Способы воздействия детей друг на друга в ходе игрового конфликта 3 страница

Существует определенный набор популярных историй, который с некоторыми вариациями все время повторяется.

Вначале рассмотрим образы родителей. Прежде всего, ро­дители — это источник разнообразных неприятностей_г затруд­няющих «неформальную» жизнь подростка. Неприятности могут быть мелкие (чтение нотаций, скандалы по поводу по­здних возвращений, слезы матери из-за длительных путеше­ствий) и крупные (например, лечение в психиатрической больнице). Родители, однако, редко описываются как «зло­деи», намеренно вредящие своим детям. Гораздо чаще они изображаются людьми недалекими, ограниченными, не спо­собными адекватно оценить события «неформальной» жизни. Так, типичны рассказы про наивный ужас родителей, рассуж­дающих о наркотиках, групповом сексе, путешествиях без билетов и т. д. В контркультурной среде принято относиться к родителям как к своего рода маленьким детям: они не способ­ны понять «элементарных», с точки зрения подростков, вещей и поэтому «по глупости» наносят вред своим близким.

Тема «неразвитости» родителей подкрепляется рассказами об их мещанстве в быту. С интонацией, варьирующейся меж­ду презрением и снисхождением, подростки говорят о том, как родители проводят вечера у телевизоров, обсуждают газеты, беспокоятся о ремонте квартиры. В служебной сфере родите­ли, по мнению неформалов, напротив, весьма умны и изобре­тательны: подчеркиваются их высокое положение, богатство, влиятельность. Они, как правило, имеют машину, ездят за гра­ницу («Не буду называть свою фамилию, она слишком извест­на»). Хвастаясь успехами и достижениями родителей, нефор­малы как бы косвенно говорят о своих потенциальных воз­можностях, от реализации которых они добровольно отказались. Контркультурная идеология требует презирать все социальные достижения. Но чем большие достижения под­росток презирает, чем большие соблазны он преодолевает, тем выше ценность самого презрения.

Перед нами вырисовывается образ родителя, успешного в деловой сфере, ведущего примитивный и мещанский образ жизни, не желающего и не способного понять интеллектуаль­ные увлечения своего сына или дочери и поэтому вредящего им.

Встречается другой позитивный образ «доброго»,-«пони­мающего» родителя. Он, согласно сюжету, восхищается своим ребенком, считает его необычным, талантливым. Показателен рассказ о «доброй» маме, которая печет блины для многочис­ленных друзей своего сына, позволяет им переночевать в квар­тире и т. д. Однако и здесь присутствует элемент снисходи­тельного отношения, напоминающего отношение взрослого к ребенку. Обычно образ «доброй мамы» включает в себя такие «наивные» действия, как попытку дать хиппи, оставшимся на ночь, чистое постельное белье, в то время как им «положено» спать, накрывшись одеждой, ее заботу о билетах на поезд для людей, путешествующих автостопом, советы, как не мерзнуть, и т. д.

Существование «добрых родителей» отнюдь не противоре­чит общему контркультурному принципу, который гласит, что «родители всегда мешают жить». Говоря об их доброте и жела­нии понять своих детей, подростки обязательно подчеркивают исключительность, ненормальность такой ситуации. Рассказ­чик и слушатели выражают большое удивление, квалифицируя обсуждаемый случай как явное отклонение от правила.

Теперь рассмотрим роли, отводимые подростками самим себе, и соответствующие им сюжетные схемы конфликтов.

Вначале о роли «жертвы». Подросток изображается пас­сивным в конфликте с родителями, он живет так, как ему пред­ставляется правильным, не задевает родителей, пытается от­страниться от них, разграничить сферы жизни, родители же оказываются активной, нападающей стороной, пытаются с помощью силы изменить своего ребенка.

