ГЛАВА 2. НАУЧНО-ИСТОРИЧЕСКОЕ И ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ОТОБРАЖЕНИЕ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ

Историческая действительность может быть представлена в научной и художественной формах, которые различаются по своей природе и сути. Историческое познание является одной из самых фундаментальных научных дисциплин об обществе, и в этом смысле оно отличается от таких художественных форм и способов отображения жизни людей, как живопись, скульптура, музыка, художественная литература и т. д. Художественные формы различаются материалами и способами отображения, но едины по своей сути: результатом художественного отображения реальности всегда является художественный образ во всех его разновидностях. Другое вытекающее отсюда сходство всех видов искусства — их воздействие на эмоции. Природа художественного образа двояка: он представляет собой единство элементов вымысла и правды жизни. Таким образом, научное и художественное в изображении исторической действительности не могут ни отождествляться, ни противопоставляться.

Неправомерное сближение исторического познания и искусства выражается в тезисе об историческом познании как художественном жанре. Наиболее распространенной формой этого представления является отнесение исторического познания к жанру художественной литературы (исторический роман). Такого взгляда на природу исторического познания придерживался Аристотель (384—322 гг. до н.э.), выдвинувший тезис об истории как разновидности риторики. В Средние века этот тезис был забыт и вытеснен представлением об истории как служанке богословия, но с переходом к новому времени данное понимание природы исторического познания вновь приобретает актуальность, хотя уже в иной, чем у Аристотеля, форме. Известные историки XIX в. разных стран отстаивали тезис об историографии как разновидности художественного жанра, и, прежде всего художественной литературы. Ярким представителем этого подхода в отечественной историографии был Н.М.Карамзин (1766— 1826). Его манера изображения прошлого преследовала цель «...выбрать, одушевить, раскрасить... Что не важно, то сократить... отменных людей, происшествия действительно любопытные описать живо, разительно...» [28].

Правда, Н.М.Карамзин вполне определенно отмежевывался от позиции, отождествлявшей научную и художественную манеру по характеру изображения прошлого. По его мнению, история «не терпит вымыслов» [29] и должна изображаться «единственно в памятниках» [30]. Отсюда следует: все то, что он подразумевал под художественной манерой изображения в работе историка — это стиль, сочетающийся, однако, с неукоснительным требованием достоверности изображаемого: «Как естественные науки, так и гражданская история не терпит вымыслов, изображая, что есть или было, а не что могло быть» [31]. Наряду с этим ученый считал, что искусное изображение есть долг бытописателя. Взгляды Н.М.Карамзина — вариант наиболее реалистического сочетания достоверности изображения с художественной формой повествования: когда одно не приносит ущерб другому и когда историописание служит и формой, и содержанием.

Существовали и другие представления о соотношении научно-исторического и художественного изображения действительности. Английский историк XIX в. Т.Б. Маколей (1800—1859) рассматривал историографию в качестве средства политического и нравственного воспитания. Решающим условием реализации этой функции он считал языковую форму изложения исторического знания. Яркая художественная форма изложения, по мнению ученого, главное требование к работе историка. Что же касается достоверности сведений, то она не обязательна, детали повествования могут быть вымышлены историком [32]. Взгляды Т. Б. Маколея подрывают основы научности исторического познания и превращают его в некое подобие исторического романа; грань между художественным и научным изображением действительности стирается. Не случайно историк боролся за читательский интерес с В. Скоттом.

Проблема соотношения научно-исторического и художественного изображения действительности привлекала внимание таких историков, как О.Тьерри (1795—1856), И.Тэн (1828—1893), Т. Карлейль (1795—1881), Г.Г. Гервинус (1805—1871), Я. Буркхардт (1818—1897). Сторонниками художественной манеры изображения прошлого были В.О.Ключевский (1841 —1911), А.Н.Савин (1873—1923), Е.В. Тарле (1874—1955) и др. Методологическая проблема соотношения научного и художественного способов рассказа о прошлом не потеряла своей актуальности и сегодня. Каков рациональный вариант решения этой проблемы?

Исследования названных и многих других историков свидетельствуют о том, что эти способы различаются по своей природе. В основе научного познания лежит применение научных исторических понятий, логических категорий, принципов и методов. Художественное отображение действительности реализуется в форме художественных образов и опирается на художественное воображение. Художественный образ может превосходить результаты научно-исторического дознания мерой полноты, выразительности, точности в отображении духа эпохи, характера исторических героев, сути тех или иных событий, но это не свидетельствует о единстве природы отображения. Исторические романы В. Скотта, творчество О.Бальзака, произведения Л.Толстого «Война и мир», А.Толстого «Петр Первый» отражают дух времени, его колорит, передают суть событий, характеры действующих героев, те или иные конкретные детали изображаемого, но все это делается на общем художественном фоне, которому постоянно сопутствует вымысел.

