б) Психические процессы и психические образования 6 страница

Экспериментальная психология начала развиваться в России в 80-х—90-х гг. прошлого столетия, когда возник ряд экспериментальных психологических ла­бораторий: В. М. Бехтерева (в Казани), В. Ф. Чижа (в Юрьеве), А. А. Токарского (в Москве), а также А. О. Ковалевского, В. М. Сикорского и др.; в последую­щие годы развертывают свою работу лаборатории Н. А. Бернштейна, Г. И. Россолимо и др. <...>

Важную роль в развитии мировой экспериментальной психологии играли лучшие представители русской психологической науки. Это относится прежде всего к одному из крупнейших и наиболее передовых представителей экспери­ментальной психологии в России Н. Н. Ланге, автору прекрасного курса «Пси­хология». Его «Психологические исследования», вышедшие в 1893 г., посвящены экспериментальному изучению: одно — перцепции, а другое — произвольного внимания.

Эти исследования привлекли к себе широкое внимание в мировой психологи­ческой науке; из них первое — о перцепции — было опубликовано в отчете Лондонского международного конгресса экспериментальной психологии; иссле­дование о внимании вызвало специальные отклики со стороны крупнейших пси­хологов различных стран — В. Вундта, У. Джемса, Г. Мюнстерберга и др.

Н. Н. Ланге же создал одну из первых в России лабораторий эксперимен­тальной психологии при Одесском университете. Вслед за тем такие же лабора­тории были организованы в Петербурге (А. П. Нечаев) и Киеве, потом (в 1911) в Москве создан был первый в России Институт экспериментальной психологии при Московском университете.* Возглавивший этот институт Г. И. Челпанов выпустил в 1915 г. первое русское общее руководство по экспериментальной психологии («Введение в экспериментальную психологию»).

* Теперешний НИИ общей и педагогической психологии АПН СССР. (Примеч. сост.)

За этот же период — конец XIX и начало XX в. — в русской психологиче­ской литературе появился ряд экспериментальных работ, посвященных специ­альным психологическим проблемам: работы Н. Я. Грота об эмоциях (с основ­ными положениями которого, высказанными в опубликованной во Франции ста­тье, перекликаются некоторые тезисы одного из крупнейших французских психологов — Т. Рибо), В. М. Сикорского (его исследования об умственной ра­ботоспособности нашли многочисленных последователей в Западной Европе), А. Ф. Лазурского, одна из основных работ которого о классификации личности была издана Э. Мейманом (в выходившей под его редакцией серии «Pädagogishe Monographien») и оставила заметный след в последующих зарубежных теориях по психологии личности.

Оставаясь на позициях опытного научного исследования, Лазурский ищет для изучения сложных проявлений личности новые методические пути. Стре­мясь сочетать преимущества эксперимента с систематическим наблюдением, он намечает свою оригинальную методику «естественного эксперимента».

Наряду с общей психологией начинают развиваться и другие отрасли психо­логического знания — патопсихология (Н. А. Бернштейн, В. П. Сербский), пси­хология слепых (А. А. Крогиус), психология ребенка (представленная рядом работ Д. М. Трошина, В. М. Сикорского и др.), зоопсихология, основоположни­ком которой в России является В. А. Вагнер (см. его двухтомные «Биологи­ческие основания сравнительной психологии [Био-психология]», 1913). Вагнер выступает одним из создателей биологической зоопсихологии, строящейся на основе дарвинизма.

В этот же период начинают более интенсивно развиваться специальные от­расли психологического знания, разработка которых диктовалась нуждами прак­тики — медицинской и педагогической.

Наши клиницисты (начиная с С. С. Корсакова, И. Р. Тарханова, В. М. Бехте­рева, В. Ф. Чижа и др.) были одними из первых, привлекшими психологию на помощь клинике, а К. Д. Ушинский, рассматривая в своем замечаюльном трак­тате человека как предмет воспитания, закладывает основы подлинной педагоги­ческой психологии значительно глубже, принципиально правильнее и притом раньше, чем это было сделано, например, Э. Мейманом.

