
как эти постулаты противоречили сословному строю. Равенству всех перед
законом противопоказаны сословные права и обязанности, зарегистрированные
в том же «Наказе». «Земледельцы живут в селах и деревнях... и сей есть их
жребий», в то время как дворяне находятся на службе и вершат правосудие.
Равенству всех перед законом противоречит и статья «Наказа», осуждающая
ситуацию, «когда всяк захочет быть равным тому, который законом учрежден
быть над ним начальником».
Заслуживают положительной оценки статьи, предохранявшие общество от
деспотизма, произвола монарха. Учреждениям дано право обращать внимание
государя на то, «что такой-то указ противен Уложению, что он вреден,
темен, что нельзя по оному исполнять». Прогрессивное значение имели
статьи, определившие экономическую политику правительства, включавшую
заботу о строительстве новых городов, развитии торговли и промышленности и
особенно земледелия как важнейшей отрасли хозяйства.
«Наказ» предусматривал реформу судоустройства и судопроизводства.
Автор руководствовался принципом: «Гораздо лучше предупреждать
преступления, нежели наказывать». «Наказ» протестовал против норм Уложения
1649 г., предусматривавшего одинаковое наказание за умысел и действие:
«Слова не вменяются никогда во преступление, разве оные приуготовляют или
последуют действию беззаконному». Запрещались пытки в качестве способа
судебного доказательства, содержание под стражей подозреваемого, вина
которого не доказана. «Наказ» провозглашал веротерпимость, «ибо гонения
человеческие умы раздражали».
Самым уязвимым местом «Наказа» считается решение им крестьянского
вопроса. В первоначальном варианте «Наказа», который императрица давала
читать вельможам для критики, крестьянскому вопросу было уделено больше
внимания и решался он более радикально, чем в опубликованном тексте. «Я
зачеркнула, разорвала и сожгла, — писала Екатерина, — больше половины, и
Бог весть что станется с остальным». Из сохранившихся черновиков видно,
что в «Наказе» говорилось о желательности освободить рабов от личной
зависимости, оставив помещикам право на часть их труда. Императрица
считала возможным разрешить крестьянам обретать свободу за выкуп. Сколь
решительно были настроены «разномыслящие персоны», как называла Екатерина
своих критиков, на сохранение незыблемым крепостнического режима, явствует
из отзыва на «Наказ» просвещенного поэта и драматурга А. П. Сумарокова:
«Сделать крепостных людей вольными нельзя, скудные люди ни повара, ни
лакея иметь не будут, и будут ласкать слуг своих, пропуская им многие
бездельства, вотчины превратятся в опаснейшие жилища, ибо они (помещики. —
Н. П.) будут зависеть от крестьян, а не крестьяне от них».
В опубликованном «Наказе» императрица излагала свое отношение к
крестьянскому вопросу в духе секретного письма А. А. Вяземскому: «Надо
относиться к крестьянам так, чтобы человеколюбивыми поступками
предупредить грядущую беду» — выступления доведенных до отчаяния
крепостных. Екатерина не предлагала регламентировать повинности крестьян в
пользу помещика, а всего лишь рекомендовала помещикам, чтобы те «с большим
рассмотрением располагали свои поборы».
Противоречивость «Наказа», сочетавшего просветительские идеи
буржуазного плана с консервативными взглядами, уходившими корнями в
феодальные порядки, не помешала фернейскому мудрецу назвать его «самым
прекрасным памятником нашего века».
Третья особенность Уложенной комиссии 1767 — 1768 гг. состояла в
наличии наказов депутатам, составленных участниками их выборов, — в
наказах отражены сословные требования избирателей. Дворянские наказы
требовали принятия строгих мер против побегов крестьян, в них были жалобы
на обременительность рекрутской и постойной повинностей, разорявших
крестьян и тем самым наносивших ущерб благополучию помещиков.
