Сымон Будный// Практикум по философии: В 2-х ч. Ч.1. –Мн2004. С.386-387.

1) В чем, по мнению просветителя, состоят мировоззренческие ос­нования индивидуального самосознания:

Следует остерегаться, чтобы зависть, ссора или какое-либо другое чувство не довели нас до вспыль­чивости, ибо правильна та мысль, хотя и философская, что чувства ме­шают суждению. Лютер и его приверженцы порицали их у папы и его льстецов, носами вели себя не лучше против Цвингли, Эхолампадиуса и его учеников, когда обзывали их причастниками, мечтателями-утопистами, ослами, собаками и другими недостойными словами; и, что еще хуже, Лютер осудил их как еретиков. А что делали милые цвинглиане? Оказавшись правыми в своем споре с Лютером и его учениками, они вели себя добропорядочно, тихо, тер­пеливо до тех пор, пока не затеяли спора с катабартистами (catobartistos) относительно второго причастия. Последние вследствие своей не­отесанности не смогли подкрепить свои взгляды священным писанием; цвинглиане же стали расправляться с ними путем различных видов казни. Таким же в дальнейшем оказался и Кальвин. Он порицал жестокость как папы, так и лютеран, но сам не был свободен оттого, что порицал у других. Мигеля Сервета он осудил как еретика за то, что тот писал и выступал против троичности бога, и подстрекнул женевские вла­сти к тому, чтобы сжечь его.

2)Покажите антиавторитарную и антиклерикальной позиции автора:

Фундамент нашага хрысціянскага набажэнства наступ-ны: вучыць, верыць і вызнаваць пра кожную рэч гэтак, як вучыць, верыць і вызнае Святое Пісьмо — Стары і Новы Запавет. Таким парадкам мы вучым і вызнаем — проста, коротка і шчыра, абапіраючыся на самога праўдзівага Богаі, як ужо казалі, на Яго Святое Слова, сведчанні Яго Найсвяцейшага Духа. Мы не азіраемся ні на якія іншыя аўтарытэты, ні на якіх вучоных — побажных, святых ці найсвя-цейшых людзей; нават не зважаем на цэлыя Зборы — слаўныя Іді няслаў-ныя, старажытныя альбо нядаунія.

Найперш, кожны ўрад і ўсе правіцелі — ад Бога. Незалежна ад таго, які паводле сваей сутнасці ўрад — добры ці злы, богабаязны ці, наадварот, самавысокі,сярэдні ці найніжэйшы — усялякі настаўлены Богам. Мы вучым і вызнаем, што ўсе без выключэння абываталі якой-колвек зямлі, найперш хрысціяне, павінны быцьузорнымі падданымІ і слухац-ца найвышэйшага гаспадара — імператара, цара альбо караля ці іхніх намеснікаў — і ставіцца да іх з вялікай пачцівасцю. Супроць іх нельга паўставаць, бунтавацьці дапамагаць бунтаўнікам. Гэтак і зараз мусяць паводзіць сябе хрысціяне: быць узорнымі падцанымі, служыць і ва ўсім слухацца ўрадоўцаў, дадзеных Богам. Апрача выпадкаў, калі кароль ці іншы ўрадовец прымушае чыніць штосьці суп-роць Бога і Ягонага Слова. Тады лепей быць забітым, чымся слухацца гас­падара, бо Пан Хрыстос вучыў адцаць кесару не ўсе, атолькі кесарава.

