ПРИ ШИЗОФРЕНИИ И БРЕДОВЫХ РАССТРОЙСТВАХ 4 страница

Здесь заведомо не было какого-либо намерения как-то изменить ситуацию, призвать с помощью суицида кого-то на помощь, кому-то ответить или чего-то избежать. Пациентка отказывается от жизни в силу неприемлемости для нее ситуации, изменить которую она не в силах. Отсутствие психотических переживаний и клинически значимого снижения настроения не позволяет связывать совершенный суицид с новым обострением заболевания или развитием постшизофренической депрессии, что нередко диагностируют врачи при совершении суицида вскоре после окончания острого приступа болезни.

В целом, анализ представленного выше покушения на самоубийство, совершенного больной в состоянии ремиссии, показывает возможность ситуационно обусловленного (психогенного) суицида после окончания острого приступа шизофрении (шизофреноподобного расстройства). Здесь закономерности развития суицидальных тенденций практически ничем не отличаются от аналогичных показателей суицидов психически здоровых и лиц с пограничной психической патологией. При этом сама постановка диагноза может выступать как психо-травмирующий фактор. Осознание факта наличия тяжелой психической болезни (шизофрении в данном случае) оказывает на больного в ремиссии неблагоприятное психическое воздействие — и заболевание обнаруживает свое нозогенное влияние.

Подобные суициды, связанные с нарушением эмоций и поведения, по мнению автора, должны рассматриваться в рубрике «реакция на тяжелый стресс и нарушения адаптации». В этом случае важна именно диагностика текущего состояния, а не основного диагноза (его необходимость не вызывает сомнений). Поэтому исключительное значение имеет как появление в пре- и постсуицидальном периоде психопатологической симптоматики, так и ее возможное отражение в суици-

ГЛАВА 8

дальном поведении. При этом, наряду с галлюцинаторно-бредовой симптоматикой, возможно и развитие постшизофренической депрессии.

Естественно, необходим дифференцированный подход при оценке суицидального поведения, наблюдающегося после выхода из острого психотического состояния. В данном случае характер суицида — это определенное диагностическое подспорье для оценки состояния пациентки при повторном направлении в больницу после совершения в ремиссии покушения на самоубийство. В зависимости от этой оценки речь может идти или о динамике основного болезненного процесса, или о связанных со стрессом формах реагирования с нарушением эмоций и поведения, но не сопровождающихся, однако, обострением ранее диагностируемого заболевания.

Адекватная оценка суицида и связанного с этим состояния имеет решающее значение для лечения и последующей тактики ведения и характера поддерживающей терапии. Ситуационный суицид требует гораздо большей психотерапевтической работы, нежели суицидальное поведение, наблюдающееся на фоне нового обострения болезни. Если возвращаться к анализируемой больной, то следует отметить необходимость соответствующей работы не только с пациенткой, но и с ее близкими людьми.

Существенные отличия от всех приведенных выше суицидов обнаруживают покушения на самоубийство у больных с хроническими бредовыми расстройствами. Симптоматика их болезни развивается относительно медленно, а суицидальные тенденции чаще всего имеют четкую и однозначную связь с психотическими переживаниями. Для подобных покушений на самоубийство в полной мере подходит термин «бредовой суицид».Галлюцинации и другие психопатологические симптомы, если они имеют место в тех или иных конкретных случаях заболевания, также могут отражаться на характере суицида, но, в целом, здесь не вызывает сомнение ведущая роль в суицидальном поведении бредовых переживаний.

Пример подобного рода суицида приводится ниже.