Депутаты-аристократы осуждали введенную при Петре I Табель о рангах,
открывавшую доступ в ряды дворянства представителям «подлых людей». Лица,
добывшие дворянство шпагой и пером, т. е. на военной и гражданской службе,
должны были подтвердить свои права бумагой от государя, единственного
человека, который присваивал дворянский чин.
Многие наказы содержали жалобы на мздоимство канцелярских служителей,
волокиту в правительственных учреждениях, предлагали вместо назначаемых
правительством чиновников заполнять административные должности дворянами,
избранными на уездных и провинциальных собраниях.
Важнейшая особенность городских наказов состояла в отсутствии
требований отменить крепостнический режим или заменить самодержавный строй
более демократическим: напротив, горожане претендовали на дворянские
привилегии — освобождение от телесных наказаний, предоставление права
владеть крепостными, восстановление указа, разрешавшего промышленникам
покупать крестьян к мануфактурам. Городские наказы требовали монополии
горожан на занятия торговлей и лишения или ограничения этих прав для
дворян и крестьян. Наказы горожан, как видим, не выходили за рамки
существовавших социальных и политических порядков.
Содержание наказов государственных крестьян зависело от того, из
каких групп комплектовался этот разряд: наказы бывших однодворцев
отличались от наказов черносошных крестьян и пашенных крестьян Сибири, а
последние — от наказов приписных крестьян к заводам и ясашных людей
Среднего Поволжья. Общими у них были жалобы на обременительность подушной
подати. В то время как бывшие однодворцы домогались дворянских привилегий
и жаловались на захват их земель помещиками, приписные крестьяне требовали
освобождения от заводских работ, а пашенных людей Сибири не волновали
работы по заготовке угля и руды — обременительной для них была ямская
гоньба.
Выступления депутатов от сословий ограничивались аргументацией
требований наказов и лишь изредка вносили дополнения к ним.
Манифест о созыве Уложенной комиссии был обнародован 16 декабря
1766 г., а торжественное открытие ее состоялось через полгода, 30 июля
1767 г. Оно сопровождалось молебном в Успенском соборе в присутствии
императрицы, после чего депутаты дали присягу «проявить чистосердечное
старание в столь великом деле».
В октябре 1768 г. Османская империя начала войну с Россией, 18
декабря маршал Уложенной комиссии А. И. Бибиков объявил о прекращении
работы Большого собрания комиссии на том основании, что начавшаяся война
требовала присутствия депутатов либо на театре военных действий, либо в
учреждениях, обслуживавших военные нужды. Депутаты Большой комиссии
распускались, «доколе от нас паки созваны будут», но, закончив войну
победным миром и подавив движение под предводительством Е. И. Пугачева,
Екатерина так и не возобновила работу Уложенной комиссии.
За Уложенной комиссией в советской историографии тянулась недобрая
репутация. Начало негативной ее оценки положили иностранные наблюдатели:
французский посол назвал работу комиссии комедией. «Фарсой» оценил
Уложенную комиссию и А. С. Пушкин. «Наказ», по его мнению, лицемерное
сочинение, Вольтер зря увлекался Екатериной, ибо «он не мог знать истины».
Советские историки в оценке Уложенной комиссии, как и всего царствования
Екатерины II, руководствовались высказыванием Ф. Энгельса об императрице,
которой «настолько удалось ввести в заблуждение общественное мнение, что
Вольтер и многие другие воспевали «северную Семирамиду и провозглашали
Россию самой прогрессивной страной в мире...». В подавляющем большинстве
работ Екатерина представала в образе двуличной женщины, умевшей пускать
пыль в глаза французским просветителям и действовавшей вопреки всему тому,
о чем им писала. Сама Уложенная комиссия рассматривалась в качестве
грандиозного пропагандистского трюка, нацеленного на прославление
императрицы.
Действительно, Уложенная комиссия не выполнила главной задачи, ради
которой была созвана: Уложение не было составлено. Оно и не могло родиться
в стенах столь громоздкого учреждения, уж больно не компетентными (в
смысле юридической подготовки) были люди, избранные в комиссию. Историки и
поныне не могут ответить, почему императрица доверила составление Уложения
выборным депутатам, а не компетентным чиновникам, как это сделал
Николай I. Такое решение Екатерины представляется тем более странным, что
она многократно подчеркивала огромную роль законотворчества и
законодательства как в личной жизни, так и в жизни страны.
