Введение в проблематику современной теологии и криминологии

ПРЕДИСЛОВИЕ ОТ АВТОРА

Для нашего современника, вероятно, покажется архаичной и даже смешной такая необычная форма изложения научной мысли, как философское эссе. Несмотря на всю кажущуюся легкомысленность этого, к сожалению, уже исчезающего литературного жанра, эссе имеет ряд преимуществ по сравнению с академическими стилями: во-первых, значительно упрощает и тем самым популяризирует даже самую сложную научную проблематику; во-вторых, весьма благоприятный, на наш взгляд, эмоциональный фон, присутствующий в эссе в форме свободного общения с читателем, может сделать логические умозаключения еще более яркими и убедительными, ибо «истина, окрашенная чувствами – истина вдвойне» – писал французский мыслитель Блез Паскаль.

Не случайно, что многие фундаментальные научные труды ХIX-XX веков, в т.ч. по естественным наукам, выполнены в жанре философского эссе. Полагаем, эту форму можно считать универсальной и особенно удачной для исследования таких сложнейших психологических явлений, как «религиозное сознание», «религиозное экстатическое состояние», «мотивация поведения», «религиозный фанатизм», «религиозный транс смертника - шахида», «деформация потребностей», «пограничные состояния», «порог психической выносливости» и т.д., составляющих предмет прикладной психологической науки. Названный ряд явлений весьма сложен для восприятия и с трудом поддается беспристрастному логическому анализу, т.к. относится, по своей сути, к глубинной и весьма противоречивой природе человека.

Философы-экзистенциалисты для описания психических процессов, в том числе связанных с религиозной, духовной жизнью человека, в свое время использовали еще более сложные научные категории: «всеобщее сознание трагичности бытия», «метафизический бунт человечества», «извечная драма человеческого существования» и т.д. Несмотря на сложность и двусмысленность указанных терминов, они преследуют совершенно определенную цель – понять и объяснить мотивацию поведения человека в той или иной экстремальной ситуации, к которой можно, на наш взгляд, отнести и преступление; особенно, если оно совершено на религиозной почве. Задача при этом усложняется еще и тем, что иногда вообще не представляется возможным облечь в вербальную форму трудноуловимую, иногда абсолютно аморфную экзистенциальную сущность человека. Как справедливо отмечал Альберт Камю, «каким бы словесным играм и логической акробатике мы ни предавались, понять – значит, прежде всего, унифицировать» (1. С. 32).

В настоящей работе впервые предпринята попытка с помощью разработанного автором оригинального метода теолого – криминологического анализа исследовать некоторые актуальные вопросы религии в современной юридической проблематике с учетом новейших доктринальных идей в криминологии, юридической психологии и судебной экспертизе. При этом в процессе исследования автор исходил из того, что эмпирический материал, представленный в данной монографии, должен базироваться не только на фундаменте трудов научной школы собственно философов-экзистенциалистов – Хайдеггера, Сартра, Мерло-Понти, Ясперса, Бердяева и Камю, но также психолингвистическом анализе текстов основных религиозных источников, в соответствии с которыми строят сегодня свою жизнь миллионы верующих людей во всем мире.

Полагаем, именно такое детальное психолингвистическое исследование Библии, Корана, Талмуда и других текстов Священного Писания позволит выявить экзистенциальное (онтологическое и гносеологическое) ядро современного религиозного экстремизма и разработать адекватные приемы борьбы с данным социально опасным явлением.

Введение в проблематику современной теологии и криминологии

Пожалуй, нет на свете более экзистенциального (то есть, касающегося самой глубинной сущности человека) явления, чем религия и религиозное сознание. Религиозное сознание (хотим мы этого или не хотим), как важнейшая составляющая общественного сознания, проникает практически во все сферы человеческого бытия, оказывая существенное влияние как на социальное поведение человека вообще, так и криминальное, в частности.

В настоящее время приходится с удивлением констатировать, что интерес к вопросам религии и веры в обществе сегодня не только не ослабевает, а, напротив - еще больше усиливается. Это наглядно продемонстрировал и недавний всероссийский ажиотаж вокруг пояса Пресвятой Богородицы, прибывшего осенью 2011 года в Россию из Афонского монастыря.

