Португальское господство в Конго и Анголе

В Западной и Центральной Африке началась новая глава ко­лониальной политики Португалии. На первых порах экспансии на побережье Западной Африки торговые фактории добивались «активного торгового баланса» в основном с помощью различных форм вымогательского обмена с местными торговцами и племена­ми. Крепости на Золотом Береге — в Эльмине, Аксиме, Шаме и недолгое время в Аккре — наряду со своим прямым назначением служили торговыми опорными пунктами. Наибольшим спросом пользовалось у европейцев на побережье золото, за ним шли сло­новая кость, перец, воск и только затем рабы, исчислявшиеся единицами. В обмен на эти товары торговцам из племени фанти предлагали соль, ткани, орудия труда, огнестрельное оружие. Крепости были зримыми свидетельствами военного превосходства новых пришельцев, призванными подтверждать их власть над прибрежными районами и защищать их от посягательств европей­ских конкурентов. В Бенинском заливе португальцы обосновались лишь ненадолго.

С конца XV в. главное их внимание было направлено на об­ласть близ устья Конго, но только во время второго путешествия Диогу Кану удалось попасть ко двору маниконго. Правитель восседал на богато украшенном троне из слоновой кости, его голову венчал головной убор, сплетенный из пальмовых листьев, через плечо висел отделанный серебром лошадиный хвост — сим­вол царской власти, левую руку украшал браслет из слоновой кости. За первыми контактами последовали очень оживленные отношения в ближайшие несколько лет. В энергичном правителе Конго, вынужденном преодолевать многочисленные трудности в связи с феодальным сепаратизмом * (* Утверждение о феодальном характере сепаратизма в средневековом госу­дарстве Конго основывается на несколько «завышенном» представлении об уров­не развития этого раннеполитического организма. Исследования последних лет свидетельствуют скорее о том, что в Конго процесс формирования классового общества еще находился на очень ранних стадиях.), Португалия видела своего естественного союзника, которого в целях подготовки почвы для эксплуатации Африки следовало поддерживать и одновременно использовать в своих интересах.

С 1489 г. происходил регулярный обмен посольствами между Португалией и двором маниконго. Король Португалии направлял в Конго не только миссионеров, но и ремесленников: каменщиков, плотников, кровельщиков, которые превратили столицу Мбанза (на севере современной Анголы) в город, состоявший из больших зданий. Были возведены церкви, и вслед за вождем приморской области Соньо маниконго и тысячи его подданных, совершив пыш­ный ритуал, приняли католичество. При правителе Аффонсу I (1507—1543) миссионерам был открыт свободный доступ в столи­цу государства Конго, которая стала называться Сан-Сальвадор, придворный этикет маниконго был перестроен по португальскому образцу, управление государством «реформировано» по принципу португальских кодексов права, носивших феодально-абсолютист­ский характер. Место вождей и правителей заняли герцоги и мар­кизы, одевавшиеся по португальской моде. Благодаря этому меро­приятию были не только учреждены новые служилые должности, но и укреплено внутреннее управление государством по террито­риальному принципу* (* Здесь перед нами модернизация исторической реальности, причем, так сказать, двойная. Во-первых, португальцы описывали общественную организа­цию Конго в привычных для себя категориях развитого европейского общества. Они основывались при этом на поверхностном сходстве явлений и не задумы­вались над тем, в какой мере оно отражает действительное положение вещей. Во-вторых, некритическое восприятие этой португальской терминологии позд­нейшими исследователями как раз и создало в науке своего рода традицию модернизации уровня общественного развития средневекового Конго.).

Сыновья конголезской знати обучались в Португалии. Сын Аф­фонсу I Энрике, долго живший в Португалии, был принят папой римским и рукоположен в сан епископа Утики. В архивах Пор­тугалии хранятся относящиеся к этому периоду 22 письма Аффон­су I королю Португалии Мануэлу, написанные различными сек­ретарями на превосходном португальском языке. В них, как в зеркале, отразились мысли и действия правителя Конго, человека в известном смысле необычайно образованного для своего време­ни. Из писем видно, как он искал у европейских пришельцев помощи и поддержки в борьбе против сепаратизма отдельных кня­жеств, прежде всего своего южного соперника — Нголы из княже­ства Ндонго, но, кроме того, видел в них своих естественных, торговых партнеров. Аффонсу I признавал военное и навигацион­ное превосходство португальцев и пытался с помощью их огнестрельного оружия победить своих врагов. Но в конце концов маниковго должен был понять, что это тщетные надежды. Точно так же в последующие столетия не раз обманывались представи­тели племенной и феодальной верхушки африканских народов.