Вымысел — не недостаток, а главная составляющая природы художественного творчества. Так, историки Античности весьма часто вкладывали в уста своих героев слова, которые те никогда не произносили. Но именно в ту эпоху было положено начало размежеванию мифологического жанра и повествования о реальных событиях. Последующее развитие историописания не показало возврата к античному представлению о тождестве мифа и реальности. Напротив, оно привело к утверждению тезиса о реальности прошлого (и настоящего) как единственного объекта исследования историка, что остается продуктивным научным предоставлением и на будущее. Однако разница между научно-историческим и художественным изображением действительности кроется не в ней самой как объекте, а в способах и формах такого изображения. Художественное, чтобы не быть пустой фантазией, -выдумкой, опирается на реальность, отталкивается от нее, в чем нельзя не увидеть его сходство с научно-историческим; но оно не дает в отличие от последнего картины конкретного хода событий, так как это не является его задачей, а следовательно, и его минусом. Самая же большая разница между научно-историческим и художественным отображением действительности состоит в изначальном различии их природы: историческое характеризует рационально-логическая структура мышления, резюмирующаяся в совокупности научных понятий, а художественное — образ. Это различие столь фундаментально, что никак не позволяет добиваться их синтеза и рассматривать историческое познание в качестве некоего гибрида того и другого. Однако эта разница не выражает сути соотношения научно-исторического и художественного.

Поскольку историки создают свои труды, используя не только научные понятия, но и литературный язык эпохи, возникает проблема языка и стиля исторического исследования. Этот стиль может быть сухим, академичным или, напротив, ярким, привлекательным и интересным, что зависит, во-первых, от самого историка, особенностей его таланта и дарования и, во-вторых, от сюжета повествования. В последнем случае немаловажно, о чем идет речь: о характеристике, скажем, Наполеона, Талейрана, Петра I и т.д. или об аграрных отношениях в Германии в период раннего Средневековья. Однако стиль в любом случае является формой изложения полученных историком результатов и несовместим с вымыслом, отрывом мышления от реальности; художественная форма украшает произведение историка, но не меняет его природу, связанную с научным характером исторического познания. Стиль, манера изложения не являются мелочью в том смысле, что от них, прежде всего, зависит доступность трудов историков для массового читателя, однако это задача не столько специального научного исследования, сколько популяризации его результатов. Популяризация — особый жанр исторического повествования, не входящий с обязательностью в область профессионального исторического исследования.

Проблема языка и стиля сближает научную и художественную формы отображения действительности. Еще больше говорит об этом сам характер художественного образа, включающего в себя жизненную правду. Требование этой правды в настоящем художественном творчестве имеет не меньшее значение, чем требование истины и в науке. Отсюда знаменитое «Не верю!» К.С.Станиславского или утверждение Г. А. Товстоногова: «Нет актера без чувства правды». А вот как характеризовал истоки своего художественного творчества известный автор исторических романов В.Пикуль: «...брал портреты людей той эпохи, о которой задумывал роман. Портреты тщательно отбирал, доверяя только тем художникам, которые следовали натуре и были правдивы в деталях. Долго всматривался в портреты, стараясь представить, как эти люди могли говорить, поступать, взаимодействовать... Так, мысленно их оживив, брался за сочинение виртуальной истории» [33]. Написанию А. Толстым романа о Петре I предшествовала работа над архивными материалами описываемой эпохи и трудами историков по этой теме. Следовательно, историческая реальность недоступна для художественного изображения, пока она не осмыслена рационально: сначала — рациональное, высшей формой которого является осмысление действительности в категориях научного мышления; затем — художественный образ реальности, причем изобразительные средства могут быть различными (слово у писателя, кисть у живописца, звук у музыканта и т.д.).

Ряд исследователей проблемы рассматривают художественное отображение действительности не только как один из способов духовного освоения действительности. «Образное мышление, — писал доктор философских наук А. В. Гулыга, — имеет для науки и самодовлеющее значение и служит импульсом к рождению (а также к освоению) понятия. Для исторической науки образ особенно важен: он служит средством проникновения в структуры, трудно доступные для абстрактной мысли, а также средством популяризации» [34]. Последнее, безусловно, верно, хотя к сути проблемы не относится: популяризация имеет дело с формами донесения полученного значения до читателя, а не с методами получения этого знания. Что же касается оценки художественного образа как некоего универсального приема познания, средства получения нового исторического знания, предшествующего рациональным приемам и методам мышления, то она спорна. В лучшем случае это остается гипотезой.

Конечно, проблема соотношения художественного и научного освоения действительности не сводится лишь к ответу на вопрос: «Что раньше — научное или художественное?» Ведь хорошо известно, что рациональное научное мышление предполагает не только наличие логики — движение к новому знанию не обходится без интуиции, догадки, эмоций, сопереживания. Интуиция «участвует» в понимании и оценке историком той эпохи или тех событий, современником которых он не являлся, хотя они и составляют лишь звенья единого потока движения истории. Особенно следует подчеркнуть роль социальных эмоций в историческом познании. Зачастую они весьма непосредственно вплетены в понятия и термины языка историка («плебей», «аристократ», «олигархия», «буржуа», «пролетарии», «новые русские», «тоталитарное государство» И т.д.). Язык понятий и терминов не только помогает историку в отображении реальности, но и передает эмоциональное отношение к ней, причем разница эмоциональной окраски социально адресна. Однако ни то ни другое не является продуктом вымысла, воображения историка, а имеет свои корни в реальной действительности [35].