Проблема активности научного мышления: история и квантовая механика

Активность нельзя считать особенностью только исторического мышления. Любое научное мышление активно, т.е. избирательно, поскольку оно не может дать копии, слепка с изучаемого объекта. В этом смысле природа исторического и естественно-научного мышления едина. Отмечая общенаучный характер представлений об указанном соотношении объекта и субъекта познания, следует подчеркнуть особую роль в их формировании научных открытий в области физики, и особенно — классической механики. Выявленные И. Ньютоном законы макромира, — обычного мира, в котором живет человек, — опираются на признание его объективности, т.е. на признание независимости от человека и, в частности, от субъекта познания, его познаваемости. Фундаментальным принципом классической механики является положение о независимости изучаемых объектов от средств и способов наблюдения за ними, т.е. от опыта, эксперимента, так как в макромире явления (объекты) имеют четко выраженную прерывную или волновую, непрерывную, природу. По мнению Н. Бора, все представления и понятия классической физики основаны на предпосылке о том, что «...можно отделить поведение материальных объектов от вопроса о их наблюдении» [312].

Понятие «истина» в соответствии с этими представлениями имеет только один смысл — адекватность отображения объекта мышлением. Проверка же адекватности осуществляется средствами, внешними по отношению к создаваемой картине научных представлений, т.е. с помощью опыта. Как выяснилось позже, адекватность законов классической механики не имеет универсального характера. Эти законы оказались лишь частным случаем, объясняющим поведение одного класса явлений — макромира. Мир микрочастиц подвержен действию совсем других законов, однако, это уже другой этап развития физики. Что же касается классической физики, то ее открытия и достижения стали основой единой физической картины мира, т.е. были использованы при изучении явлений в области химии, математики и т.д. Какое же отношение все это имеет к области исторического познания?

Классическая механика была одной из вершин научных достижений, революцией в естествознании XVII в. Открытия в области физики привели к попыткам отождествления механизмов естественнонаучного и исторического познания. Однако эта аналогия наталкивается на непреодолимое препятствие: активность мышления историка обусловлена, прежде всего, фактором, отсутствующим в механизме естественнонаучного мышления — современной историку средой.

Этим определяется выбор темы исследования, формирование понятийного и иного аппарата ее анализа, а в итоге — выдвижение на первый план одних аспектов изучаемого явления и отнесение к числу второстепенных других и т.д.

Во влиянии современности на историческое познание отчетливо прослеживается связь объективного и субъективного. Объясняется это тем, что в историческом познании субъект (историк) является частью объекта как в буквальном смысле, когда речь идет об изучаемых современных историку явлениях, так и частью истории как процесса развития в целом. Такое соотношение субъекта и объекта напоминает ситуацию в квантовой механике, в которой взаимодействие между объектами и измерительными приборами составляет существенную часть явлений. Подобное взаимодействие «...ставит абсолютный предел для возможности говорить о поведении атомных объектов как о чем-то независящем от средств наблюдения» [313]. Это лишь подтверждает тот факт, что природа научного познания едина, но вовсе не говорит о том, что любые результаты наблюдения равноценны, равнозначны. С точки зрения физиков, слияния объекта и субъекта не происходит. Такого слияния нет и в историческом познании. Историк не является творцом объекта ни буквально, так как прошлое от него не зависит, ни в переносном смысле в качестве предмета исследования, так как он всегда является частью объекта.

Современность проявляет себя двояко в качестве источника или импульса субъективного: в тексте источника, как позиция его автора и в мышлении историка, изучающего этот текст. И все же она не является символом и синонимом лишь субъективного начала в мышлении историка, с ее влиянием связаны вовсе не только искажения образа прошлого. Современность — источник развития познания, субъективный и объективный одновременно. Развитие истории, частью которой всегда является современная историку среда, обеспечивает развитие познания (объективное), но обусловливает его результаты присущим для него общим уровнем познания, степенью развития логического аппарата мышления и т.п. (субъективное); современность обнажает глубину и относительность познания одновременно. Приводя к подтверждению известных результатов познавательной деятельности (объективное), современность исключает возможность подтверждения части этих результатов в конечной инстанции и по отношению ко всему объему исторического знания (субъективное).

