ПЕРЕМЕНА ЗАДАЧИ КОМИССИИ.

Все эти кодификационные неудобства возбуждают вопрос: было ли составление проектов нового уложения настоящей целью Комиссии? С начала царствования Екатерина слышала вокруг себя толки о необходимости привести русские законы в порядок. Но сама она еще до Комиссии усвоила мысль о полной негодности этих законов и в 1767 г. писала из Казани, что здесь она увидела, как мало соответствуют они состоянию империи: они извели бесчисленное количество народа и только разрушали его благосостояние. При составлении манифеста о созыве депутатов она колебалась, какой избрать путь в этом манифесте, продолжать ли начатое до нее упорядочение русских законов, соглашая их с «Наказом», или объявить все заботы об этом бесплодными и начать дело «с другого конца», а с какого - этого она не дописала в уцелевшем наброске. Она выбрала в манифесте 14 декабря 1766 г. первый путь, но если под вторым она разумела совершенно новый кодекс, то ход дел в Комиссии указал ей третий путь, по которому она и пошла. В депутатских наказах, городских и дворянских, рядом с местными нуждами и сословными претензиями стоят заявления об отсутствии лекарей, аптек, больниц, богаделен, сиротских домов, хлебных казенных магазинов, банков, почтовых станций, школ - простейших средств благоустроенного гражданского общежития. Это уже не ответ на правительственный опрос обывателей об их нуждах, а обывательский запрос правительству о неисполнении им своих обязанностей. Петр I уже начинал заводить эти средства, но следовавшие за его смертью жалкие царствования не продолжили его начинаний и даже запустили и расстроили начатое. По этим заявлениям Россия представляется каким-то разоренным или не обжитым еще домом с одними голыми стенами и темными углами, с податными плательщиками и присутственными местами. Особенно горьки жалобы на состояние правосудия: это - едва ли не самое больное место наказов без различия сословий. Дворяне жалуются на множество подсудностей, ожесточены против взяток, добродушно предполагая, что приказного человека можно от чего-нибудь удержать голосом совести, веря и не доверяя приказной совести, предлагают всех служащих в присутственных местах обязать специальной присягой «ко взяткам не касаться», а нарушителей этой присяги подвергать натуральной смертной казни, как бы ни была мала взятка; не желают иметь никакого дела с воеводскими и другими канцеляриями помимо своих выборных властей; дворянский депутат Лермонтов предлагал даже упразднить Юстиц-коллегию, как питомник судебной волокиты и ябеды, а дела переносить из местных судов прямо в Сенат. Горожане просят об уменьшении судов и штрафовании судей, а однодворцы и черносошные крестьяне - «о небытии им ни по каким делам, кроме подушного оклада, ведомым в присутственных местах».

От коронных судов и правлений сословия чураются, как от пристанищ нечистой силы. Взамен дорогих (формальных) судов с затяжным письменным делопроизводством и дворяне, и горожане, и крестьяне просят для дел маловажных (первой инстанции) близкого, скорого и дешевого словесного суда с выбранными из их среды судьями, которым подчинить и полицию, или особым выборным поручить полицейские дела. Дворяне предлагали учредить мировых судей по примеру Англии и Голландии. В связи с выборным судом пробивается стремление сомкнуться в сословные общества, устроиться корпоративно. В городских наказах выражается желание, чтобы городские головы, временно установленные для выбора депутатов в Комиссию, стали постоянной должностью и избирались «вообще всеми гражданами». Однодворцы и хлебопашцы ходатайствуют о выборе судей «всем обществом всего уезда» и из их же среды, только бы не из дворян, которые поступают по своим обычаям, требуют подвод, съестных припасов и прочего и дерутся, когда мужик возражает. Это корпоративное настроение с особенной силой сказывалось в дворянских наказах, соединяясь с притязанием занять господствующее положение в областном обществе и управлении. Они ходатайствуют о периодических уездных съездах, которые имели бы право надзора за ходом дел в уезде и в случае нарушения закона или притеснения кому-либо от судей и правителей доносить Сенату. На съездах избираются судебно-полицейские власти, которым подчиняются не только дворяне и их крепостные, но и крестьяне дворцовые и экономические. Некоторые наказы желают даже заменить уездное коронное управление выборным дворянским, просят дать сословию право выбирать воевод и их товарищей. Резко выступает из общего уровня своеобразный наказ дмитровского дворянства. Прекрасно написанный, он совсем непритязателен, признает главным местным недостатком дворянства непрерывные ссоры и насилия между крестьянами разных владельцев, с чем не в силах сладить ни отдельные владельцы, ни продолжительный и «почти бесконечный» коронный суд со своими инстанциями и письменным производством. Для суда скорого, близкого и дешевого по этим делам, обыкновенно малоценным, наказ предлагает разделить уезд на четыре округа с выборным из дворянства земским судьей во главе каждого; эти судьи, действуя под руководством предводителя, «в самой скорости» решают тяжбы между крепостными словесно, наказывая виноватых крестьян, а помещиков «смиряя полюбовно». Ежегодно дворянство съезжается, выбирает предводителя (через два года) и новых земских судей и принимает отчет от прежних. По окончании выборов съезд превращается в сельскохозяйственное совещание: дворяне обмениваются мыслями по хозяйству, сообщают друг другу о мерах по устройству своих деревень, о своих агрономических опытах, придумывают новые опыты и распределяют их между собою. Кроме того, предводитель и земские судьи обязаны уговаривать дворян обучать своих детей полезным наукам и языкам, особенно стараться, чтобы они хорошо знали родной язык, а также «весьма склонять» помещиков нанимать дворов на сто искусного учителя для обучения крестьянских детей грамоте и первым правилам арифметики, толкуя каждому помещику, насколько полезнее для него грамотный крестьянин. «Не для одной сохи надобен крестьянин государству, грамота же пахать не помешает, тем паче, что те лета, в которые ребят можно грамоте обучать, пропадают почти без всякой пользы». Тут же предводитель напоминает помещикам, как разоряет их излишняя дворня, и всевозможно уговаривает всех «самим себе предписать закон», «чтоб ни малого куска земли не лежало впусте, ни у кого», а земским судьям смотреть за этим.

Люди образованные, проникнутые чувством долга перед отечеством, призывают свою землевладельческую братию работать на месте для сельского хозяйства и крестьянского просвещения, оградившись от казенных властей скромным самоуправлением. То же тяготение к деятельности на местах, только в грубых формах сословного эгоизма и господства с захватом чужих прав проходит очень заметной чертой и в других дворянских наказах. Раздельность сословий, на которой настаивал князь Щербатов, точная разверстка прав между сословиями, сомкнутыми в местные общества, - преобладающий интерес классов, представленных в Комиссии уложения. Но они не довольствуются кодификационной обработкой своих прав: статьи закона - игрушки в руках приказных людей. Наказы хотят, чтобы статьи о правах сословий были разработаны в выборные сословные учреждения, с которыми не так легко обходиться. Это столь настойчиво заявленное стремление помогло Екатерине выйти из колебаний насчет характера задуманного ею нового уложения. Увидев, что из работ Комиссии не выйдет ни свода старых законов, ни нового кодекса в духе «Наказа», она повернула мысль к областной реформе.