Александр Ульянов. 3 страница

Похожая беседа была у меня с пятилетним Джимми. Я попроси­ла его побыть младенцем на картинке.

Джимми. Уа! Уа!

Я. Он так кричит?

Джимми. По ночам. И я не могу спать.

Я. Да, от этого можно действительно сойти с ума.

Джимми. Да. Я не могу спать, и я устал.

Я. Твоя мама знает об этом?

Джимми. Нет, мама не знает.

Потом он гневно говорил о своей матери, которая не понимает, как младенец влияет на его жизнь. Его мать сказала мне: «О, он лю­бит маленького. Он никогда не проявлял никакой ревности». Он действительно любил маленького брата, но брат при этом отбирал у матери значительную часть времени, будил Джимми по ночам и раздражал его. Почему-то он не смог или не пожелал выражать от­крыто свои чувства. Но они проявились в ночном недержании мочи и в нарушениях поведения в школе. Я попросила его поговорить с матерью и младенцем на картинке, и после того, как он выразил свои чувства, он начал рассказывать мне с гордостью, что собирает­ся многому научить малыша: в конце концов, ведь он его старший брат!

Восьмилетний Лэнс совершал поджоги. Он нарисовал изображе­ние своей семьи, на котором его мать, отец и сестра были рядом, а он сам далеко от них, в другом конце листа (рис. 15). Глядя на эту картинку, я уже могла оценить ситуацию. Но даже если я оценила ее правильно, запись об этом в протоколе исследования ничего не дает ребенку. Если же я смогу добиться от ребенка выражения чувств, мы будем на пути к решению его проблем. После того как Лэнс описал свою картинку, назвав мне изображенных на ней лю­дей, я попросила его рассказать мне о каждом человеке: что он делает в течение дня и что любит делать. Затем я сказала: «Ты очень далеко от остальных членов твоей семьи на картинке». Он ответил: «Да, у меня нет комнаты на их стороне».

Я. А я подумала, может быть, ты так и чувствуешь себя иногда, как будто очень далеко от них.

Лэнс. Да, иногда бывает. Я думаю, что они уделяют больше вни­мания моей сестре, чем мне. Они всегда кричат на меня по всякому поводу, и не важно, что я делаю на самом деле.

Это было началом нашего продолжительного общения и обсуж­дения его чувств. Позднее, когда я работала со всей семьей, я подня­ла этот вопрос (с разрешения Лэнса) и это стало для других членов семьи первым указанием на его чувства. До того он не мог серьезно обсуждать то, что чувствовал, в их присутствии. Лэнс, возможно, даже не осознавал того, что чувствовал. Часто приходится слышать от взрослых: «Мне надо дать выход своим чувствам». У детей при от­сутствии этой возможности легко возникает «путаница в голове» и состояние растерянности.

Куст роз

J. Stevens [49] приводится ряд замечательных фантазий, которые можно использовать в сочетании с рисованием. Я часто использую фантазию с кустом роз. Я прошу детей закрыть глаза, войти в свое пространство и вообразить себя кустом роз. Когда я работаю с тако­го рода фантазиями, я даю множество подсказок и предлагаю воз­можные варианты. Дети с выраженными психологическими защита­ми, часто находящиеся в состоянии напряжения, нуждаются в таких предложениях, чтобы раскрыть себя в творческих ассоциациях. Они выбирают те предложения, которые больше им подходят, или осоз­нают, что могут подумать и о других вариантах. Поэтому я говорю: «Какой ты куст роз? Ты очень маленький? Ты большой? Ты пыш­ный? Ты высокий? На тебе есть цветы? Если есть, то какие? (Они не обязательно должны быть розами.) Какого цвета твои цветы? Много ли их у тебя или только несколько штук? Полностью ли распустились твои цветы или у тебя только бутоны? Есть ли у тебя листья? Какие они? Как выглядят твои стебель и ветки? Как выгля­дят твои корни?.. Или, может быть, у тебя их нет? Если есть, какие они: длинные и прямые или извилистые? Глубокие ли они? Есть ли у тебя шипы? Где ты находишься? Во дворе? В парке? В пустыне? В городе? За городом? Среди океана? Находишься ли ты в каком-нибудь сосуде или растешь в земле, или пробиваешься сквозь ас­фальт? Ты снаружи или внутри чего-либо? Что окружает тебя? Есть ли там другие цветы или ты в одиночестве? Есть ли там деревья? Животные? Люди? Птицы? Есть ли вокруг тебя что-нибудь наподо­бие изгороди? Если да, то на что это похоже? Или ты находишься на открытом месте? На что это похоже — быть кустом роз? Как ты поддерживаешь свое существование? Кто-нибудь ухаживает за тобой? Какая погода сейчас: благоприятная или нет?

