I. ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЮ ИЛИ ОСНОВНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ

Глава 1. Африка южнее Сахары: после деколонизации

Страны Западной Африки

Страны Центральной Африки

Страны Восточной Африки

Страны Южной Африки

Глава 2. Африка южнее Сахары: специфика этносоциополитической структуры

Отсталость социальной структуры

Этнические проблемы и трибализм

Трибализм и политическая власть

Парламентарная демократия и реалии африканских стран

Политика и военные

Проблема расизма и поиск самоидентичности

Глава 3. Африка южнее Сахары: экономика и ориентация в развитии

Ресурсы и экономический потенциал

Государство и экономика

Социокультурные стандарты и ориентиры

Кризис развития и иностранная помощь

Стремление к сотрудничеству и компромиссам

Глава 4. Арабские страны Африки

Страны Магриба: Алжир, Марокко, Мавритания, Тунис, Ливия

Египет и Судан

Арабская Африка: успехи и неудачи

Глава 5. Арабские страны Азии

Страны Восточного Средиземноморья

Аравийские монархии

Арабы Азии и мир арабов сегодня

Палестина, Израиль и ближневосточный конфликт

Глава 6. Турция, Иран, Афганистан

Турция

Иран под знаком исламской революции

Афганистан в годы войны и после нее

Есть ли будущее у исламского фундаментализма?

Глава 7. Южная Азия после деколонизации

Реформы и политический курс независимой Индии

Проблемы Индии

Пакистан и Бангладеш

Непал, Бутан, Шри-Ланка

Южная Азия и проблемы политической культуры

Глава 8. Китай, Вьетнам, Северная Корея

Современный Китай: просчеты и достижения

Современный Китай: проблемы развития

Вьетнам

Северная Корея

Конфуцианская традиция и марксистский социализм

Глава 9. Монголия, Лаос, Камбоджа и Бирма

Монголия

Камбоджа

Лаос

Бирма (Мьянма)

Марксистский социализм в странах буддизма

Глава 10. Страны Юго-Восточной Азии и Дальнего Востока: путь капиталистического развития

Япония

Страны, следующие по японскому пути (Южная Корея, Тайвань, Гонконг, Сингапур)

Таиланд, Малайзия, Индонезия, Филиппины

Глава 11. Восток после деколонизации: наследие колониализма

Историческая роль колониализма

Колониализм и современные государства Востока

Наследие колониализма и Восток

Глава 12. Постколониальный Восток государство и экономика

Традиционное хозяйство и колониальный капитал: политэкономический аспект проблемы взаимодействия

Государство и экономика на современном Востоке

Государство и общество

Глава 13. Проблемы развития: выбор пути

Эталоны для ориентации

Религиозно-цивилизационный фундамент как фактор выбора

Условия и обстоятельства выбора пути развития

Глава 14. Роль идеологическо-политического поля напряжения в судьбах современного Востока

Восток на перепутье

Дальний Восток и Юго-Восточная Азия

Африка южнее Сахары

Исламский Восток

Южная Азия

Глава 15. Социализм и национализм на Востоке

Марксистский социализм в России

Марксистско-социалистический режим на Востоке

Страны “социалистической ориентации”

Немарксистский социализм

Глава 16. Восток сегодня: основные модели и перспективы развития

Модель первая, японская

Модель вторая, индийская

Модель третья, африканская

Основные модели и перспективы развития

Заключение. Восток и мир накануне третьего тысячелетия: наследие, традиции и перспективы

[1]Об ограничениях говорится в весьма относительном плане – право вести войны и содержать армии ставило компании в положение могущественной политической силы, вполне сопоставимой с местными государственными образованиями; вопрос был лишь в конкретном соотношении сил и в наличии средств для манипулирования.

[2]Керзон в 1905 г. предпринял раздел Бенгалии на две части, что вызвало резкие протесты местного населения, дало толчок росту недовольства во всей Индии и через несколько лет было отменено.

[3]Значительная часть их имела статус долговых работ и являла фактическую собственность эксплуатировавших их труд землевладельцев; остальные, формально свободные, были обязаны государству двух‑трехмесячной государственной барщиной, не говоря уже об обычном земельном налоге.

[4]Только на более позднем этапе существования буддизма сложилась монастырская иерархия, достигшая своего зенита в форме тибето‑монгольской ламаистской модификации с ее высшими ламами‑перевоплощенцами типа далай‑ламы.

[5]Некоторым примером для них в этом смысле были организации индийских кули, завезенных в Южную Африку для работы на сахарных плантациях. При активном участии жившего здесь в 1893–1914 гг. М.К. Ганди был создан в 1894 г. Индийский конгресс Наталя.

[6]Соседний с Нигерией Камерун, колонизованный в конце XIX в. Германией, был в 1916 г. частично передан Англии и включен в состав Нигерии; остальная и большая его часть была передана Франции. В 1960 г. северная часть английской зоны осталась в составе Нигерии, а южная ее часть после плебисцита была присоединена к французской зоне, после чего в 1961 г. на базе этой зоны была создана независимая республика Камерун.

