Маскатско-арабское господство на побережье и работорговля

Несколько иначе развивались в это время события на побе­режье Восточной Африки. Здесь власть султана еще во многом была формальной: его интересовали прежде всего экономический контроль и обеспечение своего монопольного положения в торгов­ле. Недаром одному французскому путешественнику сам Сейид Сайд представился как купец. Многие из посаженных им правите­лей — ливали и акида * (* Л и в а л и (суах.) — правитель округа; а к и д а — командир военного отряда, начальник гарнизона.) — и их военные дружины пытались до­стигнуть большей политической независимости и вести самостоя­тельную экономическую политику, и дело нередко доходило даже до небольших стычек с войсками султана. Налоги султану они вносили довольно нерегулярно.

Во многих местах, например в Линди, Суди, Микиндани, сул­тан Сейид Сайд вначале оставил местных правителей, и только при Сейиде Баргаше арабские гарнизоны были подчинены коман­дованию маскатско-арабского губернатора, но и здесь, и в других районах арабская аристократия, в процессе экономической дея­тельности быстро слившаяся со знатью и купечеством суахили, пользовалась только поверхностным влиянием на окружающие суахилийскис общины и вождества. Отдельные ливали, например наместник Пангани или даже Килвы, только номинально осуще­ствляли некоторый контроль над примыкавшими к городу и вхо­дившими в федерацию джумбе и вождествами. В основном их власть ограничивалась пределами самих городов. В отличие от Занзибара, где маскатско-арабское влияние возобладало, на по­бережье во многих областях арабы восприняли нормы жизни суа­хили. Это происходило не только в культуре, но и в праве. До­статочно сказать, что на материке по-прежнему обязательную силу имело суахилийское обычное право, а не мусульманское, как на Занзибаре. Правда, проникновение маскатских арабов в жизнь побережья способствовало усилению авторитета мусульманского права, и оно стало применяться чаще.

И здесь наместники султана, сам султан и арабо-суахилийские верхние слои городского населения имели в окрестностях городов шамбы, на которых применялся труд «рабов». Но, поскольку при­родные условия не благоприятствовали разведению гвоздики, крупных плантаций было очень мало. Основой экономического, а следовательно, и политического превосходства арабской олигархии оставались поступления от чрезвычайно прибыльной посредниче­ской торговли, которая начиная еще с периода раннего средневе­ковья служила источником богатства и могущества городов восточ-ноафриканского побережья, являвшихся важными перевалочными пунктами. Их верхи извлекали огромные доходы из таможенных сборов и налогов.

С 1840 г. расположенное напротив Занзибара и Пембы побе­режье Мрима с городами Багамойо, Танга и Садани приобрело особое значение — отсюда снаряжались многочисленные торговые экспедиции арабских, индийских и суахилийских купцов и рабо­торговцев. Число таких экспедиций, предпринимавшихся арабами в глубь страны, резко возросло в это время благодаря увеличившемуся спросу на слоновую кость и другие товары, которые сул­танат продавал в Индию и европейские страны, а главное — на рабов для плантаций Занзибара, Пембы, Маската-Омана и неко­торых приморских городов. Жителям глубинных районов предлага­ли хлопчатобумажные ткани, железную и медную проволоку, ружья и порох — последние пользовались наибольшей популярно­стью. Африканцы в обмен доставляли на побережье слоновую кость, рога носорога, различные натуральные смолы и, конечно, невольников. Только незначительная часть товаров и рабов оста­валась в приморье, в основном же их после выплаты соответству­ющих таможенных пошлин переправляли с помощью индийских и прочих посредников на Занзибар и за океан.

Арабские купцы использовали торговые пути, проложенные африканскими племенами внутренних районов еще сто лет назад. Постепенно сложилось три главных маршрута внутрь материка. Центральный, традиционный, соединял побережье Мрима, в част­ности город Багамойо, с Таборой. Отсюда пути расходились на север — в направлении озера Виктория и Буганды и на запад — к Уджиджи на озере Танганьика. С конца XVIII в. контакты по этим направлениям поддерживали главным образом купцы ньямвези, они же пользовались южными дорогами, которые соединяли область Уньямвези и Уньямьембе близ Таборы с Катангой и Зам­бией.