Современность связывает познание прошлого с решением тех или иных общественно значимых в данный момент задач или частных целей самого историка (субъективное), но тем самым она одновременно предупреждает против отрыва субъекта от объекта, мышления историка от действительности, частью которой он является (объективное).

Ни одна из систем представлений о механизме исторического познания в прошлом не может быть взята в неизменном виде в качестве рационального варианта современной гносеологии. Однако именно в ходе развития практики исторического исследования была выдвинута проблема, без решения которой не могут обойтись и современные ученые — проблема соотношения исторической науки и современности. Теория познания И. Г. Дройзена была в известном смысле единственным в своем роде фактом вплоть до 90-х гг. XIX в. В первые десятилетия после своего появления она не нашла серьезных противников, как и последователей. Отправляясь от оценки взглядов части представителей современной, прежде всего западной историографии, следует признать: теория познания И. Г. Дройзена стоит не просто у истоков этих взглядов, но и содержит в себе их глубокую суть, несмотря на определенную разницу подходов, терминологии и т.д. Гносеологическая природа отрицания объективности заключается в отрыве исторического источника от исторической действительности и в перенесении центра тяжести мышления с объекта на субъект. Такова природа всех вариантов гносеологии субъективизма. Субъективное начало властвует в источнике и в структуре мышления историка, и изгонять его (в отличие от объективизма Л. Ранке) не только невозможно, но и нецелесообразно. Это гносеология полуправды, она отталкивается от вполне реальных свойств исторического источника и мышления историка, но абсолютизирует их и доводит до абсурда: историей, согласно субъективистским представлениям, является только то, что выходит из-под пера историка. Поистине: худшие сорта лжи получаются из полуправды.

Таким образом, характерные черты и особенности гносеологического механизма познания историка — это порождение специфики объекта исторической науки; решающее значение имеет качественная определенность явлений общественной среды. Однако возможность познания историком явлений и процессов, качественно отличающихся от тех, что его окружают и лежат в основе его мышления, не обеспечивается признанием своеобразия этих явлений. Это стало осознаваться как особая проблема во второй половине XIX в. У истоков этой проблемы стоит немецкий филолог А. Бек (1785—1829).

А. Бек разрабатывал приемы филологической критики языковых памятников, текстов прошлого, отталкиваясь от герменевтики, в основе которой лежала реконструкция текстов церковного происхождения. По его мнению, филолог имеет дело или с остатками прошлого, или с сообщениями о нем (знаками), которые по своей форме отличаются от явлений прошлого. Остатки являются своего рода иероглифами, которые нужно разгадать.

Знаки (Zeichen) — письменные знаки, ноты и т.д. — не имеют сходства с обозначаемыми явлениями. Задача филолога состоит в том, чтобы на основе данных символов проникнуть в сознание тех, кто их начертал. Речь идет о реконструкции, понимании явления. Содержание текста не всегда доступно рациональному анализу, поэтому необходимо вживаться в индивидуальность автора, интуитивно проникать в его духовный мир, причем здесь не противопоказана и фантазия [314]. Это восприняли и историки.

По мнению И.Г. Дройзена, возможность познания основывается на том, что мы познаем нечто себе подобное, характерное для элементарных основ человеческих взаимоотношений и для исторического познания. Историческое познание тождественно тому, как мы понимаем говорящего с нами. Это некоторая целостность, которой мы проникаемся сами. Задача исторического исследования состоит в том, чтобы понять прошлое на основе сохранившихся о нем данных так, как мы понимаем собеседника [315]. Такова суть теории понимания, которой придерживались некоторые историки и философы (В. Дильтей и др.). Она носит во многом внелогический, интуитивный характер, что, по мнению И.Г. Дройзена, связано с особенностями объекта исторической науки. Историк приводил пример с Сикстинской мадонной Рафаэля, тайной возникновения которой является Х-личность художника.

