V. ОСНОВНЫЕ КАТЕГОРИИ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ

§1. Социологический закон и историческая закономерность

Долгое время в марксистских научных представлениях, доминировавших в отечественной историографии, существовало отождествление природных и социальных закономерностей. В результате догматический марксизм возвращался к уровню механистического материализма XVIII в. и позитивизма XIX столетия, которые стремились истолковать развитие общества по законам природы. Представление о том, что в истории действуют некие «железные» законы, определяющие общественное развитие именно так, а не иначе - прочно утвердилось в нашей литературе и историческом сознании.

Типичным примером может служить известная в свое время статья И. Клямкина «Какая дорога ведет к храму?», опубликованная в журнале «Новый мир» (1987. №11). Основная идея ее заключается в утверждении, что исторический путь России был предопределен, и нужно пытаться понять русскую историю, не отрекаясь от нее. Автор говорит, что наша улица - не лучшая, но она была предопределена судьбой, и попытки столкнуть ее на западную улицу были и будут обречены на провал.

Таким образом, Клямкин отождествляет судьбу, предопределенность и историческую закономерность. Основная идея статьи - или вычеркнуть из памяти, или признать, что это закономерность. Но подобная дилемма не верна. История - это арена деятельности самого человека. Именно в такой деятельности осуществляется реальный исторический процесс, который является определенной цепью конкретных исторических закономерностей.

Сравним такие понятия как «закон» и «закономерность». Они не тождественны, между ними есть существенные различия.

Закон - это существенная связь исторических явлений, указывающая на определенное соотношение между ними по принципу если А, то Б.

Закономерность - это воплощение закона в реальной исторической действительности.

Закон указывает на возможность определенного события, а закономерность говорит о возможности воплощения его в жизнь.

В последние десятилетия в исторической литературе утверждается представление о том, что следует различать исторический и социологический законы, хотя они и имеют некоторые общие свойства. Но эта точка зрения не единственная. Существует и другой подход, сторонники которого отрицают существование отдельных исторических законов, отличающихся от законов социологических (В.Ж. Келле, М.И. Ковальзон). Они утверждают, что историческая наука отличается не степенью общности тех законов, которые она исследует, а самим подходом к изучению общества. Историка, по их мнению, интересует специфика проявления общего закона в истории данного конкретного общества, исторические причины, модифицирующие его проявление. Таким образом, как полагают исследователи, существуют лишь общие законы исторического развития, а история - только сфера проявления общих социологических законов.

Однако с этими взглядами нельзя согласиться, т.к. за историей отвергается право иметь свои законы, и в этом случае она уже перестает быть наукой. Кроме того, общие социологические законы недостаточны для понимания конкретно-исторической действительности. Ученые, в этом случае, будут огрублять реальную действительность, что приведет к дискредитации, как самих социологических законов, так и науки, которая занимается этими законами.

В рамках марксистской эпистемы в качестве общего выступает закон смены общественно-экономических формаций. Она происходит в результате нарушения соответствия между производительными силами (Базис) и производственными отношениями (Надстройка). Первые развиваются и опережают вторые в своем развитии, между ними возникает конфликт, который разрешается с помощью социальной революции. В результате Базис и Надстройка вновь приходят в соответствие друг другу. Однако теперь уже речь идет о новом более прогрессивном способе производства. Происходит переход к следующей по очереди формации.

В конкретной же исторической действительности нередко наблюдается не развитие производительных сил, а наоборот. Возьмем, например, проблему перехода от античности к средневековью (от рабовладельческой к феодальной формации) в первые века нашей эры. Он произошел в результате падения Западной Римской империи под ударами варваров. Поэтому происходит упадок производительных сил, и феодальные отношения ложились на более низкий их уровень. Трудно отыскать и социальную революцию. Правда Сталин в свое время высказал мысль о революции рабов, которая сокрушила Рим. Руководствуясь его указаниями, ученые эту революцию стали искать, но найти так и не смогли.

Этот пример показывает, что мы часто стараемся не видеть имеющихся отклонений в истории, ее видимую нелогичность. Дело в том, что в истории всегда существует выбор и другие возможности развития, помимо предсказанных «законами».

Таким образом, можно говорить, что есть какое-то опосредующее звено между общей социологической теорией и реальной исторической действительностью. Этим звеном является историческая теория, которая имеет дело с конкретными историческими законами. Социологические законы - это законы абстрактно-всеобщие, не знающие исключений. Исторический закон всегда конкретен, связан с конкретными обстоятельствами и объясняет их. Это закон индивидуализирующий, вероятностный, он объясняет данную конкретную историческую действительность, указывает, при наличии каких условий данное явление может иметь место.

