Ледяной дом», 1835 г

Автор обращается к эпохе Анны Иоанновны (отвлекается от допетровской эпохи) и ее фаворита Бирона. Это были жестокие времена в России, когда надо всем правил лозунг «слово и дело».

Описывается антибироновский замысел, возникший в 1740-м году, который возглавил Артемий Волынский

Волынский – представитель русской национальной партии, патриот России, и патриот русского духа вообще, который говорит, что «неметчина губит Россию». Во многом это было справедливо из-за чрезмерного выдвижения иностранцев в постпетровские времена, что сказывалось на подавлении русского духа, чувства[8].

Для нас с вами очень важен романтический метод – это еще раз подтверждает то, что романтизм очень востребован в 30-е годы. «Ледяной дом» - образец романтического исторического романа.

Романтизм допускает серьезную условность в изображении исторических реалий – так называемый уловный историзм, когда не столько ставится задача соответствия исторической действительности и составления логики истории (реализм всегда исследует причинно–следственные связи), сколько явления в его исключительности (яркость, необычность, экстремальность). Это принципиальное отличие романтической эстетики.

Лажечников чужд исследованию логики, законов истории, но очень внимателен к реалиям в том отношении, что даже обращается не только к преданиям (о свадьбе шута в ледяном доме), но и к документальной основе. По тем временам это один из немногих писателей (как и Пушкин при написании «Капитанской дочки»), который обращается к документальным источникам, работает с архивами.

Но, несмотря на то, что Лажечников опирается на реальный факт, главное для него – поэзия происходящего, необычность ситуации и характеров.

Идеализированность образа Волынского – еще одна отличительная черта романа Лажечникова. Этому русскому патриоту, вставшему во главе русской партии у престола, которая боролась против немецкого засилья, ему, конечно, приписаны совершенно идеальные черты. Он и герой-любовник, страстный, яркий в своих чувствах, но не это самое главное. Абсолютно игнорируются реальные факты его биографии. В частности, то, что за заговором против Бирона стояло не только действительное желание отстоять русскую идею, идею России, но и совершенно корыстолюбивое (с материальной точки зрения) желание усилить свою собственную власть. Устранив Бирона, он бы получил гораздо большую возможность влиять на решения царицы. Как показали дальнейшие расследования, в том числе, архивные, Волынский не брезговал и взятничеством. То есть все свои неприглядные поступки прикрывал патриотической риторикой. Кроме того, он был жесток в отношении к русскому народу. Он проявлял подчас не меньшую жестокость, чем Бирон.

Все эти аспекты деятельности Волынского у Лажечникова отсутствуют.

Возникает методологический вопрос (об этом мы говорили еще в лекциях о Пушкине, и он будет возникать в дальнейшем при изучении литературы любой страны)

Вопрос: должен ли романист быть абсолютно достоверным или хотя бы стремиться к ней (ведь абсолютная правда недостижима, как всякая истина) и можем ли мы требовать у романиста этого.

Пушкин в стихотворении «Герой» как раз и ставит эту проблему и решает ее от лица поэта в такой форме:

Тьмы низких истин мне дороже

Нас возвышающий обман...

Оставь герою сердце!

Так вот, дороже ли нам истина или обман – вопрос, повисающий в воздухе. Лажечников, безусловно, предпочитает в данном случае обман, идеализируя и возвышая образ Волынского. Кстати, это же делал Рылеев в одной из своих «Дум».

Но исторические, сугубо научные работы утверждают совсем обратное, не такой прекрасный нравственный облик Волынского.

Интересно мнение еще одного критика, Аполлона Григорьева, продолжателя дела Белинского (хотя и спорил с ним) пиал: «Роман не есть обследование уголовно-политического процесса» и поэтому писатель имеет право на свое представление аудитории исторических лиц и тогда все исторические нарушения допустимы».

Но абсолютного решения этого методологического вопроса нет, тем более в романтизме.

Несчастье и счастье романа Лажечникова в том, что он уходит от абсолютной правдоподобности.

Еще одна особенность романтического мышления – мышление в системе контрастов и оппозиций: добро – зло, белое – черное, герой добродетельный – герой-злодей (Волынский, абсолютный носитель светлого начала и Бирон, который рисуется исключительно черными красками). [9]

И обязательно – страстная любовная линия. В этом романе как раз можно найти все эти страсти.

Роман этот был популярен и сохраняет популярность сегодня. Был переведен через несколько лет после своего выхода Александром Дюма и был издан во Франции, таким образом создавал имя русской литературе на мировой цене.

* * *

Мы можем совершенно четко сказать, что проза в 30е годы занимает особое место по уровню своей распространенности среди разнообразной аудитории и значима в эстетическом плане, хотя и несравнима с романами классиков мирового масштаба – Толстой, Тургенев, Достоевский.

«Проза начинает жить в России» - говорит Чернышевский. Но позднее он кажет, что 20-е годы – это стремление к созданию прозы в России, а 30-е годы – начало ее создания.

И все-таки эпоха 30-х годов – как минимум эпоха равновесия между прозой и поэзией, если даже не сказать, что это все же излет поэтической мысли в России.

Поэзия 30-х годов

Поэтический мир второй половины 20-х - 30-х годов определяется именами Пушкина и Лермонтова. Вместе тем, надо иметь в виду, что в 30-е годы появился не только Лермонтов, но и другие звезды русской поэзии. Мы дадим обобщающую характеристику нескольких поэтов. Это, с моей точки зрения, Александр Иванович Одоевский (его фигура очень характерна), Александр Иванович Полежаев, Владимир Григорьевич Бенедиктов и Алексей Васильевич Кольцов. Конечно, мир поэзии 30-х годов не исчерпывается этими именами, но это наиболее типичные фигуры.

Все они - поэты романтики, и взлет романтического движения очень явственен в 30-е годы как противостояние прозаизации литературы и жизни в целом. Прозаизация поглощает общество того времени, но возникает и сопротивление, вызванное увлечение миром романтизма, который всегда есть движение к бесконечному идеалу. Это одна из принципиальных черт поэтики романтизма.

«Романтизм в сущности и есть этот сильный идеалистический порыв к бесконечному, который в разные эпохи сменяет традиции, различные до крайности – материализм, скептицизм, холодная рассудочность или духовное безразличие. Которое не делает ничего, чтобы подняться выше обычных вещей окружающего его мира» - такое философское определение романтизма дал один из наиболее значимых российских литературоведов конца 19 – начала 20 века академик Овсянников-Куликовский.[10]

Идеальный порыв к бесконечному, некому табу, которое нельзя определить знанием о конечных, материальных вещах этого мира, это движение не так однородно. Движение от пошлой действительности к идеалу в 30-е годы делится на 2 части:

- Первая – высокая поэзия(романтизм гражданский или элегический), это истинное искание новых поэтических образов и истин.

- Вторая – массовая романтическая поэзия. Именно она больше всего угнетала Пушкина, который писал «Поэт, ты царь, живи один», пренебрегай мнением толпы, которая как будто интересуется поэзией, но на самом деле чужда высокой поэтической мысли.