Заикание у больных, страдающих психическими заболеваниями
Вэту малочисленную группу вошли три человека: один ребенок дошкольного возраста и 19-летний юноша, страдающие шизофренией, а также больной 23-х лет, у которого в результате острой психотравмы развился реактивный психоз (реактивный параноид).
Особенности течения заикания у данной группы больных во многом зависят как от клинических проявлений психического заболевания, так и от возраста, в котором это заболевание развивается.
Характеризуя клинические особенности шизофрении детского возраста, необходимо отметить, что одним из ранних симптомов этого заболевания являются расстройства речи. Дети мало пользуются ею, иногда у них возникает элективный мутизм как проявление нарушения контакта с окружающими или рудиментарные кататонические расстройства. При более длительном течении болезни могут наблюдаться неравномерность речевого развития, нарушения темпа, вычурность интонации, монотонность голоса.
На фоне характерной двигательной неловкости либо растор-моженности, сопровождающейся изменениями речевого темпа и ритма, в отдельных случаях может развиться и заикание.
В качестве примера приведем историю болезни больного М., 6 лет, вошедшего в данную группу заикающихся.
Ребенок от первой беременности, которая протекала на всем протяжении с тяжелым токсикозом. Роды срочные. Масса тела при рождении — 2800 г, рост — 49 см. Закричал сразу. Грудное вскармливание — один месяц, потом в связи с тяжелым маститом у матери мальчик был полностью переведен на искусственное питание.
Мать — зубной врач, отец — инженер. Матери к моменту рождения сына было 36 лет, отцу — 52 года. Наследственность отягощенная: родная тетка отца, с которым мать разошлась вскоре после рождеьия сына, болела шизофренией.
Физическое развитие: первые зубы появились к 4 месяцам, сидеть начал в 7 месяцев, ходить — к 1 году 4 месяцам.
Речевое развитие: гуление — с 4 месяцев, первые слова начал произносить после года, фразовая речь появилась к 1 году 7 месяцам.
До трех с половиной лет поведение ребенка не отличалось ка-кими-либс особенностями. Он был очень привязан к матери, которая, считая себя виноватой в том, что мальчик лишен отца, всю свою жизнь посвящала сыну. Детский сад М. не посещал, в отсутствие матери оставался с бабушкой и всегда с нетерпением ждал возвращения матери с работы.
Когда мальчику исполнилось три с половиной года, мать в связи со сложным переломом ноги попала на длительное время в больницу. М. очень тяжело переносил разлуку с ней. Часто плакал, потерял аппетит, заметно перестал интересоваться игрушками. Появились ночные страхи. Первое время, по рассказам бабушки, содержание страхов совпадало с психотравмирующей ситуацией: мальчику несколько раз представлялось, как Баба-Яга уносит из дома мать. Затем страхи приобрели отвлеченный, не связанный с психотравмой характер. Ребенок начал бояться скульптурного портрета Льва Толстого. Когда бабушка спрятала скульптуру, мальчику начало казаться, что кто-то смотрит на него из угла, находится под кроватью. Присутствие рядом бабушки ребенка успокаивало не сразу.
В этот период поведение мальчика изменилось. На улице он почти не играл с детьми, подолгу в одиночестве катал найденную где-то самодельную маленькую тачку на подшипнике, забросил свои ранее любимые игрушки. Привлечь его внимание к чему-либо стало очень трудно, так как он все время был сосредоточен на своих мыслях. Разговоры бабушки о матери оставляли М. равнодушным.
Вернувшаяся из больницы через полгода мать не узнала своего сына — ребенок к ней полностью охладел. По ее словам, мальчик, наверное, от нее отвык.
Постепенно изменилась и речевая активность больного. Мальчик преимущественно говорил только тогда, когда к нему обращались окружающие. Речь его стала более упрощенной, он все реже использовал развернутые фразы. На вопросы отвечал нехотя, словно отвлекался от какого-то важного дела, в которое ушел с головой.
В б лет у М. на фоне указанных особенностей без видимой причины постепенно начало развиваться заикание, в связи с чем он и попал к нам на консультацию.
