Внимание 3 страница

2.4. Воспроизведение

Решающий этап «работы» с социальной информацией — ее восстановление в нужной ситуации и в нужный момент. Собственно, здесь и коренится сердцевина связки «познание—поведение».

Мало сосредоточить внимание на значимых пунктах информации, кодировать ее и сохранить, надо обеспечить ее восстановление по мере необходимости. Важнейшим элементом психологического содержания этого процесса является перевод информации из кратковременной в долговременную память. Именно тогда вспоминается главное, а это зависит от структурирования информации, т.е. от успешности всех предшествующих «шагов». Таким образом, путь, которым извлекается информация, зависит от того, насколько хорошо она была структурирована и сохранена.

Общим правилом является правило, согласно которому лучше организованная информация и лучше извлекается. Но на этом пути тоже возникают свои проблемы. Они порождены теми деталями, которыми характеризовались все три предшествующих этапа. Так, уже в самом начале, на этапе концентрации внимания, часть информации утрачивается («не обратили на нее внимания») и не попадает в структуры для ее хранения (в прототипы, схемы, скрипты). Соответственно все это не переводится в долговременную память, хотя между тем некоторые из пропущенных деталей могут быть необходимы в ситуации восстановления информации (много примеров тому может быть найдено, в частности, в практике следствия по раскрытию преступления).

Вообще вопрос о том, каковы пути извлечения информации из тех структур, в которых она сохраняется, вызывает много споров и дискуссий. Безусловно одно, что и на этом пути может возникать множество ошибок. Одна из них получила название «ошибки соответствия». Ее смысл в следующем: известно, что лучше хранится та информация, которая по законам теорий когнитивного соответствия лучше интегрируется с другими элементами когнитивной структуры субъекта. Но оказывается, что даже и при отсутствии этого условия при восстановлении информации мы ее «подгоняем» под соответствие, под «ярлык» категории, к которой она относится.

В эксперименте М. Снайдера и В. Урановитца [см. 151, р. 249] давалось описание девушки с целым набором присущих ей черт. Спустя некоторое время части испытуемых сообщили, что она — лесбиянка, другим такой информации не дали. Вновь попросили обе группы испытуемых вспомнить первоначально указанные черты девушки. Первая группа дружно «вспомнила» такие черты, которые, по их мнению, были доказательством ее принадлежности к лесбиянкам («никогда в колледже не появлялась с парнями» и т.п.), т.е. привела информацию в соответствие с «ярлыком» категории.

Кроме того, вообще черты, зафиксированные в основной категории, вспоминаются лучше, чем позже добавленные признаки.

Так, часто при выдвижении кандидатов в депутаты люди ориентируются на общий имидж и упускают многие детали, известные из прошлого. В момент же агитации за кандидата новую, полученную о нем информацию подгоняют под этот первичный имидж.

Необходимо также отметить и такой факт, что лучше восстанавливается эмоционально значимая информация, т.е. вспоминается скорее то, что соответствует чувствам субъекта по отношению к вспоминаемому человеку или событию. Эта эмоциональная «составляющая», которая ниже будет рассмотрена подробно, проявляет себя и в том, что при восстановлении информации играет роль настроение вспоминающего. По отношению к другим людям это особенно очевидно: будучи в хорошем настроении, мы склонны вспомнить в других людях их хорошие черты, и напротив, собственное плохое настроение подвигает нас на достаточно критичные воспоминания. В данном случае происходит аффективная переоценка информации ради того, чтобы способствовать общему комфортному состоянию субъекта познания. Очевидно, что большую роль при восстановлении информации играет и такой фактор, как мотивация человека воспроизвести ее в нужный момент.

Все сказанное позволяет сделать вывод о том, что «чисто» когнитивный подход к анализу социального познания является ограниченным — в его рамках проблема извлечения и воспроизведения информации подчиняется достаточно «невинной» закономерности: информация восстанавливается лучше, если она хорошо структурирована и сохранена или находится в соответствии с нашими прежними представлениями. Но не все так просто, если учесть, что восстанавливает эту информацию живой человек, наделенный не только способностью мыслить, но и способностью чувствовать. Недаром существует шуточное высказывание: «Если способность ошибаться — признак человечности, то исследование процесса работы с социальной информацией — лучшее доказательство нашей человечности». Более подробный анализ того, как она проявляется, будет сделан в следующем разделе.