Попытку развернуть психологию в педагогическом аспекте, использовав пси­хологические знания в интересах обучения и воспитания, делает вслед за Ушин-ским еще в конце 70-х гг. П. Ф. Каптерев. Каптерев культивирует педагоги­ческую психологию, к которой он относит основы общей психологии (в понима­нии, близком к английской эмпирической психологии), психологию ребенка и учение о типах. Учение о типах — типология детей, в частности школьни­ков, — разрабатывается П. Ф. Лесгафтом («Школьные типы», «Семейное вос­питание ребенка и его значение», 1890).

Разработка педагогической психологии получает в дальнейшем более широ­кий размах и развитие в направлении, приближающемся к меймановской «экс­периментальной педагогике» на основе развития экспериментальной психоло­гии. Она находит себе выражение в трудах съездов по педагогической психоло­гии и экспериментальной педагогике (1906—1916 гг.).

В 1906 г. собирается первый Всероссийский съезд по педагогической психоло­гии, в 1909 г. — второй (см. «Труды» 1-го и 2-го съездов), в 1910 г. собирается первый Всероссийский съезд по экспериментальной педагогике, в 1913 г. — вто­рой и в 1916 г. — третий (см. «Труды» 1-го, 2-го и 3-го съездов). <...>

Советская психология

Советская психология начинала свой путь в то время, когда мировая психологи­ческая наука, с которой русская психология всегда находилась в теснейшей свя­зи, сохраняя при этом свои самобытные черты, вступила в полосу кризиса.

Этот кризис был, как мы видели, по существу методологическим, философ­ским кризисом, который распространился на целый ряд наук — вплоть до основ математики. В психологии он принял особенно острые формы, обусловленные особенностями ее предмета, тесно связанного с самыми острыми мировоззренческими вопросами. В психологии поэтому особенно воинствующие и грубые формы принял как идеализм, так и механицизм.

Перед советской психологией встала задача построения системы психологии на новой, марксистско-ленинской, философской основе. Надо было сохранить, умножая его, все конкретное богатство накопленного психологией фактического материала и перестроить ее исходные теоретические установки: сохранить исто­рическую преемственность в развитии научной мысли, но не ограничиваться, как этого хотели сторонники традиционной психологии, мелочными коррективами к принципиально порочным идеалистическим и механистическим установкам и давно отжившим традициям, а создать на основе марксистско-ленинской диалек­тики новые установки и проложить новые пути для разрешения основных тео­ретических проблем психологической мысли. Понятно, что такая задача не мог­ла быть разрешена сразу же. Для ее разрешения, естественно, потребовалась длительная и напряженная работа — теоретическая и экспериментальная, со­единенная с упорной борьбой против вульгарного механицизма, с одной стороны, традиционного идеализма и интроспекционизма, несовместимого с подлинно на­учным построением психологии, — с другой.

Уже в первые годы после революции, в начале 20-х гг., среди психологов начи­нается идейная борьба вокруг вопроса о философских основах психологической науки и осознается необходимость ее перестройки, исходя из марксистской фило­софии. Основный удары критики в этот первый период обращаются против иде­алистической психологии. К концу его совершенно сходят со сцены представите­ли крайнего спекулятивного метафизического ее крыла (Н. О. Лосский, С. Л. Франк и др.). На первые же годы после Великой Октябрьской революции приходится освоение павловского учения об условных рефлексах. В своих клас­сических работах этого периода И. П. Павлов создает физиологию больших по­лушарий головного мозга и закладывает, таким образом, основы физиологическо­го анализа психических процессов. Учение об условных рефлексах становится мощным средством для объективного изучения психических явлений. <...>

