Новое литературное обозрение» как литературно-критический журнал. 3 страница
| 41. Вопросы литературы, как литературно-критический журнал. Со дня своего основания в 1957 году на протяжении уже более полувека журнал «Вопросы литературы» остается самым авторитетным изданием по вопросам филологической науки и текущей критики на русском языке. Его комплект стоит на полках библиотек всех крупнейших университетов мира. Среди его авторов – имена самых известных филологов, литературоведов и критиков. Здесь публиковали свои произведения М. Бахтин, Д. Лихачев, С. Аверинцев, П. Гайденко, Ц. Тодоров, К. Эмерсон, Б. Сарнов и др. Здесь печатаются все наиболее интересные ученые и критики сегодняшнего дня. Журнал продолжает традицию русской филологической школы, одновременно с этим широко представляя разные школы современной гуманитарной науки. Журнал знаменит своими архивными публикациями. Среди наиболее важных рубрик: «Теория после теории», «Сравнительная поэтика», «История идей», «Литературное сегодня». С 2009 года «Вопросы литературы» открывают новую рубрику – «Лица современной литературы», которая познакомит наших подписчиков с писателями, определяющими русскую литературу в начале 21 столетия. Кроме того, одним из приоритетных направлений деятельности журнала остается содействие повышению уровня преподавания литературы в вузе и школе. Внимание к тому, как преподают литературу, – русскую и мировую, классическую и современную – всегда было и остается важной составляющей нашей работы. Формами этого обсуждения в прежние годы были круглые столы, статьи о традиции и истории учебной литературы, рецензии на вновь выходящие издания, ориентированные на преподавательскую работу. И в настоящий момент мы планируем продолжение этой линии деятельности, видя ее сегодня в еще более широкой перспективе. Воспитание культуры языка и чтения всегда было важнейшей целью журнала «Вопросы литературы». Эта задача в настоящий момент формулируется нами как пропаганда «читающего образа жизни» через развитие русского языка. Свое участие в решении этой задачи журнал видит в том, чтобы повышать сознательность и культуру чтения. Этому посвящены важнейшие рубрики журнала: «Над строками одного произведения», «Поэтика жанра», «Воспоминания, размышления», где в частности появились новые материалы о Блоке, Есенине, Пастернаке и др. Это воспитательное значение журнала, исполнение им важной общественной роли, было подчеркнуто в поздравлении «Вопросам литературы» по случаю их 50-летия, которое направил Руководитель Федерального агентства по культуре и кинематографии М. Е. Швыдкой: «Все мои познания в области литературоведения и критики – исключительно благодаря вашему журналу. Вы доказали, что литературоведение может быть не менее, а то и более интересно, чем литература. Прекрасно помню те времена, когда не читать „Вопли„, как любовно называли его все, было стыдно. Я рад, что интерес к журналу среди молодежи возрастает. Это я знаю по своим студентам». Таким образом, журнал рассчитан на всех интересующихся литературой в контексте современного развития общества и культуры. Он постоянно печатает материалы, расширяющие представление о классике и современности, служит необходимым пособием для тех, кто преподает и изучает литературу. В журнале есть постоянные рубрики: «Литературное сегодня, «Век минувший», «Филология в лицах», «Зарубежная литература», «Публикации, воспоминания, сообщения» и другие. Обзор №4 за 2010 (был взят этот номер, т.к. я брала электронное издание. А в остальных последних, он-лайн выложены не все статьи из номера. Да и тут тоже он-лайн выложены не все.). Раздел «Литературное сегодня» (Лица современной литературы): Е. ИВАНОВА «Между Эллином и Иудеем» о стихах поэтессы Елены Елагиной. Елена Елагина - один из самых ярких поэтов петербургской школы, литературный и арт-критик, журналист, автор поэтических книг “Между Питером и Ленинградом”, «Нарушение симметрии” и многие другие. Подробно рассматривает тематику её стихов, сюжетику, хронотоп и многое другое. «Противоречие между бунтом и смирением, столь ярко представленное в лирике Елены Елагиной, как и другие антиномии, определяющие ее поэтический мир, конечно, неразрешимо. В своих попытках обрести почву под ногами