Глава V

ЭМОЦИОНАЛЬНОЕ СОПРОВОЖДЕНИЕ

Дальнейшее изложение, по остроумному выражению С. Фиске и Ш. Тейлор, можно было бы назвать «За пределами когниций». Задача заключается в том, однако, чтобы классифицировать то, что за указанными пределами находится. Сделать это не так просто. Предшествующее изложение привело нас к тому, что вообще «опасно» живой процесс социального познания заключать в какие-то очень строгие рамки. Тем не менее классификацию «составляющих» этого процесса придется дать, учитывая тот факт, что характеристик одной лишь когнитивной работы с социальной информацией явно недостаточно.

Поэтому, хотя и весьма условно, весь круг проблем, лежащих «за пределами когниций», можно разделить на два блока: 1) «психологические» и 2) социальные детерминанты процесса категоризации, а значит, и конструирования социального мира, которые и будут символизировать психологическую и социальную «составляющие» процесса социального познания.

Термин «психологическая» употребляется в данном случае, конечно, весьма условно: ведь и все рассмотренное ранее относилось, несомненно, к психологии. Потребность же употребления данного термина обусловлена лишь желанием высветить некоторые дополнительные психологические характеристики, которые должны быть включены в процесс социального познания, в частности для того, чтобы «познание» в данном случае предстало в своей действительной полноте. Среди всех этих дополнительных психологических характеристик прежде всего выделяется блок эмоционально-мотивационных факторов. Поэтому и уместно говорить о своеобразном «эмоциональном сопровождении» когнитивного процесса работы с социальной информацией.

Итак, в ходе этого процесса человек не просто «получает» социальную информацию, «перерабатывает» ее, но и «творит» мир. Следовательно, перед нами — процесс творчества. Как уже отмечалось, сама идея «творчества» социального мира в процессе существования в нем высказывалась неоднократно, причем было замечено, что, возможно, люди в большей степени живут в этом сотворенном мире, чем в реальном. Встает вопрос, в какой же мере в этом процессе творчества мира просматриваются его объективные черты. Коль скоро в процессе творчества мира участвует и определенная мотивация, и эмоции познающего, необходимо с этой стороны оценить качество полученной картины мира. Здесь же прямой путь к пониманию связи между познанием и поведением: у человека всегда, в каждый момент его существования имеется целый набор проблем, поэтому он всегда совершает выбор. Выбор предполагает и решение такого вопроса: на какие из существующих «когниций», «схем» нужно в каждом случае опереться, какие адекватные модели выбрать из предшествующего опыта. Мало сказать, что следует использовать одну из известных схем: часто при ее безукоризненности она может оказаться в данной ситуации непригодной. Следовательно, должны быть приняты в расчет и другие факторы. Из этих «других» прежде всего, естественно, и должен быть назван эмоционально-мотивационный фактор.

1. КОГНИЦИЙ И ЭМОЦИИ

При рассмотрении основных этапов работы с социальной информацией были обнаружены проблемы, с которыми встретился «чисто» когнитивный подход: это прежде всего проблема включения эмоций в процесс социального познания и проблема связи познания и поведения. Соотношение когнитивных и эмоциональных компонентов в познании — вообще одна из сложнейших проблем в психологии. В психологии социального познания она занимает совершенно особое место, прежде всего потому, что именно по ней развертывается наиболее острая дискуссия, предпринимаемая критиками когнитивистского подхода.

Так, автор теории «социального конструкционизма» К. Герген в качестве одного из главных упреков всей традиционной парадигме социальной психологии называет ее колебания — наподобие маятника — между бихевиоризмом и когнитивизмом, что в его терминах часто обозначается как противостояние эмпиризма и рационализма. Для Гергена сущность когнитивизма не просто в чрезмерном акценте на рационализм, в игнорировании роли эмоций в познании, но более широкое пренебрежение культурным контекстом, который как раз ярче всего и может быть представлен через эмоции. Не анализируя сейчас подробно всю концепцию Гергена, следует лишь отметить, что для него проблема включения эмоций в объяснение социального поведения — один из ключевых пунктов социально-психологического анализа. Так или иначе, когнитивистская традиция критикуется по этому критерию весьма остро.