Прошло много времени, прежде чем колониальная практика португальцев открыла глаза Аффонсу. Этому способствовали ин­триги миссионеров, которые, умело используя в корыстных инте­ресах внутренние противоречия в государстве Конго, и в первую очередь противодействие аристократии, подрывали центральную власть. Вначале Аффонсу I удовлетворял все пожелания порту­гальцев. С его позволения они основывали торговые базы и мис­сионерские пункты и даже вели разведку полезных ископаемых. Но именно в его правление в колониальной эксплуатации Запад­ной Африки начались важные изменения. Торговля золотым пес­ком, слоновой костью и другими неодушевленными предметами сменилась варварским вывозом невольников за океан.

Около 1530 г. португальцы положили начало чрезвычайно вы­годной работорговле, которую в XVII и XVIII вв. довели до апогея их могущественные соперники — голландцы, французы и англича­не. Уже на первые свои суда, возвращавшиеся из Африки в Лис­сабон, португальцы грузили рабов. Их перепродавали в другие европейские страны или же использовали для домашних услуг либо в качестве крепостных на полевых работах в крупных по­местьях португальских и испанских феодалов. Однако их число было ничтожно. Социально-экономическая структура государств Иберийского полуострова исключала массовое применение раб­ского труда.

Положение изменилось, когда возросла потребность в труде рабов на вновь заложенных плантациях островов Сан-Томе, Зеле­ного Мыса и Бразилии. Да и испанские владения на Кубе, на Эспаньоле (Гаити и Доминиканская Республика) и в северной части Южной Америки также предъявляли усиленный спрос на рабов, которые могли бы заменить в рудниках и на капиталисти­ческих плантациях замученных работой, вымиравших индейцев, к тому же оказывавших сопротивление.

Государство Конго и все побережье Анголы особенно привле­кали работорговцев. Объем работорговли, которая велась через специальные фактории, резко возрос. На вывозе невольников на­живались не только ловкие работорговцы, но и католические мис­сии. Они принимали в нем непосредственное участие и за каждого предназначенного на продажу и погруженного на корабль раба получали «налог за крещение». На побережье и на дорогах, кото­рые вели к государству Конго, были возведены окруженные тол­стыми стенами фактории, где торговые агенты «хранили» захва­ченных невольников до прибытия грузовых судов. В работоргов­лю были втянуты вассальные правители и племенная аристократия прибрежной полосы. Их превращало в послушные орудия рабо­торговцев стремление любой ценой получить огнестрельное ору­жие и с его помощью добиться независимости от центральной власти маниконго. Они сами доставляли чужеземным купцам своих соплеменников, являвшихся членами многочисленных дере­венских общин, и участвовали в их продаже.

Последствия трансатлантической работорговли не замедлили сказаться: целые районы обезлюдели, во многих местностях пре­кратилась традиционная африканская торговля, социальные осно­вы общества были подорваны. Децентрализация возрастала день ото дня, государство Конго близилось к распаду. Поняв очень скоро, что пагубная политика работорговцев несет стране гибель, маниконго и часть аристократии попытались оказать ей сопро­тивление. В конце своего царствования король Аффонсу I запре­тил вывоз рабов, но ему не удалось воспрепятствовать ввозу в Конго европейских товаров и тем самым закрыть источник неле­гальной работорговли. Он находился в плену иллюзий о «равно­правии» с португальским королем, которому достаточно слово сказать, чтобы прекратить разбойничьи происки работорговцев.

В письме к Жуану III Аффонсу I жалуется на «чрезмерную свободу, которую предоставляют Ваши чиновники и агенты тем людям и купцам, которые получают разрешение являться в это королевство и здесь открывать торговлю товарами и многими вещами, которые нами запрещены... Мы не в состоянии измерить, сколь велик наносимый ими ущерб, ибо названные выше купцы каждый день захватывают наших подданных... Они берут их в плен, а затем продают. Испорченность и разнузданность купцов столь велики, что наша страна близка к тому, чтобы сильно обезлюдеть». В заключение Аффонсу обратился к Жуану III с просьбой: «А потому мы просим Ваше Величество помочь нам в этих обстоятельствах и оказать нам поддержку тем, что Вы при­кажете Вашим агентам не посылать сюда купцов и товары, ибо мы желаем, чтобы в этих королевствах (в Конго) ни работоргов­ли, ни рынка рабов больше не было». «Королевский брат», разу­меется, вовсе не был склонен выполнить эту просьбу. Но ведь не только маниконго, но и многие другие правители в последующие века в силу свойственного им образа мышления не могли постиг­нуть сущность и цели чуждого им общественного порядка, в кото­ром усиление капитала предопределяло отношения эксплуатации.