Роль «жертвы» имеет две вариации. Чтобы описать их, нам придется выйти за рамки чисто семейных историй и обратить­ся ко всей совокупности устного фольклора. Первая вариация навеяна историями из жизни рок-героев. Это непонятые, же­лательно рано погибшие гении. Суть их жизни — творчество: здесь и сочинение поэм, рок-опер, и эксперименты со своей внешностью, и то, что может быть названо искусством жизни. Их времяпрепровождение очень напряженно, они полны нере­алистичных планов, ради которых забывают об учебе, еде, сне. Кроме активного творчества в образ рок-героя обязательно входят две характеристики, «удостоверяющие» его гениаль­ность. Во-первых, он должен быть окружен тотальным непо­ниманием, неприятием, должен подвергаться травле со сторо­ны своих близких. Во-вторых, полноту образ обретает только после смерти своего носителя (необходимо реализовать ло­зунг «Жить быстро, умереть молодым»). Поэтому претендент на роль рок-героя постоянно говорит о смерти, демонстриру­ет, что он не ценит свою жизнь, и т. д.

Другой вариант «жертвы» создан в рамках хиппизма[71]. Изображается человек, постоянно пребывающий в «другой реальности». Иногда его «инобытие» оформлено физически. Он путешествует, почти не соприкасаясь с людьми обычного (на сленге «цивильного») мира. Чаще он психологически отчуж­ден от окружающих. В историях описываются черты аутизма: хиппи не слышит, не видит и не понимает своих близких, смот­ря на них как будто из другого измерения. (Возможны такие иллюстрации: «Мать на меня глядит и плачет, а я понять не могу, чего она расстраивается...» или: «Сегодня на меня фазер орал, я смотрел: у него над головой поразительно красивая аура переливается; черные и фиолетовые круги...»)

Взаимодействие родителей с рок-героями и хиппи может строиться стандартными способами: скандалы, поучения и т. д. («Она так надрывалась, что я выскочила из дома в тапочках». Здесь подросток в роли жертвы пострадал только тем, что не успел надеть уличную обувь). Однако больше ценятся исто­рии, которые описывают крупные драмы, приобретающие за счет параллелей с классической литературой отчетливые мифо­логические обертоны. Нами выделены три типа сюжетов:

1. Родители выгоняют подростка из дому. Подчеркивают­ся отягощающие его положение обстоятельства. Выгоняют обычно поздним вечером или ночью, подросток не может до­звониться своим друзьям, не имеет денег, одет слишком холод­но, дома остаются необходимые вещи: записная книжка, гита­ра и т. д. Слушая подобные истории, непроизвольно вспоми­наешь сказки про нелюбимых падчериц.

2. Родители с помощью милиции разыскивают подростка, ушедшего из дому. Этот сюжет в определенной степени про­тивоположен первому. Подросток убегает из семьи, решает пожить у друзей или отправиться в путешествие автостопом, родители же всеми силами пытаются удержать его, а когда это не получается, применяют «недозволенные приемы» — обра­щаются за помощью к милиции. Понятна литературная ассо­циация — тема беглых рабов.

3. Родители кладут подростка в психиатрическую больни­цу. В этом случае насилие, с точки зрения неформалов, прояв­ляется в наиболее чудовищных формах. Родители привлека­ют медицину для того, чтобы изменить личность подростка, избавить его от «странностей». Часто звучит обвинение в ли­цемерии: родители оправдывают свои «злодеяния» заботой о благе и здоровье ребенка. Опять же классическая литература пестрит описаниями того, как «злодеи» запирали в сумасшед­шие дома неугодных им психически здоровых людей.

Укажем еще на одну тему, общую для всех трех сюжетов: родители относятся к детям как к своей собственности. Они распоряжаются их жизнью: хотят — держат при себе, хотят — прогоняют, а иногда даже пытаются исправить, «улучшить» их в соответствии со своими идеалами. Подростки подчерки­вают свою несвободу, зависимость, по крайней мере физиче­скую. Чем большим гонениям они подвергаются в роли жерт­вы, чем больше претерпевают от родителей, оставаясь предан­ными неформальному движению, тем быстрее растет их статус в контркультурной среде.