По собственному признанию исследователей в области социального познания, такая критика и справедлива, и несправедлива в одно и то же время. Не случайно всестороннее освещение проблемы стало предметом специального симпозиума, по материалам которого в 1982 г. издана фундаментальная работа «Аффект и когниции». Справедливость критики Гергеном и другими в адрес когнитивизма С. Фиске усматривает в том, что «когнитивный социальный анализ в принципе действительно не адресуется к сфере аффекта» [123, р. 56]. Причиной этого, по мнению Фиске, является, как это уже неоднократно отмечалось, ориентация психологии социального познания на общие идеи когнитивной психологии с ее преимущественным акцентом на индивидуальный процесс познания. При таком анализе возможен и вероятен односторонний акцент, хотя и здесь он не обязателен. Несправедливость же упреков критиков состоит в том, что в рамках психологиисоциального познания недопустимость такого акцента давно осознана и во всяком случае на уровне формулирования методологических принципов этот акцент преодолевается.

В частности, своеобразной «индульгенцией» против совершения традиционной для когнитивной психологии ошибки является постоянное подчеркивание при анализе социального познания включенности в него феномена межличностного восприятия. Поскольку познание элементов социального мира начинается именно с восприятия и познания другого человека, внеэмоциональный аспект анализа просто исключается по определению: «Включение интегративного аффекта в социальное познание есть главный фокус исследований, представленных здесь» [Ibid.]. Именно эмоциональные реакции, характерные при межличностном восприятии, возникают раньше «холодного знания». Поэтому одна из важных задач психологии социального познания — это выявление того, как связан процесс производства социальной информации с включением в него эмоционального компонента. Способствует ли такое включение эффективности получаемого знания или делает его «неточным»? Как новая информация соответствует «старому» эмоциональному опыту индивида, как с ним соотносится непосредственный эмоциональный отклик на новую ситуацию? Именно этот круг вопросов обсуждается особенно активно в последние годы. При решении этих вопросов постоянно подчеркивается специфика именносоциального познания, так как более общее решение о соотношении эмоций и когниций нашло достаточно полную разработку в рамках общей психологии.

Существуют два различных подхода к пониманию соотношения эмоций и когниций в процессе социального познания. Р. Зайонц полагает, что сферы эмоций и когниций остаются самостоятельными, раздельно существующими системами в социально-познавательном процессе, которые взаимодействуют между собой, но все же остаются каждая в рамках собственных законов, причем эмоции оказываются в этом взаимодействии как бы первичными. Более того, эмоции интерпретированы какболее высокий уровеньпознания, одним из аргументов чего является ссылка на то, что они проявляются на самых ранних этапах восприятия, т.е. раньше других, более «когнитивных» элементов знания. В частности, именно эмоции обеспечивают с самого начала в процессе познания оценивание и предпочтения [123, р. 57].

Развитие этого подхода с еще более радикальными выводами содержится в большом эмпирическом исследовании Г. Левенталя, базирующемся на «перцептуально-моторной теории эмоций» и посвященном изучению связи эмоций и когниций в ситуации болезни [139, р. 121]. Левенталь предпосылает своему исследованию несколько предварительных соображений, которые могут быть сведены к следующему. Субъективный опыт индивида, традиционно изучаемый как вербально зафиксированный, может служить исходным пунктом изучения эмоций. Эмоциональные состояния могут быть интерпретированы как форма значения, поскольку они значимы для индивидуального опыта и выражают его: они «говорят» нечто о самом индивиде и «говорят» нечто о его окружении (например, о страхе, опасности, недоверии, стыде, вине). Поэтому следует сделать вывод о том, что «эмоции есть форма когниций» [Ibid., р. 122]. В более общем плане это означает, что существуютразные типы когнитивных процессов: мышление, оперирующее абстрактным или символическим уровнем, не есть единственный путь репрезентирования явлений. Эмоции обеспечивают взаимодействие между перцептивным уровнем и уровнем абстрактного мышления. Разные системы значений могут развиваться и изменяться во времени и проявлять себя в различных ситуациях. В частности, специфически эти системы взаимодействуют в условиях болезни, чему и посвящено эмпирическое исследование самого Левенталя [139, Р. 121-152], а также многочисленные исследования других авторов, где рассмотрены различные аспекты взаимодействия эмоций и когниций [см. 14, с. 107-108]. Один из наиболее существенных выводов из серии экспериментов заключается в том, что включение эмоционального компонента в какое-либо сообщение (например, страха) стимулирует гораздо более немедленное действие, чем это имело бы место просто при «чисто» когнитивной работе с информацией.