Больная впервые поступила в психиатрическую больницу в возрасте 49 лет после нанесения самоповреждений себе и мужу, вызвавших у последнего тяжкие последствия в виде потери речи и правостороннего частичного паралича. Четких данных о наследственной отягощенное™ психическими заболеваниями нет, но, со слов больной, родители страдали гипертонической болезнью. Родилась в сельской местности. В детстве, кроме простудных заболеваний, ничем не болела. После окончания 8 классов переехала в Ленинград, где окончила ПТУ по спе-

Суицидальное поведение при шизофрении и бредовых расстройствах 407

циальности маляр-штукатур. Жила в общежитии, некоторое время работала, а затем окончила техникум. Работала до последнего времени на одном месте мастером-бригадиром в ЖСК. Получила квартиру. Замужем за шофером. Детей в семье нет. Вместе с мужем эпизодически употребляла алкоголь, но клиники хронического алкоголизма не сформировалось. Менструальный цикл без особенностей, менструации отмечались до последнего времени. На протяжении последних двух лет страдает гипертонической болезнью, появилась метеозависимость и головные боли, но, со слов больной, «больничные листы по давлению брала редко».

За четыре месяца до госпитализации супруги продали комнату мужа и решили положить деньги в сберегательную кассу. Во время этой операции больная заметила, что какой-то мужчина наблюдает за ними. Когда вышли из сберкассы, женщина заметила, что за ними идет еще один мужчина («другой, но тоже очень подозрительный»). Сказала мужу: «За нами, наверное, следят», а в ответ услышала: «Не обращай внимания».

Дома несколько успокоилась, но начиная с этого дня, как только выходила на улицу, становилось страшно и замечала в любом проходящем на улице человека, который следит за ней. За две недели до начала слежки и такой же срок после находилась на больничном листе в связи с гипертоническим кризом. Давление постепенно нормализовалось, соматическое состояние было удовлетворительным, вышла на работу. Однако с этого времени вплоть до совершенного ею суицида почти постоянно испытывала страх, колеблющийся по интенсивности, и замечала вначале просто «слежку», а спустя некоторое время и «преследование». Вначале «все это» происходило только на улице, а потом стала замечать, что и соседи «перешептываются». В дальнейшем «почувствовала», что их телефон прослушивается, что и на работе о них «распускают слухи», намекают, что они «не получат деньги». Не могла дозвониться родственникам в другой город, однажды услышала: «Ну что, зайчики?» За месяц до случившегося стала чувствовать, что вечером, а иногда и ночью их стали «мучить газами или лучами, иногда это было и днем, и даже на работе». Говорила мужу о «травле», но «он ничего не замечал, чувствовала я одна». Страх все усиливался, временами не выходила на улицу, но «муж ко всему происходящему относился спокойно и даже шутил, что умрем вместе».

Периодически «ощущала покалывание в голове, временами что-то подкладывали в пищу, так что временами ничего не видела». По телевизору все время слышала, что пытают и убивают. Не случайно в это же время сломался телевизор. Намекали, что и родственников будут

ГЛАВА 8

пытать. Однажды шедшая впереди женщина сказала: «По-человечески не могут умереть». Страх все усиливался, в «слежку и преследование» вовлекалось все большее число лиц из ближайшего окружения и случайных прохожих на улице, боялась выходить из дома. Муж стал говорить, что ее «надо показать врачу».

На фоне усиливающихся тревожно-бредовых переживаний за две-три недели до случившегося заявила однажды мужу: «Чем так мучиться, лучше вместе умереть». Муж вновь заявил, что ее надо лечить, но каких-либо конкретных действий не предпринимал, несмотря на повторяющиеся предложения жены о добровольной «совместной смерти». С ее слов, «для успокоения» совместно употребляли небольшие дозы алкоголя. Спустя три месяца после начала «слежки и преследования» в один из вечеров вместе выпили бутылку водки и, со слов больной, неожиданно стали «как роботы, не понимали ничего происходящего вокруг». Однако муж вскоре уснул, а больная, не желая «так мучиться», решила убить себя и мужа. Как объясняла она сама спустя некоторое время, во время нахождения в психиатрической больнице, «эта мысль все время вертелась в голове на протяжении нескольких недель, но здесь стала как какой-то робот и ни о чем другом уже не могла думать, хотя выпила не больше ста грамм водки».