Потом я прошу детей открыть глаза и, когда они будут готовы, нарисовать их кусты роз. Как правило, я добавляю: «Не беспокой­тесь о том, хорошо ли вы нарисуете: главное, чтобы вы сумели объяснить мне то, что нарисовали. Затем, когда ребенок описывает мне свой рисунок, я записываю описание. Я прошу его описывать куст роз в настоящем времени, так, как будто он сейчас и есть этот куст. Иногда по ходу описания я задаю дополнительные вопросы (например, «Кто ухаживает за тобой?»). После окончания описания я читаю каждое утверждение и спрашиваю у ребенка, насколько его высказывания от имени куста роз соответствуют его со­бственной жизни.

Десятилетняя Кэрол ска­зала о своем кусте роз (рис. 1б): «Я только начинаю цвес­ти. Все цветы у меня разного цвета, потому что я волшеб­ница. Мои корни и длинные и короткие, они перепутан­ные. Я волшебница, и мне не нужно, чтобы кто-нибудь по­могал мне. Когда я испыты­ваю жажцу, я вызываю дождь, и я заставляю выглядывать солнце, если влаги слишком много. На моих листьях мно­го разноцветных бутонов. Я расту в хорошем месте, зеле­ном и очень солнечном. Я существую сама по себе; тра­ва, солнце, воздух, ветер, не­бо — это мои друзья. Сегодня небо голубое и погода пре­красная и солнечная. У меня нет шипов, которые могут ко­го-нибудь поранить. Я никог­да не умру».

Когда я потом перечитывала Кэрол каждое ее утверждение, она сказала: «Я только начинаю расти. Иногда мне не нужна ничья по­мощь. Иногда я чувствую себя одинокой. Я знаю, что умру». Многое из того, что Кэрол рассказала мне от лица куста роз, показалось мне чрезвычайно важным, поскольку я знала ее очень хорошо. Мы гово­рили с ней о том, что было самым важным для нее. Я должна была плавно подвести ее к рассказу о некоторых других аспектах ее чувств, например о том, каково это—быть волшебницей или хотеть быть волшебницей. Возможно, она и не захотела бы разговаривать со мной обо всем этом, что тоже было бы важно. Она обнаружила большую готовность говорить о тех вещах, которые она сама выби­рала.

Девятилетний Дэвид сказал, представляя себя кустом роз (рис. 17): «Я маленький, но достаточно большой для розового куста. Люди ухаживают за мной и дают мне достаточно воды. У меня нет шипов. Я не люблю колоть людей, если только они не причиняют мне вреда, как мой брат. Одна из моих роз осыпалась. Мои корни ма­ленькие, но они поддерживают меня. Вокруг меня нет других расте­ний, люди сажают их в других местах. Вокруг меня большая изго-,родь, так что моему брату не достать меня. Я не позволю моему брату быть около розового куста. Ветви образуют мое имя. Некото­рые розы как сердца, одно пробито стрелой. Мне нравится быть розовым кустом. На меня не ложится снег. На моем кусте много листвы, но мало роз».