Любопытно, что подростковая мифология легко сочетает два противоположных идеальных образа. Разрешается быть жертвой, но столь же похвально ставить в положение жертвы родителей или воспитывать их, находясь в позиции сильного. Рассмотрим сначала активно-провоцирующую роль. Она имеет два варианта, легко переходящие Друг в друга. При пер­вом варианте подросток предстает перед нами как «воитель». Он проявляет агрессию по отношению к родительскому миру и подчеркивает (рассказывая истории), что эта агрессия попа­дает в цель, задевает взрослых, вызывая либо ответную агрес­сию, либо страх. Объектами агрессии чаще всего являются материальные объекты: или принадлежащие родителям (на­пример, подросток разбивает отцовскую машину), или фор­мально принадлежащие подростку, но воспринимаемые роди­телями как собственные (например, подросток режет ножни­цами свою одежду). В этой же ряду — стрижка наголо и даже столь серьезные шаги, как суицидальные попытки. Активно-разрушительные действия хорошо вписываются в панк-имидж. Однако они могут рассказываться и хиппи — в этом случае их, как правило, относят к периоду кризиса, разочаро­вания в обычной жизни, предшествующего активному хип­пизму.

К образу воителя тесно примыкает образ шута. Шут тоже может производить разрушительные действия, но они уже описываются не как проявление внутреннего кризиса, а как осознанный эпатаж, высмеивание, пародирование родителей. Большое место здесь опять же занимают преобразования при­чески и одежды (остричь часть головы, покрасить волосы в яркие цвета, надеть женскую кофту с колокольчиками), одна­ко сам подросток относится к ним уже не серьезно, а иронич­но, как к эксперименту над родителями. Приведем другие шу­товские действия: подросток приносит в дом и пародийно обыгрывает разные символы взрослого мира, например уста­навливает в туалете красный флаг. Особенно активизируется шутовское поведение на публике, когда приходят гости или подросток вынужден пойти куда-либо с родителями, и т. д. Шутовство наиболее адекватно панкизму. Однако и хиппи может позволить себе эту роль, но она не должна быть основ­ной в его образе.

По отношению к «жертве» родители выступают как «гони­тели», в историях же про воителей и шутов им отводится дру­гая роль: они могут проявлять ответную агрессию по отноше­нию к подростку, но при этом подросток будет всячески под­черкивать их бессилие, неэффективность криков и угроз. Любое ответное нападение оказывается материалом для даль­нейшей агрессии и пародирования.

Приведем следующую иллюстрацию. Для экономии места дадим лишь фабулу истории. Подросток пришел домой позд­но ночью с выкрашенным чубом. Утром, за завтраком, мать, за­нятая готовкой и раздачей еды, не заметила этого. Отец же, ус­тавший от чудачеств сына, ограничился одной репликой: «Идиот». По дороге на работу отец, по всей вероятности, со­общил матери об очередной выходке сына, поскольку вечером за ужином мать, опять не отвлекаясь от хозяйства, стала раз­драженным голосом выговаривать сыну. «Я? Выкрасился? — сказал он. — Где?» Мать подняла голову и не обнаружила кра­шеный чуб, поскольку он был к тому времени уже сострижен.

Эта история интересна во многих отношениях. Во-первых, она ярко демонстрирует то, что мы уже сказали: ответный ход матери позволяет еще раз, даже более успешно, чем вначале, надсмеяться над нею. Подросток с помощью шутовства выяв­ляет полнейшее безразличие матери к нему как к человеку, она считает достаточным кормить и одевать своего ребенка, не ис­пытывая ни малейшей потребности говорить с ним или даже смотреть на него. На этом фоне особенно смешными выглядят ее воспитательные импульсы: реализованные формально, они бьют мимо цели. Во-вторых, в истории показана и другая роль родителей, возможная в таких конфликтах. Ее исполняет отец. Он уже никак не реагирует на эпатаж подростка. Согласно за­мыслу рассказчика, сын в глазах отца настолько далеко ушел за пределы нормального, приличного и разумного, что он уже не может быть объектом воспитания. По многим рассказам неформалов, родители осознают бесполезность и тщетность всех усилий по изменению своих детей. Они ощущают безна­дежность попыток найти общий язык с ними, хоть что-то по­нять или объяснить, и в результате они перестают как-либо взаимодействовать со своими детьми, «оставляют их в покое».

Для того чтобы упрочить такое положение дел, подростки (в основном панки), согласно устному фольклору, часто пыта­ются создать имидж «неприкасаемых» и «отверженных». Они используют средства, воспринимающиеся в нашей культуре как нечто отвратительное и омерзительное: возятся с экскре­ментами, приносят в дом крыс и лягушек, изображают гомо­сексуалистов и т. д. «Неприкасаемые» — это люди, которые находятся вне норм морали, от них невозможно что-либо тре­бовать, они вызывают чувство брезгливости, желание не кон­тактировать с ними и даже не замечать их.