Другой подход предложен теми исследователями, которые достаточно подробно разрабатывали традиционные для психологии социального познания проблемы, и вопрос о включении эмоций решается ими не на глобальном уровне, а путем обсуждения конкретных проблем. Одним из представителей такого подхода является Б. Вайнер.

Примером может служить работа Б. Вайнера «Эмоциональные последствия каузальной атрибуции» [161, р. 185]. Вайнер обращает внимание на те отношения, которые существуют между тремя выделенными им «измерениями» причин, приписываемых человеком в ситуациях успеха и неудачи: локуса (внутренняя — внешняя), стабильности (стабильная — нестабильная) и контролируемости (контролируемая — неконтролируемая). Если в традиционном анализе способ использования этих измерений обычно описывается в «строго» когнитивных требованиях, то в действительности, по мнению Вайнера, следует обязательно учитывать и включенность в процесс некоторых основных эмоций. Так, например: сожаление включается при объяснении причин негативных последствий действия или события при условии невозможности его контролировать. Это прослеживается с очевидностью в эмпирическом исследовании относительно болезни. Страх фигурирует при атрибуции собственных негативных результатов или в ситуациях, когда эти результаты контролируемы не самим индивидом, а другими. При успешности же собственного результата при контроле со стороны другого индивид испытывает чувство благодарности. Естественно, что степень и страха и благодарности обусловлена и многими другими причинами, но тем не менее и то и другое чувство «участвует» в выборе соответствующего «измерения».

Чувства страха, сожаления и, возможно, самооценка возрастают, когда воспринимаемая причина представляется стабильной: так, сочувствие слепому от рождения проявляется более сильно, чем сочувствие человеку, временно потерявшему зрение [161, р. 190—191].

Чувство вины, конечно, дает о себе знать, когда неуспешное действие совершено при возможности личного контролирования его со стороны субъекта.

Гордость и позитивная самооценка стимулируют выбор соответствующего локуса в случае успешного действия индивида, так же как и приписывание контролируемости такому действию.

Опираясь на эти предварительные соображения, Вайнер приводит данные ряда эмпирических исследований и наблюдений и делает окончательный вывод, принципиально отличный от позиции Левенталя и других последователей первого подхода: «В итоге мое убеждение заключается в том, что когниции абсолютно типично предшествуют аффективным реакциям и определяют их» [161,Р.203].

Эту дискуссию вряд ли можно считать законченной, но несомненно, что она достаточно убедительно свидетельствует о том значительном внимании, которое уделяется проблеме соотношения эмоций и когниции в современных исследованиях. В конце концов спор о «первичности» или «вторичности» эмоций и когниции вряд ли является самым существенным вопросом в данной проблеме. Гораздо важнее обоснование того факта, что эмоциональный компонент — обязательный участник процесса социального познания и что сами эмоции истолковываются как формы знания, в не меньшей степени, чем сами когниции, обладающие значением.

Кроме принципиальных заявлений об актуальности проблемы, в последние годы обозначается и разработка некоторых специальных фрагментов ее содержания. К ним относятся: соотносительная роль и значение эмоций и оценивания в социальном познании, а также участие настроения в этом процессе.

Вопросу о роли оценивания в социальном познании посвящен ряд исследований С. Фиске. В них, в частности, выясняется место оценивания (оценки) при использовании когнитивных схем. На долю схем выпадает особенно много критических замечаний по поводу «излишнего» когнитивизма. Фиске приводит такой дополнительный материал, касающийся схем, который позволяет снять некоторые из замечаний.

Она вводит понятие «аффект, включенный схемой»[6], суть которого заключается в следующем [123]. Всякая схема характеризуется наличием аффективно-оценочного компонента, он хранится внутри нее. И как только возникает какой-либо объект, подходящий схеме, эта «дремлющая» оценка оживает и суждение, сформулированное относительно появившегося объекта, приобретает оценочный характер. Предположим, вы безумно боитесь зубного врача (в схеме «зубной врач» заложен аффективно-оценочный компонент). Встреченный вами человек вдруг по какому-то признаку напоминает зубного врача; этот простой сигнал включает дремлющую оценку и немедленно суждение, сформулированное о встреченном человеке, приобретает негативный и уничижительный характер. В данном случае «ярлык» схемы становится «аффективным ярлычком», чем-то средним от ассоциаций с нижними уровнями схемы (т.е. с какими-то ее признаками). Когнитивная схема как бы наполняется при этом оценочным содержанием.