Подойдя к спящему мужу, больная нанесла ему несколько ударов молотком по голове, в результате чего у него наступила потеря речи и частичный паралич правой половины тела. С ее слов, крови у мужа не было, на что больная заметила: «Видишь, Петя, мы даже умереть не можем!» Затем нанесла себе ножом несколько самопорезов на руках и ранение в живот с повреждением печени и кишечника («крови тоже не было»). Сразу же пошла к соседям и попросила вызвать «скорую помощь» и милицию, заявив, что она «убила мужа». Была направлена в хирургическое отделение, откуда спустя некоторое время после оказания соответствующей помощи, переведена в психиатрическую больницу.

Состояние больной на протяжении всего периода нахождения в психиатрической больнице оставалось стационарным. К контакту с окружающими не стремилась, однако поведение в целом было упорядоченным, принимала пищу и лекарства, выполняла указания персонала. Галлюцинаторно-бредовых переживаний в поведении не обнаруживала. Бредовой интерпретации происходящего не отмечалось. В то же время критики к психотическим переживаниям, имевшим место на протяжении нескольких месяцев до случившегося, не было. На вопросы, связанные с этими переживаниями, с плачем рассказыва-

Суицидальное поведение при шизофрении и бредовых расстройствах 409

ла о «слежке и преследовании», начавшихся с момента их похода в сберкассу с деньгами, полученными за квартиру.

Отмечалась некоторая неустойчивость настроения, в целом была депримирована, объясняя снижение настроения тем, что произошло с ней и мужем. Выраженной тревоги не отмечалось, периодически становилась плаксивой, временами не удерживалась на месте, объясняла свое поведение тем, что она «не знает, как жить после всего случившегося». Однако достаточно быстро успокаивалась. Отрицала намерение покончить с собой в течение всего периода нахождения в больнице. Сожалела о совершенной ею попытке убийства мужа, с плачем начинала стереотипно повторять: «Пусть бы лучше пытали». Конкретные мысли о возможности самоубийства в дальнейшем отрицала, но на вопросы об этом начинала плакать и спрашивала, как же ей дальше жить. С ее слов, в соматической больнице первое время «снились кошмары, чаще всего убитый муж», но за время нахождения в психиатрическом отделении кошмарных сновидений и выраженных расстройств сна не было.

Периодически жаловалась на головные боли, особенно при смене погоды, отмечалось повышение артериального давления. При психологическом исследовании было обнаружено истощение психических процессов, некоторое снижение памяти, внимания и уровня обобщений, легкая степень умственного дефекта. Депрессии и суицидальных тенденций не выявлено. Заключение невропатолога: признаки дисцир-куляторной энцефалопатии. Окулист диагностировал ангиопатию сетчатки. Проводилось лечение трифтазином, сосудистыми препаратами.

В этом состоянии в связи с возбуждением уголовного дела была переведена на судебно-психиатрическую экспертизу.

Наличие психического расстройства и его непосредственное «участие» в совершении больной весьма жестоких (по отношению не только к самой себе, но и к мужу) агрессивных действий не вызывает в данном случае сомнений. Уже сам характер аутоагрессивных действий, как и покушение на убийство мужа, свидетельствует не просто о наличии у анализируемой больной суицидальных тенденций, но и об особом состоянии сознания у пациентки во время выполнения этих действий. Сама больная характеризует имевшиеся у нее в тот период психические переживания достаточно четко — «была как робот». Связать произошедшую с больной «роботизацию» только с действием алкоголя и галлюцинаторными переживаниями, возникающими на высоте аффекта, не представляется возможным. Это не исключает диагноза органического бредового (шизофреноподобного) расстройства.

Совершенный больной так называемый расширенный суицид в данном случае может быть в полной мере охарактеризован как бре-

ГЛАВА 8

довый. Несомненно, его мотивационная составляющая заведомо не просто связана, а непосредственно вытекает из бредовых переживаний. Об этом говорит тот факт, что мысли о самоубийстве вдвоем и соответствующие предложения мужу об этом у больной отмечаются задолго до непосредственной их реализации. Возникновение суицидальных тенденций определяется полностью тревожно-бредовыми переживаниями, но непосредственная реализация суицидального замысла происходит в рамках особого состояния сознания. Наличие этого состояния на высоте тревожно-бредовых переживаний и после приема алкоголя ни в коей мере не исключает здесь именно «бредовой суицид» в его классическом виде.