При логопедическом обследовании выявлено заикание в средней степени, артикуляторно-голосовая форма, тонико-клонический тип речевых судорог. Темп речи замедлен, артикуляция вялая, голос монотонный, тихий. Наблюдается нарушение звукопроизноше-ния по типу стертой дизартрии (ротацизм, ламбдацизм). Сопутствующие и ритуальные движения отсутствуют. Речь во время обследования односложная. Активный словарь возрасту не соответствует. Обращенную речь понимает удовлетворительно (некоторые смысловые оттенки не улавливает), внимание ребенка удается сконцентрировать с трудом. Выраженные речевые затруднения возникают
в начале речи, когда больной произносит первые слова, как бы преодолевая речевую вязкость. К игрушкам, картинкам, логопедическим инструментам относится безразлично. Внимания на речевых затруднениях не фиксирует. Диагноз: шизофрения.
В случаях развития психического заболевания у взрослых людей при условии, что заикание появилось у них в детстве, речевое нарушение, особенно когда оно значительно выражено, может в течение ряда лет протекать как логоневроз.
У таких больных могут наблюдаться вторичные логонев-ротические наслоения, ситуативный страх речи, звукофобии и т. п. Но при появлении первых признаков психического заболевания отношение больного к дефекту речи начинает меняться. Психогенное значение заикания постепенно утрачивается, и по мере нарастания психопатической симптоматики речевое нарушение перестает играть в жизни больного заметную роль.
Приведем пример.
Больной О., 19 лет, студент II курса технического вуза. Иногородний, живет в общежитии.
Обратился к специалистам с жалобами на заикание, которое появилось в 5 лет, возможно, по подражанию, так как он общался с заикающимися детьми. Заикание развивалось постепенно. В анамнезе — корь, эпидемический паротит; травмы черепа отрицаются. Сведениями, относящимися к раннему психофизическому и речевому развитию, больной не располагает. Со слов больного, наследственность не отягощена. Родители (отец — офицер, мать — по специальности бухгалтер, не работает), брат и сестры здоровы; психических заболеваний, нарушений речи в семье и у ближайших родственников нет. За несколько месяцев до поступления на амбулаторное лечение к нам в кабинет лечился в Ленинградской клинике неврозов им. акад. И. П. Павлова по поводу неврастении. Перед госпитализацией жаловался на сильные головные боли, раздражительность, слезливость, повышенную утомляемость, плохую память, невозможность сосредоточиться во время лекций и занятий. После курса лечения состояние больного в течение двух месяцев было удовлетворительным, затем снова резко ухудшилось, в связи с чем он в институте был вынужден взять академический отпуск.
Внимание на речи начал фиксировать в 12—13-летнем возрасте. Ранее по поводу заикания лечился у логопеда в Караганде. Наблюдалось кратковременное улучшение речи.
К моменту начала лечения в кабинете испытывал боязнь речи в ситуации выступлений на групповых занятиях в институте, трудно общался с незнакомыми людьми, речь значительно ухудшалась в магазинах, когда приходилось стоять в очереди (со страхом ждал речевого срыва в начале речи).
При логопедическом обследовании выявлено заикание в тяжелой степени, артикуляторно-дыхательная форма, тонико-клоничес-кий тип речевых судорог. Темп речи в пределах нормы, артикуляция вялая, незначительно нарушено звукопроизношение (ротацизм), голос тихий, несколько напряженный. Наблюдается эмбалофра-зия ~~ «ну», «вот». Оральный и динамический праксис — с невыраженными нарушениями.
Диагноз психотерапевта: неврастения.
В процессе лечения больной регулярно посещал кабинет, выполнял все назначения и рекомендации специалистов, самостоятельно активно работал над речью. К концу курса лечения у О. наблюдалось значительное улучшение речи и некоторое улучшение общего состояния — прекратились головные боли, почти восстановилась работоспособность. Он возобновил занятия в институте.
