ГЛАВА 18 МЕТОД ТЕРМИНОЛОГИЧЕСКОГО АНАЛИЗА

Слово — ключ к пониманию события. Подавляющая часть сведений о прошлом выражена для историка в словесной форме. Это порождает массу проблем, главной из которых является лингвистическая проблема: обладает ли значение (смысл) слова реальностью или это фикция? Последнее представление характерно для известного французского лингвиста Ф.Де Соссюра (1857— 1913) [373]. В данном случае проблема состоит в изучении той роли, которую играет терминологический анализ в исследованиях историка. Методологической основой такого изучения является тезис, согласно которому терминологический аппарат источников заимствует свое предметное содержание из жизни, из реальности, хотя соотношение мысли и содержания слова не совсем адекватно.

Шведскому натуралисту К. Линнею (1707—1778) приписывают фразу, ставшую крылатой: «Если ты не знаешь слов, то невозможно и исследование вещей». Для историка терминологический анализ является одним из познавательных средств. Он приобретает тем большее значение, чем более отдалена от современности изучаемая эпоха, и заключается, прежде всего, в том, чтобы выяснить точный смысл терминов источников, который они имели в изучаемую эпоху. Учет исторического, т.е. меняющегося, содержания терминов, слов источников — одно из необходимых условий научного историзма в понимании и оценке общественных явлений. Давно установленная связь изменения языка с изменением общественных отношений служит одним из источников понимания последних.

Язык становится одним из источников познания общественных явлений с того момента, когда к нему начинают относиться исторически, т.е. когда в нем усматривают один из результатов исторического развития. Подобное отношение к языку устанавливается в XIX в. Пользуясь достижениями классической филологии и сравнительного языкознания, немецкие историки Б.Г. Нибур, Т. Моммзен и другие широко применяли терминологический анализ в качестве одного из средств познания общественных явлений эпохи Античности.

Терминологический анализ имеет особое значение при использовании различных категорий античных и средневековых источников [374].

Это объясняется тем, что содержание и смысл многих терминов, относящихся к современной исследователю эпохе, не так понятны, как современный ему язык или язык недалекого прошлого. Между тем от того или иного истолкования содержания терминов часто зависит решение многих принципиальных конкретно-исторических проблем.

Сложность изучения многих категорий исторических источников состоит также в том, что применяемые в них термины неоднозначны или, напротив, для обозначения одних и тех же явлений применяются различные термины. Так, общинный надел в картуляриях обозначается то как «манс», то как «гуфа». При этом «манс» может выступать синонимом усадьбы, для обозначения которой, в свою очередь, применяются и другие термины. Для обозначения усадьбы и пахотной земли Сен-Галленский картулярий оперирует совокупностью терминов, которые заменяют друг друга. «Поэтому надо тщательно изучать термины именно для того, чтобы понять возможность замены одного термина другим и установить случаи обозначения всего надела термином, обычно служащим для обозначения его части или наоборот (напр., mansus — для обозначения пахотной земли или «гуфа» — для обозначения всего надела в целом вместе со двором...). Но не надо принимать их за нечто устойчивое и неизменное (напр., считать, что «манс» — всегда двор или усадьба, а гуфа — всегда пахотная земля)...» [375].

Известный исследователь крестьянства Древней Руси академик Б.Д. Греков придавал большое значение анализу терминов исторических источников. Он писал о необходимости выяснения того, «...какими терминами оставленная нам в наследство письменность обозначала земледельца... какими терминами обозначали источники различные прослойки той массы народа, которая своим трудом кормила огромную страну» [376]. По его мнению, от того или иного понимания терминов зависят и выводы исследователя.

Для того чтобы показать, какого рода трудности возникают перед исследователем в связи с анализом терминов в исторических источниках, приведем отрывок из работы А.И. Неусыхина, в которой, в частности, речь идет о процессе превращения Боцена в город: «Хотя он (т.е. Боцен) упоминается в числе castellay Павла Диакона под 679 г. и его основание восходит еще к древнеримским временам, тем не менее, это castellum явным образом не носило того характера, который присущ укреплениям X в. в некоторых городах Франции, например в Лиможе, где наряду с возникшей в римскую эпоху civitas (укрепленной уже в IV в.) строится по соседству с ней в X в. новый город, обозначаемый термином castellum. И в дальнейшем, вплоть до конца XII в., мы не встречаем в Боцене никаких признаков города (ни упоминания ремесленников и торговцев, ни сведений о рынке, горожанах — burgenses, купцах, о примыкавшем к городу suburgium и проч.), если не считать указания на cives, и то в самом конце XI в. Но хотя слово cives, и может иногда заменять термин burgenses, оно в то же время весьма часто фигурирует в качестве обозначения жителей данного округа (наподобие pagenses). Во всех грамотах Боцен называется villa и ни разу (до конца XII в.) не обозначается как burgem или urbs, а термин villa сам по себе не дает оснований для квалификации данного населения в качестве города, ибо он может означать и деревню» [377].