Следовательно, исторический закон тесно связан с исторической закономерностью, а та в свою очередь с субъективным фактором. Однако закономерность не является судьбой или предопределением. Закономерность – это конкретное соотношение сил, определяющееся деятельностью субъективного фактора, который, в свою очередь, не просто накладывает свой отпечаток на историческую закономерность, но во многом определяет быть или не быть этой закономерности. Ни от каких иных сил решение этого вопроса не зависит. Поэтому можно сказать, что историческая закономерность является продуктом деятельности человека, субъективного фактора.

§2. Историческая случайность как категория исторической науки

Историческая случайность - это уникальные, индивидуальные причины исторических событий, в отличие от рациональных их причин, которые часто встречаются в истории и не подводимы под понятие исторических законов. Это то, что нарушает нормальный ход истории. В то время как историческая закономерность является следствием, определенным образом сложившихся обстоятельств, историческая случайность - это то, что вторгается в данную цепь, накладывая отпечаток на саму закономерность. Поэтому одним из наиболее дискуссионных в науке является вопрос о соотношении случайного и закономерного в истории.

В западной историографии, нашедшей отголоски и в отечественном историописании, получил распространение взгляд на историческую случайность как силу, которая правит миром. В такой постановке вопроса, история оказывается суммой различных глупостей, случайностей, безрассудств и т.д.

Еще в 1909 г. английский историк Дж. Б. Бьюри утверждал, что исторические события объясняются «случайными совпадениями». Абсолютизируя историческую случайность, Бьюри полагал, что история определяется не причинными рядами, но случайным «столкновением двух или большего числа причинных рядов». С этой точки зрения рассматриваются крупнейшие события истории. Например, историк Тэйлор подчеркивал, что весь облик, который приняло европейское человечество в XX в., зависел от того, по какой улице шофер повезет эрцгерцога Франца-Фердинанда. Подобный подход к истории был продолжен Бьюри в очерке «Нос Клеопатры», где он повторяет схожую идею. Теория «носа Клеопатры», по большому счету, выражает квинтэссенцию западной исторической науки по данной проблеме. Эта теория буквально звучит так: если бы у Клеопатры нос был чуточку длиннее или короче, она не была бы так красива, и не влюбила бы в себя стольких полководцев. Следовательно, история стала бы развиваться по-иному, чем это произошло. Значит, ход истории зависит от исторической случайности.

Весьма интересную оценку таких взглядов в свое время дал испанский философ Х. Ортега-и-Гассет. Он иронически заметил: «если вы хотите понять всю эпоху, посмотрите на нее с расстояния. С какого? А именно с такого, чтобы увидеть Клеопатру, но не разглядеть ее носа».

В отличие от сложившегося в обыденном сознании уничижительного мнения, марксистское понимание истории избавлено как от полного отрицания исторической случайности, так и от ее гипертрофирования. Вспомним слова К. Маркса о том, что история имела бы мистический характер, если бы «случайности» не играли никакой роли. Ускорение или замедление общего хода развития, - подчеркивал он, - в сильной степени зависят от этих «случайностей», среди которых фигурирует и такой случай, как характер людей, стоящих в начале во главе движения.

Но это означает, что историческая случайность накладывает свою печать на закономерность, входит органическим элементом в ее структуру. Нельзя, однако, согласиться с мнением, будто из того, что мы именуем случайностями, и складывается конкретная закономерность, вытекающая из всей суммы тенденций развития бесчисленных, а потому никогда не устанавливаемых полностью случайных воль, поступков, событий и т.д.

Такая постановка вопроса объективно ведет к отрицанию принципиального различия между случайностью и исторической закономерностью, ибо последняя оказывается лишь продуктом «случайных воль, поступков» и т.п. – «случай – это разменная монета закономерности». Тем самым исчезает объективная основа исторического процесса, складывающегося из совокупности этих закономерностей.

Другой крайностью является полное отрицание исторической случайности. В таком случае историки все время пытаются все объяснить, доказать, что это было необходимо и закономерно. Подобное отрицание случайности в истории ведет к ее фатализации. Коль скоро все объясняется, значит, все так и должно было быть. Если какое-то событие произошло, то оно и должно было произойти.