Однако претворение марксистской методологии в адекватную ей психологи­ческую теорию осуществилось не сразу. <...> В советской психологической ли­тературе сначала находят себе широкое признание принципы поведенческой психологии. Поведенческие тенденции в советской психологии в этот период имели и известное положительное значение. Они выражали прогрессивную в своей установке на объективность научного знания оппозицию против идеали­стической психологии сознания. В наиболее самобытной форме тенденции «объективной» поведенческой психологии проявляются у В. М. Бехтерева, ко­торого можно считать одним из зачинателей крайней формы поведенчества не только в русской, но и в мировой науке. <...> В советский период В. М. Бехте­рев переходит от так называемой «объективной психологии», сыгравшей в свое время крупную и положительную роль, к рефлексологии. В отличие от Пав­лова, который в своих классических исследованиях об условных рефлексах по­следовательно остается в рамках физиологии, Бехтерев выдвигает рефлексоло­гию как особую дисциплину, отличную как от физиологии (от физиологического изучения рефлексов), так и от психологии и долженствующую заменить эту последнюю. Начинается борьба против психологии как таковой. Не определен­ные идеалистические течения в психологии, а сама психология, поскольку она делает психику предметом изучения, объявляется идеализмом. Рефлексология, которая выступает под видом материалистического учения, каковым она в дей­ствительности не была, приобретает в 20-х гг. значительное распространение и известную популярность. Под влиянием ее вульгарного воинствующего механи­цизма начинается вытеснение психологии из преподавания. Опираясь на под­держку господствовавших в те годы «методологов», вульгарный механистиче­ский материализм торжествовал, празднуя пиррову победу.

Аналогичные тенденции нашли затем выражение в «реактологии» К. Н. Кор­нилова. <...>

Провозглашая лозунг построения марксистской психологии, Корнилов пыта­ется реализовать его посредством «синтеза» поведенческой психологии с пси­хологией сознания. Но этим он, естественно, лишь сочетает механицизм первой с идеализмом второй, между тем как подлинная задача заключалась в том, чтобы преодолеть как механистическую трактовку поведения, так и идеалистическое понимание сознания.

Учение о реакциях, составляющее фактическое ядро его «марксистской пси­хологии», было разработано Корниловым в экспериментальных исследованиях в 1916—1921 гг. Оно выросло в связи с работами А. Лемана, Н. Аха и др. и в своем реальном содержании никак не было связано с марксизмом, а скорее смы­калось, с одной стороны, с энергетизмом, а с другой, с идеалистическим волюнта­ризмом. Это учение о реакциях, истолкованное в духе модного поведенчества, Корнилов попытался оформить как «реактологию» и объявить конкретной ре­ализацией марксистской психологии. Под лозунгом марксистской психологии Корнилов фактически в своей реактологии создал эклектическую механистиче­скую концепцию, ничего общего с марксизмом не имеющую. В последующие годы она вобрала в себя учение о биологическом и социальном как двух факто­рах, извне предопределяющих развитие и поведение личности, и ряд аналогич­ных, получивших в те годы распространение концепций.

Значительное внимание привлекла к себе затем «теория культурного разви­тия высших психических функций» Л. С. Выготского, разработанная им совме­стно с группой сотрудников. Подобно тому, как в рефлексолого-реактологиче-ских теориях основная тенденция заключалась в том, чтобы преодолеть позиции идеалистической психологии и создать объективную психологию, исходящую из деятельности, из поведения, так основной тенденцией и задачей психологии, на­шедшей себе выражение в теории культурного развития, явилось стремление продвинуть в психологию идею развития, принцип историзма.

