Что можно сделать для народного образования
В цивилизованных странах почти нет безграмотных. Народ стараются там привлечь в школы. Устройству библиотек всячески содействуют. А у нас министерство народного, – извините, – «просвещения» прибегает к самым отчаянным усилиям, к самым позорным полицейским мерам, чтобы затруднить дело образования, чтобы помешать народу учиться! У нас министерство разгромило школьные библиотеки!! Некоторые богатые люди, вроде Павленкова, пожертвовали деньги на народные библиотеки. Теперь правительство диких помещиков разгромило библиотеки.
Ни в одной культурной стране мира не осталось особых правил против библиотек, не осталось такого гнусного учреждения, как цензура. А у нас, помимо общих преследований печати, помимо диких мер против библиотек вообще, издаются еще во сто крат более стеснительные правила против народных библиотек! Это – вопиющая политика народного затемнения, вопиющая политика помещиков, желающих одичания страны. Не пора ли тем, кто хочет помочь просвещению в России, понять, что деньги жертвовать надо не на подчиненные министерству и подлежащие разгрому библиотеки, а на борьбу за политическую свободу, без которой Россия задыхается в дикости.
В западных государствах распространено не мало гнилых предрассудков, от которых свободна святая матушка Русь. Там полагают, например, что громадные публичные библиотеки, с сотнями тысяч и миллионами томов, вовсе не должны составлять достояния только кучки ученых или якобы ученых, пользующихся этими библиотеками. Там задаются странной, непонятной, дикой целью – сделать эти громадные необъятные библиотеки доступными для массы, для толпы, для улицы.
Какая профанация библиотечного дела! Какое отсутствие «порядка», коим справедливо можем гордиться мы. Вместо правил, обсуждаемых и вырабатываемых десятком чиновничьих комиссий, изобретающих сотни формальностей и ограничений для пользования книгами, – устремлять внимание на то, чтобы даже дети могли пользоваться богатыми коллекциями книг; заботиться о том, чтобы читатели у себя на дому могли читать казенные книги; видеть гордость и славу публичной библиотеки не в том, сколько в ней редкостей, сколько каких-нибудь изданий XVI века или рукописаний X века, а в том, как широко обращаются книги в народе, сколько привлечено новых читателей, как быстро удовлетворяется любое требование на книгу, сколько книг роздано на дом, сколько детей привлечено к чтению и пользованию библиотекой... Странные предрассудки распространены в западных государствах, и нельзя не порадоваться, что наше попечительное начальство охраняет нас заботливо и тщательно от влияния этих предрассудков, охраняет наши богатые публичные библиотеки от улицы, от черни!
Передо мной лежит отчет нью-йоркской публичной библиотеки за 1911 год.
В этом году публичную библиотеку в Нью-Йорке перевели из двух старых зданий в одно новое, построенное городом. Все число томов достигает теперь приблизительно двух миллионов. Случилось так, что первую книгу из читального зала для посетителей затребовали на русском языке. Это было сочинение Н.Грота: «Нравственные идеалы нашего времени». Требовательный билетик на книгу был подан в 9 часов 8 минут утра. Книга была прислана читателю в 9 часов 15 минут. За год посетило библиотеку 1 658 376 человек. Читателей в читальном зале было 246 950, взявших для чтения 911 891 том.
Но это еще небольшая доля книжного оборота библиотеки. Посещать библиотеку могут немногие. Разумная постановка образовательного дела измеряется тем, сколько книг выдается на дом читателям, – какие удобства предоставляются большинству населения.
Нью-йоркская публичная библиотека имеет в трех округах Нью-Йорка, Манхаттане, Бронксе и Ричмонде (с общим населением почти в три миллиона человек), сорок два отделения, а вскоре будет их иметь 43. Систематически преследуется при этом цель, чтобы каждый житель не дальше чем за три четверти версты от своего дома, – т.е. не более чем в десяти минутах ходьбы, – имел отделение публичной библиотеки, являющееся центром всякого рода учреждений и предприятий по народному образованию.
За 1911 год было выдано на дом почти восемь миллионов (7 914 882) томов, на четыреста тысяч больше, чем в 1910 году. На каждую сотню жителей, всех возрастов и обоего пола, приходится по 267 книг, выданных за год для чтения на дому. Каждое из 42 отделений библиотеки не только дает возможность на месте читать справочные книги и получать книги на дом, но является также помещением для вечерних лекций, для народных собраний, для разумных развлечений.
В нью-йоркской публичной библиотеке книг на восточных языках около 15 000, на еврейском – около 20000, на славянских – около 16 000. В главном читальном зале на открытых полках стоит, для свободного всеобщего пользования, около 20000 томов.
Для детей публичная библиотека в Нью-Йорке устроила особый читальный зал. Библиотекари заботятся о всяческих удобствах для детей. Всего было взято детьми книг на дом 2 859 888 томов, немногим менее трех миллионов (больше трети общего). Число детей, посетителей читального дома, достигло 1 120 915.