Однако рассматривать историю, как нечто фатально предопределенное нельзя. Поиск исключительно рациональных причин во всем превращает сам исторический процесс в нечто фатально-неизбежное. В то время как проблема исторической случайности имеет большое практическое значение. Наличие случайности в истории расцвечивает историческую картину различными красками. Здесь важно показать ее взаимосвязь с исторической закономерностью. При этом можно выделить несколько типов исторической случайности:

1) случайностью объявляется то, что непонятно. Такой тип наименее интересен для историка;

2) случайность, возникающая на линии пересечения двух причинно-следственных рядов, когда явления, закономерные в одном ряду, становятся случайными - в другом. Например, великие географические открытия были закономерны с точки зрения развития всего европейского средневекового общества, но с точки зрения туземного населения - они случайны;

3) случайности, связанные с деятельностью исторической личности. Это самый важный для историка тип. Каждая историческая личность накладывает свой отпечаток на исторический процесс. Чем значительнее личность, тем более существенное влияние оказывает на исторический процесс случайность.

Историки-марксисты вплоть до последнего времени исходили из концепции, изложенной в работе Г.В. Плеханова «К вопросу о роли личности в истории». В ней обосновывается положение о том, что главная роль в истории принадлежит массам, а личность - это всего лишь орудие исторической необходимости.

Такая постановка вопроса шла еще от Г. Гегеля, у которого личность выступала в качестве орудия мирового духа. Плеханов лишь поставил эти представления на материалистическую основу. Он утверждал, что личность может изменить только «индивидуальную физиономию» эпохи, но не общий ход исторического развития. Отсюда и сформировалось представление, что история все равно продолжала бы свой ход, даже не будь той или иной личности.

Марксистский подход был подвергнут критике еще на рубеже XIX-XX вв. известным идеологом либерального народничества Н.К. Михайловским. Во многом справедливо он замечал, что «в ней (марксистской доктрине) нет героев и толпы, а есть только равно необходимые люди, в известном порядке выскакивающие из таинственных недр истории. В действительной жизни, однако, герои и толпа существуют; герои ведут, толпа бредет за ними, и прекрасный пример тому представляют собой Маркс и марксисты».

В контексте позитивистской парадигмы весьма похожей на марксистскую выглядит концепция историка С.М. Соловьева. Характеризуя значение личности Петра I, и оценивая ее очень высоко, ученый, тем не менее, подчеркивал, что «великий человек является сыном своего времени, своего народа», он приобретает свое непреходящее значение как «представитель своего народа», «носитель и выразитель народной мысли». Соловьев наглядно показал взаимосвязь потребностей эпохи и значения исторической личности: «Необходимость движения на новый путь была создана; обязанности при этом определились: народ поднялся и собрался в дорогу; но кого-то ждали; ждали вождя; вождь явился».

Таким образом, можно сказать, что личность - это действительно выразитель исторической необходимости. Но необходимо признать, что она выражает эту необходимость по-своему, накладывает весьма существенный отпечаток на саму необходимость.

Иначе говоря, при наличии объективных условий, которые помогают или мешают развитию личных качеств, роль исторической случайности остается чрезвычайно значительной.

Данное обстоятельство особенно акцентированно выражено во взглядах известного немецкого исследователя М. Вебера, особенно в его учении о харизматическом лидере. Харизма - это особый божественный дар, небесная благодать, ниспосланная свыше. Харизматический вождь - это такая личность, которая умеет сливаться с массами, может выразить интересы масс и повести их за собой. Следовательно, харизматический лидер является великолепным знатоком социальной психологии, какие иногда появляются на горизонте исторического пространства. В качестве таковых вождей нередко называют, например, М. Робеспьера и Наполеона Бонапарта, В.И. Ленина и И.В. Сталина, А. Гитлера и других. В этом случае отмечается куда более существенное воздействие харизматической личности на исторический процесс, чем обычно принято считать.

§3. Проблема инвариантности и альтернативности в истории

В обычном смысле слова, инвариантность - это способность величин не меняться при определенных преобразованиях. Применительно же к прошлому этот термин означает необратимость исторического процесса и его однолинейность.

Совершенно противоположное значение имеет понятие альтернативности, означающее наличие различных альтернатив, т.е. путей и возможностей выбора развития истории.

В таком контексте, например, средневековое христианское понимание истории было сугубо инвариантным, основанным на провиденциализме. С этой точки зрения, Провидение именно так, а не иначе определило весь ход исторического развития, все происходящее в мире есть реализация божественного замысла и его предначертаний.

В современной западной историографии существует представление об абсолютной альтернативности истории. Согласно этому взгляду, в истории существует огромное количество различных альтернатив и то, какая из них победит, дело исторической случайности.

