РЕФЛЕКСА 7 страница
Навязчивые состояния, являющиеся симптомом эпилепсии, встречаются в рамках симптоматологии особых состояний, характеризуются кратковременностью (длятся часами) и пароксизмальностью течения, отсутствием связи с психической травматизацией, элементарностью структуры, резкой аффективной насыщенностью (часто влечение к убийству любимых близких — матерей, детей, жены, в чем, видимо, сказывается ультрапарадоксальная фаза), почти насильственной непреодолимостью. Однако, как указывает Д. С. Озерецковский, грань между навязчивыми и импульсивными влечениями в тех случаях, в которых имеются агрессивные тенденции, остается неперейденной.
Для больных эпидемическим энцефалитом характерна элементарность навязчивых влечений, их пароксизмальный характер и насильственная непреодолимость. При этом они часто реализуют в соответствующих двигательных актах свои влечения, хотя сознают их нелепость. Связь между влечениями и условнорефлекторными раздражителями отсутствует.
Органические заболевания головного мозга в своих начальных проявлениях могут сопровождаться развитием навязчивых явлений. По Д. С. Озерецковскому, это чаще всего навязчивые сомнения, возникающие в связи с астенизацией личности под влиянием органического процесса, который в одних случаях лишь усиливает до степени патологической выраженности отмечавшиеся раньше психастенические особенности, а в других, по-видимому, вызывает их. При этом, как указывалось выше, навязчивые явления особенно легко могут возникать под действием психических травм.
ПСИХАСТЕНИЯ
Психастения (невроз) — заболевание, характеризующееся развитием реактивно обусловленных навязчивых состояний у лиц мыслительного типа (в понимании И. П. Павлова), обычно у психастеноидных психопатов1. Поэтому, как указывалось, она рассматривается нами как особая форма невроза навязчивых состояний. Основными чертами характера психастеноидных психопатов (психастеников) П. Б. Ганнушкин считал нерешительность, боязливость и постоянную склонность к сомнениям. С. А. Суханов удачно назвал их характер тревожно-мнительным. Им свойственна повышенная совестливость, исполнительность, чрезвычайно развитое чувство долга. По Janet, для них характерно отсутствие решимости, волевой решительности, уверенности, склонность к сомнениям, беспокойству и страхам, неспособность испытывать чувство в соответствии с данным положением, «ослабление функции реального»2,— расстройство в схватывании реального и настоящего путем восприятия и действия. В основе этого, по мнению Janet, лежит понижение «психического напряжения», вследствие чего высшие полноценные психические акты заменяются иерархически более низкими. Отсюда утрата способности воспринимать окружающее как реальное и замена логического мышления навязчивым, эмоций — патологическим страхом, целенаправленных действий — навязчивым ритуалом и сомнениями.
Ярко выраженными психастеническими чертами характера обладал великий французский писатель Эмиль Золя Романы его отличаются реализмом, умением тонко отразить окружающую действительность, творческой широтой и размахом. Однако сам он всегда отличался неуверенностью в себе, мнительностью, педантичностью, чрезмерной привязанностью к порядку (каждая вещь строго на своем месте). В период расцвета творчества (с 30-летнего возраста) страдал навязчивыми сомнениями. Опасался не выполнить намеченное дневное задание, быть неспособным закончить книгу, не суметь публично выступить. Он не перечитывал своих романов, так как боялся открыть в них что-нибудь плохое. Страдал аритмоманией — навязчиво считал на улице столбы, фонари, номера домов, номера фиакров и складывал эти цифры. Долго считал количество ступенек на лестнице, количество предметов, лежащих на письменном столе. Полагал, что стремление к счету у него является следствием «инстинкта порядка». Перед тем как сесть или взять что-либо, несколько раз дотрагивался рукой до соответствующего предмета, например несколько раз прикасался к стулу до того, как на него сесть, открывал и закрывал один и тот же ящик стола Цифру «3» считал «счастливой», цифру «17», напоминавшую о неприятном событии в его жизни, не любил. Проснувшись ночью, 7 раз открывал и закрывал глаза, желая убедиться, что он не умер
В основе характерологических особенностей больных психастенией лежит, как указывалось при описании мыслительного типа, слабость подкорки и первой сигнальной системы, а также патологическое преобладание второй сигнальной системы над первой. Слабостью подкорки, по И. П. Павлову, объясняется слабость инстинктов у больных психастенией и склонность их к пассивно-оборонительным реакциям, так как «инстинкт осторожности, пассивно-оборонительный — самый детский молочный инстинкт» не устраняется силой других инстинк-
тов и остается на всю жизнь. Отсюда склонность к фобиям. Слабостью подкорки и первой сигнальной системы объясняется отсутствие у больных психастенией чувства реального, постоянное ощущение неполноты жизни, а также склонность к бесплодным и искаженным умствованиям.