поэт порой бывает непоследовательным, но именно эта - чисто женская - непоследовательность, которая в чем-то сродни надежде на чудо, придает ее поэтическому миру особую убедительность». Григорий АРОСЕВ «Разрыв шаблона». Пишет о творчестве Андрея Дмитриева «Его проза подчеркнуто современна: будучи человеком своего поколения и не пытаясь стать “в доску своим” для нынешней молодежи, он тем не менее успешно помещает события, о которых пишет, в реальность текущей жизни.». Выявляет особенности прозы Дмитриева на примере романа «Закрытая книга» и других. Раскрывает понятие реалистичности его прозы. Валерия ПУСТОВАЯ «КРУПИЦЫ ТВЕРДИ» О творческом методе Александра Иличевского. Раздел «Новейшая антология» Е. ЛУЦЕНКО «Скитальческий парус» - “Бог дождя” Майи Кучерской: опыт ассоциативного прочтения. Подробно разбирает этот роман. «отличие от своих западных и русских предшественников, Кучерская написала роман воспитания чувств, искреннее размышление о становящейся душе, о бесконечном (и очень типичном для юности) стремлении человека найти путь к самому себе, чтобы в более зрелом возрасте не пришлось сказать словами Л. Улицкой: “Однажды обнаруживаешь, что тебя нет. Ты разбит на тысячу кусков...” Раздел «Век минувший» Н. МАЛЫГИНА. «Истинного себя я еще никогда и никому не показывал...»Материалы к биографии Андрея Платонов. Ю. БИТ-ЮНАН. О пределах допустимого Критическая рецепция творчества В. Гроссмана 1930-х годов Раздел «Филология в лицах» Гаспаров о «Поэтическом словаре» Квятковского. (М. Гаспаров - А. Квятковскому Подготовка текста Д. Давыдова и И. Роднянской). Гаспаров высказывает свои замечания по поводу словаря. По алфавиту J «АЛЕКСАНДРИЙСКИЙ СТИХ — происхождение от «александрийской школы поэтов» совершенно фантастично, так что о такой гипотезе и упоминать стыдно» или «АМФИБРАХИЙ — в античной метрике такой стопы не было» Раздел «Зарубежная литература»РЕЙНГОЛЬД. «Обыкновенный читатель» Вирджинии Вулф, или «Знать, для кого пишешь...»В. ВУЛФ. Джордж Элиот. Романы Томаса Гарди Раздел «Современные имена»И. ЧЕРНЕНКО. Патрик Зюскинд о божественном, творческом и слишком человеческом. Раздел «История русской литературы»А. ПЕРЗЕКЕ. «Медный всадник» Пушкина .(Семантический узел «отцовства и сыновства) Е. СИНЦОВ. «Мышление жанрами» в «Пиковой даме» Пушкина. (Опыт реконструкции) -Круглый стол: Гоголь и Достоевский круг книги В. М. Крюкова «След птицы тройки. Другой сюжет “Братьев Карамазовых”». Раздел «История идейЗолтан ХАЙНАДИ «ОБЛОМОВ КАК АНТИ-ФАУСТ»Раздел«Публикации. Воспоминания. Сообщения» Вяч. Вс. ИВАНОВ. Никому не известный писатель Всеволод Иванов. Е. ПАПКОВА. Гражданская война в творчестве Всеволода Иванова 1920-х годов. М. ЧЕРНЯК. Письма Вс. Иванова к А. Воронскому. А. КАЦЕВ. «Времена не выбирают» Раздел «Свободный жанр» А. КУШНЕР. Вперед, к Грибоедову! Новые заметки на полях. Раздел: «Обзоры и рецензии» Г. КРАСУХИН. Просто о сложном, или О занимательности нашего дела. Б. ФРЕЗИНСКИЙ. «Открытия» Евы Берар. Раздел «Книжный разворот» М. Л и т в и н о в а. Оправдание Шекспира (М. ЕЛИФЁРОВА); Германия. ХХ век. Модернизм. Авангард. Постмодернизм (Ю. ГИРИН); В двух измерениях: Современная британская поэзия в русских переводах (Л. ЕГОРОВА); А. Л. Ю р г а н о в. Категории русской средневековой культуры (А. ЗЕНКИНА); Н. Л. В е р ш и н и н а. Нравоописание в русской прозе XIX - XX веков (С. КОРМИЛОВ); Город и люди: книга московской прозы (Е. АБДУЛЛАЕВ | 22. Литературная классика в освещении религиозно-философской и религиозно-догматической критики (на материале статей Бердяева (О Толстом), Булгакова (О Толстом), Гаврюшина (О Булгакове). Бердяев. В своей статье Бердяев задается вопросом, был ли Л. Толстой христианином, как он относился к Христу, какова природа его религиозного сознания? Критик утверждает, что Толстой - «гениальный художник и гениальная личность, но он не гениальный и даже не даровитый религиозный мыслитель». В нем бушевала могучая религиозная стихия, но она была бессловесной. Толстому всегда были чужды религия Логоса и философия Логоса, всегда религиозная стихия его оставалась бессловесной, не выраженной в Слове, в сознании. Л. Толстой — исключительно оригинален и гениален, и он же исключительно банален и ограничен. В этом бьющая