Наиболее характерным для раскрытия названного подхода можно считать небольшое эссе А. Дж. Тойнби об Александре Македонском «Если бы Александр не умер». Строя гипотетическую картину прошлого, ученый рассуждал так: предположим, что Александр Македонский преодолел свою болезнь и прожил еще 36 лет. В результате он создал великую державу, которая объединила весь мир. Пока полководец воевал, реальная власть находилась в руках его советников. Это привело к тому, что исчезла противоположность между Востоком и Западом, возникла единая мировая религия, и весь мир стал успешно развиваться и процветать.

В свое время историк С.М. Каштанов, говоря о подобном понимании альтернативности, остроумно заметил: «Конечно, я мог бы встать в шесть часов утра, и тогда что-то случилось бы, но я ведь никогда не встану в шесть часов утра!»

Что касается марксистской науки, то она отвергает идею абсолютной альтернативности. С точки зрения советских историков, альтернатива - это тенденция общественного развития, которая имеет объективные основания для своего существования в материальных условиях жизни общества. В реальной исторической действительности, - отмечают они, - не бывает бесчисленного множества альтернатив, а лишь такие, которые вытекают из материальных условий жизни общества. В борьбе этих альтернатив осуществляется историческое развитие общества.

Раскрывая свое научное кредо, советские ученые синтезируют инвариантное и альтернативное видение истории, рассматривают их во взаимодействии. Они утверждают, что исторический процесс альтернативен в том смысле, что в определенных инвариантных рамках идет борьба альтернатив. Примером могут служить два пути развития капитализма в пореформенной России. Инвариантным здесь оказывается само развитие капитализма, но пути, формы этого развития («прусский» или «американский») альтернативны.

Что касается, современного историописания, то оно находится в неустойчивом равновесии, стиснутое, словно Сциллой и Харибдой, крайностями искусства и науки. С одной стороны, акцентируются постмодернистские вызовы, и реанимируются исследовательские практики альтернативной истории, озвученные двумя прекрасными эссе А.Дж. Тойнби (об Александре Македонском и о его отце Филиппе). С другой, - оживают призывы к сциентизации истории, актуализированные квазинаучным беспределом искателей «всей правды об истории». Между тем, в наше время анализ неосуществившихся вариантов истории становится насущной историографической задачей: «Отвергнутые возможности не исчезают бесследно: они остаются в историческом предании и в исторической памяти … Воскреснув под пером историка, побежденные альтернативы и упущенные возможности могут вновь заявить о своем существовании. Контрфактическое моделирование – это попытка представить, как развивались бы исторические события, если бы побежденная в действительности альтернатива, одержав воображаемую победу, получила возможность реализоваться», - отмечает С.А. Экштут.

Те или иные исторические альтернативы не предопределены заранее, но являются итогом борьбы людей. В каждый момент исторического развития существуют различные альтернативы, и победа какой-либо из них определяется действием субъективного фактора, исторической случайности. Важнейшей среди них назовем роль личности в истории, которая меняет не только «индивидуальную физиономию эпохи», но, зачастую, и сам ход исторического развития.

Разумеется, не стоит смотреть на историю исключительно сквозь «призму» абсолютной альтернативности. Печальный опыт подобного рода - пресловутая теория «носа Клеопатры». Однако нельзя рассматривать прошлое и под знаком фатума. Классическая формула - «если какое-то событие произошло, то оно и должно было произойти» - не может считаться историографической аксиомой. Устоявшееся клише – «история не знает сослагательного наклонения» – сегодня благополучно сдает свои позиции. Субъектами истории, как очевидно, являются люди – существа крайне импульсивные, эмоциональные, а потому непредсказуемые. Зачастую они ведут себя вопреки логике и рассудку, руководствуются в поступках не разумом и здравым смыслом, а чувствами, капризами и настроениями. Поиск же исключительно рациональных причин превращает исторический процесс в нечто фатально-неизбежное. Поэтому черно-белую тональность истории следует сменить всей палитрой цветов и оттенков. В объективной реальности прошлого наличие случайности, а, значит, альтернативности, расцвечивает историческую картину многими яркими красками. Коль скоро важнейшей задачей исторической науки является борьба за умы людей, не стоит удивляться тому, что профессиональные служители Клио оперативно отреагировали на возникший в обществе «спрос на сослагательность». Новая научная парадигма, отвоевывающая себе все более уверенное место, предполагает, что изучать то, что было, необходимо с учетом возможности того, что могло бы быть.

Таким образом, различные пути общественного развития не предопределены, они являются итогом борьбы людей. В каждый момент исторического развития существуют различные альтернативы, и победа той или иной из них определяется действием субъективного фактора.