Нерешительность этих больных, затруднения при выборе того или иного решения вследствие возникновения противоположных представлений объясняются тем, что «...ум психастеника,— как говорил И. П. Павлов1,— отменил понятие противоположности... Итак, в основе путаницы противоположностей лежит понижение предела работоспособности клетки или гипнотическое состояние. Раздражитель, падая на корковую клетку, вызывает в ней наряду с процессом возбуждения (непосильным для нее) и охранительное торможение, индуцирующее положительный процесс на противоположный пункт, результатом чего является одновременное возбуждение двух противоположных пунктов — амбивалентность, а в редком случае — негативизм».
Л. Б. Гаккель и С. Н. Давиденков подчеркивают, что для больных психастенией характерна инертность нервных процессов. Отсюда склонность к возникновению патологически прочных условных связей и такие черты характера, как рутинерство, педантизм, боязнь нового. Л. Г. Иванов-Смоленский показал, что у больных психастенией наблюдается замедление времени простой реакции с увеличением амплитуды его колебаний, снижение процесса сосредоточения, понижение работоспособности и быстрое нарастание утомляемости.
В собственных исследованиях (1949) мы обнаружили у больных психастенией затруднения при переходе от начатой деятельности к другой. При быстрых частых переключениях по сигналу с одного вида деятельности на другой у них легко возникала резкая вегетативная реакция и нарушалась способность продолжать работу. Больные отмечали появлявшуюся растерянность, неспособность собраться с мыслями, пустоту в голове, заторможенность, вскоре исчезавшие. В основе этого лежит, по всей вероятности, перенапряжение подвижности нервных процессов.
Психастения характеризуется развитием психогенно вызванных навязчивых состояний, протекающих наряду с указанными выше характерологическими особенностями, свойственными психастеноидным психопатам.
На описании патогенеза и симптоматологии навязчивых состояний мы останавливались при рассмотрении невроза навязчивых состояний. Поэтому здесь укажем лишь на те особенности, которыми отличаются обе эти формы. В связи с тем, что невроз психастения развивается у психастеноидных психопатов, для нее характерно следующее. Во-первых, навязчивые состояния могут возникать под влиянием психических воздействий небольшой интенсивности. Например, больной услышал звук отдаленного выстрела, когда переходил площадь, и у него появился страх площадей; показалось, что «сомнительный человек» пил из стакана — появился страх заболеть сифилисом; услышал, что у соседа психическое заболевание,— возник страх «сойти с ума».
Во-вторых, навязчивости возникают часто во множественном числе, в то время как для невроза навязчивых состояний более характерен единичный характер навязчивостей (монотематичные навязчивые переживания, которые могут длиться годами и обрастать вторичными «защитными ритуалами»). В случае, когда при психастении навязчивые явления легко поддаются устранению, они обычно вскоре возникают вновь в виде новых явлений навязчивостей. В-третьих, навязчивости нередко сопровождаются заострением тревожно-мнительных черт характера: появлением крайней нерешительности, сомнений при необходимости принять любое решение и стремлением проверять свои поступки.
Навязчивые состояния, в том числе криптогенные, как при психастении, так и при неврозе навязчивых состояний всегда психогенно обусловлены. Характерные особенности психастении отчетливо выступают в следующем наблюдении.
Больная М., 28 лет, математик. По характеру всегда тревожно-мнительная, легко утомляемая, с трудом переключающаяся с одного вида деятельности на другой Часто отмечала ощущение неполноты жизни. Всегда была склонна к абстрактно-логическому мышлению, «всегда лучше всего понимала то, что выражено словами или формулами».