в глаза антиномичность Толстого. В «Детстве, отрочестве и юности» обнаруживаются истоки Л. Толстого, его светское тщеславие, его идеал человека commeilfaut. По «Войне и миру» и «Анне Карениной» видно, как близка была его природе светская табель о рангах, обычаи и предрассудки света, как он знал все изгибы этого особого мира. В Толстом чувствуется вся тяжесть света, дворянского быта, вся сила жизненного закона тяготения, притяжения к земле. С другой стороны, тот же Толстой с небывалой силой отрицания и гениальностью восстает против «света» не только в узком, но и в широком смысле слова, против безбожия и нигилизма не только всего дворянского общества, но и всего «культурного» общества. Его бунтующая критика переходит в отрицание всей истории, всей культуры. Наконец, самая разительная толстовская антиномия: проповедник христианства, исключительно занятый Евангелием и учением Христа, он был до того чужд религии Христа, как мало кто был чужд после явления Христа, был лишен всякого чувствования личности Христа. Он — страшный враг христианства и предтеча христианского возрождения. Религия Толстого — не новое христианство, это — ветхозаветная, дохристианская религия, предшествующая христианскому откровению о личности, откровению второй, Сыновней, Ипостаси. У Достоевского было интимное отношение к Христу, у Толстого нет никакого отношения к Христу, к Самому Христу. Для Толстого существует не Христос, а лишь учение Христа, заповеди Христа. Толстой говорит: все зло оттого, что люди ходят во тьме, не знают божественного закона жизни. Л. Толстой не только был религиозной натурой, он был и мистической натурой. Есть мистика в «Войне и мире», в «Казаках», в его отношении к первостихиям жизни; есть мистика и в самой его жизни, в его судьбе. Но мистика эта никогда не встречается с Логосом, т. е. никогда не может быть осознана. В своей религиозной и мистической жизни Толстой никогда не встречается с христианством. Нехристианская природа Толстого художественно вскрыта Мережковским. Но то, что Мережковский хотел сказать по поводу Толстого, тоже осталось вне Логоса, и христианский вопрос о личности не был им поставлен. Выводы, которые делает Бердяев: Л. Толстой ничего общего не имеет с христианским сознанием, что выдуманное им «христианство» ничего общего не имеет с тем подлинным христианством, для которого в Церкви Христовой неизменно хранится образ Христа. Своей критикой, своими исканиями, своей жизнью Л. Толстой пробуждал мир, религиозно заснувший и омертвевший. Без толстовской критики и толстовского искания мы были бы хуже и проснулись бы позже. Ветхозаветная правда Толстого нужна была изолгавшемуся христианскому миру. Без Л. Толстого Россия немыслима и что Россия не может от него отказаться. Мы любим Льва Толстого, как родину. Наши деды, наша земля — в «Войне и мире». Булгаков Булгаков целью своей статьи ставит уяснение жизненного смысла и мудрости этих произведений при свете нравственной философии вообще и общего мировоззрения самого Л. Н. Толстого. Сопоставляя Толстого как богослова, моралиста и проповедника, автора многочисленных произведений религиозно-философского характера, и Толстого-художника, мы получаем возможность поставить одну из самых коренных проблем духовной жизни, именно о нравственной природе человека, или о силе зла и греха в человеческой душе. Именно этот вопрос со страшной силой и мукой ставит Толстой в "Дьяволе" и "Отце Сергии". Вл. Соловьев также неоднократно обращается к теме греха в своих произведениях, первичным началом нравственности он полагает стыд: "Я стыжусь, следовательно, я существую не физически только, но и нравственно; я стыжусь своей животности, следовательно, я существую еще как человек ". По его мнению, в борьбе со злом индивидуальным, кроме совести и ума, потребно "вдохновение добра, или прямое и положительное действие самого доброго начала на нас и в нас». XIX век внес изменение, что отвлеченный и бесцветный деизм [deus - бог] он заменил естественно-научным механическим материализмом или энергетизмом, а в религиозной области провозгласил религию человекобожия. С одной стороны, здесь развивается мысль, что человек всецело есть продукт среды и сам по себе ни добр, ни зол, но может быть воспитан к