Историческая перспектива и проблема критерия объективности исторического познания

Для того чтобы событие было понято, оно должно быть завершено не только в своих непосредственных хронологических рамках, но и с точки зрения его отдаленных последствий. Без учета значения события в последующем ходе исторического развития оно не может быть понято и оценено. В высказывании: «Никто так не врет, как очевидцы» скрыт и определенный гносеологический смысл. Современники событий не только дают им индивидуальную окраску, но и не знают отдаленных последствий этих событий. У потомков есть больше шансов на истинное понимание исторической ситуации прошлого. Историческая перспектива показывает место любого события в цепи развития, без чего также невозможно его понять. В настоящее время в научной и общественной жизни России идет жесткая научная, политическая и идеологическая полемика вокруг оценки советского периода нашей истории. И хотя многое ясно уже сейчас, в своем истинном свете этот период предстанет только в рамках масштабной исторической перспективы. Лишь она даст ответ на вопрос о месте и роли этого периода в истории.

Анализируя проблему практики как критерия истинности исторического знания, И.Д. Ковальченко писал, что возможности проверки истинности знания текущим и последующим ходом исторического развития ограничена, так как объективность полученного знания может быть доказана «только применительно к итогам, имеющим прогностический характер» [316]. Рассмотрим возможности применения общественно-исторической практики в качестве критерия объективности знания о прошлом.

Опора познания на историческую перспективу, раскрывающую все самые отдаленные последствия происшедшего и роль любого события в общем ходе развития, является обязательным условием этого познания. Без его соблюдения познание не может быть всесторонним и истинным. Общественно-историческую практику как критерий объективности знания о прошлом рассматривал великий русский ученый и писатель Н. Г.Чернышевский. Он писал: «Сущность знаний о Марафонской битве давно проверена каждым образованным человеком не чтением рассказов об этой битве, а всем его чтением, знанием о цивилизованном мире, не прошлой жизнью цивилизованного мира, а нынешней его жизнью, в которой участвует он сам. Если бы не было Марафонской битвы, и если бы не победили в ней афиняне, весь ход истории Греции был бы иной, весь ход следующей цивилизованной истории был бы иной, и наша нынешняя жизнь была бы иная: результат Марафонской битвы — один из очевидных для образованного человека факторов нашей цивилизации» [317].

Исследовательская позиция Н.Г.Чернышевского характеризуется приверженностью к истине. Он считал, что история — одна из тех наук, «в которой примесь недостоверного наиболее велика» [318]. Согласно его рассуждениям, критерием истинности исторических представлений является ход истории, т.е. общественная практика, хотя предложенный им вариант доказательства этого не выглядит вполне убедительно. Нельзя утверждать: картина прошлого истинна, поскольку последующие за ним события развивались именно так, а не иначе.

Инвариантность истории не исключает различия подходов к ней в познании, в том числе и по конечному результату — мере объективности. Не инвариантность, а логика повторяемости истории как «по вертикали», на более высоком уровне развития, так и «по горизонтали» способствует более глубокому и истинному пониманию прошлого и одновременно служит его критерием. Речь идет о повторяемости применительно к ступеням развития тех или иных процессов, а также к стадиям развития истории в целом. Поэтому, скажем, в свете представлений о Войне Алой и Белой розы невозможно сделать какие-либо выводы о характере греко-персидских войн, как и о степени истинности существующих о них представлений. Другое дело, когда анализируется демократия античного полиса: ее характер, особенности могут быть поняты только на основе иной, более высокой ступени развития демократии, связанной с возникновением более развитого гражданского общества при переходе от Средних веков к Новому времени.

Следовательно, это общество обусловливает одновременно и критерий оценки существовавших ранее представлений о демократии. Равным образом, современная демократия США — это не демократия вообще, а демократия определенного типа, плюсы и минусы которой будут наиболее видны с позиций какого-то иного, более высокого уровня ее развития, что зависит от развития самого общества, а не только знания о нем.

Итак, первоначальный вариант постановки проблемы объективности исторического познания в греко-римской историографии содержал требование достижения истинных (правдивых, достоверных) представлений об изображаемых событиях. Истинное знание являлось в этом смысле противоположностью мифа, вымысла и предполагало соответствие, адекватность картины событий их ходу. Истинность знания отождествлялась с его фактической точностью, достоверностью. Последовательный или даже крайний эмпиризм исчерпывал собой в подавляющей степени содержание повествования о событиях.

Не менее важно видение способов получения истинного знания. Главное заключалось в требовании исключить любое — положительное или отрицательное — отношение историка к событиям, которое рассматривалось как вмешательство в материал, приводящее его к искажению. Отношение к изображаемому воспринималось как личностно окрашенное и было нежелательным. Приверженность к циклической концепции развития имела решающее значение для формирования у историков Античности представлений о механизме исторического познания. Незначительная глубина исторической ретроспективы объясняет фундаментальную особенность варианта гносеологии той поры — отсутствие постановки проблемы, которая позже выражала и выражает в настоящее время основное затруднение историка: возможность адекватного понимания прошлого с позиции иной, чем это прошлое, общественной среды.