Многое из того, что Дэвид сказал, он связывал со своей жизнью. Он очень сердился на своего брата. У Дэвида было также много жалоб на родителей, но теперь в роли розового куста он оказался способным почувствовать, что «люди (его родители) сильно заботят­ся обо мне». Я попросила его изобразить диалог между розой, которая осыпалась, и розовым кустом. В роли розы он сказал: «Я чув­ствую себя очень одиноким на земле, но люди поставят меня в воду и не дадут мне умереть». Он часто выражал ощущение, что его «выбросили», покинули, не замечают. И чувство, что родители любят его и заботятся о нем, было для него новым.

Восьмилетняя Джина (рис. 18) сказала: «У меня есть красные розы, нет шипов или листьев и нет корней. Почва помогает мне. Я в Диснейленде, потому что я люблю чувствовать себя счастливой. Я нахожусь под защитой —не так, как в жизни; сторож заботится обо мне и поливает меня водой один раз в день. Сейчас солнечный день. Я хорошенькая. Иногда я чувствую себя одиноко. Сегодня вечером я собираюсь навестить моего папу. Я маленькая и густая. Я хочу быть маленькой: я слишком высокая. Здесь никогда не идет дождь — я не люблю дождя. Иногда идет снег — мне не хватает здесь снега. Я могу видеть людей. Меня окружает трава. Мне лучше расти без корней; если они захотят пересадить меня, мне будет легче. У меня всегда есть бутоны».

Иногда дети легко идентифицируют себя с розовым кустом, как это сделала Джина. Джину удочерили, а ее родители были в разводе; со времени ее разлуки с ними она ощущала сильную тревогу в связи со своим положением, беспокойство по поводу того, что с ней произойдет. Ее идентификация с розовым кустом облегчила нам на­чало работы по устранению этого беспокойства.

Десятилетняя Черил жила в различных приютах с тех пор, как ее мать оставила ее в возрасте пяти лет. В связи с законодательством до недавнего времени ее нельзя было удочерить. Черил была очень живым, привлекательным существом. До недавнего времени она по­лучала терапию в связи с явлениями снохождения и выраженными ночными страхами. Она сказала о своем розовом кусте (рис. 19): «Я очень большая. У меня есть всякие цветы разного цвета. У меня прямые ветви. Когда они отходят в стороны, они изгибаются. Я в мягкой почве, у меня длинные корни, спрятанные очень глубоко в земле. У меня много друзей. Птицы сидят на заборе и разговаривают со мной. Вокруг меня большой черный забор, поэтому люди не могут наступить на меня или сорвать меня. Я живу во дворе. Я обычный розовый куст. У меня зеленые листья».

Я. Кто ухаживает за тобой?

Черил. Природа заботится обо мне—дождь, солнце и почва.

Я. Кто живет в доме?

Черил. Несколько человек.

Я. Ты их любишь?

Черил. Я никогда не встречала их. Они всегда куда-то идут. Я сама по себе.

Исходя из этого опыта, мы смогли открыто обсудить некоторые вопросы, которые Черил таила в глубине души. Одним из вопросов был «большой черный забор», который защищал ее. Она держалась отчужденно, и другие дети часто называли ее «снобом». Мы разгова­ривали с ней о людях, связанных с розовым кустом, и о ее собствен­ных отношениях с людьми, которые заботились о ней. Это привело к выражению чувств, касающихся ее матери и проблемы удочерения. Хотя было совершенно очевидно, что эти проблемы тревожили ее, Черил предпочитала не говорить о них. Нарисованный ею розовый куст и некоторые другие аналогичные занятия что-то высвободили внутри нее. Она действительно чувствовала себя так, как ее розовый куст, но она никогда не говорила никому о своем ощущении. К кон­цу этого занятия она сказала: «О, да, есть еще одна вещь. Добавьте: „Благодаря разнообразным цветам я знаменитый куст"».