[7]Так, в 1920–1926 гг. в горном районе Риф была создана повстанцами так называемая Рифская республика с выборным Народным собранием и президентом (явное институциональное влияние европейцев), активно боровшаяся с французскими и испанскими колонизаторами.

[8]Колонизация стоит немалых средств и оправдана лишь тогда, когда вложенные в нее средства могут окупиться. Для этого как минимум была необходима более или менее развитая капиталистическая промышленность в метрополии – до того вполне достаточно было колониальной торговли, опирающейся на сеть прибрежных торговых форпостов.

[9]Эта страна, не будучи ни северной, ни арабской, функционально тяготеет к северу хотя бы потому, что имеет близкий к нему и весьма отличный от негритянских обществ Африки религиозно‑цивилизационный фундамент.

[10]Бест – в Иране право убежища на территории некоторых священных мест.

[11]Левант – этим термином именуют Сирию, Ливан и Палестину; в узком смысле левантинцы – потомки осевших в Ливане крестоносцев, смешавшихся с местным арабским населением, но сохранивших католическую веру и слившихся поэтому с древнесирийскими монофизитами‑маронитами.

[12]В китайской лексике знак «пин», как и многие другие иероглифы, полисемантичен. Это символ мира, равенства, справедливости, благоденствия. Но прежде всего он символизирует именно социальное равенство.

[13]После смерти императора Тунчжи его мать Цыси, исполнявшая функции регента, возвела на престол Гуансюя, приходившегося ей племянником. Поскольку это было сделано в нарушение принятой в стране традиции престолонаследия, позиции Гуансюя на троне были достаточно слабыми, что и сыграло немалую роль в стремлении молодого императора обрести политическую опору и вырваться из‑под тиранической опеки Цыси.

[14]Цифры, касающиеся численности населения современных стран Востока, здесь и далее даются на основании данных справочников или иных материалов, относящихся к концу 80‑х – началу 90‑х годов. Цифры, естественно, не всегда вполне точны и должны поэтому восприниматься лишь как приблизительные, дающие представление о количестве населения страны.

[15]Только в немногих из них структура подобного рода испытала определенную модернизацию, став чем‑то вроде моноклановой, как в Кении, где политическое господство выходцев из племени кикуйю оказалось признанным другими этническими группами, добровольно выступающими в позиции младших партнеров.

[16]В параграфе, посвященном проблеме Палестины, фактически не идет речь о почти уже полувековой истории государства Израиль. История эта заслуживает серьезного внимания, но по сути своей как бы выходит за рамки издания, посвященного истории Востока. Дело в том, что современное государство Израиль – при всех восточных корнях евреев как этноса – к государствам Востока не может быть отнесено. Оно по всем основным параметрам структуры и традициям культуры относится к Западу, даже принимая во внимание деятельность и традиции правоверных хасидов и иных групп ревностных сторонников древнего иудаизма.

[17]При этом не имеются в виду ставшие недавно независимыми бывшие советские республики Средней Азии, в основном с тюркским и неарабским населением. Если принимать во внимание эти новые государства, без чего далее мировая политика обойтись уже не сможет, то картина, естественно, будет несколько иной, что в любом случае должно быть учтено в последующих изданиях.

[18]Одно время, в 70 – 80‑х годах, страна именовалась Кампучией.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Не без доли сомнения и неуверенности приступает автор к написанию данного пособия. Беспокоит, по большому счету, одно – возможная реакция читателей, которыми по задумке должны в первую очередь стать студенты Тюменского государственного нефтегазового университета.

В аналитическом обзоре межвузовского центра по историческому образованию в технических вузах Российской Федерации отмечалось, что преподавание истории за последние годы претерпело такие изменения, каких не знала ни одна дисциплина в системе социогуманитарного образования. Неоднократно менялись названия курсов, их программы, цели, задачи и место истории в гуманитарном цикле, которые подчас диктовались не научной целесообразностью, а политической конъюнктурой. От такого подхода историческое образование студентов больше всего пострадало в технических вузах страны. Во многих из них кафедры истории были упразднены, в большинстве своем соединены с другими дисциплинами или в весьма сокращенном виде подчинены интересам профиля учебного заведения. И данные обстоятельства не могут не вызывать тревогу.

Опыт работы в нефтегазовом университете однозначно показывает, что традиционные пути и способы изучения отечественной истории необходимо принципиально менять. Дело в том, что, нивелируя требовательность к объему знаний студентов-«технарей» по истории, «убеждая» себя, что история для них все равно окажется профессионально невостребованной, преподаватель-историк фактически оказывается в плену иллюзий и самообмана. Такому заблуждению есть резонное объяснение. Идя проторенным путем, изучая основные события отечественной истории, преподаватель, по сути дела, повторяет то, что уже изучалось студентами еще в среднем образовательном учреждении. К тому же количество часов школьного курса истории неизмеримо превосходит вузовский объем учебной нагрузки. Очевидно, что студент, оказавшись в стенах вуза, должен почувствовать принципиальную разницу между уровнем среднего и высшего образования. Только привнесение новой, «свежей» струи в процесс познания истории, позволит рассчитывать на благодарное внимание учащихся.