Нарушение сознания любой степени выраженности (от суженного до сумеречного) скорее говорит в пользу сосудистого характера заболевания, при котором различного рода выраженные эмоциональные переживания меняют тонус сосудов головного мозга и тем самым приводят к сдвигу в психофизиологической деятельности. Клинически эти сдвиги выступают как различные варианты состояний измененного сознания. У анализируемой больной это состояние переживается ею как чувство своеобразного овладения («стали как роботы»). Однако говорить о том, что здесь суицидальное поведение определяется только наличием состояния измененного сознания, неправомерно. Само возникновение этого состояния во многом определяется наличием предшествующих тревожно-бредовых переживаний.

У анализируемой больной суицидальное поведение возникает как «логическое» следствие характера испытываемых ею болезненных переживаний, в первую очередь бредовых. И хотя практическое разграничение тревоги и бреда в данном случае представляется искусственным, весь комплекс имеющихся у больной переживаний можно оценивать как бредовое расстройство. Острота переживаний, в том числе наличие выраженного эмоционального компонента в виде тревоги, находит четкое объяснение в конкретном характере «преследования», несущего угрозу физическому существованию больной и ее мужу.

В целом, представленное выше клиническое наблюдение является иллюстрацией бредового варианта психотического суицида, в котором наиболее отчетливо проявляется непосредственная связь имеющейся психопатологической симптоматики и суицидального поведения. Выяснение мотивировки совершенных больной действий, включающих покушение на убийство мужа и самоубийство, здесь идет параллельно с определением характера симптоматики и диагностикой психического расстройства. Эта диагностика в условиях больницы

Суицидальное поведение при шизофрении и бредовых расстройствах 411

существенно облегчается дополнительными обследованиями специалистов, подтверждающих наличие сосудистого поражения головного мозга.

Приведенное клиническое наблюдение показывает роль суицида как момента, обнаруживающего наличие психического заболевания. И хотя в данном конкретном случае подозрение на наличие заболевания достаточно определенно высказывалось мужем пациентки, совершенные ею действия с их тяжелейшими последствиями обнаружили не столько наличие самой болезни, сколько социальную опасность больной, определяющуюся характером тревожно-бредовых переживаний. К сожалению, весьма нередко близкие игнорируют высказывания суицидентов о самоубийстве (в данном примере это предложение «умереть вместе»).

В приведенном выше наблюдении произошедшая трагедия в какой-то мере была связана с тем, что пострадавший вплоть до самого покушения на него не придавал должного значения наличию у жены заболевания (хотя и считал, что ей надо лечиться) и практически полностью игнорировал четкие сигналы пресуицидального периода о возможности ее самоубийства. В наших наблюдениях показано, что диагностика психического заболевания и даже хорошая ремиссия, наступающая после лечения, вовсе не может исключить возможности покушения на самоубийство. Однако в рассмотренном выше наблюдении именно трагические последствия случившегося показывают необходимость большего внимания со стороны близких суицидента к сигналам-предупреждениям о готовящемся акте самоубийства.

При достаточной выраженности тревожно-бредовых переживаний наличие болезни у одного из членов семьи, как правило, не вызывает особых сомнений у близких. Другое дело — их отношение к необходимости госпитализации, лечения и понимание возможной социальной опасности больного. Здесь многое определяется этнокультуральными и иными особенностями лиц из ближайшего окружения, в том числе условиями жизни, конкретной ситуацией и другими моментами, носящими в основном индивидуальный характер.