Каракули

Е. Kramer [25] описывает как использовать технику каракуль в работе с детьми, которые еще не достигли подросткового возраста. Я считаю, что каракули — это очень безобидный метод, предназна­ченный для того, чтобы помочь детям выразить откровенно что-то, таящееся внутри них. Оригинальная методика заключается в том, что вначале ребенок должен полностью использовать свое тело, что­бы выполнить рисунок в воздухе с помощью размашистых ритми­ческих движений. Затем ребенок с закрытыми глазами рисует эти движения на большом воображаемом листе бумаги. Мне нравиться сама идея: ребенок использует огромный воображаемый лист бума­ги, поставленный перед ним на таком расстоянии, что до него мож­но достать рукой, и на такой высоте, чтобы до него ребенок мог дотянуться. Я прошу его представить, что он держит карандаш в каждой руке и изображает каракули на этой воображаемой бумаге. Он должен быть уверен, что касается каждого уголка и каждой части листа бумаги. Это упражнение с участием всего тела, по-видимому, способствует релаксации, освобождению ребенка с тем, чтобы его каракули на настоящей бумаге были менее ограниченными.

Затем я прошу ребенка сделать рисунок каракулями на настоя­щей бумаге, иногда с закрытыми глазами, иногда с открытыми. Сле­дующий шаг заключается в рассматривании каракуль со всех сторон, в отыскивании среди них форм, которые что-нибудь напоминают. Иногда дети представляют себя этими формами, шумят, говорят, что как будто смотрят на облака. Потом они стирают и дополняют ряд линий по своему выбору так, чтобы получилась картинка. Иногда дети находят несколько небольших картинок; другие выделяют и до­полняют большую картину, состоящую из связанных друг с другом сцен. Дети рассказывают мне истории о своих картинках. Иногда, когда ребенок может отыскать только одну небольшую картинку, я предлагаю ему изобразить сцену, в которую будет включена эта маленькая картинка.

Восьмилетняя Мелинда нарисовала большую голову девочки (рис. 20). Я попросила ее побыть в роли этой девочки и рассказать о себе. Она продиктовала небольшую историю, которую я записыва­ла по ходу рассказа. «Я девочка со спутанными волосами и я только что проснулась. Меня зовут Мелинда. Я чувствую себя как лохматая собака. Я не выгляжу хорошенькой, а могла бы, если бы мои волосы привести в порядок. Мои волосы разного цвета. Я ходила в бассейн, а мои волосы длинные, и я не надевала шапочку, поэтому они стали разноцветными. Так произошло с моей подругой: у нее волосы стали зелеными. Я хотела бы иметь длинные волосы и собираюсь их от­растить. Мне нравятся длинные волосы». Рассказ Мелинды легко перешел в ее представление о себе, ощущение того, как она выгля­дит и какой представляет себя, какой личностью себя ощущает.

Восьмилетняя Синди обнаружила среди своих каракуль много шляп (рис. 21). Вот ее рассказ: «Рассказ о шляпах. У этих шляп мно­го проблем. У одной из них проблема в том, что на ней пуговицы, у другой, что она полиняла во время стирки и никто не хочет ее носить. У одной шляпы проблемы в связи с пятнышками на ней, а у той шляпы с двумя макушками — дыры и заплаты, из-за этого она никому не нужна. Одна шляпа счастливая: она красивая, фиолетово­го цвета, и кто-то носит ее. Одна шляпа очень печальная, потому что она ободранная и никто не хочет ее покупать. Фиолетовая шля­па—это волшебная шляпа, надев ее, вы не слышите криков. Я ношу ее». Я с интересом отметила, что все шляпы Синди были мужскими. Я не упомянула тогда об этом, хотя теперь, когда пишу о Синди, я поняла, что она могла бы сказать об этом многое. Я попросила ее представить себе, что на ней ее волшебная фиолетовая шляпа, и рассказать мне побольше о крике, которого она не слышала.

