ГЛАВА 3. ИСТОРИЧЕСКОЕ И ЕСТЕСТВЕННОНАУЧНОЕ ПОЗНАНИЕ

Статус истории как науки определяется ее положением и местом в области научного познания в целом. В связи с этим встает проблема соотношения истории и естественных наук. Первоначальным вариантом ее решения был тезис о тождестве исторического и естественно-научного познания, выдвинутый рационалистами XVII в. В рационализме выражена тенденция к общенаучному монизму на основе естественно-научного познания с опорой прежде всего на математику и физику. Основой именно такого варианта решения данной проблемы были успехи в развитии этих наук, настоящая революция в естествознании: открытие законов классической механики И.Ньютоном, законов небесной механики И. Кеплером, дифференциального и интегрального исчисления и т.д. Историческая же наука не могла похвастаться чем-либо подобным. На фоне взлета физико-математических дисциплин сложилось соответствующее отношение к исторической науке как дисциплине, нуждающейся в изменении статуса, для того чтобы занять подобающее положение в общенаучной иерархии. Это была первая масштабная попытка посмотреть на историческую науку глазами наук о природе и создать в их рамках новую науку об обществе — «социальную физику» [36]. «Социальная физика» мыслилась в качестве дисциплины, непосредственно воспринимающей приемы, методы исследования естественных наук. Это касалось распространения атомистических представлений на понимание отношений между людьми в обществе, применения так называемого геометрического метода к изучению истории. Б. Спиноза (1632—1677) в своей «Этике» использовал математический аппарат формул и уравнений, а Г. Гроций (1583—1645) стремился внести математическую точность в учение о праве [37]. Однако исторической науки как части наук о природе не получилось. Объективной причиной такого результата было, в сущности, различие предметов истории и естественных наук. Сторонники «социальной физики», среди которых не было историков, не осознавали всей глубины своеобразия истории по сравнению с природой.

Полной противоположностью представленного подхода к соотношению истории и естественных наук является неокантианская философия истории, возникшая в Германии в конце XIX в. Ее основные представители Г. Риккерт (1863—1936) и В. Виндельбанд (1848—1915) исходили из признания полной противоположности истории и естествознания, как по методу, так и по предмету исследования. По их мнению, в естествознании речь идет об изучении общего, повторяющегося (номотетический метод), а в истории предметом изучения является индивидуальное, неповторимое (идеографический метод). Согласно Г. Риккерту, при изучении, с одной стороны, природы, а с другой — истории возникает принципиальная противоположность [38].

Приведенные представления являются крайними вариантами решения проблемы и не исчерпывают ее истолкования. Отметим также, что подходы к проблеме соотношения истории и естественных наук зависели как от состояния научного знания в целом, так и в той или иной его области. Например, крупные научные достижения середины XX в. в области ядерной физики выдвинули эту дисциплину на первый план в общенаучной иерархии, а образ физика-ядерщика стал своеобразным символом ученого в общественном сознании.

Что же представляет собой наиболее рациональный вариант рассматриваемой проблемы? Категорическое противопоставление исторической науки естествознанию не менее ошибочно, чем их слияние — «социальная физика»: отождествление явлений природы и общественной среды так же противоречит их характеру, как и оценка исторических событий в качестве уникальных, абсолютно неповторимых феноменов не отражает их подлинной сути. История — продукт природы, а не простое ее продолжение. Историю творят люди, фактор человеческой свободы воли и деятельности придает развитию истории иное качество, чем это имеет место в природе. Однако и история, и природа — объективные реальности, которые в своем бытии в виде объекта не зависят от изучающего их субъекта, исследователя. Физик и историк выступают на равных в том смысле, что они пытаются понять, что произошло до них и, что важно, независимо от них. Между этими исследователями есть сходство « в том, о каком именно характере понимания идет речь: понять — значит составить мысленный образ, картину изучаемых явлений, передающие их суть, содержание, представляющие явление такими, какие они есть в реальности. Результат — показатель этого соответствия — в обоих случаях один и тот же, и называется он истиной.

Познание в любом его виде должно быть истинным, без этого оно не может быть научным; цель любой науки — достижение истины. В этом смысле природа научного познания едина: требование истины в равной мере приложимо и правомерно по отношению к любой области научного знания. То, что невозможно доказать как истину, не может считаться прерогативой науки. И, наконец, еще одно качество, характеризующее природу научного познания в целом: наука не существует ради нее самой, каждый вид научного познания служит, в конечном счете, удовлетворению потребностей и интересов людей. Каждая наука решает эту задачу по-своему.

Единство природы научного познания предполагает специфичность каждого его вида: оно выражено в особенности языка и стиля мышления, методов, процедур исследования и т.д. Специфичность порождается предметом научной дисциплины: каков предмет — таков и метод. Предмет формируется с учетом своеобразия изучаемых явлений как части объективной реальности. Историческое познание связано с изучением особого рода реальности — жизни общества, чем обусловлены, прежде всего, его свойства и особенности, отличающие его от естественно-научного познания. Некоторые особенности имеют особо важное, фундаментальное значение, они определяют статус исторической науки и ее место среди других наук. Первой из таких особенностей является то, что объект истории не существует в реальности в том смысле, в каком реальность рассматривается в естествознании. Ее объект — реальность, ставшая прошлым, ушедшая в небытие. Зримо, осязаемо она не существует для историков. Положение не меняет и тот факт, что ряд историков изучают современную им действительность, ведь она тоже с каждым днем уходит в небытие, становится прошлым. Четкой грани между современностью и прошлым, особенно ближайшим, нет. Зримые следы прошлого сохраняются в последующем развитии, но чем больше временной интервал между современной в каждый данный момент средой и прошлым, тем меньше остается места для существования в реальности последующего развития остатков прошлого, именуемых пережитками.