Менструации с 14 лет, регулярные. Половая жизнь со времени замужества — с 21 года. К мужу была привязана. Через 4 года после замужества муж ее оставил. Имеет дочь 4 лет, любит ее.
В детском возрасте перенесла лишь корь и скарлатину, протекавшие легко. С детства испытывала страх темноты. В 12-летнем возрасте тонула в реке, после чего на всю жизнь остался страх воды (глубины); боится входить в воду даже у берега В 15 лет после напряженной подготовки к экзаменам в школе и перенесенного гриппа, резко заострились тревожно-мнительные черты характера: стала проверять по нескольку раз, закрыла ли дома дверь, погасила ли, уходя, свет, выключила ли электрические приборы. После того, как узнала, что у одной знакомой девушки возникло психическое заболевание, появился страх «сойти с ума», державшийся в течение полугода. В то же время появился страх заболеть бешенством после того, как собака схватила больную за платье. Этот страх держался около месяца. В 16 лет была очень увлечена одним молодым человеком. Отношения носили платонический характер. В тот период появился страх загрязнения, который держится до настоящего времени, то несколько ослабевая, то усиливаясь. В связи с ним возник навязчивый ритуал мытья рук — моет их, пока не появится 3X7=21 раз крупный мыльный пузырь. Если помешают мыть руки, появляется страх, если ошиблась при счете пузырей, вновь моет руки и начинает считать сначала.
В последний год возник страх острых предметов, особенно дома. Последнее связывает с мыслью о том, что может случайно ранить ими ребенка. Сама больная отмечает, что возникновение страха воды (глубины), боязни «сойти с ума» и заболеть бешенством ей вполне понятны. Появление же у нее страха загрязнения и страха острых предметов для нее совершенно непонятно и ни с какими событиями своей жизни она их связать не может; возникли они, по ее мнению, без внешнего повода. Они кажутся чуждыми ее личности, нелепыми, неприятными Больная с ними борется, но преодолеть не может.
В данном случае невроз возник у психастеноидной личности. Больная скорее всего относится к слабому мыслительному типу, о чем свидетельствуют повышенная утомляемость, боязливость, ощущение неполноты жизни, слабость наглядно-образного и преобладание абстрактно-логического мышления. Вместе с тем у нее отмечалась и недостаточная подвижность нервных процессов, о чем говорит затрудненность быстрого переключения с одного вида деятельности на другой, а также наличие тревожно-мнительных черт характера.
Болезненные проявления у описанной больной можно разделить на три группы. Первую группу составляют проявления, связанные с заострением ее характерологических особенностей (декомпенсацией психопатии). Они появились, когда больная много и напряженно работала и была астенизирована перенесенным гриппом, и выражались в резком усилении ее мнительности, неуверенности в своих поступках, стремлении проверять свои действия (закрыта ли дверь, погашен ли свет и т. п.).
Сюда же относится и свойственное больной ощущение неполноты жизни и повышенная боязливость.
Ко второй группе относятся элементарные фобии — страх воды (глубины), страх «сойти с ума» и страх заболеть бешенством, державшиеся одно время. Возникновение их по механизму условного рефлекса очевидно для самой больной. То, что рассказ о психическом заболевании у знакомой привел к возникновению страха «сойти с ума», и то, что страх заболеть бешенством появился после того, как собака схватила больную за юбку, объясняются повышенной склонностью к пассивно-оборонительным реакциям, столь характерной для психастеноидных психопатов. Длительность фиксации условнорефлекторной связи между чувством страха, испытанным больной, когда она тонула, и видом воды объясняется не только сверхсильным характером раздражителя, но и недостаточной подвижностью нервных процессов, что, как известно, способствует возникновению очень прочных условных связей. По-видимому, к этой же группе симптомов должен быть отнесен и страх темноты, возникший в детстве и зафиксировавшийся на многие годы.