Одиннадцатилетняя Кэрол нарисовала большую утку на воде (рис. 22). Ее рассказ: «Я маленький утенок. У меня есть крылья, но я не могу летать. Когда я родилась, я была совсем мокрая, но сейчас у меня выросли перья и я пушистая. Я живу на воде и повсюду следую за своей мамой, и мы живем вместе с ней в парке, где есть озеро. Когда сюда приходят люди, они иногда кормят нас хлебными крошками. У меня есть лапы, а между пальцами—перепонки, с ко­торыми легче плыть по воде». Я попросила Кэрол сравнить себя с ее уткой. Она сказала: «Я сильно изменилась с тех пор, как роди­лась, но мне по-прежмему нужна моя мама. Я еще недостаточно взрослая, чтобы жить самостоятельно». Кэрол была ребенком, кото­рого надолго предоставляли самой себе. Один восьмилетний мальчик нарисовал каракулями фигурку мальчика, сидящего в середине рисунка. Изо рта мальчика, как в ко­миксах, выходил пузырь со словом «Ха», написанным девять раз. Япопросила его побыть нарисованным мальчиком и рассказать, над чем он смеется. Он сказал: «Я смеюсь потому, что эти каракули не позволяют никому из людей добраться до меня. Они как забор вокруг меня». Легко понять куда мы с ним направились после этого.

Тринадцатилетний Грег испытывал большие трудности, отыски­вая картинки в своих каракулях. Сначала он рассматривал одну их них, поворачивал ее снова и снова и, наконец, сказал, что здесь вообще нет рисунка. Я ответила: «Хорошо, у нас есть чистый лист бумаги, попробуй еще раз». Он изобразил каракули и затем, несмот­ря на тщательное изучение, опять не смог найти картинку. Поэтому я предложила ему сделать еще один рисунок. В этот ра? он отыскал одно очень маленькое лицо. Потом он пошел дальше, нарисовав нескольких рыб, одна из которых попалась на крючок, спрута, пронзенного копьем, и одну рыбку, которая плавала отдельно (рис.23). Он сказал: «Я фиолетовая и желтая рыбка. Все попались, а я один плаваю в безопасности». Я попросила его сочинить по его картинке простой стишок, в котором были бы слова: рыбка; фиоле­товый, желтый; спокойно плавающий в одиночестве; приходящий вовремя.

Ему очень захотелось сделать другие каракули. Он снова изобра­зил рыбу (рис. 24). Он сказал: «Огромное чудовище пытается схва­тить эту рыбку. Друг рыбки, похожий на какое-то животное в фу­ражке, вытаскивает рыбку снастью, чтобы спасти ее. Я спасенная рыбка». На вопрос о том, как это связано с его реальной жизнью, он ответил по поводу первой картинки с рыбкой: «Мне удалось избе­жать неприятностей», а по поводу второй: «Кажется, мне удалось спастись, не попасть в трудное положение, но я не знаю, как». У Грега отмечались симптомы психосоматических нарушений (вклю­чая ночное недержание мочи), и мне открылась хорошая возмож­ность разобраться в происхождении симптомов, используемых им для собственной защиты. Грег был очень легким в общении и спо­койным, никогда не обнаруживал признаков гнева и не считал, что в его жизни что-то неправильно. Он спросил меня, почему он не смог увидеть никаких картинок в своих первых каракулях, и я высказала предположение, что, возможно, он только теперь позволил своим глазам освободиться. Он согласился и тотчас же взял свой самый первый рисунок каракулями и дорисовал руку, хватающуюся за стену. Он сказал, что это человек, который пытался перебраться через стену, но у него не было хорошей опоры и были неприятнос­ти. Потом он посмотрел на меня и сказал: «Может быть, я и пыта­юсь вступить с чем-то в борьбу?».

Рисунки, изображающие гнев

Время от времени ребенок выражает свой гнев во время наших занятий, и я могу использовать это, чтобы показать ребенку, как вы­разить в рисунке чувства и получить большое облегчение. Один мачьчик одиннадцати лет впал в состояние неистовой ярости, когда рассказывал о своем брате. Я попросила его изобразить в рисунке свои чувства в тот момент. Он схватил толстый черный карандаш и начал лихорадочно чертить им на бумаге снова и снова. Когда он выдохся, он выглядел расслабленным и спокойным.