добру и злу; при этом особенно подчеркивается, конечно, лишь оптимистическая сторона этой дилеммы: именно что человек при соответствующих условиях способен к безграничному совершенствованию и гармоническому прогрессу. С другой стороны, выставляется и такое мнение, что если у отдельных индивидов и могут быть односторонние слабости или пороки, то они совершенно гармонизируются в человеческом роде, взятом в его совокупности, как целое: здесь минусы, так сказать, погашаются соответственными плюсами и наоборот. Мировоззрение Л. Н. Толстого не укладывается всецело ни в один из них, но имеет черты, свойственные тому и другому. По основам своего понимания мира и человека Толстой должен быть отнесен, несомненно, ко второму типу, поскольку он разделяет веру в естественного человека, не поврежденного в своей основе и извращенного лишь ложным воспитанием -- "соблазнами и обманами". Религия Толстого есть существенно религия самоправедности и самоспасения разумом и разумным поведением. Толстой слишком хорошо знал в надменномчеловекобоге грязного человеко-зверя. Вот как говорит он о грехе: "Человек рожден в грехах. От тела все грехи, но дух живет в человеке и борется с телом. Вся жизнь человека − это борьба духа с телом. Большая ошибка думать, что от греха можно освободиться верой или прощением от людей. От греха ничем нельзя освободиться. Булгаков рассуждает и о Достоевском. Вывод:Отмечая принципиальную разнородность мировоззрения Толстого и мировоззрения Достоевского Булгаков видит смысл этой разнородности в том, что Толстой верит в возможность "самоспасения" человека, в то, что человек может своими духовными силами победить дьявола, победить зло, царящее в мире и в его собственной душе, в то время как Достоевский доказывает, что спасение и победа над злом возможна только через веру, через приятие сверхчеловеческого и сверхмирного "Лика Христова". Не останавливаясь более на критике поверхностного и по существу неверного изображения взглядов Достоевского у Булгакова, следует отметить ключевое противоречие, возникающее в данном случае в его рассуждениях, - противоречие между этическим требованием борьбы со злом и очевидным утверждением, вытекающим из ортодоксальной христианской концепции человека, о невозможности для человека "своими силами" победить зло. Гаврюшин Статья написана с «консервативных» православных позиций. Автор этой статьи исходит из следующего убеждения: «Обращение М.Булгакова к апокрифу обусловлено /…/ сознательным и резким неприятием канонической новозаветной традиции», и доказывает его рядом сопоставлений текста романа с первоисточником. Отмечается важная деталь – отсутствие противоборства между Иешуа и Воландом: «Иешуа и Воланд одинаково относятся к каноническим евангелиям, совершенно единомысленны в уготовлении вечного приюта Мастеру и Маргарите. В романе о Понтии Пилате Сатана не искушает Га-Ноцри, а последний не изгоняет бесов и вообще явно не ущемляет Князя Тьмы. Больше того, Воланд-Сатана вразумляет и наказует явных безбожников, его подручные заставляют платить по счетам плутов, обманщиков и прочих негодяев… Единственная перебранка посланника Иешуа Левия Матвея с Сатаной выставляет “апостола” в весьма невыгодном свете. И, может быть, основной смысл эпизода показать, что по причине своей ограниченности Левий Матвей просто не посвящен в глубинное единство и таинственную связь Иешуа-Иисуса и Воланда-Сатаны». Далее Н.Гаврюшин исследует ряд мотивов и образов романа, восходящих, по его наблюдениям, к ритуалам масонства и дьяволопоклоннических культов. Во многом анализ романа, сделанный Николаем Гаврюшиным, следует признать достаточно аргументированным, однако мы имеем основания (в первую очередь, опираясь на материалы биографии М. А. Булгакова) не принять провоцируемый логикой этой статьи вывод о сознательном антихристианстве Булгакова. | 27. Литературная критика в 1946-53 гг. Постановления 1946-49 гг. Их причины и историческое значение.Советская литературная критика представлена преимущественно докладами и речами, партийными резолюциями и постановлениями. Критика имела возможность реализовывать свои творческие потенции в интервалах от одного партийного постановления до другого и потому справедливо может быть названа партийной литературной критикой. Ее сущность и методология выковывались в речах, выступлениях, статьях и официальных документах, авторами которых были Сталин, Жданов и т.