В отечественной историографии за последние годы был наработан солидный корпус учебников и учебных пособий по теории истории. Однако они не могут удовлетворить потребности преподавания истории в технических вузах по нескольким причинам. Во-первых, эти учебники ориентированы на специфическую профессиональную аудиторию нынешних или будущих специалистов-историков, а не на массовое историческое сознание. Во-вторых, материал в них излишне информативно перегружен с точки зрения исторической подготовки студентов-«технарей». В-третьих, большинство пособий издано в провинциальных вузах небольшими тиражами (как правило, от 100 до 500 экземпляров), и потому недоступно для повседневного употребления за пределами самих этих вузов.1

Названные обстоятельства определяют необходимость написания небольшого по объему, популярного и доступного по содержанию учебного пособия для преподавания истории в стенах технических вузов, которое не повторяло бы имеющуюся учебную литературу, но, адаптируя их возможности к специфическим потребностям профильного технического высшего образования, позволило бы познакомить студентов с азами исследовательской лаборатории исторической науки.

В соответствии с этими задачами определилась и структура предлагаемого учебного пособия. Научные и учебно-методические проблемы, представленные на страницах данного издания, разработаны на базе современных историографических оценок и историософской литературы. При этом для сохранения цельности и связности изложения материала мнения и трактовки различных авторов не всегда сопровождаются указанием на источник их происхождения. Отсутствует в пособии и научный справочный аппарат, который только «утяжелил» бы учебное издание, предназначенное для студентов технического вуза. В этом смысле он выглядел бы нецелесообразным. Однако, все источники и литература, оказавшие помощь при подготовке учебного пособия, приведены в общем библиографическом списке.

Для самопроверки знаний студентов в конце текста помещены примерные тесты по материалам учебного пособия, словарь научных терминов и именной указатель.

Не претендуя на глубокий вклад в гносеологические и методологические проблемы исторической науки, автор все же надеется, что его труд не окажется потраченным напрасно, но, напротив, станет существенным подспорьем для студентов в необходимом, хотя и многосложном процессе познания истории вообще и отечественной истории в частности.

I. ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЮ ИЛИ ОСНОВНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ

§1. Историко-педагогическая парадигма в поисках идентичности

В общей системе гуманитарного знания история занимает особое положение. Ее высокая роль и предназначение в современном мире бесспорны и не вызывают никаких сомнений. Яркие страницы прошлого, встающие из-под пера хронистов и мастеров исторического жанра, позволяют глубже осознать и понять потребности дня сегодняшнего, его задачи и сущность. Английский историк-просветитель лорд Болингброк подчеркивал, что «любовь к истории кажется неотделимой от человеческой природы, потому что она неотделима от любви к самому себе». История «учит нас с помощью примеров», «школой» которых «является весь мир».

Historia est magistra vitae (история – наставница жизни), Historia est lux veritatis (история – свет истины) - утверждали древние, и были, безусловно, правы. В каком разительном противоречии находятся эти слова с расхожим ныне представлением, будто история учит лишь тому, что она ничему не учит. Нередко можно услышать упреки в том, что история не знает прошлого, дескать, в книгах и учебниках одни и те же события описываются и оцениваются по-разному, сегодня пишут об истории иначе, чем вчера и т.д. Такая критика, как ни странно это на рубеже XX-XXI веков, аутентична средневековой мудрости, гласившей: «Quae locis et temporibus variantur, vere non esse (то, что меняется сообразно месту и времени, не является истинным)».

Глубокий пессимизм и неверие обывателя в познавательные возможности исторической науки представляются отражением кризиса общественного сознания, переживаемого человечеством на рубеже XX-XXI столетий. Вышесказанное особенно характерно для нашей страны, где, начиная с середины 1980-х годов, над людьми проводится один эксперимент за другим. В целом это способствует тому, что человек вообще начинает терять веру в разумный характер и возможности общественного развития.

Истории, следовательно, отказывают в научности, способности получать объективное знание, падает кредит доверия к ней в глазах общества в целом и студентов, как его части, в частности. Развиваются историческая апатия и индифферентизм, а это опасные симптомы. Общество, кажется, уже готово впасть в историческую амнезию. Подобный нигилизм необходимо решительным образом преодолевать, ибо история «наказывает за незнание уроков».

Между тем предназначение истории весьма велико и неординарно. Она выполняет в обществе самые различные функции - воспитательную, патриотическую, прогностическую, выступает в качестве критерия истины. Однако ни одна из них не была бы возможна без ее эвристической функции. «Изучая дедов, узнаем внуков, т.е., изучая предков, узнаем самих себя, - утверждал В.О. Ключевский. - Без знания истории мы должны признать себя случайностями, не знающими, как и зачем мы пришли в мир, как и для чего в нем живем, как и к чему должны стремиться, механическими куклами, которые не родятся, а делаются, не умирают по законам природы, жизни, а ломаются по чьему-то детскому капризу».