Сама эта основная исходная тенденция имела определенно положительное значение. По сравнению со статичной, антиисторической позицией традицион­ной психологии, которая рассматривала психические функции человека вне всякого исторического развития, исходные генетические, исторические устрем­ления теории культурного развития высших психических функций представля­ли известный шаг вперед. Но при анализе этой теории с позиций марксистского историзма ярко обнаруживается, что и эта теория исходила из ложных методо­логических предпосылок. Она дуалистически противопоставила «культурное» развитие «натуральному», а самое развитие трактовала в духе генетического социологизма.*

* В этом своем критическом анализе культурно-исторической теории высших психологических функций, разработанной Л. С. Выготским и его учениками (как и в анализе всех вообще теорий), С. Л Рубинштейн выступает прежде всего в качестве методолога и теоретика, выделяющего наиболее общий концептуальный каркас и исходную логику рассматриваемых им теории. По мнению С. Л. Рубинштейна, культурно-историческая теория как целостная концепция страдает от противопоставления «культурного» и «натурального», что, однако, не исключает ее достижений в конкретных областях психологии. В последующих главах он раскрывает эти достижения и недо­статки применительно к частным разделам психологической науки. Уже после смерти С. Л. Ру­бинштейна был проведен систематический сопоставительный анализ его концепции и теории Л. С. Выготского, подтвердивший справедливость общей оценки С. Л. Рубинштейном культурно-исторической теории (см.: Брушлинский А. В. Культурно-историческая теория мышления М., 1968; Будилова Е. А. Философские проблемы в советской психологии М., 1972). (Примеч. сост.)

В 30-х гг. в советской психологии начинается полоса дискуссий. В 1930 г. происходит реактологическая дискуссия. Вслед за этим начинается распад реф­лексологической школы Бехтерева. В 1932 г. дискуссия разгорается вокруг тео­рии культурного развития.

В середине 20-х гг. работа в области психологии приобретает значительный размах. Психология получает свой периодический печатный орган (журнал «Психология») и занимает подобающее ей место в системе университетского преподавания (в виде секции в рамках философского факультета). Советские психологи принимают активное участие в международных психологических конгрессах (IX конгресс в США); в СССР проходит ряд съездов и конферен­ций. Однако в 30-е гг. психология теряет большую часть своих позиций. Это объясняется как внешними причинами, так и причинами внутренними, лежащи­ми в самой психологии: господство в ней механистических тенденций либо пря­мо вело к ликвидации психологии, либо косвенно приводило к тому же резуль­тату, делая ее бесплодной. <...>

В 40-е гг. научная теоретическая и экспериментальная работа по психологии получает в СССР широкое и плодотворное развитие. Консолидируется ряд пси­хологических центров — не только в Москве (Гос. Институт психологии) и Ле­нинграде (кафедра психологии Гос. педагогического института им. Герцена и сектор психологии Института мозга им. Бехтерева), но и в Грузии (под руковод­ством Д. Н. Узнадзе) и на Украине (в Харькове, Киеве, Одессе); работа развора­чивается и в других местах. Ширится разработка вопросов общей психологии — ее основ и истории, вопросов мышления и речи, памяти и навыков, мотивов по­ведения и способностей и т. д. Среди отдельных исследований в общей психологии можно особенно отметить работы П. П. Блонского (о памяти), Б. М. Теплова (о способностях) и ряд других. Значительное развитие получает работа в области психофизиологии (С. В. Кравков и его многочисленные сотрудники), коллек­тив сектора психологии Института мозга им. Бехтерева в Ленинграде (рук. Б. Г. Ананьев). Большие успехи делает зоопсихология — пользующиеся широ­кой известностью и за границей работы Н. Н. Ладыгиной-Котс, исследования В. М. Боровского, Н. Ю. Войтониса и др. Свои пути прокладывает себе патопси­хология (А. Р. Лурия, В. Н. Мясищев и др.). Обширный комплекс исследований, охватывающий вопросы развития восприятия и наблюдения, памяти и усвоения знаний, речи и мышления и т. д., развертывается по детской и педагогической психологии (коллективом кафедры психологии Гос. педагогического института им. Герцена в Ленинграде, кафедрой психологии Харьковского пединститута — А. Н. Леонтьев и его сотрудники; коллективом работников Московского Инсти­тута психологии — А. А. Смирнов и др.) и т. д. Эти исследования, проводимые советскими психологами, дают обширный материал для теоретических обобще­ний. Углубляется и сама теоретическая работа.

