Проблемы и ресурсы Спарты

Спарта вела Пелопоннесскую войну во имя свободы, и день окончательной победы прославлялся как рассвет свободы в Греции. Свобода – это, безусловно, простой и привлекательный лозунг. Но свобода в политике, как внутри государства, так и в отношениях между государствами, – сложная система, которая на практике редко достижима. Это стало очевидно уже в завершающие годы войны, когда Спарта решилась на продажу свободы малоазиатских греков в обмен на персидские субсидии – лишь они позволили ей уберечь от Афин свою свободу и свободу своих союзников. Когда война триумфально завершилась, перед Спартой встала первая дилемма. Выполнение соглашения с Персией поставило бы под угрозу ее претензии на роль освободителя и уважение, которым она пользовалась в греческом мире; невыполнение соглашения грозило войной с Персией, значит, следовало сохранять свои морские силы в Эгейском море и военные базы в Малой Азии. Сперва Спарту ожидала передышка, так как Кир ничего не предпринимал против греческих государств в Ионии, но она не могла продолжаться долго. Вторая дилемма заключалась в определении характера свободы в государствах Эгейского бассейна, которые оказали бы Спарте наибольшую помощь в войне с Персией. Многие из них уже заслужили благодарность Спарты, помогая свергнуть марионеточные правительства, поставленные Афинами, и их вожди в период военного правления были должным образом наделены властью. Например, в таких государствах, как Тасос, Византий, Хиос и Милет, еще до окончания войны были установлены олигархии крайнего типа, а спартанские губернаторы – гармосты – с помощью войск поддерживали олигархов, ведущих борьбу с демократами. Что должна была делать Спарта после достижения победы? Вывод войск из Эгейского бассейна грозил всеобщей межпартийной борьбой и хаосом. Оставляя там войска, Спарта должна была поддерживать своих сторонников и продолжать взимать денежные подати, необходимые, чтобы сохранить боеспособность флота.

Проблемы, вставшие в 404 г. перед Спартой в Малой Азии и Эгейском бассейне, решил опытный спартанский командир Лисандр. Способный и амбициозный человек, он воспользовался всеми преимуществами победы: к нему был расположен Кир, который обеспечивал его золотом; он заслужил доверие союзных моряков в объединенном флоте и лояльность олигархов Эгейского бассейна, которых организовал в политические клубы. После победы его престиж и власть не знали себе равных. В портике, построенном в Дельфах в память о битве при Эгоспотамах, рядом со статуями богов и других полководцев была установлена статуя Лисандра, коронуемого Посейдоном; ее посвятил сам Лисандр, «увенчавший победой неразграбленную Спарту, цитадель Греции, страну прекрасных танцев, свою родину». На Самосе, откуда в сентябре 404 г. он изгнал демократов, вернувшиеся к власти олигархи в его честь переименовали Герею, праздник Геры, в Лисандрею. В октябре он привез в Спарту плоды победы: носы около 200 военных кораблей, флот, конфискованный у Афин, 470 талантов серебра, большое количество трофеев и короны, которые возложили на него освобожденные государства. Его возвращение в Спарту в конце 404 г. превзошло пышностью даже возвращение Алкивиада в Афины в 407 г. Несмотря на спартанский закон, запрещавший новое назначение на должность, он был назначен главнокомандующим‑навархом на 404/03 г. В этот год, когда Лисандр превосходил своим влиянием эфоров, греческим государствам стала ясна политика Спарты: в Эгейском бассейне – поддерживать крайние олигархии (зачастую декархии, при которых вся власть сосредотачивалась в руках десяти человек), насаждать спартанских гармостов, размещать спартанские гарнизоны и взимать ежегодную дань в размере около тысячи талантов; в Сицилии – поддерживать Дионисия, тирана Сиракуз; в Азии – сотрудничать с Киром и при посредстве Фарнабаза убить Алкивиада. Как морской гегемон, Спарта уже вступила на путь, который прошли имперские Афины.

Одновременно Спарте предстояло определиться в своих отношениях с союзниками. Беотия, Коринф, Мегара, Сиракузы и другие государства предоставили основную часть живой силы и кораблей и понесли тяжелые потери. Практически Афины были побеждены Спартанским союзом, а не одной лишь Спартой. Союз скрепляло не только спартанское руководство, но и страх перед Афинами и ненависть к ним. Как только в 404 г. был заключен мир, союз начал разваливаться, как уже произошло в 421 г. Спарта, заключив в 404 г. соглашение с Афинами, возможно, вдохновлялась мыслью, что великодушие к врагу делает мир более прочным. Но в то же время под этим соглашением не подписались ведущие члены Спартанского союза; кроме того, они заметили, что Афины и их бывшие подданные стали зависимыми от Спарты в вопросах внешней политики, платили Спарте дань и управлялись проспартанскими властями. Военные трофеи уходили в Спарту, а не делились между победоносными союзниками. К этим поводам для недовольства прибавлялись еще воспоминания о таких спартанских вождях, как Астиох, и опасения по поводу возможных действий Спарты в будущем. Фивы и Коринф демонстративно приютили людей, изгнанных проспартанскими правительствами, и не подчинились приказу Спарты предоставить в 403 г. войска для вторжения в Аттику. Таким образом, в течение года после победы полностью исчезла одна из опор спартанской гегемонии на материке – добрая воля.