д. Главные черты – жесткая определенность и непререкаемая однозначность суждений, жанровая и стилевая монотонность, неприятие «другой» точки зрения – иными словами, идейно-эстетическиймонологизм. Даже писательская литературная критика, отмеченная обычно чертами яркой индивидуальности, представляет в эти годы образцы речей и выступлений, соответствующих общему духу времени. Литературная критика советской эпохи в своем суммарном виде являла невыразительный идеологический довесок к большой литературе, хотя на общем безрадостном фоне можно было различить и интересные находки, и точные суждения. Вмешательство и контроль партийных органов приводили, как правило. К ухудшению литературно-общественной ситуации. Постановление ЦК ВКП (б) от 14 августа 1946 г. «О журналах Звезда и Ленинград» + осуждение темы на Оргбюро ЦК ВКП (Б) + доклад Жданова на собрании писателей в Ленинграде = > не только прекратили издание журнала Ленинград, но и содержали в себе беспардонные, оскорбительные высказывания, адресованные Ахматовой, Зощенко. После публикации и Ахматова, И Зощенко были по существу отлучены от литературно-издательского процесса. Им оставалось печатать лишь художественные переводы. Это была партийная литературная критика в ее исконном четко-однолинейном выражении. Бдительный партийный контроль над литературой подменял литературную критику. Литературная полемика в этих условиях казалась неуместной. После окончания публикации Тихого Дона Шолоховым литературная критика внезапно встрепенулась, и появились отклики, в которых Шолохова упрекали в неправильном завершении эпопеи, в том, что писатель измельчил образ Мелехова. Прошли короткие дискуссии об исторической романистике, о прозе Н.Островского, Фурманова. Усиление по «улучшению качества» литературной критики было предпринято в 1947, когда об ее состоянии и задачах говорил и писал Фадеев. Мысль о том, что социалистический реализм может включать в себя и романтические элементы. Фадеева поддержал и Владимир Ермилов, автор запомнившейся современникам фразы, в которой была слегка переиначена формула Чернышевского: прекрасное – это наша жизнь. В 1949 в стране началась борьба с космополитизмом. В секциях Союза писателей очередная волна суровых проработок. Литераторы по необходимости раскаивались, а литературные критики сосредоточились вокруг очередных позитивных фактов, проявившихся в демонстративно-официозной, рептильной словесности. В конце 40 годов советская литературная критика умирала. Теория бесконфликтности. Критика, как и литература, обходила острые углы, радостно, с приторным ликованием, приветствуя появление литературных произведений, само название которых было призвано внушать гордость и оптимизм. Писатели мучительно соглашались на переделку написанного. Пример – переделка Фадеевым «Молодой гвардии». Литературные критики в штыки принимали честную литературу – книги, идущие вразрез с общим настроением. Отрицательные рецензии появились по поводу стихотворений Твардовского, романов Гроссмана «За правое дело» и Некрасова «В окопах Сталинграда». |
| 28. Феномен социалистического реализма как предмет литературной критики. Термин «социалистический реализм появился в 30 годы. Потребность в новом определении творческого метода пролетарской литературы ощущалось многими. Тема "Горький - основоположник социалистического реализма" стала ведущей в советском литературоведении. К тому же направлению относили рассказы Серафимовича периода первой русской революции, поэзию Д.Бедного. Андрей Синявский в своей статье «Что такое социалистический реализм» приводит определение социалистического реализма, данное в Уставе Союза Советских писателей: «Социалистический реализм, являясь основным методом советской художественной литературы и литературной критики, требует от художника правдивого, исторически-конкретного изображения действительности в ее революционном развитии. При этом правдивость и историческая конкретность художественного изображения действительности должны сочетаться с задачей идейной переделки и воспитания трудящихся в духе социализма». Искусство С.