Таким образом, в контркультурных историях в ответ на активную, нападательную позицию подростков родители или безуспешно пытаются воспитывать их, оказываясь по большей части в смешном положении, или устраняются от общения, избегая любых контактов.

Когда подростки заставляют родителей относиться к ним, как к «неприкасаемым», они фактически осуществляют свое­образный процесс воспитания: добиваются от родителей того, чего хотят. Иногда воспитание более явно: неформалы расска­зывают, как они, не разрывая отношений с родителями, «при­учают» их «правильно» относиться к контркультурному пове­дению своих детей. В разговорах друг с другом подростки час­то обсуждают «методы воспитания» родителей: можно ли им иногда уступать (например, в вопросе о времени возвращения домой) или надо неуклонно придерживаться одной линии по­ведения, реально ли в принципе добиться спокойного отноше­ния к неформальному образуокизни или конфликт неизбежен. Популярны рассказы о «мудром» поведении, приводящем к тому, что родители все понимают и «благословляют» подрост­ка, например, на хиппизм.

Вот сюжет одной истории. Мальчик приехал в Москву из провинциального города поступать в институт. Он не смог сдать экзамены, познакомился с хиппи и стал жить вместе с ними. Через год мать, все узнав, приехала забрать сына. Он не стал сопротивляться, а решил дать ей самой убедиться в том, что он не может жить дома. Не прошло и двух недель, как мать позволила сыну уехать в Москву и даже напекла в дорогу пи­рожков, которыми он затем угощал всю «тусовку», рассказы­вая приведенную только что историю.

Существует и еще один вариант представления семейных отношений, а именно полное о них умолчание. Часто, обсуж­дая действия, которые не могут не быть согласованными с ро­дителями, подростки не упоминают об этом; если же кто-то задает вопрос об отношении к ним родителей, то это расцени­вается как бестактность

Что кроется за нежеланием говорить о родителях? Можно предположить, что подростки, придерживающиеся такой так­тики, выстраивают образ самостоятельного, независимого взрослого человека. Чтение романов приводит их к мысли, что герой художественного произведения никогда не «обременен» семейными связями: трудно представить, чтобы ему приходи­лось спрашивать разрешения у мамы на какой-нибудь посту­пок или оправдываться перед ней. Ориентация на образ «нео­бремененного», независимого героя и приводит к неупомина­нию родителей.

А теперь зададим вопрос о связи особенностей рассказов о родителях с реальными взаимоотношениями в семье. Очевид­но, что истории напрямую не совпадают с действительностью. Образы историй однозначны: это либо «жертвы» и «гоните­ли», либо «шуты» и «смешные люди», либо «воспитатели» и «воспитуемые». Реальные взаимоотношения не могут быть столь схематичны, как стремятся представить подростки. Рас­сказ о семье в процессе общения с неформалами — это сред­ство самопрезентации (самоподачи), а значит, рассказы сочи­няются, во-первых, в соответствии с нормами контркультур­ного мира (мы видели, что набор «приемлемых» вариантов достаточно велик, тем не менее он ограничен: можно быть «жертвой», «шутом», «воителем», «неприкасаемым», но нельзя быть «пай-мальчиком», «лучшим другом и соратни­ком», «неотлучным опекуном» и т. д.). Во-вторых, истории должны быть увлекательны, интересны, создавать яркие обра­зы — для этого их следует строить по художественным зако­нам как маленькие рассказы — отсюда идут некоторая схема­тичность образов (в коротком рассказе важно выявить лишь одну, самую главную черту героя) и усиление трагического или комического эффекта.

Художественное преувеличение, содержащееся в устных историях, — лишь одна сторона дела. С другой стороны, под­ростки должны заботиться о правдоподобии того, о чем они говорят. Трудно сочинить рассказ про психиатрическую боль­ницу или изгнание из дому, если ничего подобного не было. В то же время яркие (драматические или смешные) истории украшают образ неформала. Следовательно, он имеет мотив для вступления в конфликтные отношения с родителями. Сложно сказать, насколько существенную роль этот мотив играет в возникновении реальных конфликтов. Согласно на­шим наблюдениям, он редко является единственной причиной ухудшения отношений. Для конфликта необходимо и соответ­ствующее поведение родителей. Однако описанный мотив может обострять и поддерживать конфликт, поскольку кон­фликт оказывается выгодным для подростка, обретает пози­тивный личностный смысл.