В эти годы в СССР идет особенно интенсивная работа по построению систе­мы советской психологии. <...> Она дана в настоящей книге — в том виде, по крайней мере, как она представляется ее автору. Ее основные вехи могут быть сформулированы в нескольких основных положениях. Таковы:

а) принцип психофизического единства, включающий единство психическо­го как с органическим субстратом, функцией которого является психика, так и с объектом, который в ней отражается; б) принцип развития психики как про­изводного, но специфического компонента в эволюции организмов, в ходе кото­рого адаптивное изменение образа жизни обусловливает изменение как строе­ния нервной системы, так и ее психофизических функций в их единстве и вза­имосвязи, в свою очередь на каждой данной ступени обусловливаясь ими (см. след. главу); в) принцип историзма применительно к развитию человеческого сознания в процессе общественно-исторического развития, в ходе которого об­щественное бытие людей определяет их сознание, образ их жизни — образ их мыслей и чувств, в свою очередь обусловливаясь ими; г) принцип единства теории и практики, т.е. теоретического и экспериментального изучения чело­веческой психики и воздействия на нее. Таковы основные принципы советской психологии. Все они получают в ней теперь не только признание в качестве общефилософских тезисов, но и реализацию в плане психологической теории и психологического исследования. Нити, ведущие от всех этих основных принци­пов, сходятся в единой узловой точке — д) в положении о единстве сознания и деятельности.

Единство сознания человека и его поведения, внутреннего и внешнего его бытия, которое в нем утверждается, раскрывается прежде всего в самом их со­держании.

Всякое переживание субъекта, как мы видели, всегда и неизбежно является переживанием чего-то, так, что самая внутренняя его природа определяется опосредованно через отношение его к внешнему, объективному миру; с другой стороны, анализ поведения показывает, что внешняя сторона акта не определяет его однозначно, что одни и те же внешние движения могут в различных случаях означать разные поступки и различными движениями может осуществляться один и тот же поступок, так как природа человеческого поступка определяется заключенным в нем отношением человека и окружающему его миру, которое составляет его внутреннее содержание.

Таким образом, не приходится лишь извне соотносить поведение, поступок как нечто лишь внешнее с сознанием как чем-то лишь внутренним; поступок сам уже представляет собой единство внешнего и внутреннего — так же как, с дру­гой стороны, всякий внутренний процесс в определенности своего предметно-смыслового содержания представляет собой единство внутреннего и внешнего, субъективного и объективного. Единство сознания и деятельности или поведе­ния основывается на единстве сознания и действительности или бытия, объек­тивное содержание которого опосредует сознание, на единстве субъекта и объек­та. Одно и то же отношение к объекту обусловливает и сознание и поведение, одно — в идеальном, другое — в материальном плане. Таким образом, единство психического и физического раскрывается еще в новом плане, и в самой своей основе преодолевается традиционный картезианский дуализм.

Единство психики, сознания и деятельности выражается далее в том, что со­знание и все психические свойства индивида в деятельности его не только про­являются, но и формируются; психические свойства личности — и предпосыл­ка и результат ее поведения. Это следующее стержневое положение нашей трактовки психологии. Этим определяется, прежде всего, трактовка психики в генетическом плане — в ее развитии.

В корне, в самой основе своей преодолеваются представления о фатали­стической предопределенности судьбы людей — наследственностью и какой-то будто бы неизменной средой: в конкретной деятельности, в труде, в процессе общественной практики у взрослых, в ходе воспитания и обучения у детей пси­хические свойства людей не только проявляются, но и формируются.

В новом свете выступает, таким образом, кардинальная проблема развития и формирования личности, всех ее психических свойств и особенностей — спо­собностей, характерологических черт. В деятельности человека, в его делах — практических и теоретических — психическое, духовное развитие человека не только проявляется, но и совершается.