Очевидно, что сложнейшие проблемы, лежащие на стыке теологии и криминологии (например, религиозный экстремизм), невозможно исследовать обычными, традиционными научными приемами и средствами. Поэтому не случайно, что в качестве основного инструмента познания теолого-криминологической сущности преступного поведения, этакой своеобразной «бритвы Оккама», с помощью которой можно успешно «препарировать» данное социальное явление, мы выбрали именно философское учение экзистенциалистов.

Экзистенциализм (от позднелат. еx(s)istentia – существование), или философия существования как направление философской мысли возникло накануне 1-й мировой войны в России (Шестов, Бердяев), после 1-й мировой войны в Германии (Хайдеггер, Ясперс, Бубер) и в период 2-й мировой войны во Франции (Сартр, Марсель, Мерло-Понти, Камю). Философы различают два вида экзистенциализма: религиозный (Ясперс, Марсель, Бердяев, Шестов, Бубер) и атеистический. Своими предшественниками экзистенциалисты считают Паскаля, Кьеркегора, Унамуно, Достоевского и Ницше (2. С. 788).

По Хайдеггеру и Сартру, экзистенция есть бытие, направленное к ничто и сознающее свою конечность. Поэтому у Хайдеггера описание структуры экзистенции сводится к описанию ряда модусов человеческого существования: заботы, страха, решимости, совести и т.д. Именно в пограничных ситуациях, в моменты глубочайших потрясений человек прозревает экзистенцию как корень своего существа. С позиции экзистенциалистов смерть является отправной точкой отсчета, определяющей конечность экзистенции (3. С. 15).

На наш взгляд, экзистенциалисты в своей ортодоксальности и методологии исследования человека несколько напоминают собой естествоиспытателей, наблюдающих за лабораторной крысой в барокамере. Они создают этой крысе экстремальные ситуации и весьма отстраненно, а порой с изрядной долей цинизма фиксируют и объясняют все ее поведенческие реакции. Суть наблюдения – уловить моменты «трансцендирования», т.е. выхода за пределы своих возможностей. Применительно к человеку «трансцендентное» можно рассматривать как порог его психической выносливости, а упрощенно-психологический Рубикон, за которым следует осознание «абсурдности мира» и «бунт», формы которого весьма разнообразны (1. С. 14) – активные формы: преступления, самоубийства; пассивные – наркотики, проституция, бродяжничество и т.п.

Что же такое «абсурд» с точки зрения экзистенциалистов и какое значение может иметь данное понятие для криминальной психологии – спросит проницательный читатель и будет прав, ибо ученого-философа, как и художника, следует иногда возвращать в реальность и напоминать ему о материях более прозаических?

По мнению Камю, «…абсурд есть первая очевидность для ясно мыслящего ума. У абсурда куда больше общего со здравым смыслом. Абсурд связан с ностальгией, тоской по потерянному раю. Без нее нет и абсурда» (1. С.15).

Камю предупреждает, что «из наличия этой ностальгии не вывести самого потерянного рая», подчеркивая иллюзорность и субъективность этого чувства. Напомним читателю, что абсурд Камю исследовал в своем знаменитом «Мифе о Сизифе» применительно к природе самоубийства, которое он, кстати, так же рассматривал как разновидность бунта человека, познавшего экзистенцию. С точки зрения Камю, «самоубийство представляет собой затмение ясности, примирение с абсурдом, его ликвидацию. Уничтожается тот, кто вопрошает. Есть лишь одна по-настоящему серьезная философская проблема самоубийства. Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить, – значит ответить на фундаментальный вопрос философии» (1, С. 24).

Исследуя гносеологические причины самоубийства, Камю весьма образно замечает: «Чувство абсурдности и есть разлад между человеком и его жизнью, актером и декорациями. Все когда-либо помышлявшие о самоубийстве люди сразу признают наличие прямой связи между этим чувством и тягой к небытию» (4. С. 1423). Данное высказывание может быть применимо и к человеку, вынашивающему мысль о совершении преступления.

Однако психолога-криминалиста, очевидно, в большей степени должен занимать другой, не философский – гносеология преступления, а психологический вопрос – причины и мотивация принимаемого человеком решения: стоит или не стоит совершать преступление? И Кьеркегор, и Ясперс, и Сартр, и Мерло-Понти пессимистически заявляли о невозможности познания глубинных психических процессов человека, результатом которых является мотивационное начало того ли иного преступления. Некий скептицизм они проявляют и к попыткам З. Фрейда понять и объяснить психологию бессознательного в природе человека, в т.ч. являющегося причиной криминального поведения. Причина такого неверия экзистенциалистов, полагаем, лежит в концепции хаоса, провозглашенного ими. Хаос повсюду, в т.ч. и в человеке, который не способен познать не только окружающий мир, но и самого себя.