р. должно было изображать жизнь в свете идеалов коммунизма (социализма). Предполагалось, что эти идеалы определяют не только содержание произведений искусства, но и их форму. В то же время Синявский в своей статье дает собственную характеристику соцреализму: «полуклассическое полуискусство не слишком социалистического совсем не реализма». В статье он сталкивает два несовместимых целеполагания: одно - эстетическое, естественное при создании художественного произведения и ведущее к формированию эстетических же ценностей, взаимодействующих в литературном процессе и, с другой стороны, способствующих представлению этого процесса как целостности, как эволюции. Второе - социально-политическое, диктующее художнику свои законы и препятствующее эстетическому, Преобладающее в советскую эпоху второе направление «социалистической целесообразности» препятствует естественному развитию литературы в стране. Основным мерилом бытования произведения и, шире, стилистического направления является для Синявского литературный процесс. В его русле социалистический реализм оказывается генетически связан с нормативной эстетикой русского классицизма XVIII века. «По своему герою, содержанию, духу социалистический реализм гораздо ближе к русскому XVIII веку, чем к XIX. Сами того не подозревая, мы перепрыгиваем через голову отцов и развиваем традиции дедов. "Осьмнадцатое столетие" родственно нам идеей государственной целесообразности, чувством собственного превосходства». Далее о литературном герое: «Литература XVIII столетия создала положительного героя, во многом похожего на героя нашей литературы: "Друг он общего добра", "Душой всех превзойти он тщится" - т. е. неустанно повышает свой морально-политический уровень, он обладает всеми добродетелями, всех поучает». Таким образом, сдвигаются границы между понятиями «реальный» и «идеальный», и социалистический реализм оказывается порождением идеалистического взгляда на жизнь: «Социалистический реализм исходит из идеального образца, которому он уподобляет реальную действительность. Наше требование - правдиво изображать жизнь в ее революционном развитии - ничего другого не означает, как призыв изображать правду в идеальном освещении, давать идеальную интерпретацию реальному, писать должное как действительное. Синявский противопоставляет нормативной эстетике соцреализма или, в его терминологии, социалистического классицизма романтические тенденции, которые он усматривает в литературе и особенно поэзии послереволюционных лет. Главным носителем романтического начала является для него В. В. Маяковский. Показатель романтической стилистики и язык его поэзии, который не «склонен к штампу. Меж тем главным недостатком социалистического реализма автор статьи полагает не его близость к нормативной эстетике, а его подобие. «Персонажи мучаются почти по Достоевскому, грустят почти по Чехову, строят семейное счастье почти по Льву Толстому и в то же время, спохватившись, гаркают зычными голосами прописные истины, вычитанные из советских газет: "Да здравствует мир во всём мире!" Выход из создавшегося положения Синявский видит в развитии стилистики, отличной от господствующей и строящейся на основе гиперболы, фантастики, отсылающей к эстетике уже упомянутого барокко: «В данном случае я возлагаю надежду на искусство фантасмагорическое, с гипотезами вместо цели и гротеском взамен бытописания». | 32. Идейные позиции, методология критиков «Нового мира». Линия «Нового мира» исходила из общепринятого в СССР взгляда на литературу как на средство познания и преобразования действительности. Но в отличие от официозной литературы, которая считала необходимым «приподнимать» действительность, показывая её «революционное развитие» в желаемом направлении, «Новый мир» настаивал, что орудием познания и преобразования действительности может быть только литература, показывающая правду жизни в соответствии с законами искусства После новой более решительной критики культа личности Сталина «Новый мир» стал самым последовательным в проведении этой линии литературным органом. Игорь Иванович Виноградов полемизируя с Ю. Буртиным, отстаивавшим возврат к «реальной критике» Н.Добролюбова, Виноградов писал: «<...> критика <...