Третью группу составляют криптогенные фобии, т. е. те, причина возникновения которых является скрытой. Это навязчивый страх загрязнения и страх острых предметов. Они вызваны психической травматизацией. Более подробный анализ их возникновения показывает, что в действительности больная может, хотя и неохотно, вспомнить о тех обстоятельствах, которые играли роль в появлении заболевания, но не может установить связи между ними и развитием этого заболевания. Оказалось, что в возрасте 9 лет больная начала заниматься онанизмом. Вскоре она узнала, что это «грязно, мерзко, вредно и не дозволено», но все же продолжала усиленно заниматься им до 12, а изредка до 16 лет, хотя и испытывала в связи с этим страх перед возможными последствиями и угрызения совести. Будучи сильно влюблена в юношу в 16-летнем возрасте, во время эротических фантазий несколько раз повторила онанистические акты, испытывая после этого мучительные угрызения совести, считая себя загрязненной, недостойной своего идеала. В этот период и возник страх загрязнения.
Конфликтная ситуация — длительное столкновение процесса безусловнорефлекторного полового возбуждения с действием тормозных условнорефлекторных раздражителей и их следов (представлений о том, что онанизм— это «грязно, недопустимо»), особенно усилившаяся в 16-летнем возрасте во время повышения полового влечения, и привела к возникновению очага патологического инертного возбуждения, выразившегося в виде навязчивого страха загрязнения.
В отношении страха острых предметов оказалось, что в детстве больная очень ревновала своих родителей к младшей сестре, часто мысленно желала ей смерти. При этом играли роль представления об острых предметах как о причине ее гибели. Вместе с тем больная любила сестру и глубоко раскаивалась в этих фантазиях. Сейчас любимая дочь в какой-то мере стала помехой на пути к устройству личной жизни. Отсюда оживление старого угасшего стереотипа, выразившегося в навязчивом страхе перед острыми предметами. Приведенные выше предположения о механизме возникновения страха загрязнения и страха острых предметов получили свое подтверждение о том, что путем каузальной психотерапии, во время которой больная познала их генез, удалось достигнуть избавления от этих фобий. Основные характерологические особенности ее, а также страх воды (глубины) и страх темноты остались.
НЕВРОЗ ОЖИДАНИЯ
Невроз ожидания выражается в затруднении выполнения той или иной повседневной функции вследствие навязчивого опасения неудачи. Основным, первичным является тревожное опасение невозможности выполнения функции, вторичным — сама невозможность ее выполнения. Отсюда, как нам кажется, правильнее всего считать заболевание не особой, самостоятельной формой невроза, как полагал ряд авторов (Kraepelin, выделивший и описавший его в начале XX столетия, В. П. Осипов, В. А. Гиляровский, М. О. Гуревич, А. М. Свядощ, Е. А. Попов и др.), а лишь особым видом невроза навязчивых состояний. Особенностью данной формы является то, что навязчивое опасение ведет к нарушению какой-либо повседневной функции; возникшие же расстройства этой функции усиливают опасения невозможности ее выполнения, создавая «порочный круг».
Исходным пунктом для развития заболевания является нарушение функции, вызванное какой-либо причиной, например травмой, инфекцией или интоксикацией. В дальнейшем представления о предстоящем выполнении этой функции начинают вызывать опасения невозможности ее выполнения. Возникает чувство тревожного ожидания неудачи. Представление о возможной неудаче при выполнении этой функции по механизму самовнушения приводит к торможению функции, к ее дезавтоматизации. В свою очередь неудачная попытка ведет к еще большему закреплению возникшего ранее нарушения.
Заболевание может возникнуть в любом возрасте, особенно в детском. Болеют как мужчины, так и женщины. Чаще всего оно возникает у лиц со слабым типом нервной системы, но может наблюдаться и у лиц сильного типа, нервная система которых была ослаблена (астенизирована) действием тех или иных вредностей. Нередко заболевание возникает как у тревожно-мнительных, боязливых, так и у эмоционально-лабильных субъектов. Все, что способствует нарушению силы и подвижности нервных процессов, может предрасполагать к данному заболеванию. Способствуют его возникновению травмы, инфекции, интоксикации, сосудистые заболевания головного мозга, нарушение питания, длительное недосыпание и другие вредности.