На торговых дорогах, ведших из Момбасы и Пангани во внут­ренние области, в том числе в окрестности Килиманджаро и к озе­ру Виктория, первоначально чаще всего появлялись африканские купцы из племен камба и джагга. Южный путь из Килвы (Тан­ганьика) к озеру Ньяса и отсюда в государство лунда Казембе на озере Мверу открыл арабам торговый народ яо. Первоначально в региональной торговле в основном фигурировали железные то­поры, соль и медь. Как показали новейшие исследования, в нача­ле XIX в. в восточной и центральной частях Африканского мате­рика уже образовалась широкая сеть торговли с дальними стра­нами. Сильное смещение в сторону побережья торговых связей некоторых племен, например ньямвези и кимбу, и продвижение торговых экспедиций арабов в глубинные районы вызвали появ­ление в обороте новых товаров, прежде всего слоновой кости и рабов.

С 1820 г. традиционные торговые связи начали переходить — и чем дальше, тем больше — в руки купцов побережья, особенно арабского происхождения. Они создали свою собственную систему торговли с прочными опорными пунктами и станциями. Резко увеличилось количество караванов с товарами, отправлявшихся в глубь материка. Были открыты и расширены новые пути, торговля на местах активизировалась. В Таборе, центре владений вождя ньямвези в Уньямьембе, и в Уджиджи, на озере Танганьика, вы­росли арабские селения. Английский путешественник Бёртон, в 1850 г. побывавший в районе Уньямьембе, писал о богатстве му­сульманского арабского купечества в Таборе. Здесь же жили индийские и суахилийские купцы. Даже государство кабаки Буганды после 1844 г. оказалось вовлеченным в торговлю арабов с дальними странами.

На первых порах арабские караваны мирно пересекали стра­ну, платили местным правителям и племенам, например того, до­вольно большие пошлины и обменивали оружие, порох и другие европейские изделия главным образом на слоновую кость. Путем соглашений с отдельными вождями арабские купцы и их доверен­ные лица установили своего рода разделение труда с местными торговцами и в обмен на свои товары получали от них рабов для переноски грузов к побережью. Участь этих носильщиков была ужасна, многие в пути гибли. Есть доказательства того, что «в благополучные годы только по пути в Багамойо гибло 40 тысяч носильщиков, и все они, за незначительным исключением, были рабами»²⁰.

Но это ничто по сравнению с катастрофическими последст­виями, которые имел рост спроса на рабов для продажи их как рабочей силы на рынках приморских городов и Занзибара или для последующей отправки в Маскат-Оман. И в этот период арабские работорговцы стремились вовлечь в свои коммерческие операции и охоту на рабов местных правителей, поставляя им огнестрель­ное оружие и порох и тем подстрекая к нападению на соседние племена и деревенские общины и к захвату военнопленных. Хотя во многих районах арабы долгое время в этом преуспевали, они и сами снаряжали военные экспедиции за рабами и совершали набеги на африканские деревни. В результате хорошо оснащенные отряды арабских работорговцев превратили обширные местности в безлюдные пустыни.

С середины XIX в. оживилась торговля оружием. Десятки ты­сяч ружей, полученных в обмен на рабов, попадали в руки ара­бов — охотников за рабами и местных правителей, а те вооружали ими свои дружины. В 1847 г. немецкий миссионер Иоганн Крапф видел караван, направлявшийся от побережья в страну масаев. Он вез около тысячи ружей, его сопровождали вооруженные до зубов солдаты. Правители ньямвези области Уньямьембе в 1883г., по-видимому, располагали более чем 20 тысячами ружей, заря­жавшихся с казенной части.