На первую контрольную проверку речи, которая назначается через месяц после окончания курса лечения, больной не явился. Позднее на приеме сообщил, что был болен гриппом. Состояние речи и здоровья резко ухудшилось. Учиться в институте больше не может и не хочет, так как не видит в этом смысла. В ближайшее время уезжает домой к родителям, где постарается найти какую-нибудь работу, не требующую больших затрат энергии, а в свободное время будет заниматься самообразованием и совершенствовать свой характер.
На вопрос, что больному не нравится в его характере, ответил: «Это я сейчас тщательно обдумываю, а когда обдумаю до конца, составлю план работы над собой. Если хотите, я сделаю копию и вам пришлю».
Мы рекомендовали О. в связи с его плохим самочувствием по приезде домой обратиться в психоневрологический диспансер. Об этом же письмом уведомили его родителей.
Больной выполнил свое обещание и, спустя несколько месяцев, мы получили от него письмо на 36 тетрадных страницах, в котором он очень подробно излагал план всей своей жизни, рассчитанный на ближайшие десять лет. В плане было предусмотрено изучение психологии и логики (эти науки должны были помочь О. лучше разбираться в людях), физиологии человека (цель — глубокое познание особенностей собственного организма), математического анализа (с помощью этого предмета больной собирался с математической достоверностью подводить итоги своей разносторонней деятельности). Самостоятельная работа над собой также предусматривала чтение художественных произведений, посвященных изображению «сильных личностей», так как О. хотел на их примере выработать у себя твердый мужской характер, сильную волю. Спортивные занятия по плану предусматривали совершенствование в медленном беге как универсальном виде спорта, который, кроме того, должен был служить цели подавления полового влечения. Общение с девушками больной планировал начать через 10 лет, когда претворит в жизнь свою программу.
План самостоятельной работы был характерно оформлен. Он изобиловал различными схемами, зашифрованными названиями (например, МПППВ — меры по подавлению полового влечения), поражая нелепым указанием точных дат претворения в жизнь тех или иных пунктов плана. О заикании и работе над речью в письме не было ни слова. О. немного беспокоило только то, что осуществлению плана мешают плохие отношения с отцом, который оказался «злым человеком», не желающим понять собственного сына. Между прочим больной сообщил о своих посещениях психоневрологического диспансера и беседах с лечащим врачом. По запросу из диспансера мы получили медсведения, в которых был указан новый диагноз больного — шизофрения.
Приведем еще один случай, вошедший в число исследованных историй болезни.
При невыраженном заикании, возникшем в детстве, и отсутствии значительных логоневротических наслоений в результате психотравмы у взрослого заикающегося не только ухудшилась речь, но и развилось острое психопатическое реактивное состояние. В этом случае дальнейшее течение речевого нарушения также определялось особенностями проявления развившегося заболевания.
Больной С, 23 года, по специальности — художник-оформитель. Окончил Ленинградское высшее художественно-промышленное училище им. В. Мухиной.
Обратился в логотерапевтический кабинет в связи с усилением заикания, которое впервые появилось в 4 года в результате испуга. Дефект речи практически больному не мешал, так как был слабо выражен. По поводу заикания ранее нигде не лечился.
Больной женат на женщине, которая старше его на три года. Жену любит. Имеет годовалого сына, к которому очень привязан. Живет с семьей в маленькой комнате трехкомнатной квартиры сво-
их родителей. Атмосфера в доме напряженная. Отец больного злоупотребляет алкоголем. Мать к невестке относится плохо, считая, что она женила на себе ее слабохарактерного сына. Невестка платит ей тем же, не позволяя подходить к ребенку, которого в связи со сложными отношениями отдали в ясли.
Отношения между супругами в последнее время ухудшились. Жена начала упрекать С. в том, что он мало зарабатывает, тогда как другие с его специальностью зарабатывают очень хорошо, не может обеспечить семью нормальной жилплощадью, вынуждает жить ее со своими родителями и т. п. Также она неоднократно говорила, что он — «мальчишка» и что замуж нужно выходить за солидных, самостоятельных мужчин. В течение последнего месяца жена отказывала больному в супружеской близости. В связи со сложившейся ситуацией С. находился в состоянии сильного эмоционального напряжения, уговаривал жену потерпеть, уверял, что их материальное положение изменится.