Клинические проявления заболевания выражаются в возникновении тревожного ожидания невозможности выполнения и нарушения способности выполнения какой-либо одной из повседневных функций (речи, ходьбы, письма, чтения, игры на музыкальном инструменте, сна). Нарушение речи может возникнуть, например, после неудачного публичного выступления, во время которого под влиянием взволновавшей больного обстановки наступило торможение функции речи. В дальнейшем появляется чувство тревожного ожидания неудачи при необходимости публичного выступления, а в случаях генерализации расстройства — и при выступлении в любых необычных условиях или обстановке, вызывающей эмоциональную реакцию, например на экзамене. И действительно, при попытке выступления появляется чувство тревоги, растерянность, резкая вегетативная реакция и заикание. Возникшая неудача способствует закреплению нарушения и ведет к появлению еще большей неуверенности в успехе. Некоторые формы заикания, несомненно, относятся к неврозу ожидания.
Аналогичным образом падение при попытке начать ходить после перенесенной травмы ноги или вследствие головокружения у больного с сосудистым заболеванием головного мозга может в дальнейшем привести к нарушению акта ходьбы. В отличие от больных с истерической астазией-абазией больной не падает, когда его ставят на ноги, а, сделав несколько шагов, чувствует слабость и боли, препятствующие ходьбе, или начинает совершать этот акт с рядом ненужных содружественных движений, неловко, неуклюже, с трудом. Он напряженно старается пройти успешно и все более и более нарушает автоматизированный характер этого акта. В результате может возникнуть новый патологический навык, обнаруживающийся в виде нарушения походки. Сюда же, по мнению Kraepelin, должна быть отнесена описанная Moebius akinesia algera, при которой больные жалуются на сильнейшие боли в голове и во всем теле при попытке совершить произвольные движения. Речь и движения головой безболезненны. Боли не возникают, если больные лежат неподвижно. Из-за резких болей они годами остаются прикованными к постели.
Нарушение письма, возникшее, например, вследствие переутомления руки вынужденно быстрым или длительным письмом, особенно в условиях резкого эмоционального напряжения, или временное затруднение акта письма вследствие травматического поражения костно-связочного аппарата руки могут оказаться источниками возникновения тревожного ожидания неудачи акта письма и привести к его нарушению. Последнее чаще всего выражается в виде дезавтоматизации акта письма, в связи с чем нарушается его скорость и плавность письма и одновременно появляются судорожные добавочные движения или парестезии. Сюда же относятся некоторые формы так называемого писчего спазма.
Аналогичным образом нарушение чтения в результате, например, перенесенной травмы черепа, постинфекционной астении, сосудистого расстройства или резкой близорукости может вызывать в дальнейшем при попытке к нему мелькание в глазах, появление сетки или тумана перед глазами, светобоязни, боли в глазах, головной боли, резкой слабости, ощущения жара и т. п. При нарушении способности игры на музыкальных инструментах вследствие невроза ожидания возникают излишние движения пальцев рук, спазмы, мышечное напряжение, мешающие движениям, а при игре на духовых инструментах, кроме того,— нарушение акта дыхания.
Невозможность уснуть, вызванная возникновением эмоции страха, радости, печали или какой-либо другой причиной, может привести к возникновению тревожного ожидания нарушения функции сна и затруднению засыпания. Характерно в этом отношении следующее наблюдение М. Д. Танцюры.
Больной П., 48 лет, поступил в санаторий в 1956 г. с жалобами на бессонницу, которая длится 3 года. Начало заболевания связывает с периодом, когда ему пришлось много работать над диссертацией и он «силой воли» и возбуждающими медикаментами обрывал сонное состояние, чтобы работать ночами.
Познакомившись с литературой о том, как человеку необходим сон и к чему приводит его отсутствие, больной решил, что уже причинил себе зло, и поэтому твердо решил спать. Мысль, что надо спать, не давала ему покоя. «Бессонница — это смерть моя»,— говорил больной. Поэтому, укладываясь спать, он усиленно думал о сне, считал по тысячам, внушал себе: «Я буду спать» и целые ночи не спал. Когда принимал снотворное, то контролировал свои ощущения, подстерегал начало сна и до утра не спал, поднимаясь разбитым и усталым в ожидании «ужасного конца». В последние 6 месяцев оставил работу, стал нелюдим, никого не хотел видеть и все думал, как побороть бессонницу.