Тринадцатилетняя девочка сделала то же самое с помощью красного и оранжевого карандашей, назвав свой рисунок «Сожжение сумасшедшего» (рис. 25). Однако она не выглядела расслабленной, и я заметила, что линии на ее рисунке не были плавными, как у мальчика, о котором упоминалось выше, а распадались на отдельные элементы, каждый из которых был заключен в зазубренную коробку. Я попросила ее побыть в роли одной из этих грубых красных линий, и она сказала: «Я очень сердитый, разгневанный цвет, и я взаперти». Она сказала, что временами ощущает сильный гнев, но не знает, как его выразить. Затем мы смогли обсудить, что она делает в подобных случаях, и рассмотреть приемлемые способы дать выход этому чувству.

Рисунок, сделанный другой тринадцатилетней девочкой после того, как я предложила ей изобразить на рисунке свой гнев, содер­жал несколько светлых ярких цветных пятен, окруженных очень жирной черной каймой. Когда я попросила рассказать мне о рисун­ке, она сказала: «Гнев окутывает меня. Он подавляет добрые чувства, и они не могут выйти наружу». Это заключение точно отражало ее поведение. В жизни люди редко замечали ее добрые чувства, они видели только депрессию и угрюмое настроение. Этот рисунок был первым шагом к тому, чтобы начать разбираться в ситуациях, кото­рые заставляли ее сердиться, и помочь ей найти некоторые способы выражать чувство гнева таким образом, чтобы дать возможность проявиться и добрым чувствам. Некоторые из этих упражнений мы выполняли в моем кабинете во время рисования и лепки, но ей нужно было научиться следить за собой и за пределами моего каби­нета. Она нуждалась в том, чтобы научиться в приемлемой форме выражать свое негодование по отношению к источнику, вызывавше­му гнев. Это нелегкая задача для детей, которые постоянно «выпали­вают» прямо и откровенно то, что чувствуют, даже если эти чувства не нравятся взрослым. Мне удалось вовлечь семью девочки в со­вместные занятия. Когда я пробовала сделать это раньше, она сидела в углу и оставалась мрачной; теперь она могла держаться свободно, рассчитывать на свои собственные силы и поддержку окружающих.

Моя неделя, мой день, моя жизнь

Я могу пролить свет на жизнь ребенка, попросив его нарисовать картину своей недели, дня или жизни. Картинка открывает нам путь для беседы. Одна девочка на картинке, изображающей ее день, нарисовала среди прочих вещей большой ящик, именуемый «шко­ла», со словом «приятель», написанным прописными буквами. Она нарисовала также сердце, пронзенное стрелой, с крупными инициа­лами на нем — инициалами мальчика, который ей нравился. Ее чувства к школе и ее тоска по этому мальчику отнимали у нее много сил. Некоторые дети рисуют не связанные друг с другом картинки, потому что так они ощущают свою жизнь. Иногда даже без специ­альных инструкций дети рисуют фантастические картинки, изобра­жающие такой день или неделю, которые они хотели бы пережить, и это дает мне представление о многом, с чем можно работать дальше.

Сквигл

Сквигл — термин, которым обозначают изображение на листе бумаги беспорядочных знаков, обычно черного цвета. Ребенка просят закончить картинку. Ребенок может потом рассказать исто­рию, связанную с картинкой, стать картинкой, поговорить с картин­кой и т. д.

Существуют адаптированные варианты этой процедуры в форме книг. В таких книгах используется множество знаков, неопределен­ных изображений, сделанных одним росчерком, и эти изображения должны быть закончены как картинка. В них больше намека на содержание, чем в сквигле.