Трудно найти аргументацию, которой можно было бы убедить тебя, проницательный читатель, в обратном. Можно возразить лишь то, что хаотичностью и абсурдностью этот мир наделяет человеческий разум. Мир не хаотичный и не закономерный. Он таков, какой есть, в этом простота и сложность диалектики природы. При этом мир антропоморфен, т.к. человек в процессе познания «очеловечивает» окружающий его мир, оперируя образами и сравнениями. Полагаем, что нет более глупого и неопределенного с точки зрения онтологии высказывания: «Мир абсурден!». Но нет ничего более красноречивого и понятного для понимания эмоционального состояния человека, высказавшегося таким образом, с точки зрения психологии и гносеологии. Однако это другой уровень познания, который в большей мере и отвечает задачам настоящего исследования. Не случайно, поэтому, именно экзистенциальный анализ как один из гносеологических методов в своей основе был выбран для изучения психологических механизмов криминальных деяний.

Изменение структуры современной преступности, извечная борьба двух философских концепций устройства мира – «хаоса» и «антихаоса» – заставляют по-новому взглянуть на проблемы еще молодой, но уже прочно занявшей свое место среди других отраслей психологических наук криминальной психологии.

Криминальная психология является сравнительно молодой прикладной психологической наукой, парадигма которой находится еще в стадии становления. Неизвестно, сколь долго продлится препарадигмальный период данной науки, но ясно одно – пока ее понятийный аппарат и система методов находится в стадии становления, существует опасность редукционизма, т.е. подмены и дублирования одной научной отрасли знаний другой. Что касается предмета криминальной психологии, то такое дублирование наиболее вероятно в отношении предметов социальной психологии и криминологии.

Как справедливо отмечал немецкий психолог П. Фресс в своем очерке «О психологии будущего», «… увеличение количества исследований и их разнообразия означает не то, что психология распалась, а то, что наши исследовательские возможности раскрывают многочисленные сплетения, связывающие малейший стимул и самую элементарную реакцию. Я стою за сохранение Единства Психологии, потому что единство, к которому мы придем, не есть единство синтетического знания, а единство все более полного знания сложности и взаимодополняемости систем, которые определяют каждый из наших поступков» (5. С. 55).

Таким образом, в отличие от социальной психологии «…предмет криминальной психологии составляют не отдельные психические процессы в возможном мысленном их обособлении, а личность в известном круге ее проявлений, относящихся к области преступления или борьбы с последним. Изучение отдельных психических реакций и особенностей их течения занимает в ней второе место и имеет дополнительное значение. На первом плане в ней стоит личность, под действием известных обстоятельств и обстановки проявляющая себя в определенных формах поведения. Изучение различных сторон личности по данным истории ее жизни – вот путь криминалиста-психолога» (6. С. 20).

Из этого следует, что психические процессы состояния и свойства человека, совершившего или готовящегося совершить преступление, выходят за пределы предмета социальной психологии, также как и предмета криминологии, изучающей в большей степени онтологические причины и условия преступной деятельности. В то же время налицо частичное пересечение предметов криминальной психологии и криминологии, например, в определении типов преступников по их психическим свойствам, о чем пойдет речь в следующем параграфе нашего исследования.

Более четкому разграничению предметов названных наук, полагаем, способствует экзистенциальный анализ, который в методологии криминальной психологии, очевидно, должен занимать далеко не последнее место.

Любой преступник является заложником психологической ситуации, созданной им и неправильно разрешенной. Решение совершить преступление проникает в разум и, по образному замечанию Альберта Камю, подтачивает его. В любой психологической ситуации, являющейся результатом социального конфликта, на первое место для личности выступает извечное, экзистенциальное – выбор варианта решения своей жизненной проблемы – либо легитимными способами, либо криминальными: путем убийства, изнасилования, грабежа или кражи. Понятно, что с позиции общества и закона последний вариант – худший способ разрешения личностью своей жизненной проблемы. Кроме того, перед психологами встает традиционный экзистенциальный вопрос: почему из всего многообразия вариантов выхода из проблемной ситуации личность выбирает именно такой – криминальный?