В санатории больному были назначены 0,2 г барбамила на ночь и физиотерапевтические процедуры, но больной не спал, так как «ловил момент засыпания». Проведен сеанс гипноза, но во время перехода первой гипнотической фазы во вторую больной вздрогнул и, раскрыв глаза, проговорил: «Я чувствовал, что провалился... не надо».
Тогда с больным была проведена беседа по поводу его заболевания с предложением лечь в постель и стараться не засыпать, мысленно повторяя: «Не надо спать». Всякие снотворные были отменены. На следующее утро больной радостно заявил, что за 3 года это была первая ночь, когда он хорошо спал. Снова были проведены беседы в таком же направлении и больной стал хорошо спать, заявив: «Мне уже не надо заставлять или не заставлять себя спать. Я ложусь и засыпаю без мыслей».
Нарушения глотания, мочеиспускания и половой функции, связанные с тревожным ожиданием неудачи, были отнесены Kraepelin к неврозу ожидания. Так как в возникновении их, помимо тревожного ожидания, большую роль играют механизмы, наблюдаемые при неврастенических расстройствах функции внутренних органов, мы рассмотрели их совместно с последними.
Несомненно, что импотенция у мужчин, проявляющаяся в исчезновении эрекции «в самый ответственный момент», вызванная тревожным ожиданием неудачи, является одной из самых частых форм этого заболевания.
Течение невроза ожидания обычно благоприятное. Заболевание часто прекращается само собой. Иногда оно может оказаться очень мучительным и длительным (держится годами). Особенно тяжело оно протекает, когда не распознается истинный характер заболевания, и нарушения трактуются как органически обусловленные. После того, как удается установить, что нарушения функции не вызвано каким-либо соматическим заболеванием, распознавание невроза ожидания обычно не представляет труда. Оно основывается на установлении связи тревожного ожидания нарушения функции с наступившим нарушением ее. При этом генез заболевания обычно очевиден и нередко бывает ясен и для самого больного. Для заболевания характерен моносимптоматический характер нарушений.
Многие случаи «самовнушенных болей и нарушений функций» после перенесенных соматических заболеваний должны быть отнесены к неврозу ожидания. Иногда больные этим неврозом лечатся у хирургов, гинекологов, окулистов и невропатологов по поводу каких-то неясных «органических» или нервных заболеваний.
Дифференцировать невроз ожидания приходится главным образом от истерии и фобий при неврозе навязчивых состояний и психастении. К истерии должны быть отнесены те нарушения функции, в основе которых лежит механизм «условной приятности или желательности» болезненного симптома. Обнаружение того, что возникшее нарушение функции является для больного «условно приятным или желательным», что оно избавляет его от каких-либо неприятных для него обязанностей или позволяет ему получить какие-то желаемые для него преимущества, что не всегда легко выяснить, свидетельствует об истерическом характере заболевания. В пользу истерии говорит также появление таких истерических симптомов, как истерические припадки, параличи и т. п.
Отграничение невроза ожидания от некоторых фобий с очевидным механизмом возникновения иногда представляет немалые трудности. Особенно это бывает затруднительно, когда, помимо тревожного ожидания и нарушения функции, при попытке ее выполнения возникает чувство страха. Основное отличие этих заболеваний заключается в том, что при фобии больной может выполнить функцию, но боится это сделать; при неврозе же ожидания нарушено само выполнение функции. Так, больной с фобией перехода площади понимает нелепость этого страха, борется с ним, но преодолеть его не может. Он не может перейти площадь не потому, что у него нарушен акт ходьбы, а так как при попытке сделать это его охватывает сильный страх, сопровождающийся вегетативными нарушениями. При неврозе ожидания имеется не навязчивый страх перед выполнением какой-либо обыденной функции, а тревожное ожидание, что выполнить эту функцию не удастся, и затруднение при попытке ее выполнения, не обусловленное чувством страха, а вызванное, например, болью, слабостью, напряжением мышц или атаксией либо просто наступившей задержкой вегетативной функции — эрекции, акта мочеиспускания, акта глотания.