> должна не отнимать хлеб у публицистики, а развиваться на своих собственных путях. Ее назначение не в том, чтобы подобно отделу технического контроля, ставить ярлык или штамп, — в русской традиции значительная критика появлялась тогда, когда возникала возможность выразить через критику крупные мировоззренческие концепции. Их диалог и взаимодействие <...> и создавал пеструю и мощную картину жизни живого духа в критике».2 В книге «По живому следу: духовные искания русской классики» (1987) автор собрал статьи разных лет, подчеркивая их литературно-критический пафос. Сюда вошли работы о Лермонтове, Л.Толстом, Достоевском, Булгакове. В их произведениях Виноградов открывает философскую и психологическую подоплеку, видя в классике проявление универсальности человеческих чувств, независимо от породившей их эпохи. Работы последних лет свидетельствуют о том, что Виноградов придерживается религиозного миросозерцания и в современной литературной критике он представляет ее философскую ветвь.Особое внимание читателей было к критическому отделу журнала.В.Лакшин отстаивал широкое обсуждение общественных проблем, направленное на демократизацию социалистического общества и утверждение в нём нравственных ценностей: «Для нас важна не активность сама по себе, а качество этой активности, её человеческое и общественное содержание. В.Лакшин приветствовал повесть А.Солженицына „Один день Ивана Денисовича“ и его рассказ „Матрёнин двор“, поддерживал произведения И.Грековой, В.Сёмина. Предметом его исследования стали опубликованные в 1960-е гг. произведения М.Булгакова. Историко-литературное исследование В.Лакшина „Мудрецы“ Островского в истории и на сцене» проводило параллели между различными типами социального поведения в «эпохи реформ» в России 60х годов XIX и XX веков. После публикации А.Солженицыным книги «Бодался телёнок с дубом» В.Лакшин в альманахе Самиздата «XX век» (Лондон, 1977) опубликовал свой взгляд на отношения между Солженицыным и журналом «Новый мир». По-прежнему признавая выдающуюся литературную и историческую роль Солженицына, он счёл несправедливыми обвинения, выдвигавшиеся им против редакции и лично Твардовского.Лакшин предложил разновидность "социологизма", рассматривавшего литературу как правдивые свидетельства о социальной действительности, ранее неизвестной. Естественно, эта эстетика сформировалась на базе новой литературы жизненной правды, которая была для "Нового мира" главным концептом.Лакшин видится символом времени: моралист передовых взглядов, стремящийся под видом статьи о литературном произведении написать максимум разрешенной правды о жизни. Но все крайне аккуратно: охватить можно только ту часть правды, которую разрешили охватить писателю, произведение которого прошло сквозь "умственные плотины" сверхчуткой советской цензуры.Синявский Андрей с конца 1950-х активно печатается, преимущественно в «Новом мире». Социалистический реализм у Терца вовсе не объект для зубоскальства, а закономерное звено в развитии русской литературы. (При этом он считает, что более точным был бы термин «социалистический классицизм»). В рамках социалистического реализма возможно создать великие произведения искусства, – считает он. И такие произведения были созданы на заре Советской власти теми, кто свято верил в коммунизм. Но во второй половине 20 в. искусство «бессильно взлететь к идеалу и с прежней искренней высокопарностью славословит нашу счастливую жизнь, выдавая должное за реальное». Необходимо другое искусство – «фантасмагорическое, с гипотезами вместо цели и гротеском взамен бытописания». Во всех своих работах, написанных в СССР или на Западе, стоит ли под текстом подпись А.Синявский или Абрам Терц, их автор исходит из представлений об искусстве, изложенных в книге «В тени Гоголя». Подробно анализируя гоголевские тексты (этим книга о Гоголе отличается от книги о Пушкине), Синявский-Терц делает вывод об органической, глубинной связи искусства с фантастикой: «Фантастика смутно помнит, что искусство когда-то принадлежало магии Фантастика – это попытка уединенной души восполнить утраченный обществом опыт». Твардовский дважды приступал к ред-ю журнала НМ и дважды отстранялся (1950-54, 1958-70). Около17 лет редакторской работы пришлись на разные периоды «оттепели»: раннее предвестие, бурное начало и вялое затухание и драм финал. 