3) Зачем, с точки зрения С. Будного, нужна личная свобода в толко­вании Священного Писания:

Оказавшись правыми в своем споре с Лютером и его учениками, они вели себя добропорядочно, тихо, тер­пеливо до тех пор, пока не затеяли спора с катабартистами (catobartistos) относительно второго причастия. Последние вследствие своей не­отесанности не смогли подкрепить свои взгляды священным писанием; цвинглиане же стали расправляться с ними путем различных видов казни. Таким же в дальнейшем оказался и Кальвин. Он порицал жестокость как папы, так и лютеран, но сам не был свободен оттого, что порицал у других. Мигеля Сервета он осудил как еретика за то, что тот писал и выступал против троичности бога, и подстрекнул женевские вла­сти к тому, чтобы сжечь его. Приверженцы Сервета были злы на Кальвина. Но сами они, как только всемогущий бог дал им возможность, взялись зато же самое, в чем упрекали Кальвина. Они напустились на нас и на науку, которую мы исповедуем, с язвительными писаниями и даже осудили нас как ере­тиков. Следовало бы, чтобы у нас уже была свобода говорить о божественных делах не только ученым, но и простым людям, не только учителям, но и ученикам, не только пастырям, но и овечкам или слушателям, не только богатым, но и бедным—лишь бы правильно (как пишет апостол), следу­ет, чтобы во всех наших церковных собраниях (zborzech) была свобода говорить о святых делах, о делах спасения, знание которых необходимо всем верующим.

М. Богданович// Практикум по философии: В 2-х ч. Ч.1. –Мн2004. С.397-399:

1) Раскройте причины упадка белорусской культуры в XVIII в.:

Войдя полностью в состав Ве­ликого Княжества Литовского, она ощутительно перетянула тяжестью своей культуры на весах истории Литву и, приобретя над ней приоритет, продолжала развиваться на своих древнеславянских корнях.« Писар зем­ски (т. е. государственный канцлер) маеть по-руску (т. е. по-белорусски) литерами и словы рускими вей выписы, листы и позвы писати, а не иншим езыком и словы», — гласила знаменитая фраза тогдашнего закона (статут 1588), а это значило, что государственная жизнь Великого Кня­жества Литовского должна была проявляться в белорусских нацио­нальных формах. На белорусском языке творился суд, по-белорусски писались акты и грамоты, велись сношения с иностранными государствами, белорусский же язык, наконец, являлся обиходным для велико­го князя и его придворных. Но закрепление и развитие старых культур­ных основ являлось лишь одной стороной в процессе поступательного движения белорусской национальности. Быть может, не менее крупное значение имело сближение ее с Западной Европой, с которой она издав­на вела оживленные сношения благодаря связям как географическим, так и экономическим. Это сближение тем более следует отметить, что именно с той поры в выработке белорусской культуры участвует не толь­ко серая деревня, но и торговый город европейского типа, город, органи­зованный на основах Магдебурге ко го права. Он сделал белорусскую куль­туру более красочной, многогранной, ввел ее в оборот западно-европей­ской жизни и стал, таким образом, передовым форпостом Западной Ев­ропы на востоке. Неудивительно поэтому, что в эпоху Возрождения общий умствен­ный подъем, начавшийся на Западе, отразился и в Белоруссии. Однако вслед за описанным «золотым веком» в истории белорусской культуры начался период упадка. Пограничным камнем между ними яв­ляется дата уничтожения в государственном обороте Великого Княже­ства Литовского пользования белорусским языком и замена этого пос­леднего польским. К указанному времени, т. е. к концу XVII столетия, летаргия белорусской национальной жизни обозначилась вполне ощу­тительно. Литовско-русское государство, с 1569 г. связанное унией с Польшей, успело утратить львиную долю своей самостоятельности. Выс­ший и средний слой белорусского дворянства очень быстро денациона­лизировался. То же самое, хотя и более медленно и не в столь резких формах, происходило среди мелкой шляхты и городского мещанства. Лишенный классов, крепких экономически и культурно, придавленный крепостной зависимостью, белорусский народ не только не мог продол­жать развитие своей культуры, но не был в состоянии даже просто сберечь уже добытое раньше. Лишь основные, первоначальные элементы культуры (вроде языка, обычаев и т п.) удержал он за собою, а все осталь­ное, представлявшее собою, так сказать, «сливки» его предыдущего раз­вития, было ассимилировано, вобрано в себя польской культурой и с тех пор фигурирует под польской этикеткой будучи по существу белорус­ским.