ИСТЕРИЯ
Термин «истерия» происходит от греческого слова hystera — матка. Он отражает наивные представления врачей Древней Греции о связи заболевания с блужданием матки в организме.
Научное изучение истерии началось со второй половины XIX века — со времен работ Briquet и Charcot Последний рассматривал истерию как самостоятельное заболевание. Причиной ее он считал наследственные или конституциональные факторы. В дальнейшем многие авторы отказались от взгляда на истерию как на особую нозологическую форму в том смысле, как ее понимал Charcot, и стали различать, с одной стороны, истероидную психопатию, а с другой — истерические реакции. При этом истероидная психопатия рассматривалась как врожденное уродство характера. Некоторые авторы предлагали сохранить обозначения «истерия» лишь для истерических реакций, возникающих у истероидных психопатов.
Однако при таком подходе истерический мутизм или истерический паралич у истероидного психопата (истерика) относился бы к истерии, а у лица, не являющегося таковым, должен был быть отнесен не к истерии, а к какому-то другому заболеванию, что явно нерационально.
Под истерией или истерическим неврозом1 мы будем понимать заболевание, вызванное действием психических травм, в патогенезе которого играет роль механизм «бегства в болезнь», «условной приятности или желательности» болезненного симптома. Поскольку этот механизм тесно связан с остальными патогенетическими механизмами истерии, целесообразно рассмотреть его совместно с ними.
В основе истерии, по И. П. Павлову, лежит слабость нервной системы (главным образом коры), преобладание подкорковой деятельности над корковой и первой сигнальной системы над второй. В последние годы жизни - И. П. Павлов усматривал в истерических неврозах не столько слабость кортикальных функций, сколько нарушение правильных, адекватных взаимоотношений между корковой и подкорковой деятельностью, ярко выраженное преобладание последней.
Преобладанием подкорковой деятельности над корковой И. П. Павлов объясняет «постоянное сплошное особое состояние истеричных» — это эмотивность, а также склонность к резким аффективным взрывам и судорожным припадкам. Отсюда и то, что истеричный субъект живет в большей или меньшей степени не рассудочной, а эмоциональной жизнью. Сильное возбуждение из подкорки, связанное с эмоциями, при относительной слабости коры ведет к развитию в ней запредельного торможения. При этом даже сравнительно незначительные по силе раздражения могут оказаться сверхсильными и привести к возникновению гипнотических фазовых состояний в коре. В результате больные истерией оказываются, по словам И. П. Павлова, словно хронически загипнотизированными. Отсюда повышенная внушаемость как одна из характерных особенностей их состояния.
Внушением и самовнушением, по мнению И. П. Павлова, объясняется возникновение истерических анестезий и параличей. Они рассматриваются им как тормозные симптомы, как проявления частичного, локального сна. «Тем же механизмом самовнушения у истерика произойдет и масса других симптомов, как довольно обычных и частых, так и чрезвычайных и в высшей степени своеобразных»1.
Развитием гипнотических фазовых состояний с преобладанием деятельности первой сигнальной системы над второй объясняется, по И. П. Павлову, склонность истеричных к фантазиям и сумеречным состояниям.
Клиницистами давно была замечена одна особенность истерических реакций, заключающаяся в том, что тот или иной истерический симптом является для больного желательным, приятным, дающим определенные житейские выгоды — либо выход из тяжелой для него ситуации, либо уход от ставшей несносной действительности. Отсюда возникло представление «о бегстве в болезнь», «воле к болезни» (Freud) как о характернейшей черте истерии. Эта особенность истерических симптомов отчетливо выступила во время первой мировой войны. Стало очевидно, что в основе истерических припадков, параличей, глухонемоты, гиперкинезов и тому подобных расстройств у солдат лежит страх перед возвращением на фронт, в связи с чем Kraepelin в своем руководстве по психиатрии обозначил эти реакции как «состояния протеста против возвращения и а фронт». При этом «бегство в болезнь» стало рассматриваться либо как проявление какой-то особой бессознательной воли, якобы присущей этим больным (гипобулика по Kretschmer), либо просто как проявление «злой воли», «дефектов совести» в вопросах здоровья, либо как симуляция.
Дата добавления: 2015-01-13; просмотров: 561;