Более сложный вариант взаимоотношений заболевшего и его окружения возникает тогда, когда признаки психического расстройства обнаруживаются и у человека, находящегося в тесном контакте с психически больным. В абсолютном большинстве случаев речь идет о различных вариантах взаимоотношений двух (не исключено и большее число) психически больных с бредовыми расстройствами. Достаточно часто встречается вариант, когда каждый из близко контактирующих людей страдает самостоятельным заболеванием, а содержание

ГЛАВА 8

бредовых переживаний имеет далеко идущее сходство в силу развития болезни в одинаковых условиях и взаимовлияния больных друг на друга. Это так называемый конформный бред, при котором важно именно сходство содержания бредовых переживаний при возможном существенном различии психического расстройства каждого и механизмов развития бреда. Более сложная ситуация как в плане понимания этиопатогенетических механизмов развития болезни, так и с точки зрения диагностической оценки наблюдающихся болезненных переживаний появляется в тех случаях, когда в возникновении болезни обнаруживается механизм своеобразного психического заражения, индукции.

Суицидологический анализ может, с одной стороны, дать какие-то дополнительные диагностические критерии, а с другой — в какой-то мере способствовать оценке возможной общественной опасности заболеваний, объединяемых понятием «помешательство вдвоем». И хотя эти случаи в психиатрической практике встречаются относительно редко по сравнению с другими формами психической патологии, знание некоторых аспектов клиники индуцированных бредовых расстройств необходимо. Как и при других психических расстройствах, характеристики суицидов, совершаемых больными с индуцированными психозами, могут выступать как своеобразные элементы клиники.

Диагностика индуцированных бредовых расстройств может вызывать определенные трудности. Эти формы психической патологии граничат, с одной стороны, с уже упомянутыми выше случаями конформного бреда, развивающегося в условиях относительно одновременного развития различных заболеваний у тесно контактирующих лиц, с другой стороны, с различными формами неадекватного реагирования окружающих на болезнь близкого человека, оказывающего выраженное эмоциогенное воздействие в первую очередь на ближайших родственников заболевшего. Это воздействие достаточно часто может обусловливать некритическое отношение к психотическим переживаниям близкого человека и даже формировать «реакции на тяжелый стресс и нарушения адаптации» (одна из рубрик современной систематики заболеваний) с весьма специфическим содержанием клинической картины этого реагирования, вызывающим необходимость дифференциальной диагностики этих форм психической патологии с клиникой индуцированного бредового расстройства.

Таким образом, упомянутые выше формы патологии, смежные с индуцированными бредовыми расстройствами, определяют необходимость дифференцированного подхода к различным видам психических нарушений, объединяемых появившимся в XIX в. понятием

Суицидальное поведение при шизофрении и бредовых расстройствах 413

«индуцированное помешательство». В соответствии с задачами настоящей главы автор монографии считает необходимым предварительно объяснить то, что в его представлении включает рубрика «индуцированное бредовое расстройство». У различных авторов отмечается неоднозначность понимания расстройств, относимых в эту рубрику. Не проясняют эту «неоднозначность» и критерии диагностики, и включаемые в эту рубрику формы психической патологии, представленные в соответствующем разделе Международной классификации болезней последнего пересмотра (МКБ-10).

Многие формулировки русского перевода клинических описаний и указаний по диагностике в разделе, посвященном индуцированным бредовым расстройствам, носят весьма неопределенный и даже противоречивый характер: «Редкое бредовое расстройство, которое разделяется двумя или более лицами с тесными эмоциональными контактами. Только один из этой группы страдает истинным психотическим расстройством». Непонятно, из какой группы и почему лицо, не страдающее «истинным психотическим расстройством», рассматривается в рубрике, касающейся бредовых форм психической патологии?

Отмечено, что диагноз индуцированного бредового расстройства может быть поставлен при условии, когда «один или два человека разделяют один и тот же бред или бредовую систему...». Каким образом можно «разделить» бред, не вполне ясно. Понятно, что в данном контексте не может быть речи о делении бреда на части. Если же «один или два человека» некритически относятся к высказываемым больным бредовым идеям (о его преследовании, обкрадывании и проч.), то можно с достаточной уверенностью отметить, что между наличием бреда у того или иного лица и его способностью «разделить» мнение, т. е. согласиться порой с весьма нелепыми (не говоря о правдоподобных) построениями больного ума, существует дистанция огромного размера! Реальная клиническая практика зачастую преподносит в этом плане такие варианты «разделения бреда», при которых те или иные высказывания близких родственников, трактующих, в силу этнокуль-туральных или личностных характеристик, бредовые построения больного, оказываются намного более нелепыми, чем бредовая система заболевшего.