Так зачем же нужно знать и изучать историю? Без собственной истории человечество напоминало бы собой дерево, лишенное корней, которое, не имея питательных соков, не выдерживает подобной вивисекции, и неминуемо погибает. К тому же, согласитесь, что не очень-то приятно выступать в роли Ивана, не помнящего своего родства. И в то время как представители других наций и народностей заслуженно гордятся своим славным прошлым, стыдливо помалкивать и завистливо поглядывать на них снизу вверх.

Названные выше обстоятельства с неизбежностью детерминируют постановку вопроса о необходимости истории в системе высшего образования, в том числе и в стенах технических вузов. О том, насколько актуально-злободневна данная проблема свидетельствует зачастую равнодушно-пренебрежительное отношение к преподаванию истории не только со стороны студентов-«технарей», но и высших руководителей подобных учебных заведений.

Совершенно очевидно, что историческое образование в техническом вузе – это совсем не дань моде. Рассуждая о месте истории в системе высшего технического образования, невольно задумываешься о том, почему учебные планы вузов технического профиля с неизменным постоянством включают в себя преподавание исторических дисциплин, хотя и в различных модификациях – история КПСС, социально-политическая история XX века, всеобщая история, история мировых цивилизаций, история России? И если преподавание истории партии в какой-то мере можно объяснить идеологическими установками советского времени, то явно выраженный в последние годы акцент на изучение отечественной истории таким примитивным образом не объяснишь.

Как думается, многие недоразумения, возникающие между «физиками» и «лириками», вызываются неверным представлением о сущности исторической науки. Историческое образование в техническом вузе ни в коем случае не должно сводиться к стремлению заставить студентов механически заучивать сухие колонки дат тех или иных событий, имен «героев» исторического процесса и т.д. Даты и имена – всего лишь в данном случае иллюстративный, а значит, вспомогательный, материал. Его, как известно, можно найти в любом справочнике.

Зачем же спрашивается, «технарям» упражнять свою память заучиванием информации, которая, оставаясь таковой, никогда не станет для них «руководством к действию»? Очевидно, что история – это не просто «мертвые» цифры, термины и имена. История - это живой, развивающийся процесс созидания человеком своей социальности. Следовательно, история – это перманентный пытливый поиск ответа на вопрос о смысле исторического, о природе самого человека, о сущности и смысле его существования. Поиск, в котором субъект исторического познания с неизбежностью занимает активную позицию, формирует свой исследовательский дискурс. В.О. Ключевский, критикуя педагогическую ортодоксальность, резюмировал ее результат: «В истории мы узнаем больше фактов и меньше понимаем смысл явлений». И это неудивительно, т.к. «науку часто смешивают с знанием. Это грубое недоразумение, - полагал ученый. - Наука есть не только знание, но и сознание, т.е. умение пользоваться знанием как следует».

Но если восприятие истории в значительной степени зависит от познавательного дискурса, совершенно естественно, что в ней нет, и не может быть по определению раз и навсегда данных положений, «истины в конечной инстанции».Английский методолог Э. Карр верно заметил, что факты «говорят только тогда, когда историк обращается к ним: именно он решает, каким фактам предоставить место, в каком порядке и в каком контексте». Поэтому история, в хорошем смысле слова, это игра ума, способность воспроизводить в своем сознании опыт прошлого.

Следовательно, обращение к историческому материалу (так называемому, «фактажу») важно лишь постольку, поскольку оказывается основой научной интерпретации, источником глубоких размышлений о потаенных проблемах исторического прошлого, и созвучных им проблемах настоящего. В этих интерпретациях с неизбежностью должны сопрягаться все три временные модальности: прошлое, настоящее и будущее.

Таким образом, будучи наукой о человеке, вызывающей уже одним этим познавательный интерес, история окажется актуально востребованной, когда прошлое будет сообщать нам о том опыте, который способствует и нашему самоопределению в настоящем, позволит избегать очередных «изобретений велосипеда». В такой своей ипостаси она оказывается необходимо ангажированной учебным процессом и в технических вузах, ибо будет нацеливать студентов не на «зазубривание» ненужной им по роду будущей деятельности информации, а развивать умение логически мыслить, формулировать каузальные связи, взвешенно оценивать происходящее вокруг нас.

Разумеется, при моделировании новой историко-педагогической парадигмы, необходимо, чтобы педагог и студент говорили на одном языке – языке изучаемой науки. Поэтому требуется уделять повышенное внимание словарной работе, учить студентов грамотно использовать современную научную терминологию. Именно в понятийном аппарате любая методология обнаруживает себя.

Поиск историко-педагогической идентичности во многом зависит от опытных педагогов, которые должны передавать свои навыки и умения молодой преподавательской поросли, приходящей сегодня в вузы. Но и ветераны «педагогического фронта» не должны удовлетворяться достигнутым уровнем. В современных условиях соответствовать потребностям высшей школы означает непрерывно профессионально совершенствоваться. В конце XIX столетия В.О. Ключевский писал: «Чтобы быть хорошим преподавателем, нужно любить то, что преподаешь, и любить тех, кому преподаешь». Сегодня одной любви уже недостаточно. Профессионализм педагога начала XXI века означает не только обладание неким набором «знаний» и педагогическим опытом, но, кроме того, активную научно-исследовательскую позицию. Мало знать «факты, общие для всех историков, которые составляют, так сказать, хребет истории», - отмечал Э. Карр, - «точность – обязанность, а не достоинство» историка.