Эти положения заставляют нас вместе с тем выйти за пределы чисто функ­циональной трактовки психики, которая рассматривает всякий психический про­цесс как однозначно детерминированный изнутри функционально-органически­ми зависимостями. Такое положение приводит к раскрытию зависимости психи­ческих процессов от реальных взаимоотношений, которые складываются у чело­века в жизни. Это размыкает замкнутость внутреннего мира психики и вводит ее изучение в контекст конкретных материальных условий, в которых практически протекает жизнь и деятельность людей. Отсюда вытекает требование — строить психологию как науку, изучающую психику, сознание людей в конкретных усло­виях, в которых протекает их деятельность, и таким образом в самых исходных своих позициях связанную с вопросами, которые ставит жизнь, практика.

Такой подход к психологии сказывается как на методике исследования, в которой изучение и воздействие сочетаются друг с другом, так и на построении исследования, в котором теоретические обобщения и практические приложения образуют как бы две стороны единого процесса.

Такое построение исследований составляет одну из наиболее существенных черт в построении нашей психологической работы. Оно неразрывно связано с ее исходными принципиальными установками.

В дни Великой Отечественной войны советские психологи, выполняя свой патриотический долг, уделили значительное внимание оборонной тематике — психологическим проблемам, связанным с наблюдением и разведкой («сенсиби­лизация органов чувств»), с обучением техническим военным специальностям (обучение летчиков, радистов и т. д.), с восстановлением речевых и двигатель­ных функций у раненых и восстановлением трудоспособности инвалидов Вели­кой Отечественной войны.

На принципиально новой философской основе в советской психологии снова выступают лучшие традиции передовой русской философско-психологической мысли и более радикально, чем когда-либо, преодолевается все отжившее, пороч­ное и реакционное, что держалось в официальной психологической науке доре­волюционной России. Снова с большей, чем когда-либо, отчетливостью выступа­ет ее гуманистическая тенденция. Снова в центре ее внимания — человек, ре­альная человеческая личность в ее реальных жизненных отношениях, в ее дея­ниях и поступках.

В связи с этим советская психология, уделяя в последнее время значительное внимание анализу психофизических функций, все решительнее поднимается над изучением одних лишь механизмов, и утерянная было в предшествующие годы проблематика личностная, мотивационная, связанная с центральными психоло­гическими вопросами жизни и деятельности людей, выступает в ней во всем ее значении. Решая эти проблемы на принципиально новой основе, своими новыми путями, советская психология сейчас перекликается с мотивами, прозвучавшими еще у Герцена и Белинского, и таким образом восстанавливается связь истори­ческой преемственности с лучшими традициями нашей общественной философ­ской мысли.

С этими же лучшими традициями перекликается она, преодолевая — своими, новыми путями — фаталистическое представление о путях развития личности, по-своему разрешая сеченовскую задачу борьбы против «обособителей психиче­ского» и преодоления этого «обособления», сближая психологию с жизнью, с за­дачами практики, с потребностями народа.

Сейчас перед психологией в СССР стоят большие задачи — теоретические и практические, связанные с нуждами как военного, так и мирного времени — со всеми областями огромного по своему размаху и значению строительства. Перед ней открывается огромное поле деятельности и неограниченные возможности развития.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВ IV. ПРОБЛЕМА РАЗВИТИЯ В ПСИХОЛОГИИ

Психика человека является продуктом развития. <...> Генетическая психоло­гия, в частности зоопсихология и психология ребенка, принадлежит к числу дисциплин, наиболее интенсивно разрабатываемых в последние десятилетия. Однако в отношении понимания развития резко выступают крупнейшие прин­ципиальные расхождения.

Применительно к пониманию психического развития сохраняет полное зна­чение то, что было сказано В. И. Лениным о понимании развития вообще: «Две основные (или две возможные? или две в истории наблюдающиеся?) концеп­ции развития (эволюции), — пишет Ленин, — суть: развитие как уменьше­ние и увеличение, как повторение, и развитие как единство противоположностей (раздвоение единого на взаимоисключающие противоположности и взаимоотно­шение между ними).