Таким образом, терминологический анализ является одним из способов решения проблемы о принадлежности Боцена в X—XII вв. к числу поселений негородского типа.

Образцом взаимосвязи анализа данных языка и исторического анализа является труд Ф.Энгельса «Франкский диалект». Эта работа представляет собой самостоятельное научно-историческое и лингвистическое исследование. Изучение Ф.Энгельсом франкского диалекта сопровождается обобщениями по истории франков. При этом он широко применяет ретроспективный метод изучения салического диалекта в современных ему языках и диалектах.

Ф. Энгельс использует язык для решения целого ряда проблем по истории древних германцев. С помощью анализа верхненемецкого передвижения согласных, установления границ диалектов он делает выводы о характере миграций племен, о степени их смешений между собой и о занимаемой ими территории первоначально и в результате завоеваний и миграций [378].

Развитие содержания терминов и понятий, зафиксированных в исторических источниках, в общем и целом отстает от развития скрывающегося за ними реального содержания исторических событий. В этом смысле многим историческим терминам присуща архаичность, которая граничит нередко с полным омертвением их содержания. Подобное отставание является для исследователя проблемой, требующей обязательного решения, так как в противном случае нельзя адекватно отразить историческую действительность.

Так, например, процессы имущественной дифференциации и социального расслоения находят свое выражение в варварских правдах и в соответствующей терминологии, которая, однако, не всегда точно фиксирует развитие этих явлений. Особенно это относится к градациям внутри основной прослойки свободных. Понятие «свобода» при всем его многозначности в отдельных источниках (за исключением Салической правды, где это понятие лишено оттенков — «полная свобода», «неполная свобода») не имеет соответствующих терминов для обозначения различных социальных категорий. В эдикте Ротари особые термины для обозначения рядовых свободных и знати отсутствуют; понятие «знатность» входит в понятие «свобода». Разоряющиеся свободные также терминологически не выделены из общей массы свободных, хотя их положение фактически приближается к положению рабов; для этих различных категорий существует понимание термина «свобода» (libertas), которое не соответствует в полной мере складывавшейся социальной структуре лангобардского общества времен эдикта Ротари. Это объясняется не только неоформленностью самой этой структуры, но и отставанием изменения понятий от развития социальных отношений [379]. Перед современным исследователем варварских правд возникают проблемы, сходные с теми, которые имели место уже при их фиксации, — невозможность выразить в современной знаковой, прежде всего языковой, системе те или иные явления или отношения варваров. Речь идет об определенном несоответствии терминов современного и латинского языков общественным отношениям варваров. Частным случаем такого несоответствия является, например, употребление латинского термина villa для обозначения поселений варваров в Салической правде и других источниках. Обращает на себя внимание, прежде всего, многозначность этого термина, вследствие чего исследователь должен в каждом конкретном случае ставить и решать вопрос, о каком именно типе поселения идет речь (однодворное поселение, большая деревня, принадлежащая к поселению территория, большая деревня или хутор). От выяснения семантического значения термина villa в большой степени зависит его содержательная интерпретация, с которой может быть связано то или иное представление о характере развития аграрных отношений салических франков, типе их общинного устройства и т.д. [380].

В истории исторической науки на различное понимание данного термина в известной мере опирались различные, в том числе и противоположные — например, в немецкой историографии XIX в., — точки зрения на важнейшие вопросы аграрной истории раннего Средневековья. Конечно, это связано не только с неоднозначностью термина villa, т.е. с тем, что, будучи примененным для обозначения поселений в варварских правдах, этот термин не может быть признан тождественным ни с одним из типов этих поселений и с его значимостью для решения ключевых исторических проблем. Таким образом, выяснение значения данного термина невозможно обособить от содержательного анализа данных соответствующих исторических источников.

Терминологический анализ является продуктивным средством познания и в тех случаях, когда источники записаны на родном для данного народа языке, например Русская правда или скандинавские и англо-саксонские правды. При этом терминологические параллели между источниками, которые обнаруживают черты сходства общественного строя, являются одним из средств познания. «Таковы терминологические параллели между Саксонской правдой и саксонскими хрониками, с одной стороны, и англо-саксонскими правдами — с другой (например, саксонский liber — friling и англо-саксонский frigtnan, fringe man и др.), между лангобардским законом Ротари и Кентской Правдой Уитреда 695 — 696 гг. (сближение лангобардского термина fulcfree с англо-саксонским folcfru). Подобные терминологические сближения зачастую служат немаловажным дополнительным источником для познания существа тех явлений, которые обозначаются сходными терминами» [381].