Хотя государство Конго формально оставалось независимым, правящая династия и аристократия все больше запутывались в тенетах колониальной политики Португалии. Этому способствовала угроза военного нападения с востока хорошо организованных пле­менных объединений. При Алвару I (1568—1574) яга разграбили столицу Сан-Сальвадор. Маниконго был вынужден отменить ог­раничения в деятельности португальских купцов, в благодарность за что в 1570 г. он получил от Португалии подкрепления и с их помощью оттеснил яга. Тем не менее в дальнейшем государство Конго сжалось до размеров небольшого княжества. В 1665 г. маниконго Антонио I также попытался восстать против опеки португальцев и против работорговли с ее губительными последст­виями. Он изгнал из страны купцов и миссионеров и объявил не­действительным договор от 1651 г., в силу которого правитель Конго окончательно отказывался от всех своих прав в Луанде и в областях к югу от Данде. Антонио собрал большую армию, по численности превосходившую силы португальцев, но в битве при Амбуиле она была разбита, а сам Антонио убит.

Вряд ли кто из его современников еще помнил, что в начале XVI в. при Аффонсу I Конго было могущественным государством. Сан-Сальвадор, некогда знаменитая столица, в XIX в. напоминал свою собственную тень. Усилиями европейских работорговцев и их африканских пособников огромные области лишились населе­ния и пришли в запустение. Работорговля и мошеннический обмен огнестрельного оружия, железных предметов и хлопчатобумажных изделий на местные товары подорвали искони сложившееся ре­месло и уничтожили внутриафриканские торговые связи. Государ­ство Конго не смогло освободиться от тисков колонизаторов. В то время, когда происходил империалистический раздел Западной Африки, по рекомендациям Берлинской конференции 1884—1885 гг. обширные владения маниконго были беспрепятственно включены в состав португальской Анголы.

И все же Конго обмануло надежды португальцев: вопреки своим ожиданиям они так и не нашли на его территории богатые залежи благородных металлов. Зато к югу от реки Кванза, на побережье Анголы, купцов и агентов короны ожидали серебряные рудники и благоприятные угодья для охоты на рабов, а потреб­ность в рабах с каждым годом возрастала. На побережье Анголы португальцы построили новые крепости и опорные пункты, напри­мер в 1576 г. Сан-Паулу-ди-Луанда (Луанда), а в 1617 г. Бенгелу, и отстояли их от посягательств голландцев. Эти береговые опор­ные пункты на территории Анголы и их хинтерланд начиная с XVII в. превратились в огромное хранилище рабов, откуда их переправляли в Бразилию. Первоначально районы побережья слу­жили своего рода феодальным пожалованием (donatoria) порту­гальским дворянам.

Пришельцы из Португалии непрестанно стремились своекоры­стно использовать желание верховного вождя Ндонго избавиться от власти его северного соседа — государства Конго. Плетя сеть колониальных интриг, португальцы поддерживали в военных столк­новениях то маниконго, то Нголу из Ндонго и ослабляли обоих. Захватчики провозгласили свою власть над внутренними областя­ми Анголы, но в то время это была не более как пустая формаль­ность, ибо фактически они прочно удерживали в своих руках толь­ко прибрежные районы, и изменить это положение не могли даже миссионерд, непрерывно наезжавшие ко двору правителя Ндон­го. Точно так же португальцы были не в состоянии сломить ни на миг не затухавшее сопротивление различных слоев населения Конго и Анголы. Африканцы нападали на иностранные фактории и миссионерские пункты, разрушали и сжигали их, перегоражива­ли реки свайными сооружениями, чтобы не дать пройти купече­ским судам.

В государстве Конго образовывались центры сопротивления иностранным интервентам. Такая борьба принимала различные формы, и вели ее разные люди, руководствовавшиеся разными це­лями. Наряду с открытыми восстаниями, охватывавшими порой целые племена, и стихийными нападениями на опорные пункты работорговцев освободительная борьба часто принимала религиоз­ные формы и перерастала в социально-религиозный протест про­тив засилья иностранных миссий. Восставшие справедливо при­числяли миссии к главным участникам и идеологическим пособ­никам колониального разграбления государства Конго, которое только косвенно было подчинено португальскому господству.