В процессе учебных занятий по отечественной истории студенты овладевают конкретными знаниями о российском историческом процессе (этому следует отвести семинарские занятия2). Но голое знание, факт - это ничто. Любой исторический факт лишь тогда чего-нибудь стоит, когда он поставлен в контекст его значения, только тогда он обретает смысловую нагрузку. А в этом случае никак не обойтись без исследовательской лаборатории историка, без знания основных теоретико-методологических приемов исторического познания и основных закономерностей исторического процесса.

Рассматривая факты в контексте их значения, мы с неизбежностью выходим на такую теоретическую проблему, как причинно-следственная связь. Здесь важно избежать весьма распространенного заблуждения людей, полагающих, что если какое-либо событие происходило после предыдущего, значит, оно было вследствие него. Подобное заблуждение известный французский историк М. Блок назвал «демоном истоков». Имеется в виду, что в обиходном смысле «истоки» означают начало, являющееся объяснением. Отсюда, например, для выяснения каких-либо обстоятельств часто призывают вернуться к истокам. Скажем, для того, чтобы понять суть, не искаженного сталинскими исправлениями, марксизма, необходимо вернуться к истокам – модная идеологическая формула первых перестроечных лет. По мысли французского ученого, таких искателей истоков подстерегает опасность перепутать преемственную связь с объяснением.

Исходя из сказанного, можно определить, что объектом исследования в учебном пособии является теория истории - тот «инструментарий» историка, который позволяет ему решать важнейшие задачи исторического познания. Успешное овладение «инструментарием» предполагает знакомство с понятийным аппаратом науки, основными методологическими конструкциями, категориями и принципами исторического познания и мн.др.

Не следует, разумеется, забывать и о патриотической функции истории. Она должна формировать не только активную гражданскую позицию студентов, но и вырабатывать в них чувство истинной любви к своему Отечеству. Космополитизм, конечно, важная либеральная ценность, но только до тех пор, пока гражданин своей страны не становится в худшем значении «гражданином Вселенной», не начинает испытывать чувство уничижения, осознавая, что он – русский.

Такого рода фобии однозначно вредны и совершенно неуместны, ибо прошлое России заслуживает того, чтобы им гордились. Ярких и героических страниц в нем не меньше, чем в истории любого другого народа. Однако это обстоятельство почему-то совершенно забывается современными «западниками», стремящимися утвердиться в политической и общественной жизни за счет унижения того Отечества, которое их взрастило. Легко понять, что патриотизм не воспитаешь, заставляя студента заучивать «голые факты». Только осмысливая их, через вдумчивую рефлексию отечественного исторического опыта своим сознанием, студент придет к осознанию ценности и значимости нашей истории в общеисторическом процессе, сможет избавиться от навязываемой ему русофобии. Тогда, наверное, и исчезнут недоуменные вопросы «технарей» - зачем нам нужна история?

Происходящая в науке «смена парадигм», вооружает преподавателя-гуманитария новым «инструментарием», который обеспечивает возможность построения привлекательного для студента образа истории. Например, преподаватель может актуализировать тематику изучаемых проблем, выделив в качестве сквозных, скажем, генезис и эволюцию культа вождя в истории Руси/России. Или, предположим, проблему человека в отечественной истории. Помня при этом не только о царях и министрах, но и о простецах. Актуальным представляется рассмотрение насилия в истории: здесь и государственное насилие в различных его формах, но также и со стороны народа с его бунтами, революциями и т.д.

Необходимо стремиться найти новое в уже известном, а для этого искать оптимальный, нетрадиционный ракурс. Вспомним, как раньше вся история «прочитывалась» в контексте борьбы классов-антагонистов, детерминированной их экономическим положением в обществе. Такой подход принес свои позитивные результаты, но необходимо идти дальше. Например, рассмотреть русскую историю в категориях смеховой культуры, основой которой является антиномизм мышления и анти-поведение. В этом случае мы также обнаружим наличие оппозиций, но это будут уже культурно-символические оппозиции. Курс истории Руси/России, выстроенный на основе смехового дискурса, позволит, скажем, увидеть «нетривиального» Ивана Грозного или Петра I, мифо-ритуальный символизм русского бунта и т.п. В результате история станет интересной, привлекательной внешне, способной конкурировать с исторической беллетристикой и квазиисторической публицистикой, владеющими ныне умами россиян.

Таким образом, современная историко-педагогическая парадигма будет в состоянии обрести свою идентичность, а значит, ее сегодняшний кризис окажется не более чем болезнью роста. Поэтому вскоре можно будет ожидать реанимации высокого статуса и образовательного потенциала истории в техническом вузе.