В зависимости от характера исторического источника терминологический анализ может иметь различное значение для решения собственно исторических проблем. Известно, какие трудности создает исследователю терминология Книги Страшного суда. Выяснение имущественного облика различных категорий держателей, скрывающихся под терминами villani, borbarii, cotarii, встречающимися в книге Страшного суда, имеет первостепенное значение для изучения истории феодализма в Англии. Современное исследование не принимает в качестве исходной ту классификацию держателей, которая скрывается за терминологией данного источника, а выясняет подлинное социально-экономическое содержание каждого термина. Терминологический анализ неотделим в данном случае от глубокого содержательного анализа источника. «...Терминология книги Страшного суда сама по себе отнюдь недостаточна (выделено автором. — Н. С.) для каких-либо заключений об экономическом положении основной массы держателей крестьянского типа в конце XI в.» [382]. Следовательно, метод терминологического анализа будет в этом случае определяться во многом исходными идейно-методологическими предпосылками исследователя.

Следует отметить, что и выводы историков были различными, например, в зависимости от того, какое содержание вкладывалось в термин «бордарии».

Особой разновидностью терминологического анализа как одного из источников исторического познания является топонимический анализ. Топонимика, нуждаясь в данных истории, как и в данных других отраслей научного знания, сама является своего рода первоисточником для историка. Географические названия всегда исторически обусловлены, поэтому они так или иначе носят отпечаток своего времени. Они появились на определенной ступени развития общества, прогресс общественной жизни во всех ее сферах приводил к постепенному обогащению топонимии. В географических названиях отражаются особенности материальной и духовной жизни народа в ту или иную эпоху, темпы исторического развития, влияние на общественную жизнь природных и географических условий. Для историка источником познания является не только содержание слова, но и его языковая форма. Это формальные элементы в топоническом материале, который не может служить надежным источником без лингвистического анализа; последний, однако, должен иметь подлинно историческую основу, т.е. надлежит изучить и носителя имен, и тех, кто эти имена давал [383].

Топонимический анализ, кроме того, служит историческому познанию в целом ряде отношений. В географических названиях отражается процесс заселения территорий, отдельные названия указывают на занятия населения в прошлом [384]. Большое значение топонимические данные имеют для истории бесписьменных народов; они в определенной степени заменяют летописи. Топонимический анализ дает материал для составления географических карт.

Определенным источником познания прошлого являются имена и фамилии людей, антропонимический анализ. Очевидно, что процессы имяобразования и имятворчества всегда были тесно связаны с реальной жизнью людей, в том числе и с экономическими отношениями. Так, фамилии представителей феодальной знати средневековой Франции подчеркивали право собственности их носителя на землю. Необходимость учета подданных для получения с них феодальной ренты была одной из важных причин введения фамилии.

Очень часто имена и фамилии являлись своеобразными социальными знаками, расшифровка которых позволяет судить о социальном положении их носителей, а также ставить и решать другие конкретные вопросы истории прошлого [385]. Поэтому антропонимический анализ является одним из познавательных средств историка, хотя в настоящее время в историографии он применяется сравнительно редко.

Слово нельзя рассматривать как ключ к пониманию явления в тех ситуациях, когда термины не ясны. Без предварительного изучения их содержания достичь такого понимания невозможно. Поэтому проблема — язык и история — является важной научной проблемой как для языковедов, так и для историков [386]. Решение различных аспектов этой проблемы — необходимое условие выяснения историком подлинного смысла исторических событий. Следовательно, терминологический анализ является важным познавательным средством историка. Плодотворность его применения зависит, прежде всего, от соблюдения следующих условий. Во-первых, необходимо учитывать многозначность термина, применяющегося для обозначения различных, отличающихся друг от друга событий или явлений. С этим связана также необходимость рассматривать совокупность терминов, относящихся к одним и тем же событиям, причем для выяснения этой многозначности привлекается возможно более широкий круг источников, в которых она имеет место. Во-вторых, к анализу каждого термина следует подходить исторически, т.е. учитывать развитие его содержания в зависимости от условий, времени, места и т.д. В-третьих, с появлением новой терминологии надлежит выяснить, скрывается ли за ней новое содержание или то, которое уже существовало раньше, но под другими названиями.