Что касается потери книг, то публичная библиотека в Нью-Йорке определяет число теряемых книг в 70 – 80 – 90 на каждые 100000 выдаваемых на дом книг.
Вот какие порядки существуют в Нью-Йорке. А у нас?
Рабочий класс и неомальтузианство[170]
На Пироговском съезде врачей много интереса и много дебатов вызвал вопрос об аборте. Докладчик Личкус привел данные о чрезвычайно сильном распространении вытравления плода в современных так называемых культурных государствах.
В Нью-Йорке за один год было 80 000 искусственных выкидышей, во Франции их бывает по 36 000 ежемесячно. В Петербурге процент искусственных выкидышей увеличился за 5 лет более чем вдвое.
Пироговский съезд врачей принял решение, что уголовное преследование матери за искусственный аборт не должно иметь места, а врачи должны преследоваться за это лишь в случае «корыстных целей».
В прениях большинство, высказываясь за ненаказуемость аборта, естественно затрагивало и вопрос о так называемом неомальтузианстве (искусственные меры, предохраняющие от зачатия), причем касались и социальной стороны дела. Например, г. Вигдорчик, по отчету «Русского Слова», заявлял, что «предохранительные от зачатия меры надо приветствовать», а г. Астрахан восклицал, срывая бурные аплодисменты:
«Мы должны убеждать матерей рождать детей, чтобы их калечили в учебных заведениях, чтобы для них устраивались жеребьевки, чтобы их доводили до самоубийства!».
Если верно сообщение, что подобная декламация г. Астрахана вызывала бурные аплодисменты, то этот факт меня не удивляет. Слушатели были буржуа, средние и мелкие, с мещанской психологией. Чего же от них и ждать, кроме самого пошлого либерализма?
Но с точки зрения рабочего класса, едва ли можно приискать более наглядное выражение всей реакционности и всего убожества «социального неомальтузианства», чем приведенная фраза г. Астрахана.
«... Рождать детей, чтобы их калечили...»
Только для этого? Почему же не для того, чтобы они лучше, дружнее, сознательнее, решительнее нашего боролись против современных условий жизни, калечащих и губящих наше поколение??
Вот тут-то и заключается коренное отличие психологии крестьянина, ремесленника, интеллигента, вообще мелкого буржуа, от психологии пролетария. Мелкий буржуа видит и чувствует, что он гибнет, что жизнь становится все труднее, борьба за существование все беспощаднее, положение его и его семьи все более безвыходное. Факт бесспорный. И мелкий буржуа протестует против него.
Но как протестует?
Он протестует, как представитель класса, безнадежно гибнущего, отчаявшегося в своем будущем, забитого и трусливого. Ничего не поделаешь, хоть детей бы поменьше было, страдающих от нашей муки и каторги, от нашей нищеты и наших унижений, – вот крик мелкого буржуа.
Сознательный рабочий бесконечно далек от этой точки зрения. Он не даст затемнять своего сознания подобными воплями, как бы ни были они искренни и прочувствованы. Да и мы, рабочие, и масса мелких хозяйчиков, мы ведем жизнь, полную невыносимого гнета и страданий. Нашему поколению тяжелее, чем нашим отцам. Но в одном отношении мы гораздо счастливее наших отцов. Мы научились и быстро учимся бороться – и бороться не в одиночку, как боролись лучшие из отцов, не во имя внутренне чуждых нам лозунгов буржуазных краснобаев, а во имя своих лозунгов, лозунгов своего класса. Мы боремся лучше, чем наши отцы. Наши дети будут бороться еще лучше, и они победят.
Рабочий класс не гибнет, а растет, крепнет, мужает, сплачивается, просвещается и закаляется в борьбе.
Мы – пессимисты насчет крепостничества, капитализма и мелкого производства, но мы – горячие оптимисты насчет рабочего движения и его целей. Мы уже закладываем фундамент нового здания, и наши дети достроят его.
Вот почему – и только поэтому – мы безусловные враги неомальтузианства, этого течения для мещанской парочки, заскорузлой и себялюбивой, которая бормочет испуганно: самим бы, дай бог, продержаться как-нибудь, а детей уж лучше ненадобно.
Разумеется, это нисколько не мешает нам требовать безусловной отмены всех законов, преследующих аборт или распространение медицинских сочинений о предохранительных мерах и т.п.
Такие законы – одно лицемерие господствующих классов. Эти законы не исцеляют болячек капитализма, а превращают их в особенно злокачественные, особенно тяжелые для угнетенных масс.
Одно дело – свобода медицинской пропаганды и охрана азбучных демократических прав гражданина и гражданки.
Другое дело – социальное учение неомальтузианства.
Сознательные рабочие всегда будут вести самую беспощадную борьбу против попыток навязать это реакционное и трусливое учение самому передовому, самому сильному, наиболее готовому на великие преобразования классу современного общества.
Дата добавления: 2015-06-05; просмотров: 569;