D. W. Winnicott [52] описывает метод для установления контакта с детьми с использованием того, что он называет сквигл-игрой. Его метод заключается в том, чтобы сесть вместе с ребенком за стол, положив перед собой два карандаша и бумагу. Терапевт закрывает глаза, изображает сквигл на бумаге и предлагает ребенку превратить его во что-нибудь, а ребенок в свою очередь делает для терапевта изображение, которое тот превращает во что-то. По мере продолже­ния игры они рассказывают друг другу о содержании своих картинок и обо всем, что они об этом думают. По данным исследований D. W. Winnicott очевидно, что в результате оригинального метода использования старой игры возникает огромное количество спосо­бов общения.

Цвета, кривые и прямые лини, формы

Мне нравится побуждать детей постарше, подростков и взрослых изображать свои чувства и ассоциации в цветах, кривых и прямых линиях, разнообразных формах. Я предлагаю им отказаться от изображения реальных вещей и перейти К выражению чувства. Один из методов, которые я для себя открыла и успешно применяю,— попросить человек или группу посмотреть на какую-нибудь вещь, представляющуюся мне очень красивой. Я могу использовать в частности цветок, лист, растение, раковину, закат солнца, если это доступно, или живопись. Любой предмет (например игрушка или предметы домашнего быта) вызовет выражение каких-нибудь чувств.

Я также могу предложить послушать отрывок прекрасного музыкаль­ного произведения.

Иногда людям необходимо потренироваться, чтобы заставить себя расслабиться, довериться своим собственным чувствам и выра­жать эти чувства. Я прошу детей: «Нарисуйте картинку о том, как вы чувствуете себя каждый день в определенное вами время. При­несите картинки с собой на следующее занятие, и мы посмотрим их». Вероятно, сначала я предложу им сделать это вместе со мной. «Закройте глаза и осознайте, как вы себя чувствуете, как чувствует себя ваше тело. Как меняется ваше настроение, меняются ваши телесные ощущения. Посмотрите, каково вам сейчас. Затем выра­зите это на бумаге, используя только цвета, линии и формы». Я часто делаю это сама, чтобы дать детям примеры того, о чем я спрашиваю их.

Групповой рисунок

Иногда у меня бывает семья или двое детей, или даже один ребенок, с которыми я вместе рисую картинку на одном листе. «Изобразите просто ряд кругов, разнообразных форм и цветов на листе бумаги. Понаблюдайте, как вы чувствуете себя, занимаясь этим. Я буду наблюдать за всем происходящим, а затем мы обсудим результаты». Иногда возникает борьба за пространство на бумаге, и интересно наблюдать, как решается эта проблема. Уступает ли один дорогу другому, существует ли согласие, вторгается ли один на территорию другого? Детям постарше может быть дана инструкция выполнять это упражнение молча, в то время как с детьми младшего возраста нужно разговаривать. Я могу спросить: «Какие чувства возникают у вас, когда вас вытесняют из вашего пространства? Испытываете ли вы такого рода чувства в жизни? Чувствуете ли вы себя подобным образом дома?». Состояние ребенка во время этого упражнения часто достаточно хорошо отражает его состояние в жизни.

Я прошу большую группу детей вместе нарисовать картинку. Существует несколько способов выполнения этого задания. На­пример, в группе из восьми детей я раздаю каждому по листу бумаги и прошу начать рисовать. Затем по моей команде рисование прекра­щается и лист бумаги передается следующему, который добавляет к картинке что-то свое. Цикл повторяется, пока не будут закончены все восемь рисунков. Затем можно рассматривать их и рассказывать о них. Дети получают удовольствие от этого упражнения. Они веселятся, рассказывая о том, какой им представляется картинка, и делятся впечатлениями о том, какие штрихи к групповой картинке они добавили.