Пережитки рабства в виде колоната или патриархального рабства сохранялись и, следовательно, были доступны наблюдению и изучению как реальности в позднеримскую эпоху и раннесредневековый период. В эпоху же формирования средневековых феодальных отношений их уже не было. Пережитки далекого прошлого могут сохраняться в виде обычаев, что также свидетельствует о связи современности и прошлого. Даже когда от прошлого не остается никаких следов в реальной жизни, оно связано с ней через ряд опосредствующих звеньев в неразрывной цепи времен, из которой ничего не выбросить, не разрушая ее.

Историк может не считаться с тем, что любые перемены в обществе так или иначе связаны с его прошлым и подготовлены им. Но тогда остаются без объяснения причины, истоки этих перемен, ведь тот факт, что каждая эпоха и каждое поколение людей начинают свои действия не на пустом месте и не с нуля, а с того состояния, которое им досталось, — не по их воле и выбору — в наследство от прошлого, не требует доказательства. В переломные моменты истории это наследие в той или иной степени разрушалось, но и в этих случаях, чтобы понять суть перемен, необходимо обратиться к прошлому. Одним словом, Г.Гегель (1770 — 1831) прав: сущность — в прошлом. Разница между объектом исторического познания и объектом естественных наук заключается в следующем: прошлое изучается историком преимущественно не в реальности, а в виде его материальных остатков (археологические данные) и в форме письменных источников, тогда как объектом естественно-научного знания является непосредственно реальность.

Принадлежность объекта исторического познания к прошлому и существование его для историка в основном не в качестве реального бытия, а в виде его остатков — письменных, устных и вещественных — составляет первую особенность истории как науки. Прошлое невосстановимо ни в одной из своих фаз — ни экспериментально, ни каким-либо иным способом. Путешествие Т.Хейердала на Кон-Тики является, конечно, некоторой разновидностью эксперимента, имевшего научное значение, однако это вовсе ни возрождение прошлого, ни возврат к нему. Возможность эксперимента исключает в любом случае наличие новой исторической ситуации, над которой историк не властен. Он не может ею пренебречь в ходе исследования: время, его дух, специфику невозможно вернуть никому. Эксперимент не является средством научно-исторического познания, что не роняет статус истории как науки, она не является и не может быть областью экспериментального знания по своей природе. Стремление к повышению статуса научности историографии таким путем лишено всяких оснований. Можно сказать, что в механизме мышления историка нет такого эффективного средства доказательства истины получаемых результатов, как, скажем, у физика, да и не может быть, что не говорит о качестве знания. Путь историка к истине более труден и извилист, а результаты исследования далеко не всегда отличаются такой однозначностью содержания и смысла, степенью устойчивости, как это имеет место в естественных науках.

Вторая особенность исторического познания заключается в характере соотношения объекта и субъекта.

В естественных науках субъект всегда находится вне области изучаемых явлений, над ней. При изучении общественных явлений ученый чаще всего не является современником исследуемых событий, если речь идет о прошлом, однако в данном случае соотношение объекта и субъекта существенно иное: и сам субъект, и изучаемые им явления принадлежат одному целому — истории. Историческое познание является в этом смысле самопознанием общества.

Механизм этого самопознания таков, что оно осуществляется не безотносительно к позициям субъекта в условиях современной ему социальной среды, не в обход их, а через эти позиции, на их основе. В структуру этих позиций входит все, что связывает историка с его эпохой, — язык, социально-политические и иные взгляды, методология и т.д. Таким образом, перед историком встает вопрос, который представители естественных наук не решают: «Как ему изучать объект — прошлое — с позиции современной ему общественной среды, а не только с позиции достигнутого уровня знаний об объекте, что имеет место в естественно-научном познании?»

Третья особенность исторического познания заключается в качественной незавершенности процесса развития истории. Изменения в мире явлений природы происходят настолько медленно, что естествоиспытатель может относиться к ним, как к чему-то неизменному, сформировавшемуся.

Совсем другое в истории, где качественные изменения были и остаются нормой исторического развития, причем процесс изменений выглядит как безостановочный. Отсюда следуют, по крайней мере, два вывода.

Во-первых, представления историка об истории в целом никогда не могут быть завершенными и выражаться в виде некоторой окончательной теории: каждый новый этап исторического развития с неизбежностью будет вносить коррективы, дополнения в сложившуюся систему взглядов.

С изучением явлений природы этого, как известно, не происходит: законы классической механики, открытые И.Ньютоном, и сегодня сохраняют силу для тех физических процессов, к которым эти законы относятся. Законы квантовой механики, открытые позднее, вовсе не являются результатом последующего развития в мире физических явлений, которого, скажем, не знал И.Ньютон. Новейшие открытия в области физики являются результатом развития научного физического знания, а не самих физических явлений и процессов.

Во-вторых, бесконечность процесса развития истории приводит к изменениям не только общетеоретических представлений историка, но и его конкретно-исторических взглядов и оценок тех или иных событий. Следует подчеркнуть: это не только развитие знания как такового, но и такое его развитие, которое обусловлено движением самой истории.

С каждой новой ступенью такого движения прошлое выглядит несколько иначе, чем раньше, хотя в каждом конкретном случае все слишком индивидуально. Можно ли говорить о какой-либо хаотичной, беспорядочной смене точек зрения, выводов, оценок? Нет, так как не являются беспорядочными развитие истории и изменения в области исторических представлений о прошлом и в целом логика развития, корни которой кроются в конечном счете в логике развития исторического процесса. Итогом взаимосвязи того и другого является расширение, уточнение, обогащение исторического знания, хотя это происходит не плавно, не механически и не всегда в пользу истины о прошлом.