Эта проблема является камнем преткновения криминальной психологии и криминологии вплоть до настоящего времени.

Основоположник криминальной психологии как самостоятельного раздела юридической психологии С.В. Познышев первым назвал потребность человека главной мотивационной основой криминальной деятельности (6. С.64).

По мнению С.В. Познышева, «…главные корни преступности лежат в эмоциональной сфере личности. Не подлежит сомнению, что в будущем дифференциальная криминальная диагностика и типология дадут богатейший материал в подтверждение этого тезиса» (6. С.66).

Потребности личности, трансформированные в интересы, установки и мотивы преступлений, полагаем, значительно в большей степени объясняют психологическую природу криминала, чем весьма абстрактные теории «бунта» и «абсурда» у экзистенциалистов.

Дело в том, что и бунт, и осознание абсурда рассматриваются ими применительно к достаточно развитой в интеллектуальном и эмоциональном плане личности. Применительно к личностям, изначально ущербным: врожденным олигофренам, психопатам, алкоголикам и наркоманам – логические умозаключения экзистенциалистов оказываются абсолютно несостоятельными. «Метафизический бунт» бомжа или осознание конечности бытия наркоманом, полагаю, звучит для тебя, читатель, смешно и неубедительно при объяснении природы криминального поведения.

Потребности же, гипертрофированные или деформированные, напротив, достаточно хорошо раскрывают психологическую природу мотива преступления, позволяют проследить диалектику механизма преступного поведения в его онтогенезе.

Для раскрытия содержания мотива преступления С.В. Познышев использовал понятие так называемой «антиципации», т.е. предощущения того, что доставит человеку осуществление преследующего его образа, в данном случае образа готовящегося преступления. «…Какие стороны и последствия преступления будут ярко освещены в сознании, а какие останутся в тумане или совсем ускользнут от внимания - это зависит, прежде всего, от конституции личности преступника, от сложившихся в последней комплексов, посредством которых представление о преступлении выдвигается и закрепляется в сознании и освещается с различных сторон» (6. С. 40).

Данные последних исследований показывают, что восприятие многих преступников, в частности убийц, напоминает восприятие известного персонажа коммивояжера Замзы из романа Франца Кафки «Превращение», который превращается в насекомое и испытывает лишь «легкую досаду» от того, что патрон будет недоволен этим. Парадоксальность такого восприятия весьма часто отмечается, например, в поведении несовершеннолетних убийц, наркоманов, которые после убийства, часто с особой жестокостью, испытывают лишь досаду от того, что попались, испачкались кровью, либо от того, что жертва оскорбила их или оказала активное сопротивление. В этом, на наш взгляд, состоит особенность психопатического поведения современных преступников-убийц, характерной чертой которых является абсолютная эмоциональная тупость по отношению к страданиям жертвы.

Конец XX и начало XXI вв. ознаменовались качественными и количественными изменениями структуры преступности. Характерной особенностью, порожденной психологией всеобщего обогащения любой ценой, является интеллектуализация преступной деятельности. Как совершенно справедливо отмечал Камю еще в 40-х гг., что если «раньше злодеяние было одиноким, словно крик, то теперь оно стало столь же универсально, как наука. Еще вчера преследуемо по суду, сегодня преступление стало законом. Мы живем в эпоху мастерски выполненных преступных замыслов. Современные правонарушители давно уже не те наивные дети, которые, умоляя их простить, ссылались на овладевшую ими страсть. Это люди зрелого ума, и неопровержимым оправданием или служит им философия, благодаря которой даже убийца оказывается в роли судьи» (3. С. 120).

Данные высказывания А. Камю весьма созвучны нашему циничному «смутному» времени, когда в современном российском обществе умами безраздельно овладела философия «золотого тельца» на фоне глобальных процессов сращивания государства и организованной преступности. Цивилизация при всех ее несомненных плюсах, к сожалению, не смогла избавить индивида от щемящего чувства одиночества, от осознания своей психологической незащищенности и социальной невостребованности. В этом, на наш взгляд, кроется одна из психологических причин глобальной криминализации общества, ибо социально дезориентированная личность в обстановке общественного безразличия и всеобщего правового нигилизма рано или поздно неизбежно придет к мысли о необходимости совершения преступления. Скорее всего, в этом глубинном процессе, происходящем в психологии личности, и кроется основная экзистенциальная причина современной преступности.