Предвидение будущего

Можно ли предвидеть будущее? Что это дает человеку и обществу? Являясь неотъемлемым элементом связи времен, категория будущего входит в структуру исторического сознания; без будущего, без уверенности в нем не может быть здорового исторического сознания.

Дело, однако, не только в состоянии исторического сознания: попытка приоткрыть завесу над будущим имеет жизненно важное значение как для индивида, так и для общества. В обоих случаях между настоящим и будущим нет разрыва. Выстраивая свои планы на будущее, индивид отталкивается от настоящего независимо от того, хочет ли он и в какой мере перенести что-то из настоящего в свою последующую жизнь. Задумывая реформы и преобразования, общество, так или иначе, должно учитывать их возможные последствия. В этом смысле учет перспективы имеет социально-практическое значение. Попытки предвидения могут различаться как по протяженности перспективы — отдаленной или ближайшей, так и по масштабам (куда идет история, куда идет страна или что ее ждет в ближайшем будущем в результате тех или иных изменений, реформ в настоящем). Во всех случаях важно понять, как это следует делать, каков механизм мышления, направленного на разгадку возможной перспективы.

В связи с этим следует, прежде всего, разграничить два способа прогнозирования будущего. Они различаются и терминологически и по смыслу. Это предсказание, или пророчество, и предвидение. Предсказание лежит вне области науки, рационального Мышления, предвидение является научным по своей сути. Самым известным пророком был французский врач, образованнейший человек своего времени М. Нострадамус (1503—1566). К числу его реализованных пророчеств относят французскую революцию 1789— 1794 гг., две мировые войны, войну в Афганистане и т.д. Тем не менее, отношение к предсказаниям М. Нострадамуса было и остается неоднозначным, вплоть до сомнения в их достоверности и даже отрицания таковой. Повод к этому дает вам прорицатель: его катрены (четверостишия) зачастую не поддаются однозначному толкованию [41]. Самое же главное заключаемся в том, что механизм, логика предсказаний М. Нострадамуса До сих пор не поддается расшифровке, их тайна остается нераскрытой.

Известной магической прорицательницей была также Ванга, жившая в Болгарии в XX в. Ванга предсказала поражение А.Гитлера; во Второй мировой войне, крах царства болгарского царя Бориса, ввод советских войск в Чехословакию в 1968 г. и др. [42] По поводу ее пророчеств остается открытым вопрос: «К чему следует относиться как к реальному, доказанному историческому факту?» Этот вопрос относится не только к самому пророчеству, но и к способу прорицания; впрочем, в последнем случае требование рационалистической расшифровки вряд ли правомерно, ведь речь идет о волшебстве.

В отличие от прорицания механизм научного предвидения не должен быть метафизической тайной: обращая взор в будущее, историк не может оставаться в неведении относительно логики, структуры мышления, в противном случае ему нечего будет сказать о вероятном будущем. Какова же эта логика? Ее пониманию способствует изучение реальных фактов предвидения будущего. Немецкий историк XIX в., знаток истории Древнего Рима Т. Моммзен (1817 —1903) оставил завещание, которое надлежало вскрыть пятьдесят лет спустя после его кончины. Т. Моммзена не стало в 1903 г., в 1953 г. завещание было вскрыто и наделало много шума в ФРГ. Из-за гробовой доски ученый поведал потомкам, что он не верил в прочность созданного в 1871 г. немецкого рейха и предрекал его крах в недалеком будущем. В ходе Ноябрьской революции 1918 г. в Германии это предвидение стало фактом.