Накануне прихода С. в диспансер жена заявила ему, что нашла другого мужчину — «не сопляка», который может обеспечить ее и ребенка, и что она уже длительное время находится с ним в близких отношениях. С, не помня себя от отчаяния и обиды, ударил жену. В ответ на это она забрала сына и уехала за город к своей матери. С. всю ночь проплакал. Морально поддержать его было некому. Родители уехали отдыхать, и он находился дома один.
Утром, когда С. покупал хлеб, оказалось, что он разговаривать практически не может. Вместо работы больной пошел в логотерапевтический кабинет.
При логопедическом обследовании было выявлено заикание в тяжелой степени, смешанная форма, выраженное преобладание тонического типа речевых судорог, сопутствующие движения головы. Темп речи ускорен, голос напряженный, артикуляция — в пределах нормы. Оральный и динамический праксис — без нарушений.
С больным была проведена психотерапевтическая беседа и введен на двое суток охранительный режим, психотерапевтом были назначены успокаивающие и противосудорожные препараты.
С. явился в кабинет уже на следующий день. Больной был не брит, в измятой, запачканной одежде, все время озирался по сторонам, находился в состоянии сильного возбуждения. Хотел сообщить что-то очень важное, но его речь была затруднена настолько, что мы предложили ему на вопросы отвечать письменно. Он написал следующее: «Я своей жене больше не нужен. Я мало зарабатываю, а она — племянница американского миллионера и привыкла жить очень хорошо. Она подкупила мафию, и теперь меня хотят убить. Они выслеживают меня из дома напротив. Ходят за мной по
-улице. Стрелять они будут из автоматической винтовки с оптическим прицелом».
Когда больной пытался говорить, понять можно было только отдельные слова. Артикуляторный тонус, дыхательные явления еще более усилились, напряженный, громкий голос часто пресекался. Он говорил возбужденно и быстро, брызгая слюной, совершенно не фиксируя внимания на речи. Отвечать на вопросы письменно у него не хватало терпения (писал вкривь и вкось), но зато он активно пользовался мимикой и жестикуляцией, выразительно показывая, как в него целятся из винтовки. На вопросы, связанные с речевыми затруднениями, отвечал неадекватно ситуации. Так, когда мы спросили у него, мешает ли ему в настоящий момент его речь, удивленно пожал плечами и отрицательно покачал головой. Отвлечь его хотя бы ненадолго от мысли о преследовании не удавалось.
С приема больной был госпитализирован в психиатрическую больницу с диагнозом: реактивный психоз (реактивный параноид).
В больнице С. пробыл около месяца. Через несколько дней после выписки он пришел к нам в кабинет вместе с женой и сыном. Супруги, немного смущаясь, сообщили, что они помирились и просили извинить их за причиненное беспокойство.
С. в поведении был совершенно упорядочен, настроение у него было хорошее, речь — с незначительным затруднением. От лечения заикания он отказался. Беседуя отдельно с женой, мы узнали, что она дорожит благополучием семьи и любит мужа, никогда ему не изменяла, просто решила его попугать, чтобы он стал энергичнее добиваться прочного материального положения. Теперь она понимает свою ошибку и очень жалеет о случившемся. Родители С. также решили пойти навстречу супругам и выделить им отдельную жилплощадь.
Из приведенных примеров видно, что заикающиеся, у которых развилось психическое заболевание, в силу отсутствия критического отношения к своему состоянию и в том числе к речевому нарушению, не фиксируют внимания на речевом затруднении, даже если оно значительно выражено. Лечение заикания у таких больных не только утрачивает смысл, но и становится невозможным. Устранение психопатической симптоматики или улучшение психического состояния больного в одних случаях, как это было показано в истории болезни С, улучшает речь заикающихся, в других случаях, видимо, возможно некоторое усиление фиксации
внимания на речи в связи с возвращением к больному утраченной критики. Только при этом условии появляются предпосылки для проведения с больным логотерапевтической работы.
Дата добавления: 2015-04-01; просмотров: 2254;