Другой актуальной проблемой, разрабатываемой при анализе связи когниций и эмоций, является проблема настроения. Она занимает одно из ведущих мест в современных публикациях по психологии социального познания. Хотя на уровне здравого смысла ее значение очевидно (понятно, что люди не роботы и в реальной жизни познают окружающий мир, всегда находясь в каком-либо настроении), освоение ее в рамках научного исследования делает лишь первые шаги вместе с оживлением интереса к вопросу о роли эмоций в социальном познании. Основная идея подробно разрабатывается А. Айзеном, предложившим принцип «конгруэнтности настроения», суть которого заключается в следующем: человек, находящийся в хорошем настроении, более эффективно воспринимает, кодирует и воспроизводит позитивную информацию, чем негативную, а находящийся в плохом настроении отдает преимущество информации негативной [см. 130, р. 161]. Содержание этого принципа может быть хорошо объяснено при помощи схемы, изображающей наличие сети ассоциативных связей, возникающих вокруг состояний хорошего и плохого настроения (рис. 15).

Рис. 15. Ассоциативно-сетевая модель воздействия настроения на память и социальные суждения

На схеме показано, как хорошее настроение как бы продуцирует «соседство» с другими приятными вещами или явлениями (здоровьем, весельем, любовью, друзьями и др.), в то время как плохое настроение вплетено в сеть неприятных обстоятельств (болезни, смерти, ненависти, страха и др.). Как следствие такого рода включений настроения в некий контекст возникает или более оптимистичное суждение, или, напротив, суждение, включающее высокую степень риска, опасности и пр. Ассоциативные связи, возникающие в памяти, как бы облегчают направление размышления в сторону «конгруэнтности настроения». Особенно наглядно действие этого принципа проявляется в случаях патологии, когда, например, депрессия сопровождается возникновением пессимистических суждений, касающихся самых различных сторон социальной реальности, что может привести к асоциальному поведению.

Но и в более широком контексте влияние настроения на восприятие мира достаточно очевидно. В ряде исследований сравнивались суждения о реальных событиях счастливых и несчастных людей и было выявлено возникновение в последнем случае довольно стойкой пассивности, апатии, зачастую враждебности и пр. [см. подробно 69, с. 140].

Более детально роль настроения была выявлена на примере анализа фундаментальной ошибки атрибуции Дж. Форгасом. Возвращаясь к первым исследованиям атрибутивного процесса Ф. Хайдером, Форгас полагает, что атрибуция, трактованная как «холодный, логический и рациональный процесс, посредством которого люди бесстрастно открывают истину о диспозициях других» [126, р. 319], представляет собой далекий от жизни идеал логического вывода. В действительности реальный человек всегда включает в атрибутивный процесс эмоции, что ярче всего и проявляется в той роли, которую в познавательном процессе играет настроение. Опираясь все на тот же принцип «конгруэнтности настроения», Форгас вводит понятие «депрессогенный когнитивный стиль». Им обладает человек, который в случае своего неуспешного действия всегда винит себя, а в случае успеха не находит оснований приписать причину себе.

Объяснения, которые дает такой индивид различным событиям, позволяют сделать вывод об информационном влиянии настроения. Оно включается в сам процесс познания и имеет мотивационные последствия. Так, хорошее настроение «информирует» человека о том, что обстановка вокруг него благоприятна, и это способствует меньшему контролю за своими действиями, а значит, их большей креативности. Плохое настроение, напротив, «сигнализирует» об опасностях, что заставляет насторожиться, стать более бдительным и тем самым более скованным в суждениях.

Все это дает себя знать при анализе фундаментальной ошибки атрибуции. В экспериментах Форгаса было установлено, что счастливые люди (или просто находящиеся в хорошем настроении) склонны чаще совершать такую ошибку, т.е. приписывать причину деятелю, а не вникать в детали обстоятельств. Люди, обладающие плохим настроением, имеют склонность более тщательно анализировать внешние обстоятельства, что ведет к уменьшению величины фундаментальной ошибки атрибуции [126, р. 320; подробно см. 69,с.141].