Другой способ создания групповой картинки требует только одного листа бумаги, но каждый должен ждать, пока другой ребенок в свою очередь добавляет что-то к изображению. Как и при рассказе в групповом варианте, ребенок может рассказывать о том, что он де­лает, в то время как другие наблюдают за ним и слушают. Иногда я начинаю рисунок сама с какой-либо специфической темы. Или я начинаю с изображения линии, формы или пятна краски и рассказываю об этом. Один из детей продолжает рассказ, по ходу добавляя что-то к моему рисунку, и так по кругу. Опять-таки наибо­лее интересно здесь состояние каждого ребенка. Я могу начать так:

«Когда то здесь жил да был маленький красный кружок. Он был один в большом пространстве. Однажды...». В свою очередь ребенок может продолжить: «Однажды пришел фиолетовый квадрат и сказал кружку: «Не хотел бы ты поиграть со мной?». Кружок ответил: „Да", и они начали играть». Следующий ребенок говорит: «Зачем пришел большой черный треугольник и начал толкать кружок и квадрат?» (черные линии отходят от треугольника к кружку и квадрату, как бы выражая толчки). Когда рисунок закончен, я спрашиваю ребенка, который нарисовал кружок, как чувствовал себя кружок, когда его толкали, и толкал ли он когда-нибудь других в реальной жизни. Специфический материал, подобный этому, может и не раскрывать­ся в групповом рисунке, но это не столь существенно. Важно то, что происходит при рисовании: сотрудничество в группе (или его отсу­тствие), терпение или нетерпение отдельного ребенка и т. д. Не следует также мешать шуткам, которые почти наверняка окажутся частью такого упражнения. Многие дети с проблемами эмоциональ­ного характера нуждаются в более радостных переживаниях для поддержания вкуса к жизни.

Рисунок на свободную тему

Дети часто предпочитают рисовать или писать красками то, что хочется им самим, а не то, о чем их просят. Это не уменьшает ценности терапевтического процесса; важно то, что находится на переднем плане для самого ребенка.

Девятилетний Аллен нарисовал очень большого динозавра и говорил о своей огромной силе и могуществе, что резко контрасти­ровало с беспомощностью, которую он испытывал в жизни.

Шестилетний Филипп нарисовал дом и автобус поблизости от него. Он рассказал очень детально разработанную историю о том, откуда автобус привез его.

Тодд, пяти лет, нарисовал большой цветок рядом с деревом (рис. 26). Я попросила его поговорить с ними. Он сказал: «Ха, де­рево и цветок.,Я хочу говорить с вами. Ха, дерево и цветок. Я люб­лю вас. Вы растете большие и высокие. Не думаете ли вы, что в один прекрасный день я тоже вырасту большим и высоким?». Я записала его высказывания на картинке, пока он говорил, зачитала их ему после того, как он закончил рассказ. Мы обсудили его пере­живания, касающиеся его роста, и затем он попросил меня добавить к уже написанному ответ на его собственный вопрос: «Да».

Пятилетний Карл нарисовал несколько абстрактных форм. Он посмотрел законченный рисунок и продиктовал: «Это детский бассейн, а тот — для пап и мам, а также больших людей. Я буду ходить в большой бассейн, потому что я большой». От этого мы перешли к обсуждению того, как было, когда он был маленьким. «Я жил со своими мамой и папой». (В это время он жил у приемных родителей.) На следующем занятии он дал заключение к другой картинке. «Это большой бассейн для великана. В нем плавает вели­кан. Это всё». Он восторгался тем, что становится великаном. Еще об одной картинке он сказал: «Это колорадский жук без глаз. Это краб. Это Кинг Конг. Это ядовитый паук. Он надоест некоторым людям и ребенок убьет его. Он не хочет стать убитым чудовищем». Карл начинал признавать и ощущать свое чувство гнева и обретать уверенность в своих силах.

Живопись

Живопись обладает специфической терапевтической ценностью. Подобно тому, как растекается краска, часто ведут себя и эмоции. Дети получают удовольствие, когда они пишут красками. Они часто не имеют возможности возобновить этот опыт после того, как перестают посещать ясли и детский сад. Если они и рисуют краска­ми, то только из маленьких баночек с акварелью. Дети любят сво­йство красок струиться и блеск различных цветов. Им нравится писать красками, и часто я предлагаю им, чтобы они просто изобра­зили краской что-нибудь, а я тем временем буду ждать и смотреть, что происходит.