В конце XVI в. произошло восстание, которым руководил че­ловек из знатного рода — Мбула Матади. Оно было направлено против распространявшегося миссиями христианства и их хищни­ческой деятельности и призывало возвратиться к традиционным религиозным верованиям. Однако чаще всего в этот ранний период антиколониальная оппозиция выливалась в ереси и движения «пророков» в лоне самой католической церкви. Среди них наибо­лее значительной была секта антонианцев, во главе которой стоя­ла одаренная женщина из знатного рода — Кимба Вита, выдавав­шая себя за пророчицу. С 1704 г. ее главной целью было усилить королевскую власть в Сан-Сальвадоре, ослабленную многочислен­ными военными столкновениями с разными претендентами на престол. Подобно французской Жанне д'Арк, жившей в XV в., она хотела возвести на трон сильного правителя, который прежде всего положил бы конец сотрудничеству с португальскими при­шельцами.

Кимба Вита обвиняла миссионеров, особенно католических священников из римского ордена капуцинов, в том, что они — агенты европейской державы. «Ученики» разнесли весть о рели­гиозных и политических мотивах ее выступления во все концы государства Конго. Политическая программа Кимбы Виты, обле­ченная в форму религиозного протеста с целью обновления хри­стианства, предусматривала возрождение сильного, независимого государства Конго в границах времени его наивысшего расцвета, требовала принятия мер против работорговли и монопольного по­ложения португальцев во внутриафриканской торговле слоновой костью, а также отмены всех податей и принудительных поборов. Содержание программы объясняет, почему к движению временно примкнула часть высшей знати, особенно те семьи, которые стре­мились выдвинуть из числа своих членов будущего претендента на трон. Это были знатные роды, не извлекавшие выгоды из рабо­торговли и не связанные с европейскими экспортерами живого товара. Однако Кимба Вита нашла последователей и среди кре­стьян и ремесленников. Они уже на этом, раннем этапе антико­лониальной борьбы были самой последовательной ее силой, но в организационных и идеологических вопросах подчинялись еще военному командованию и руководству племенной аристократии.

Центральная власть в лице маниконго и его непосредственного окружения в решающие для судьбы страны годы чаще всего про­являла нерешительность и колебания. С одной стороны, маникон­го по-прежнему старался заручиться поддержкой португальцев в борьбе против феодальных распрей, с другой, — будучи официаль­ным представителем интересов своего народа, он, чтобы полностью не дискредитировать центральную власть, не мог не выступать против безудержного разграбления родной страны. Двойственная позиция центральной власти — явление типичное для рассматри­ваемого периода. Характерно, что тот самый король, Педру IV, которому секта Кимбы Виты помогла взойти на трон и на которо­го она возлагала большие надежды, в конце концов отказал ей в поддержке, и с 1709 г. секта оказалась в изоляции. Сама же Кимба Вита еще в 1706 г. была сожжена как еретичка с согласия главы ордена капуцинов патера Бернардо.

Уже на пороге XVIII в. было выдвинуто требование, которое было подхвачено национально-освободительным антиколониаль­ным движением конца XIX — начала XX в. и тогда привело к успеху: создание независимой от Рима, европейских миссий и монашеских орденов африканской церкви с африканским духовен­ством. Эта «протонационалистическая» программа отражала спра­ведливое стремление к политической и экономической независи­мости, но она, естественно, еще не могла быть осуществлена.

Продвижение португальцев в Анголе затруднялось упорным противодействием вождей народа мбунду из государства Ндонго. Только в 1624 г. португальцы смогли посадить на место верховного вождя послушного им правителя, но и тогда это вызвало оппозицию некоторых аристократов во главе с Анной Нзингой, принадлежавшей к королевскому дому. Ее жизнь запечатлена в устных преданиях многих африканских народов. Действуя из вос­точной провинции Матамба на реке Кванза, она в 1630 г. остано­вила продвижение португальцев и в течение 20 лет оказывала им сопротивление с помощью могущественного и хорошо организо­ванного военного союза племен мбунду, бангала из Касанже и даже некоторых вождей яга. Легенды и устные предания об Анне Нзинге на редкость противоречивы. Действие в них происходит обычно при дворе ее брата-изменника, государя Ндонго, или в ее замке в горах Матамбы. В 1656 г. Анна Нзинга все-таки вошла в соглашение с португальцами и приняла католичество. Одна из главных причин этого, несомненно, в том, что участвовавшие в сопротивлении вожди и полуфеодальная аристократия не были сплочены и некоторые правители Матамбы и Касанже не могли отказаться от высоких прибылей, которые они, будучи монопо­листами в посреднических операциях, извлекали из работорговли.