На что опирался Т.Моммзен в своем прогнозе? Из его завещания об этом мы не узнаем практически ничего, кроме его резкого отрицательного отношения к династии Гогенцоллернов. Впрочем, еще при жизни будучи горячим и искренним сторонником объединения Германии, Т.Моммзен по-своему, доступными ему средствами историка стремился помочь объединению страны, ссылаясь на прошлое. Ученый писал о законе движения любой нации к созданию единого государства, считал разновидностью такого объединения завоевание Древним Римом Италии и даже находил в этом далеком прошлом образец для Германии — демократическую, как ему казалось, монархию Цезаря. С образованием бисмарковского рейха Т. Моммзену пришлось пережить довольно чувствительное разочарование по этому поводу: немецкая империя никак не походила на демократическую, и историк перешел в разряд оппонентов и даже противников О. Бисмарка. С этим разочарованием и связан прогноз Т. Моммзена. В своем прогнозе историк опирался на прошлое и современную ему среду. Если даже признать, что опора на прошлое не убедительна (диктатура Цезаря по своей социальной сути не могла стать прообразом для Германии), нельзя не согласиться с реалистичностью другого: консервативный характер империи Гогенцоллернов стала одной из причин ее краха.

Известны факты предвидения Первой мировой войны Ф.Энгельсом (1820—1895) и О.Бисмарком, причем последний связывал ее начало с кризисной ситуацией на Балканах. Анализ назревавших противоречий, формирование противоборствующих сторон конфликта, современником чего был О. Бисмарк, помогли ему сделать этот прогноз. Остальное в механизме мышления политика не поддается расшифровке в связи с индивидуальностью ситуации и мышления О.Бисмарка, не давшего по этому поводу столь необходимых для проникновения в тайну этого механизма пояснений.

А вот что увидел в будущем Ф. Энгельс: «...для Пруссии — Германии невозможна уже теперь никакая иная война, кроме всемирной войны. И это была бы всемирная война невиданного раньше размера, невиданной силы. От восьми до десяти миллионов солдат будут душить друг друга и объедать при этом всю Европу до такой степени дочиста, как никогда еще не объедали тучи саранчи. Опустошение, причиненное Тридцатилетней войной, — сжатое на протяжении трех-четырех лет и распространенное на весь континент, голод, эпидемии, всеобщее одичание, как войск, так и народных масс, вызванное острой нуждой, безнадежная путаница нашего искусственного механизма в торговле, промышленности и кредите; все это кончается всеобщим банкротством; крах старых государств и их рутинной государственной мудрости, — крах такой, что короны дюжинами валятся по мостовым и не найдётся никого, чтобы поднимать эти короны; абсолютная невозможность предусмотреть, как все это кончится и кто выйдет победителем из борьбы; только один результат абсолютно несомненен: всеобщее истощение и создание условий для окончательной победы рабочего класса». Это написано в 1887 г. Удивительная точность в некоторых деталях, хотя этого и нельзя требовать от прогноза любого порядка. Из отдельных высказываний Ф. Энгельса, сопутствующих прогнозу, следует, что предполагаемая мировая война будет итогом долговременных тенденций развития Германии Европы: «Вот куда, господа короли и государственные мужи, привела ваша мудрость старую Европу» [43]. За этим стоит обобщение еще более высокого порядка, связанное с уровнем и качеством общеисторических представлений, уровнем теории: война — порождение логики развития капиталистических отношений, которая с неизбежностью приводит к окончательной победе рабочего класса. Победы тогда не произошло, но Первая мировая война имела самое прямое и непосредственное отношение к победе Октябрьской социалистической революции 1917 г. Прогноз Ф.Энгельса был сделан, так сказать, попутно, по поводу события, не соотносящегося по своей значительности с масштабами прогнозируемого явления, что в данном случае не способствует расшифровке структуры мышления, породившего рассматриваемый прогноз.

Приведем еще один пример реализованного прогноза. В июле 1917 г. Г.В.Плеханов (1856—1918) опубликовал в газете «Единство» обращение к правящей элите России.