При первой концепции движения остается в тени само-движение, его двига­тельная сила, его источник, его мотив (или сей источник переносится во вне — бог, субъект etc.). При второй концепции главное внимание устремляется имен­но на познание источника "само" -движения.

Первая концепция мертва, бледна, суха. Вторая — жизненна. Только вто­рая дает ключ к "самодвижению" всего сущего; только она дает ключ к "скач­кам", к "перерыву постепенности", к "превращению в противоположность", к уничтожению старого и возникновению нового».*

* Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 29. С. 317.

Господствующей в психологии была до сих пор концепция психического раз­вития как «уменьшения и увеличения, как повторения», — так можно охарак­теризовать ту эволюционистскую точку зрения, согласно которой психическое развитие — это эволюция в буквальном смысле слова, т. е. лишь «развертыва­ние» свойств или признаков, изначально данных в виде задатков или появляю­щихся на самых начальных стадиях развития. Поскольку развитие представ­ляется лишь количественным нарастанием изначально данных качеств, в психо­логическом развитии нет места для «возникновения нового», нет подлинных новообразований; нет потому и перерывов непрерывности, связанных с «уничто­жением старого и возникновением нового»; развитие совершается постепенно, эволюционно, без «скачков», без «революции», без новообразований.

Узел вопроса в аргументации, при помощи которой сторонники эволюциони­стской концепции психического развития пытаются закрепить свою точку зре­ния, связан с соотношением преемственности и непрерывности или постепенно­сти. Сторонники эволюционистской концепции указывают обычно на преемст­венность в развитии высших форм на основе низших, доказанную огромным фактическим материалом. Наличие преемственности бесспорно. Самые элемен­тарные формы психики на низших ступенях генетического ряда, с одной сторо­ны, и самые высшие проявления сознания на вершинах человеческой мысли — с другой, составляют единый ряд, в котором высшие ступени могли развиться лишь на основе низших. Отрицание преемственности означало бы отрицание развития и признание наивно-идеалистической точки зрения. Однако наличие преемственности в действительности нисколько не доказывает существования непрерывности в смысле постепенности развития, потому что преемственность, означающая, что высшие формы возникают на основе низших, не исключает того, что эти высшие формы качественно отличны от низших.

Из эволюционистской концепции вытекает ряд ошибочных методологиче­ских выводов, наложивших глубокий отпечаток на большинство исследований современной генетической психологии. Исходя из той посылки, что весь путь развития представляет собой однородное целое, определяемое одними и теми же неизменными закономерностями, сторонники эволюционистской концепции счи­тают возможным попросту переносить законы, установленные исследованием на одном этапе развития, на все остальные. По большей части при этом совершает­ся механическое перенесение снизу вверх; закономерности элементарных форм поведения переносятся на высшие. Так, установив механизмы поведения живот­ных на низших генетических ступенях, ряд исследователей превращают законо­мерности, которым подчиняются эти элементарные формы рефлекторной дея­тельности, в универсальные законы поведения человека. Но принципиально столь же возможно на этой основе и обратное перенесение — сверху вниз. Например, формы зрелого мышления переносятся рядом исследователей на мышление трех-, четырехлетнего ребенка; некоторые склонны приписывать обезьянам и другим животным интеллект «того же рода и вида», что у человека. Качествен­ные различия, таким образом, стираются; специфика либо низших, либо высших форм для исследователя утрачивается.

Принципиально отлична от эволюционистской диалектико-материалистическая концепция развития психики.

Первый принцип марксистской теории развития — это принцип диалекти­ческий. Он определяет, во-первых, значение или место развития и его изучения в общей концепции. Развитие психики является для нас не только более или менее интересной частной областью исследования, но и общим принципом или методом исследования всех проблем психологии. Закономерности всех явле­ний, и психических в том числе, познаются лишь в их развитии, в процессе их движения и изменения, возникновения и отмирания. Диалектический принцип определяет, во-вторых, трактовку самого развития. <...>