В несовпадении прошлого с окружающей историка средой какой-либо проблемы познания не усматривалось и прежде всего потому, что развитие событий воспринималось как процесс обратимый, циклический. Незначительная протяженность исторической ретроспективы, а также то, что общим условием, предпосылкой и основой познания Античности для греко-римских историков была сама Античность, без возможности какой-либо опоры познания на предшествующие и последующие исторические периоды — объясняют то, что было в этом первоначальном варианте гносеологии, и то, чего не было и быть не могло. Античную гносеологию отличали стремление к истине, включающее в себя требование адекватности изображения посредством отказа от выражения позиции историка по отношению к изображаемому, а также — отсутствие понимания позиции историка, как продукта влияния среды и как качественно иной, чем время, среды, к которому относится сам историк.

Логика последующего развития проблемы объективности была отчасти развитием, продолжением первоначального варианта ее постановки, отчасти ее отрицанием. Требование адекватности изображаемого ходу событий не выводилось за пределы совокупности представлений об объективности познания. Распространенным представлением о способе достижения истины оставалось убеждение в преодолении историком своей позиции как разновидности отношения к изображаемому. Развитие исторической мысли заключается в переходе от понимания позиции исследователя как чего-то личностного, к рассмотрению ее как результата влияния окружающей историка общественной среды. Реально в том и другом случае то, что она уже присутствовала до начала исследования, как и убеждение в возможности ее преодолеть. Понимание позиции историка как продукта влияния общественной среды, качественно не совпадающей с изучаемыми явлениями прошлого, стало, во-первых, результатом самого развития истории и возникновения масштабной исторической ретроспективы, а во-вторых, результатом развития принципа историзма, принесшего с собой понимание качественной определенности, неповторимости исторических событий и целых эпох. Такое понимание стало фактом развития исторической науки XIX в.

Одним из самых значимых достижений исторической науки XIX в. в области гносеологии стало доказательство неустранимости позиции историка из механизма его мышления, изображения и оценки конкретного хода событий. Наиболее четко это было выражено в немецкой историографии XIX в. Неудача попытки Л. Ранке преодолеть свое «Я» в познании стала, по существу, доказательством несостоятельности его позиции. Еще раньше Б. Г. Нибур в целях достижения объективности пытался доказать необходимость изучать прошлое с позиции самого этого прошлого, что было лишь разновидностью попытки историка уйти от влияния окружающей его среды как причины искажения картины прошлого.

Первым теоретически разработанным вариантом гносеологии с учетом неустранимости влияния на историка окружающей его общественной среды была теория познания И. Г. Дройзена. С влиянием среды он связывал единую субъективную природу отображения действительности в источнике и в мышлении историка, а в логике развития представлений о механизме исторического познания одним из первых перенес центр тяжести мышления с объекта на субъект. Тем самым понятие «объективность» хотя и не лишалось требования адекватности картины событий их реальному ходу, но перестало выходить за рамки позиции историка.

Так было положено начало той тенденции в развитии гносеологии, которой и сейчас следуют некоторые историки и которая почему-то считается новой. На самом деле новым является не само отрицание объективности, как адекватности знания, выходящей за пределы позиции историка, а новые формы, способы такого отрицания (идея слияния объекта и субъекта, перенос центра тяжести проблемы в область текста и т.д.).

Логика развития проблемы объективности исторического познания не привела к отказу от того понятия объективности, которое означает: а) признание присутствия личностно и социально обусловленной позиции исследователя, что предполагает только один путь к достижению истины — через позицию историка; б) отрицание монополии на истину любой позиции — социального, теоретического и иного свойства; в) отрицание безбрежного плюрализма с его тезисом о равноценности любых представлений о событиях и отвечающих требованию адекватности в рамках избранных предпосылок познания. Наличие множества позиций обусловливает различия в их шансах на истину и неизбежность плюрализма. При этом содержание истинного знания является не результатом компромисса, соглашения, договора между историками разных направлений, а совпадением, имеющим объективную основу, вытекающим из опоры на источник, как часть ушедшей в небытие действительности. Изъятие из гносеологии феномена исторической реальности как мыслимого объекта означало бы крах истории как научной дисциплины. К счастью, теоретических рассуждений по этому поводу для этого явно недостаточно [319].

Такое понимание объективности проверяется и подтверждается как самим процессом научного исследования, так и общественной практикой, развитием истории. Исторические ретроспектива и перспектива на разных этапах развития исторического знания представляют собой важные предпосылки формирования гносеологии. Также она открывает путь ко все более глубокому пониманию прошлого и является главным критерием истинности такого понимания с оговоркой, что это развитие не имеет конца, как не может быть и конечных, неизменных истин.