В нем говорилось о том, что в России не может быть выстроено демократичное государство, где есть разделение властей, где собственность защищена, где политические институты защищают права личности, если население России живет в удручающих условиях, если заработок рабочего абсолютно недостоин его как гражданина и человека. Нищета рабочего класса, нищета населения страны — это коренное условие в будущем для создания жесткого авторитарного режима. Г.В. Плеханов призывал поделиться сверхприбылями, полученными от Первой мировой войны и использовать эти деньги на решение социальных проблем. Он считал, что если элита этого не сделает, ее дни сочтены [44]. Прошло всего три месяца и элиты не стало. Данный прогноз опирается на некоторый, хотя и не сформулированный здесь, вывод общего характера, применимый не только к данной ситуации: крайняя нищета части населения, резкое социальное расслоение в обществе чреваты социальным взрывом. Уверенность Г. В. Плеханова относительно исхода ситуации опирается, конечно, не только на саму ситуацию, но и на прошлое, на опыт социальных, в том числе революционных, конфликтов предшествующей истории.

И еще об одном прогнозе. В 1902 г. в одном из писем М. Горький писал: «Старик Ключевский на днях сказал: "Поскольку я знаю русскую историю и историю вообще, я могу безошибочно сказать, что мы присутствуем при агонии самодержавия" [45]. О Николае II писатель отозвался так: «Это последний царь, Алексей царствовать не будет [46]». И здесь нет авторской расшифровки прогноза, кроме ссылки на знание русской истории. В.О.Ключевский афористически кратко и точно выразил суть проблемы прогнозирования: чтобы посмотреть в будущее, нужно оглянуться назад. Впрочем, еще И.В.Гёте (1749—1832) называл историка «пророком, предсказывающим назад». Историка, действительно, можно назвать пророком, опирающимся на прошлое и — добавим — на современные ему события. Чем масштабнее события, тем важнее оглянуться назад в поисках их корней, истоков, а, следовательно, и возможных последствий. Истоки и ход событий и процессов, логика их развития позволяют с некоторой вероятностью судить о возможном исходе, о перспективе. Можно ли, однако, конкретизировать фактор опоры на прошлое как источник и основу прогнозирования? Один из современных авторов, В. Кожинов, попытался пойти дальше В.О.Ключевского в вопросе прогнозирования. Он писал: «Единственный метод для правильного понимания того, куда мы идем, — это оглянуться назад, в историю. Другого метода нет. Все остальное — гадание на кофейной гуще. Для того чтобы понять, куда мы идем, нужно найти в прошлом сходную ситуацию и увидеть, что нас ждет в будущем» [47].

На самом деле предложенная В. Кожиновым конкретизация прогнозирования не является рациональным вариантом развития соответствующих взглядов великого историка. Она противоречит фундаментальной особенности явлений общественной среды — их индивидуальному своеобразию, исключающему их буквальную повторяемость и приводящему к различным последствиям даже из весьма схожих исторических ситуаций. Следует подчеркнуть: прогноз — это взгляд в будущее, но импульс к этому исходит от современной ситуации и опирается на прошлое. Каждое из звеньев исторического процесса всегда очень конкретно по своему содержанию и смыслу, что делает процедуру прогнозирования столь же конкретной и несовместимой с какими-либо стереотипами мышления.

Кроме того, следует отметить два уровня прогнозирования: в масштабе конкретных событий или процессов и в масштабе истории в целом, поскольку вопрос «Куда идет история?» вовсе не является праздным. Опора на прошлое в рамках истории в целом столь же необходима, как и при конкретном прогнозировании, однако в данном случае важен упорядоченный подход к прошлому, который обеспечивает только один уровень мышления — общеисторическая теория. Рациональный вариант такой теории связывает воедино понимание всех звеньев исторического процесса — прошлого, настоящего и будущего, — в чем уже содержится определенное представление о логике движения этого процесса, а значит, и потенциальная возможность делать вывод о его вероятно отдаленном или не очень отдаленном по меркам истории будущем. Структура и содержание теории зависят от развития истории, следовательно, и на этом уровне предвидения не существует возможности свести структуру мышления к какому-то стереотипу, не зависящему от конкретной исторической ситуации и от соответствующего ей состояния познания.