Вызывает также определенные возражения включение без каких-либо разъяснений или оговорок в «индуцированное бредовое расстройство» таких понятий, как помешательство вдвоем или симбиотиче-ский психоз, каждое из которых представляет сборную группу, далеко не совпадающую по критериям их оценки и характеру с психической патологией. В психиатрической литературе термин «folie a deux» (поме-

ГЛАВА 8

шательство вдвоем) при рассмотрении случаев психических заболеваний у нескольких тесно общающихся лиц используется наиболее часто, что объясняется его относительной широтой и независимостью от конкретных представлений об этиопатогенетических механизмах расстройств, относящихся к этой группе патологии. Но немецкий психиатр Леманн, предложивший термин «индуцированный психоз» для одного из вариантов «помешательства вдвоем», выделял, с одной стороны, эмоциогенное происхождение психических расстройств у близких больного, а с другой — их развитие путем индукции, т. е. специфического механизма прогрессирования болезни.

Не случайно работа Ласега и Фальре (авторов термина «помешательство вдвоем») — сообщение в Парижском медико-психологическом обществе и последующая публикация на эту тему — нашла как активных сторонников, так и противников развиваемых ими положений. Одни разделяли точку зрения авторов о возникновении психической болезни под влиянием первично заболевшего, другие (Режи, Витковски) отрицали саму возможность психического заражения, считая психически больным только первое лицо, а второе — заблуждающимся до абсурда. По мнению Режи (автора термина «одновременное помешательство»), в тех случаях, где отсутствуют галлюцинаторные переживания у человека, только соглашающегося с бредовыми построениями больного, следует говорить о «психологическом курьезе», не заслуживающем специального научного анализа.

И только в работе Морондона де Монтиэля впервые была дана систематика различных форм «помешательства вдвоем», включающая как самостоятельно развивающиеся заболевания, так и различные формы влияния первично заболевшего на лиц из его окружения, в том числе и так называемое «внушенное помешательство», при котором пассивный партнер только верит и повторяет бредовые построения первого. Развитие подобных непсихотических форм реагирования на болезнь близкого обусловливают легкая внушаемость, недостаточность интеллекта, общность в образе жизни и интересах. В отличие от этого при сообщенном помешательстве бредовые идеи появляются вначале у одного, затем у другого больного. Бред остается и при разобщении больных и подвергается самостоятельному развитию.

Изложенное выше, по нашему мнению, не позволяет считать синонимами термин «folie a deux» (наиболее часто используемый в мировой литературе во время представления наблюдения развития психических заболеваний в особых условиях) и достаточно определенный вариант «помешательства вдвоем» — индуцированное параноидное или психотическое расстройство. Термин, используемый для общей харак-

Суицидальное поведение при шизофрении и бредовых расстройствах 415

теристики представляемых наблюдений с их последующим анализом и уточнением диагноза, вряд ли адекватен для диагностических указаний в рамках классификации болезней.

Не вполне адекватным представляется и использование в рамках систематики психических расстройств в качестве синонимов терминов «индуцированное психотическое расстройство» и «симбиотические психозы». Термин был впервые использован в интересующем нас аспекте швейцарским психиатром X. Шарфеттером для названия анализируемых им случаев групповых психозов в монографии «Симбион-тические психозы». Исследование шизофреноподобных «индуцированных психозов» (помешательства вдвоем, психоз ассоциации)» (1970).