§2. Ведущие тенденции развития исторической науки в XX веке

XX век был весьма знаменательным для исторической науки. Начало его ознаменовалось признанием ученых в том, что история вступила в полосу кризиса. Кризис, прежде всего, проявился в расщеплении некогда целостного исторического взгляда на прошлое. Например, историк А.Е. Пресняков указывал, что в данный период «характерной чертой русской истории была ее эклектичность, сущностная разорванность».

Наиболее выразительные формы эти черты приобрели в трудах В.О. Ключевского. По мнению П.Н. Милюкова, «основной недостаток Ключевского заключается в отсутствии того коренного нерва ученой работы, который дается цельным философским или общественным мировоззрением и которого не может заменить величайшее мастерство схематизации».

Наряду с разрушением целостности представления о прошлом, кризис сопровождался нарастанием индивидуализации исторического мышления. Историк С.Ф. Платонов подчеркивал, что «у нас теперь нет «истории», что «у нас теперь пора исследований, не более».

Сказанное, однако, не означает, что кризисные тенденции в исторической науке обнаружились на рубеже XIX-XX столетий исключительно в России. По признанию крупнейшего немецкого ученого начала XX века Э. Трёльча, «сегодня мы постоянно слышим о кризисе исторической науки». Речь, - считал он, - идет не столько «об историческом исследовании ученых-специалистов, сколько о кризисе исторического мышления людей вообще». Совершенно естественно, что выросла опасность специализации. Она неизбежна в каждой расширяющейся и углубляющейся науке. Однако этой опасности может противостоять воля к концентрации и планомерная организация работы, объединение исследовательских усилий ученых. В этом случае наука становится несколько безличной, но такова уж ее сущность. Кризис заключается, по мнению Э. Трёльча, не в этом, а в том, что наступил «кризис в общих философских основах и элементах исторического мышления, в понимании исторических ценностей».

Особенно тяжело этот кризис проявился в Германии и России, которые в наибольшей степени оказались подвержены тяготам мировой войны и революции.

В целом, анализируя ситуацию в исторической науке в начале прошлого века, отметим, что кризис был вызван падением авторитета господствовавшей прежде позитивистской методологии. XX век вынес позитивизму окончательный приговор. Заимствованные его сторонниками из биологии идеи об эволюционном, органичном, линейном и поступательном развитии человечества рухнули под напором изменившейся действительности. Бесконечная череда войн и революций, неотступный призрак скорой вселенской катастрофы окончательно дискредитировали старую концепцию непрерывного прогресса мировой цивилизации. В сложившихся обстоятельствах человек не просто терял веру в разумный характер общественного развития, он переставал видеть развитие как таковое вообще.

Суть кризиса, таким образом, заключалась в том, что в реальной истории отдельная личность начинала играть все более возрастающую роль, но выявить и описать ее деятельность предельно обезличенная наука не могла. Гегельянство и позитивизм, нацеленные на изучение массовидных явлений, были не в состоянии уловить такие уникальные движения исторического процесса.

Итак, кризис! Но можно ли считать его тупиком, в котором оказалась историческая наука, тем самым фатально обреченная на агонию и умирание? Решение задачи поиска путей выхода из кризиса взяли на себя представители неокантианского направления. Постижение новой, заметно усложнившейся действительности велось историками-неокантианцами путем сознательной индивидуализации изучения прошлого. По свидетельству американского историка Л. Стоуна, из идейно-теоретического кризиса первой четверти XX в. историческая наука вышла изрядно помолодевшей: «Новая историческая наука - направление, возникшее в промежутке между мировыми войнами - омолодила историческое знание и привела к тому, что этот период, вместе ... с предшествующим первой мировой войне, стал наиболее продуктивным и творческим периодом во всей истории нашей профессии».

«Новая» история значительно отличалась от «старой». Исследования, выполненные в новом русле, характеризовались аналитическим, а не нарративным подходом. Теперь историки задавали вопросы: «почему» произошло то или иное событие?, «каковы» его последствия? вместо того, чтобы спрашивать как прежде: «что» и «как» произошло? Этот переворот в науке связан, прежде всего, с именами М. Блока и Л. Февра, которые резко противопоставили традиционную «историю-повествование» «истории - проблеме».

Историки-позитивисты, приверженные к «истории-повествованию», были склонны пересказывать содержание исторических памятников, демонстрируя тем самым полнейшую зависимость от них. Их девиз - «тексты, все тексты, ничего кроме текстов!» (Н. Фюстель де Куланж). Там, где источники молчат, должен быть нем, по их убеждению, и историк. В противовес этому Февр, Блок и их единомышленники выдвинули иную концепцию деятельности историка. По их мнению, историк не должен быть рабом источника, он должен действовать максимально активно и суверенно. Как возникают научные проблемы? Блок и Февр всегда подчеркивали, что вопросы, с которыми историк обращается к источникам, продиктованы современной ему жизнью.

Речь, разумеется, не идет о служении конъюнктуре и о «подгонке» истории под современность, а о глубинных проблемах культуры, о том, что общество в своем стремлении дать себе отчет о самом же себе неизбежно обращается к прошлому и историк служит посредником в этой культурной коммуникации.

