Возможное решение: «транснациональный» правопорядок

Так, во Франции, при решении вопроса о субъективной арбитрабельности споров с участием публичных образований, Кассационный Суд Франции в своем решении по делу Далико (The Dalico case), принятом в 1993 году, применил нормы материального права ко всем аспектам действительности арбитражного соглашения. Дело Далико касалось спора между датской компанией Dalico (истец) и государственными органами Ливии в связи с договором подряда, заключенным между ними. Правом, применимым к контракту, было право Ливии (как lex causae, выбранное сторонами). Спор из контракта был рассмотрен международным коммерческим арбитражем, вопрос об отмене решения которого, был предметом рассмотрения французских судов. В своем решении Кассационный Суд Франции применил так называемый «ультраконсервативный» (orthodox) подход к принципу автономии арбитражного соглашения, определив, что к арбитражной оговорке не применяется материальное право, которое стороны выбрали для основного контракта, а для оценки действительности арбитражного соглашения применяется система общепризнанных принципов действительности «в международном контексте», т.е. правила международного публичного порядка без привязки к конкретной национальной правовой системе и коллизионным нормам. В качестве таких правил международного публичного порядка Кассационный Суд использовал те нормы французского права о международном коммерческом арбитраже, которые он посчитал отражением международного (а, точнее, транснационального) правопорядка в соответствующей сфере.[15] Так, например, если бы Президиум Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации при принятии Постановления от 11 апреля 2006 года № 12872/04, о котором говорилось выше, использовал аналогичный подход к действительности арбитражной оговорки (арбитрабельности), то он бы мог признать арбитражное решение, вынесенное против юридического лица, не обладающего правоспособностью, недействительным без ссылки на личное право ответчика, либо на право, применимое к соответствующему контракту, и вынести решение на основании принципов российского права, в соответствии с которыми не-субъект права не может быть стороной гражданско-правовых договоров (в т.ч. арбитражных соглашений), и, которые, в этой части, являются отражением транснационального правопорядка. Здесь принципы российского права применялись бы не согласно коллизионной норме, не как часть правовой системы России, или как национальное право, применимое к арбитражному соглашению, а как общепризнанные принципы права в международном контексте, получившие отражение в праве Российской Федерации (как, например, правило о недействительности сделки, заключенной под воздействием насилия). Очевидно, далеко не все нормы российского права о действительности гражданско-правовых сделок могут быть применены в международном контексте. Например, положение российского законодательства о недействительности сделок, представляющих собой дарение между коммерческими организациями, не является «отражением трансграничного правопорядка», поскольку во многих странах мира такого основания недействительности сделок не установлено, данная норма не является общепризнанным принципом права.

В результате принятия решения по делу Далико, вопрос соотношения правосубъектности и арбитрабельности потерял свою актуальность во французской правовой системе. Однако, данный вопрос остается весьма актуальным в правовых системах, в которых до сих пор применяются коллизионные нормы (отсылка к личному закону) при определении правосубъектности сторон арбитражного соглашения (в том числе, в российском праве).[16]

Система международного коммерческого арбитража в современном мире играет совершенно особую роль. Принцип автономии воли субъектов экономической деятельности, обращающихся к частному механизму разрешения правовых споров, находит здесь свое непосредственное выражение и возведен в степень абсолюта. Стороны сами моделируют свою собственную «микросистему» правового регулирования, которая состоит из норм материального и процессуального права и основывается на: 1) контракте, заключенном сторонами, и который является своеобразной Конституцией в этой системе правового регулирования, 2) нормах выбранного сторонами применимого материального права, 3) процессуальных правилах, согласованных сторонами, 4) указаниях арбитров, назначенных сторонами (или, по крайне мере, назначенных в порядке, сторонами согласованном), и 5) принципах международного коммерческого арбитража, находящих отражение, в том числе, в арбитражных решениях, а также трудах наиболее авторитетных ученых-юристов в сфере коммерческого арбитража. Система международного коммерческого арбитража становится поистине автономной от какой-либо национальной правовой системы. В этом смысле, развитие права международного коммерческого арбитража в общемировом плане является отражением глобализации мировой экономики, основные субъекты которой – транснациональные корпорации, уже не привязаны к тому или иному государству и его правовой системе, а существуют в особом трансграничном правопорядке, основным юрисдикционным органом которого является международный коммерческий арбитраж.

Субъекты предпринимательской деятельности должны быть уверены в том, что рассмотрение и разрешение спора между ними будет производиться в соответствии с правилами, согласованными этими сторонами. Соответствие этих правил публичным (общественным) интересам должно обеспечиваться не государственным вмешательством в процесс их формирования или применения, а соблюдением принципов, выработанных в практике наиболее уважаемых арбитражных институтов, правовой доктрине и положениях международных конвенций, которые являются кодификацией этих принципов. Правила, регулирующие вопросы действительности арбитражного соглашения, а, в более общем плане – вопросы компетенции международного коммерческого арбитража, должны быть едины для международного коммерческого арбитража и в России, и во Франции, и в США, и в Финляндии. Именно автономия международного коммерческого арбитража - тот фактор, который сделал его настолько популярным юрисдикционным механизмом в последние несколько десятилетий.