Попытка выстроить образ человека, не обремененного се­мейными связями (тактика умолчания), тоже может вести к конфликту с родителями. Подросток ощущает, что любой кон­такт с ними мешает созданию образа, не позволяет ему самому до конца отождествиться с желаемой ролью. Возникает когни­тивный диссонанс: придуманный образ независимого челове­ка вступает в противоречие с реальностью семейной жизни. Непосредственным следствием диссонанса может быть кон­фликтное, агрессивное поведение по отношению к родителям, поскольку они теперь самим фактом своего существования мешают подростку быть тем, кем он хочет.

Заметим, что неформальное движение не только дает под­ростку мотив для вступления в конфликт с родителями, но и облегчает такой шаг, способствует исчезновению барьера для конфликтного поведения. В обычной ситуации подросток не решается доводить конфликт до острого состояния. С опреде­ленного момента он начинает идти на уступки, поскольку не может себе помыслить серьезного разрыва отношений. Контр­культурная жизнь облегчает этот процесс, что объясняется по меньшей мере двумя причинами.

Во-первых, участие в групповой жизни снижает ощущение значимости, драматичности конфликта. Для неформала ста­новятся реальностью такие события, как лечение в психиатри­ческой больнице, контакты с милицией, тюремное заключение (например, за употребление наркотиков), самоубийство. Если самому подростку не приходится на себе испытать что-либо из перечисленного, то, по крайней мере, он постоянно слышит рассказы о подобных событиях, которые происходят с его близкими знакомыми. Соответственно на их фоне конфликты с родителями кажутся почти мелочью. Снижается драмати­ческий накал, и то, чего раньше подросток боялся и старался не допускать, становится возможным.

Во-вторых, неформал знает, что контркультурная группа поддержит его в критической ситуации. Как правило, подрос­ток не может прожить без поддержки родителей. Если, напри­мер, они выгоняют его из дому, ему негде переночевать, нече­го есть и т. д., «система» предоставляет возможности для са-мостоятельногйч существования. Она имеет свои квартиры («флэта»), на которые пускают не всех, но статус человека, выгнанного из дому, достаточно высок, чтобы он был принят на «флэту». Среди членов «системы» принято делиться день­гами, обмениваться одеждой и дарить ее, существуют свои способы заработка («аск» — попрошайничество по принципу: «не хватает пяти рублей на билет до дому»). Многие ведут по­добный образ жизни (не работают, не учатся, живут не по про­писке) годами. Конечно, большинству подростков не нужно прибегать к подобным услугам неформального мира, однако знание о такой возможности и периодическое кратковремен­ное ее использование (уйти из дому на неделю и пожить на «флэту») позволяют подростку намного легче и спокойнее от­носиться к крупным ссорам с родителями.

И наконец, затронем еще одну важную тему. Мы показали, что конфликтное поведение подростка может мотивировать­ся потребностью в групповом признании в связи с тем, что се­рьезные конфликты с родителями повышают его статус. Од­нако это не единственная потребность такого рода. Напряжен­ная, насыщенная жизнь неформала, включающая как один из элементов семейные конфликты, кроме того, удовлетворяет потребность, которая может быть названа потребностью в со­бытийности или стремлением к риску. Близка к ней потреб­ность в смысле, выделенная В. Франклом (цит. по: Асмолов, 1984), хотя последняя имеет более экзистенциальный харак­тер. Фрустрация этой группы потребностей, часто встречаю-вдаяся у современных подростков, переживается как «пусто­та», «скука», «проскальзывание жизни», «тоска».

Участие в контркультурном движении и вытекающие из него конфликты с социумом и родителями снимают описан­ные переживания, позволяют наполнить жизнь приключени­ями, придать ей остроту, драматизм (или комизм), сделать ее яркой, похожей на захватывающее сюжетное повествование. Рассказывание драматичных историй с классическими анало­гами, о котором мы писали, — первый этап этого процесса, за­тем подросток или воплощает их сюжет, дотягивая драматизм реальности до историй, или начинает осмыслять свою жизнь сквозь призму историй, видит происходящее так, как он об этом рассказывает.