Эти и другие многочисленные экспериментальные данные (например, о том, что настроение в меньшей степени влияет на процесс познания «простых» вещей и в большей степени при восприятии «нестандартных» ситуаций, сложных конфликтов и пр.) позволяют сделать вывод о безусловной включенности настроения в процесс социального познания, в построение образа социального мира. Оказываясь «за пределами когниций», эмоции не уступают в своем значении рациональным средствам познания. Некоторые из конкретных эмоциональных элементов познавательной ситуации исследованы особенно подробно. К ним, в частности, относятся социальные установки (аттитюды) ипсихологическая защита.

Когнитивный компонент аттитюда (знание об объекте) связан с формированием стереотипа, конструкта, просто с отнесением объекта познания к некоторой категории.Аффективный компонент «ответствен» за формирование предубеждения к объекту или, напротив, его привлекательности.Конативный (поведенческий) компонент определяет способ включения поведения в процесс социального познания.

На основании так называемой «функциональной теории аттитюдов» (дающей описание функций аттитюдов) можно более детально проследить их роль в процессе социального познания. Выявлены и исследованы четыре основные функции аттитюдов: эгозащитная, самореализации, приспособительная и функция знания. Напомним кратко их содержание.

Эгозащитная функция позволяет субъекту противостоять негативной информации о себе самом или о значимых для него объектах, поддерживать высокую самооценку и защищаться от критики. Более того, благодаря эгозащитной функции субъект может обернуть эту критику против того лица, от которого она исходит. Если студент полагает, что он прекрасно знает какой-либо предмет, а преподаватель ставит ему на экзамене плохую отметку, эгозащитная функция позволяет сохранить о себе высокое мнение и обрушить весь критицизм на преподавателя. Эгозащитная функция не гарантирует точности самооценки (знания студента могут оказаться значительно более скромными, чем ему это представляется), но сохраняет индивиду веру в свои способности.

Функция самореализации иногда называется еще функцией выражения ценностей, что предполагает возможность для человека выразить свою «центральную» ценность как компонент образа — Я. Иными словами, эта функция помогает человеку определить, к какому типу личности он относится, что из себя представляет, к чему испытывает приязнь и к чему неприязнь. Это же определяет и его отношение к другим людям и социальным явлениям: в зависимости от значимых для меня ценностей я определенным образом отношусь к тому или иному политику, политической партии, социальному движению и т.п. Демонстрируя это отношение, человек представляет себя, свое собственное Я по отношению к происходящим событиям: критикует насилие, борется за гражданские права, требует защиты окружающей среды, выражает негодование против разгула преступности и пр.

Адаптивная, или приспособительная, функция, которую еще иногда называют утилитарной или инструментальной, помогает человеку достигать желаемых результатов и избегать нежелательных целей. Представления об этих целях и о способах их достижения обычно формируются в предшествующем опыте, и именно на его основе складывется аттитюд: если кто-то наблюдал в детстве, как высока популярность человека, показывающего высокие результаты в спорте, не исключено, что достижения в этой сфере будут оцениваться весьма положительно и занятия спортом для этого человека в будущем будут играть весьма утилитарную роль, например, для достижения популярности.

Функция знания служит ближе всего цели социального познания: она помогает человеку организовать свои представления об окружающем мире, интерпретировать возникающие в повседневной жизни события и явления. Знания опираются на то, в частности, что получено при помощи трех вышеописанных функций аттитюдов, поэтому «знания», доставляемые установкой, крайне субъективны. Этим определяется то обстоятельство, что «знания» разных людей об одних и тех же объектах весьма различны. Огромное количество реальных социальных проблем разрешается так сложно, в частности, из-за различного «знания», т.е. понимания их смысла отдельными людьми или социальными группами.

Все функции социальной установки, взятые в совокупности, так или иначе вторгаются в процесс социального познания и привносят в него как мотивационные, так и эмоциональные «наслоения». Аттитюды диктуют человеку ориентиры в окружающем его мире и способствуют тому, чтобы процесс познания этого мира осуществлялся более целенаправленно в целях лучшей адаптации к его условиям, оптимальной организации поведения и действий в нем. Поэтому они и обеспечивают не только связь между познанием и эмоциями, но и связь между познанием и поведением. Они «объясняют» человеку, чего «ожидать», а ожидания, как мы видели, — важный ориентир в получении информации. Поэтому на основании перечисленных функций аттитюдов можно более определенно показать, в каких звеньях процесса социального познания они особенно проявляют себя.