Победа обеспечила Спарте такую же гегемонию на суше и на море, какой она обладала во время Персидских войн и от которой ей около 474 г. советовал отказаться Этемарид, утверждая, что она не соответствует истинным интересам Спарты. Позволяли ли Спарте наличные ресурсы теперь проявлять гегемонию на море и на суше? Престиж Спарты как военной державы в 404 г. был высок. Спартанские гоплиты ни разу не потерпели поражения в регулярном бою; спартанские командиры Брасид, Агис, Гилипп, Клеарх, Калликратид и Лисандр достойно проявили себя на поле боя; за морем спартанские отряды, главным образом периэки и неодамодейцы, выказали отличные боевые качества. Флот Спарты был невелик, но эффективен; он доказал свою доблесть, энергично атакуя во всех морских сражениях. Престиж спартанского государственного строя был высок. Спарта была одним из немногих участников войны, не пострадавшим от межпартийных раздоров. Стабильности и эффективности спартанского правительства завидовали не только олигархи, подражавшие спартанским нравам, но даже те, кого не устраивала политика Спарты. Оратор Лисий едва ли преувеличивал, выступая на Олимпийском празднике: «Спарта справедливо славится как вождь греков благодаря своим неотъемлемым достоинствам и военному искусству. Не зная ни вторжений, ни политической борьбы, ни поражений, она полагается в обороне не на укрепления, а на неизменные государственные институты».

Однако за время долгой войны многое в Спарте изменилось. Гоплитов‑спартиатов в 404 г., вероятно, насчитывалось около 3 тысяч, а в 479 г. их было около 5 тысяч; первоначально в лакедемонской армии половина гоплитов была спартиатами, а в 371 г. их доля сократилась до одной трети; саму армию неоднократно усиливали, создавая отдельные бригады неодамодейцев. В течение войны и после нее спартанские военачальники часто злоупотребляли неожиданно доверенной им властью. Гилипп был осужден за растрату; Клеарх сурово правил в Византии; Каллибий нападал на афинских граждан на улице; многие другие гармосты, развращенные лестью своих сторонников, вели себя как маленькие тираны. Возвращаясь домой – зачастую неохотно, – они становились противниками аскетичной и дисциплинированной спартанской жизни. Лисандра подозревали в том, что он планирует свергнуть двойную монархию в Спарте. Когда Спарта оказалась во главе империи, четко проявились некоторые недостатки ее устройства. Вся политическая и финансовая власть была сосредоточена в руках царей, геронтов, которым было более 60 лет, и ежегодно сменяющегося совета из пяти эфоров. Трения между двумя царями или между царями и эфорами порождали нестабильность в политике государства. Контролю со стороны Герусии были присущи некоторые недостатки, обусловленные старостью ее членов; ведь, как заметил Аристотель, старость – это состояние не только тела, но и ума. Медлительность, консерватизм, отсутствие воображения принесли имперскому государству еще больше вреда, чем вождю оборонительного союза.

Но более серьезной, чем все эти недостатки, была прогрессирующая коррупция спартанских государственных институтов. Военный и имперский опыт явились подтверждением слов дельфийского оракула: «Лишь любовь к деньгам, и ничто иное, погубит Спарту». В теории спартанская система основывалась на сельскохозяйственной экономике, отрезанной от внешней торговли железными деньгами и развивающейся за счет труда илотов. Также в теории отдельные спартиаты были более или менее одинаково зажиточны, пока сохраняли за собой первоначальные земельные наделы (kleroi). На практике, несмотря на закон, запрещавший частное владение капиталом, золото и серебро попадало в руки спартанцев. Это быстро подорвало первоначальное равенство спартиатов и привело к лишению прав тех граждан, которые оказались в долгах и не могли вносить свою долю в проведение совместных обедов (syssitia). В конце 398 г. Кинадон из числа низших (hypomeion) – лишенных прав спартиатов – возглавил восстание. Он планировал поднять низших, периэков, неодамодейцев и илотов на борьбу с их хозяевами, равноправными спартиатами (homoioi). В случае успеха он имел бы двадцатикратное численное преимущество, но эфоры раскрыли заговор, арестовав Кинадона и его товарищей‑заговорщиков. Однако они не стали отказываться от практики лишения гражданства. Когда многие равноправные пали в бою и две пятых всех наделов перешли по спартанскому закону о наследстве в руки женщин, недостаток спартиатов стал ощущаться особенно остро. В итоге обязательства, взятые на себя Спартой, увеличились, а численность ее полноправного населения уменьшилась. В течение IV в. посылать спартиатов за границу становилось все более и более опасно, так как они требовались, чтобы держать в повиновении неравноправное население на родине. Однако во время чужеземного вторжения все классы государства, за исключением некоторых илотов, встали на защиту Лаконии.

Несмотря на свои недостатки, Спарта почти сорок лет оставалась ведущим государством в Греции. Ее сила оказывала стабилизирующее влияние, хотя бы в том смысле, что другие государства не осмеливались нарушать непрочный мир. Методы Спарты становились все более репрессивными. Она покровительствовала сепаратизму в эпоху, когда наметилось направление в сторону федерации, и поддерживала сельскохозяйственную олигархию в обществе, которое все сильнее склонялось к торговой и денежной экономике. Культура Спарты в век индивидуализма и интеллектуальной утонченности оставалась отсталой, и она никогда не могла заявить о себе, как Перикл заявлял об Афинах, что их подданные могут не краснеть, покоряясь их власти. Когда спартанская империя рухнула, Исократ мог довольно справедливо заметить, что Спарта унаследовала ложные традиции руководства. Однако в 338 г., когда прочие греческие государства склонились перед македонской силой, Спарта единственная защищала свою независимость как цитадель Греции, самый совершенный и самый анахроничный образец дорийского полиса.