В этих условиях в 70-х и 80-х годах прошлого века многим арабам, промышлявшим охотой на рабов, удавалось сколотить из наемников многотысячные войска и с их помощью направлять в своих интересах политику племенных вождей, а в некоторых рай­онах даже установить свою власть и выйти из подчинения султану. Такую попытку, в частности, предпринял в Уньямьембе Абдуллах бин Насибу, разбогатевший на многолетней торговле невольниками и добившийся превосходства над другими работор­говцами. В Уджиджи купец Муиньи Хери, имея хорошо оснащен­ную дружину и поставив в зависимость от себя местных прави­телей — абами, создал плацдарм, с которого успешно совершал набеги на африканцев, в основном на марунгу, живших к юго-западу от озера Танганьика. Султан Занзибара, однако, неоднократ­но предпринимал шаги к тому, чтобы вернуть под свою опеку эти исключительно выгодные опорные пункты арабов. Так, Муиньи Хери в 1881 г. пришлось поднять на своей территории флаг султа­на, что, впрочем, никак не повлияло на его фактически независи­мое положение.

Беспримерной оставалась, однако, власть арабского торговца рабами и слоновой костью, военного предводителя Мухаммеда бин Хамида по прозвищу Типпу Тип. Этот араб, происходивший из Таборы, контролировал на территории Конго большую область близ водопадов Стэнли. Других арабских конкурентов он устра­нил. «Типпу Тип пользуется внутри страны безусловной властью, которую поддерживают 3 тысячи его людей, вооруженных ружь­ями»²¹ — сообщал в 1886 г. своему правительству немецкий консул на Занзибаре.

Мусульманские торговцы первоначально почти не оказывали сопротивления европейским путешественникам, миссионерам, куп­цам, а также колониальным войскам, которые в это время заполо­нили Африку. Типпу Тип в 1887 г. заключил с Г. Стэнли договор, признававший последнего губернатором государства Конго и пре­дусматривавший совместное ведение незаконной работорговли, те­перь для принудительных работ на новых колонизаторов. Однако сотрудничество с европейцами подорвало его позиции. Когда сын Типпу Типа, Сефу, попытался было восстать против колониально­го владычества бельгийцев, его очень скоро заставили повиновать­ся. Так бесславно закончился этот период истории Восточной Африки, вызвавший очень многообразные, глубокие процессы и в социально-экономической и в политической жизни.

Работорговля, под влиянием внешних и внутренних факторов снова активизировавшаяся в XIX в. усилиями арабской аристокра­тии, охота за рабами и связанные с ней войны между африкански­ми вождями, несомненно, угрожали самому существованию мно­гих народов восточной части Африканского материка, несли им усиление эксплуатации, горе и регресс. Разрушительных послед­ствий охоты за рабами избежали лишь те племена, которые бла­годаря достигнутому ими уровню общественного развития могли защищаться или сами участвовали в работорговле.

Однако следует учитывать, что европейские путешественники, миссионеры и купцы в своих отчетах, которые во множестве поя­вились во второй половине XIX в., а также колониальные ведом­ства европейских держав в соответствующих документах созна­тельно преувеличивали масштабы торговли арабов, их жестокость, чинившиеся ими зверства. Движение за отмену рабства, отражав­шее сначала экономические интересы фритредерства, прежде всего английского, на пороге эры колониализма приобрело новую окра­ску, оно должно было способствовать распространению легенды о «гуманной» миссии колониальных держав Европы, которые якобы освобождают народы Восточной и Центральной Африки от язвы арабской работорговли.

Маскатско-арабское господство, прямо или косвенно связанное с европейской торговлей и возродившее чрезвычайно тяжкие фор­мы зависимости — рабство и работорговлю, почти с самого нача­ла несло в себе реакционные черты. Тем не менее расширение тор­говых связей и увеличение числа опорных пунктов имели послед­ствия, которые оказали положительное влияние на общественное развитие многих народов Африканского материка. Это проявилось прежде всего в оживлении местных рынков некоторых районов и во введении в африканское земледелие новых видов полезных рас­тений. Кроме того, действия арабов, вызывавшие сопротивление африканских племен, кое-где служили косвенным стимулом к об­разованию ранних государственных объединений. В первую оче­редь это относится к ньямвези, жившим к югу от озера Виктория, на северо-западе современной Танзании.