Сказанное выше показывает, что кризис, как научное понятие, не обязательно обозначает стагнацию, застой исторической мысли. Напротив, по мнению некоторых ученых, кризис - это естественное и перманентное состояние науки, свидетельствующее об ее творческих силах и потенциях. Кризис, иначе говоря, это болезнь роста.

На рубеже XX-XXI столетий проблема кризиса исторической науки и поиска путей его преодоления особенно актуальной стала в нашей стране. Прежде всего, она была обусловлена падением авторитета теории формаций, марксистской парадигмы в целом, не способностью марксизма объяснить все многообразие исторического процесса. Чтобы понять природу этого кризиса необходимо иметь в виду тенденции, которые наметились в исторической науке в последние десятилетия. По выражению Л. Стоуна, историческая мысль за 40 лет, последовавших за Второй мировой войной, пережила свой золотой век, добившись огромных успехов. Но многое ли из достижений мировой гуманитарной мысли стало доступно нашему, отечественному историку (может быть лишь в самые последние годы)? Образовался огромный, трудно восполнимый вакуум. Речь при этом идет не о пятнах, белых или черных, а о методологии и гносеологии исторического исследования, которые отвечали бы современным научным потребностям и картине мира. Выходом из этой ситуации видится научный синтез, новая исследовательская азбука ученого.

§3. История как действительность и история как наука

Приступая к рассмотрению этого вопроса, хочется начать со слов французского историка Л. Февра. Однажды в учебной аудитории, понукаемый студентами, он произнес: «в конце концов, что же это такое - история? Сейчас я вам скажу. Вы собираете факты. С этой целью вы отправляетесь в архивы. В кладовые фактов. Туда, где стоит лишь нагнуться, чтобы набрать их полную охапку. Затем вы хорошенько стряхиваете с них пыль. Кладете к себе на стол. И начинаете заниматься тем, чем занимаются дети, складывающие из рассыпанных кубиков забавную картинку... Вот и все. История написана. Чего вам еще надо? Ничего. Разве что одного: понять, какова цель всей этой игры. Понять, зачем нужно заниматься историей. И, стало быть, понять, что такое история. Вы не хотите ответить на этот вопрос? - вопрошал Февр студентов. - Что ж, тогда я раскланиваюсь».

Сам термин «история» достаточно древний. Он фигурирует уже в произведениях первых греческих философов VII-VI вв. до н.э. - Фалеса, Анаксимандра и других. Они применяли его к происхождению и сущности явлений, или к явлениям загадочным, таинственным. Поэтому первоначальное значение термина - разведывание, разузнавание.

В VI веке до н.э. этим термином для обозначения своей деятельности пользовались логографы - регистраторы, записывавшие современные им сказания. Они пытались также рационализировать древние мифы и называли эту деятельность историей. Понятие «Histor» встречается и в поэмах Гомера. Но это - не исследование, а легенда, к тому же в значительной степени теократическая. Они, по сути дела, примеры мифотворчества. Однако, уже в V в. до н.э. греки четко осознали, что история есть и может быть наукой. В трудах отца истории Геродота и Фукидида явственно выступает мысль, что история должна обладать рядом особенностей:

- она научна, т.е. начинается с постановки вопроса, в то время как создатель легенд начинает со знания чего-то и рассказывает о том, что знает;

- она гуманистична, т.е. задает вопросы о сделанном людьми в определенные моменты прошлого;

- она рациональна, т.е. обосновывает ответы, для чего обращается к источнику;

- она служит самопознанию человека, т.е. существует для того, чтобы, говоря человеку о его прошлых деяниях, рассказать ему, что он такое.

Само слово свидетельствует, что история как наука была открыта греками. Превращение простой регистрации преданий в науку истории было изобретением V века до н.э., и принадлежит оно Геродоту (между 490 и 480 - около 425 гг. до н.э.). Хотя термин «история» сохранил многозначность и много веков спустя после появления труда Геродота «История греко-персидских войн», именно он утвердил связь понятия «история» с понятием «исследование», «узнавание» с целью составления повествования о течении человеческих дел. Насколько можно судить, предметом истории в глазах Геродота являлись «великие и удивления достойные деяния», а цель своего творчества он видел в том, чтобы «прошедшие события с течением времени не пришли в забвение».

Несколько позднее Аристотель (384-322 гг. до н.э.) даст термину «история» новое значение - это дисциплина, занимающаяся изучением человеческого прошлого. Но и после него еще долго этот термин пытались истолковывать по-разному. Только в Новое время он утвердился окончательно.

Суммируя сказанное, отметим, что термин «история» имел и имеет несколько значений, но наиболее важными представляются два из них:

- история как прошлое, как прошедшая действительность;

- история как рассказ об этой действительности.

Из соотношения этих двух значений вытекает и основная методологическая проблема исторической науки - проблема соотношения между этими двумя понятиями, т.е. проблема того, насколько наши знания об исторической действительности соответствуют этой действительности, т.е. проблема объективности исторического познания.