Надо отметить три позитивных результата деятельности Уложенной
комиссии. Одна из задач Уложенной комиссии, обозначенная в Манифесте 16
декабря, состояла в том, «дабы лучше нам узнать быть можно нужды и
чувствительные недостатки нашего народа». Наказы депутатам, а также прения
в Уложенной комиссии дали на этот счет достаточный материал — они
выполнили такую же роль во внутренней политике Екатерины II, какая выпала
на долю шляхетских проектов в 1730 г., ставших программой действий
правительства Анны Иоанновны. «Комиссия уложения, — писала Екатерина, —
быв в собрании подали мне свет и сведения о всей империи, с кем дело имеем
и о ком пещись должно». Много лет спустя Екатерина возвратилась к оценке
деятельности Уложенной комиссии: «Теперь вы выскажите свои жалобы: где
башмак жмет вашу ногу? Мы постараемся поправить это». Действительно, в
дальнейшем законодательстве были учтены многие претензии, высказанные
дворянством и горожанами в Уложенной комиссии.
Деятельность Уложенной комиссии способствовала распространению в
России идей французского Просвещения. Роль распространителя этих идей,
хотела того императрица или нет, выпала на долю ее «Наказа»: с 1767 по
1796 г. он издавался не менее семи раз общим тиражом до пяти тысяч
экземпляров. Указ требовал, чтобы «Наказ» читали в правительственных
учреждениях наравне с «Зерцалом правосудия» петровского времени.
Третий итог деятельности Уложенной комиссии состоял в укреплении
положения Екатерины на троне — она остро нуждалась в опровержении
репутации узурпатора престола.
Не прошло и трех месяцев после ее вступления на престол, как
возвращенный из ссылки А. П. Бестужев-Рюмин услужливо выступил с
инициативой поднесения ей титула «Матери Отечества». Тогда императрица
проявила благоразумие и отклонила это предложение, начертав на докладе
Сената резолюцию: «Видится мне, что сей проект еще рано предложить, потому
что растолкуют в свете за тщеславие, а за ваше усердие благодарствую». Еще
раз вопрос, как величать императрицу, возник в Уложенной комиссии,
предложившей присвоить ей пышный титул «Великой Екатерины, Премудрой и
Матери Отечества». Екатерина в записке А. И. Бибикову по этому поводу
кокетничала: «Я им велела сделать русской империи законы, а они делают
апологии моим качествам». В конечном счете она оставила за собой титул
Матери Отечества, отклонив два других на том основании, что значение ее
дел («Великая») определит потомство, а «Премудрой» потому, что премудр
один Бог.
Постановление о поднесении императрице титула Матери Отечества,
подписанное всеми депутатами Уложенной комиссии, имело огромное
политическое значение. Это был своего рода акт коронации императрицы,
совершенный не кучкой заговорщиков, возведших ее на трон, а
представителями всех сословий страны. Эта акция подняла престиж
императрицы как внутри страны, так и за ее пределами.
Советская историография объясняла бесплодность Уложенной комиссии
тем, что в выступлениях некоторых депутатов раздавались голоса в защиту
крестьян, вызвавшие страх у императрицы. Именно поэтому она отказалась от
возобновления работы комиссии. Однако подлинная причина отказа Екатерины
от возобновления деятельности Уложенной комиссии состояла в том, что
составительница «Наказа» с большим опозданием убедилась в игнорировании ею
реальных условий жизни российского общества, не созревшего для восприятия
идей просветителей. Не случайно в депутатских наказах и в выступлениях
депутатов лишь изредка обнаруживаются ссылки на «Наказ» Екатерины: идеи
«Наказа» Екатерины не нашли понимания ни в выступлениях депутатов, ни во
мнениях населения, их избравших.