Рациональный смысл теории понимания — в постановке проблемы о роли интуиции в познании, что актуально и сегодня. Бесспорно, в историческом познании движение к новому знанию не является результатом простого накопления фактов, постепенного развития структуры знания в целом. Переход к новому знанию всегда предполагает разрыв с прежней логикой мышления; и чем больше новизны, тем более глубоким является этот разрыв. В естественных науках это выражено более четко, чем в исторической науке. Звеном перехода к новому знанию является интуиция. Индуктивная или дедуктивная логика не в состоянии обеспечить такой переход. Напряженный, непрерывный поиск естествоиспытателя, ученого приводит к тому, что появляется новое знание, которое воспринимается эмоционально — как озарение. Этому сопутствует и образ, возникающий у самого ученого (яблоко И.Ньютона, сон Д.И.Менделеева и т.д.). У историка переход к новому знанию не бывает столь резким в связи с характером самого знания, и, тем не менее, это знание не является простым логическим развитием прежней истины, оно представляет собой разрыв с ней.

Однако у историка есть то, чего не может быть у физика — сопереживание. Это не логика мышления, а эмоция, возникающая в ходе познания человеческого человеком, сопричастность познающего тому, что познается. Но это не суть мышления, не его природа.

Понять прошлое, как понимаешь собеседника, невозможно, так как «собеседник» из прошлого относится к другому времени, представляет собой совсем другой мир отношений. Для диалога с ним требуется другой язык. В противном случае прошлое будет переводиться на язык современных историку отношений. Ранее мы говорили о модернизации. Опасность модернизации связана не с проявлением упомянутой эмоции, а с фундаментальной особенностью исторического познания — обусловленностью позиции историка окружающей его средой, что не является неизбежным. Чтобы избежать искажения прошлого, нужно пытаться понять его в качественном своеобразии, а не смотреть на него глазами прошлого. Конечно, принцип историзма не сможет помешать тому, кто стремится осовременивать прошлое, любой вариант гносеологии сам по себе не может заставить историка быть правдивым.

Отступление от принципов естественно-научного мышления, искажение структуры, механизма этого мышления не позволяет естествоиспытателю получить достоверные результаты исследования. В этом смысле механизм мышления содержит в себе функцию самоконтроля. В основе этого самоконтроля лежит выводной характер естественно-научного знания. Историческое знание по своей природе не является выводным, что объясняется характером объекта познания: любое историческое событие вытекает из прошлого, но никогда не является его простым продолжением. В теории понимания рассматривается, в сущности, лишь одна сторона явлений — их подобие. Отсюда выводится соответствующий вариант гносеологии — сопереживание сходного, однородного. На самом деле этот вариант гносеологии нереализуем. Иначе, для понимания Цезаря был бы нужен только Цезарь, т.е. его вообще было бы невозможно понять.

Не менее очевидна несостоятельность другого варианта гносеологии, ориентирующегося на познание единичного. Этот вариант представлен неокантианской философией истории и различными его разновидностями. Его несостоятельность заключается не в том, что он ориентирован на изучение единичного, неповторимого в явлениях, без чего не может быть исторического познания, а в том, что единичное в нем рассматривается как синоним исторического по своей природе. Последовательная абсолютизация единичного означает, что объектом познания является некая уникальность, которая не может быть познана, так как физически недоступна познанию.

Однако для историка тут проблемы нет: такого рода уникальность может существовать только в чьем-то воображении, в реальной истории ее не бывает. События являются звеньями более общей цепи событий. Уже только это исключает уникальность любого события. Задача историка — познать эти события. Общеисторическая связь событий — необходимое и самое общее условие их познания, поэтому рациональный вариант гносеологии нуждается в столь же рациональной общеисторической теории. Качественная незавершенность процесса общеисторического развития предопределяет относительность результатов его познания. Роль общеисторической перспективы развития в гносеологическом смысле двояка: развитие истории является условием понимания прошлого или углубления, изменения этого понимания и в силу этого играет роль критерия истины.