Уже в предисловии к монографии М. Блейлер пишет, что симбиотические психозы являются переходными случаями между шизофренией и психореактивными психозами, так как здесь влияние ситуационных факторов оказывается более видимым, чем в случаях «чистой» шизофрении. Проведенное X. Шарфеттером исследование чрезвычайно интересно и важно в плане понимания некоторых аспектов развития шизофрении и шизофреноподобных заболеваний реактивного ге-неза, а используемый автором термин очень четко отражает особенности проанализированных наблюдений. Однако, по нашему мнению, «симбиоз» (длительное совместное проживание) и индукция (специфический механизм развития психического расстройства) — хотя и соприкасающиеся, но далеко не совпадающие друг с другом понятия. Не случайно автор берет термин «индуцированные психозы» в заглавии в кавычки и использует для его расшифровки и другие понятия.

X. Шарфеттер, по существу, описывает смешанную группу заболеваний, весьма разнородных по нозологии, клинической картине, течению и исходу. Эти различия у автора весьма демонстративны. По диагнозам в группе первично заболевших шизофрения имеет место у 78 % больных, реактивный психоз — у 8 %; среди вторично заболевших шизофрения — у 16,5 %, реактивный психоз — у 77 % больных. Различие в исходах следующее: выздоровление — 5 и 36 %, улучшение — 17 и 28 %, без перемен — 78 и 36 % соответственно. Различия по отдельным симптомам: аутизм — 95 и 67 %, изменения «Я» — 40 и 7 %, характерные расстройства мышления — 35 и 9 % больных соответственно. Полная идентичность содержания бреда отмечалась только в 54 % случаев, 45 % вторично заболевших дополняли и развивали бредовую тематику, обнаруживаемую у заболевшего первым.

Сравнивая частоту заболеваемости шизофренией у вторично заболевших, являющихся и не являющихся кровными родственниками так называемого индуктора, автор нашел, что число последних приближа-

416 ГЛАВА 8

ется к числу первых и намного превышает показатель заболеваемости шизофренией среди населения. По мнению X. Шарфеттера, индуцированные шизофреноподобные психозы развиваются под влиянием психически больного только у лиц, несущих в себе наследственную предрасположенность к «шизофреническим заболеваниям», т. е. они в преморбиде уже были «потенциальными шизофрениками», но в ге-незе болезни большое значение имел жизненный опыт и его вредности как психодинамические факторы развития заболевания. В целом, монография X. Шарфеттера, впервые использовавшего термин «сим-биотический», в аспекте интересующей нас проблемы не говорит о возможности его включения в систематику психических расстройств как синонима индуцированного бредового расстройства.

Из всех форм так называемых коморбидных шизофрении заболеваний именно индуцированные бредовые расстройства обнаруживают самый широкий диапазон как диагностических, так и общетеоретических мнений и представлений. Автор попытался показать это уже на примере понимания этой формы патологии в МКБ-10, являющейся «официальным источником», своеобразным руководством по диагностике и систематике психических расстройств. Критическое изложение указаний по диагностике и критериям постановки диагноза индуцированного бредового расстройства в МКБ-10 является необходимой предпосылкой для адекватного клинико-суицидологического анализа, кратко представленного ниже.

В этом наблюдении речь идет о 52-летней женщине и ее 53-летнем муже. Жена — инженер-химик, длительное время работала на вредном производстве, с 50 лет на пенсии. Муж также длительное время работал инженером-технологом, а последние годы был администратором. Имеют двух взрослых детей, проживающих отдельно со своими семьями. Последние 4 года супружеская пара живет вдвоем в коммунальной квартире. Из перенесенных заболеваний у жены обнаружен хронический бронхит (длительный контакт на производстве с тяжелыми металлами), последние два года начались нарушения менструального цикла, климакс наступил за несколько месяцев до первой госпитализации в психиатрическую больницу с выраженными климактерическими явлениями и колебаниями артериального давления. Муж, кроме простудных заболеваний, ничем не болел. Алкоголь супруги употребляли эпизодически, в малых дозах. В связи с плохим самочувствием жены, переездом детей с семьями на некоторое удаление от родителей и рождением внуков последние годы супруги резко сократили контакты с другими людьми. Этому же способствовал и отъезд их друзей (супружеской пары) за границу к детям.