Еще одна психологическая причина конфликтного поведе­ния связана с тем, что подростку необходимо существенно преобразовать свою личность, чтобы стать «настоящим не­формалом». Прежде всего, должна произойти смена ценно­стей: ценность здоровья, внешней привлекательности, пре­стижного обучения, большого заработка в идеале уступает место ценностям нестандартности: шизоидности мышления, знакомств в контркультурном мире, способности жить без де­нег и жилья, количества и «качества» конфликтов с социумом (с милицией, психиатрией и т. д.). В реальности нормативные родительские («цивильные») ценности не исчезают. Они сосу­ществуют с ценностями контркультуры, на время уходя на второй план сознания, но в любой момент готовые вернуться. Подростку приходится постоянно прилагать усилия для того, чтобы-не поддаться соблазну нормативной жизни с ее благами и достижениями. Агрессия на родителей может быть психоло­гическим средством противостояния соблазну. Воюя с семьей, подросток в действительности пытается разрушить одну из ча­стей своего Я (или, если угодно, одну из личностей, одну из ди­намических смысловых систем), а это возможно потому, что родительские ценности подросток отождествляет с ценностя­ми неугодной части своего Я. Перед нами типичный случай использования внешних средств (агрессия против родителей) для самоизменения (преобразование себя в хиппи, панка или рок-героя).

До сих пор мы описывали варианты, в которых агрессивное поведение было лишь средством или для удовлетворения внешней потребности, или для самоизменения. Наряду с агрессией ту же роль могут выполнять и другие действия. По­вышать статус в неформальной группе можно без семейных конфликтов, например с помощью экстравагантной одежды и длительного стажа пребывания в «системе». Потребность в со­бытийности удовлетворяется путем дерзкого эпатажа на ули­це или опасного путешествия. Средством самоизменения час­то служит уродование своей внешности.

Возможно, однако, чтобы конфликтное поведение было не средством, а целью. При этом конфликт назревает задолго до знакомства подростка с контркультурой. Подростку, например, кажется, что родители ущемляют его достоинство, но он до определенного момента не решается ответить им. Приход в неформальную группу помогает ему решиться на явное выра­жение своих чувств, которые существовали и до этого в скры­том виде. Контркультура лишь вскрывает, проявляет импли­цитные семейные напряжения, не привнося новых.

Анализ причин конфликтного поведения позволяет наме­тить пути психотерапии семейных конфликтов, возникших на почве неформального образа жизни подростка. Если кон­фликт — средство для удовлетворения внешних потребностей (в признании или в событийности), объектом работы должны выступать родители. Психотерапевту следует добиться от них адекватного отношения к поведению ребенка. Если они убе­дятся, что подросток не имеет серьезных претензий к ним, что его выпады — фактически побочное следствие его жизни вне дома, они смогут не придавать конфликту существенного зна­чения, отнестись к нему с долей иронии, подыграть подрост­ку, в то же время не принимая его полностью всерьез. Это по­может подростку вернуться к нормальным взаимоотношени­ям, когда потребности будут удовлетворены. В противном случае родители рискуют своими действиями поддержать конфликт и сделать его необратимым.

Если конфликт — средство самоизменения, имеет смысл работать с самим подростком. Он обычно не видит описанную нами связку, поэтому осознание роли конфликтного поведе­ния может многое дать, позволит ему сознательно выбирать между контркультурными и социальными («цивильными») ценностями.

Наконец, когда конфликт выявляет скрытые семейные на­пряжения, следует работать над родительско-детскими взаи­моотношениями, прояснять взаимные претензии, отреагиро­вать конфликты, помогать нахождению компромиссов.

В заключение скажем, что неформальная субкультура не есть нечто особенное — она впитывает в себя многие характе­ристики подростковой традиционной «уличной» субкульту­ры. Поэтому описанные нами закономерности можно в опре­деленной степени распространить на весь подростковый мир.

Контркультурный фольклор, к которому мы обратились, лишь заостряет и выявляет типичные тенденции.

А. И. Донцов

[ВНУТРИГРУППОВОЙ КОНФЛИКТ][72]