Одно из наиболее распространенных в наше время определений гласит, что история - это наука, изучающая прошлое человеческого общества во всей его конкретности и многообразии, которое познается с целью его понимания и определения перспектив будущего.

Однако это определение при внимательном рассмотрении обнаруживает собственную несостоятельность, в смысле невозможности изучить прошлое во всей его конкретности и многообразии. Само решение столь грандиозной задачи невозможно. Да и попытка такого решения явно оказалась бы бессмысленной и неудачной. Нет необходимости стремиться воссоздавать прошлое во всем его многообразии, нужно изучать его существенные черты. Следовательно, история - наука избирательная, которая изучает не все прошлое, а отдельные фрагменты этого прошлого. Прошлое есть некая данность, которую уже ничто не властно изменить. Но с развитием исторического знания изучение прошлого непрерывно совершенствуется, все более увеличивается мера «доступности» прошлого историческому наблюдению. При этом историк все более широко пользуется достижениями современного социо-гуманитарного знания.

Известный немецкий исследователь Г. Фрей пишет, что при объяснении любого исторического прошлого остается какой-то, не поддающийся рациональному истолкованию остаток. Поэтому «историческая наука не в состоянии реконструировать происходящее полностью».

В этой связи очень важно определить насколько наши знания о прошлом, основанные на отдельных фрагментах, отражают все прошлое. Ответ на этот и другие подобные вопросы зависит от нашего понимания «предмета истории».

Надо заметить, что диапазон подходов к решению вопроса о «предмете истории» чрезвычайно велик. Исходным пунктом нашего понимания истории должен быть подход к ней, как к дисциплине, которая имеет дело с человеком в прошлом и настоящем. Эта мысль получила яркое воплощение у М. Блока. Он определял историю как науку о людях во времени, науку, в которой необходимо связывать изучение мертвых с изучением живых.

Сильной стороной такого подхода является интерес к людям историческим (во времени). Это, без сомнения, общезначимое положение. Блок писал, что «настоящий историк похож на сказочного людоеда. Где пахнет человечиной, там, он знает, его ждет добыча». Легко заметить, что при таком подходе история получает расширительное толкование. Под него можно подвести любую деятельность людей. Солидарен с таким пониманием и английский историк Р.Дж. Коллингвуд, который отмечал, что «действия центрального нападающего популярной футбольной команды - это такое же исторической действие, как битва при Каннах». «Наука - это поиск, - отмечал Коллингвуд,- и в этом смысле история – наука ... Какие вещи ищет история? ... действия людей, совершенные в прошлом ... История - это наука о событиях, попытка ответить на вопрос о человеческих усилиях, совершенных в прошлом».

В целом такое расширительное толкование истории, когда в задачу исторического познания включается буквально все, характерно для многих направлений современной западной историографии. Рупором подобного подхода к истории выступил известный представитель школы «Анналов» французский историк Э. Ле Руа Ладюри со своим двухтомником статей «Территория историка», вышедшим в 1970-е годы. В нем оказались собраны результаты многих его изысканий, охватывающих самый широкий спектр исследований: от истории климата и процессов распространения единой биосферы на разные континенты мира, от вопроса о соотношении статики и динамики в историческом процессе до изучения социально-психологических элементов и применения к истории методов клиометрии. Ученый наглядно продемонстрировал, сколь широк может быть диапазон исторических изысканий, и как такой междисциплинарный подход расширяет кругозор историка, создает новое видение исторического контекста и тем самым открывает возможность углубить и природу исторического объяснения, понимания сущности тех феноменов, на которые ныне историки все чаще обращают внимание.

В отличие от западной историографии историки-марксисты пришли к иным выводам о предмете исторической науки. Основываясь на учении К. Маркса и Ф. Энгельса, они утверждали, что предметом истории является конкретно-историческая закономерность. История, с их точки зрения, исследует конкретные закономерности общественного развития, связанные с деятельностью людей, а также объективные предпосылки и результаты этой деятельности. Легко заметить, что в сравнении со своими западными коллегами историки-марксисты существенно обедняли возможности исторического познания, обращаясь лишь к объективному и закономерному в истории. Субъективный фактор и роль случайного в истории интересовали их лишь как отражение закономерных процессов общественного развития. Однако стоит отдать им и дань должного. В обозначенной области они сделали немало. Следует назвать имена таких ведущих советских ученых, как М.А. Барг, И.Д. Ковальченко, Б.Г. Могильницкий и др., без чьих исследований теоретическая копилка исторической науки была бы значительно менее полной.

Таким образом, как мы видим, вопрос о предмете исторической науки стоит очень остро и обнаруживает возможности нахождения различных ответов на него. А, следовательно, от решения этого вопроса зависит и наше понимание исторической действительности, и отношение к возможностям и содержанию исторического познания. Несомненным представляется только то, что история нужна для человеческого самопознания, ибо познание самого себя означает, во-первых, познание сущности человека вообще, во-вторых, познание типа человека, к которому вы принадлежите, и, в-третьих, познание того, чем являетесь именно вы и никто другой. Ценность истории заключается в том, что благодаря ей мы узнаем, что человек сделал, и тем самым - что он собой представляет.