1952 – публикует ст. Щеглова «Рус лес» Леонова», Померанцева «Об искренности в лит-ре», Абрамова и др. Нападки в парт печати, обсуждение на II съезде Ссп -> Т снят с поста ред. стремился критически осмыслить историю и современность, а главное – избегать «полуправды» (Щеглов). Несмотря на то, что Твардовский всегда стоял на партийных позициях, власти усматривали в его редакционных действиях и политике «НМ» черты свободомыслия и проч, свойствен неподцензурным изданиям. -> открытая травля Твардовского и сотрудников. Положение «НМ» ухудш после чехословацих событий 1968 г, когда усилилась политич. цензура. Везде искали подтекст. Номера выходили с опозданием, а некпубл-ции вообще изымались, белые листы. Были сфабрикованы нескчит писем: об антипартийной позиции ж, об отказе от идеалов партийности и народности. -> 1970 – Т уволен, вся редакция покунла ж. (через полтора года Т умирает). Ж напеч много худ произв-ий, но платформу, ценностн ориентиры обеспеч лит-критич отдел.(Виноградов, Лакшин, Буртин, Синявкий и тд. Общая программа ж была неизменной: верность демократич убеждениям, отстаивание антисталинских по-ций. ->аграссивные нападки противников. В оценках литпроизв-ий – неазвисимы. Осуждали серость, бездарность, верноподданство, сталинизм. Для «Нм» чит. – ключ фигура, не стремился воспитывать, но доверял ему. Искали способы контакта с публикой, используя приёмы аллегорий, реминисценций, подтекста, намёка, иронич пересказа, саркастич цитирования. | 33. Полемика о произведениях А.Солженицына, М.Булгакова в 1960е гг. Полемика вокруг чрезвычайно смелого для советской литературной ситуации и ошеломившего многих в конце 1960-х годов романа «Мастер и Маргарита», написанного так, будто никакого соцреалистического канона вообще не существует: с одной стороны, для «охранителей» он стал источником серьезных литературных и идеологических опасений, материалом для неадекватных трактовок и поводом для идеологических нападок на защитников романа; с другой стороны, последним — а их оказалось совсем не мало — удалось «почувствовать» это произведение и предложить интересные и ценные его интерпретации. В их выступлениях отчетливо отражены характерные для эпохи проблемы (возвращение интереса к личности, отстаивание права человека принимать решения, руководствуясь своей совестью, а не классовыми интересами; борьба против партийности в литературе, необходимость разговора о репрессиях 1930-х годов и пр.) Одну из первых трактовок «Мастера и Маргариты» предложила Л. Скорино, которая вступила в полемику с критиком новомирского лагеря И. Виноградовым на страницах журнала «Вопросы литературы». Л. Скорино обвинила Булгакова в приверженности бездеятельному, абстрактному гуманизму, который якобы доводит героев романа до сотрудничества с «лагерем Тьмы». Критик настойчиво повторяет: фантастика в булгаковском романе «свидетельствует, что не все в окружающем мире познаваемо разумом». Из этого следует, что «автор стремится художественно утвердить ощущение зыбкости, непознаваемости мира». По мнению Скорино, гротескная логика событий романа служит «полемическому утверждению пассивности как жизненного и философского принципа». Если Иешуа и вслед за ним Мастер уверены, что все люди добры, то Маргарита, по Л. Скорино, уже вовсе не различает добра и зла, что приводит ее к сотрудничеству с «лагерем Тьмы», который воплощает Воланд. Эти обвинения получают новое звучание в конце статьи, когда Л. Скорино напоминает о том.что «военная гроза надвинулась, пришла» и «советскому народу надо было, набросив плащ-палатку на плечи, твердо взять оружие в руки, подняться и выйти навстречу судьбе, чтобы одолеть ее и сломить». А на таком фоне не возникает сомнений в том, что именно подразумевается под капитуляцией перед «Злом» и сотрудничеством с «лагерем Тьмы». Прием, примененный здесь критиком, бесспорно, относится к числу запрещенных, т.к. самого писателя уже не было в живых к началу Великой Отечественной войны, а подразумеваемое противопоставление Булгакова всему советскому народу напоминает опять-таки методы политических обвинений, граничивших с доносами, как это было в 1920-е годы. Многие критики — А. Альтшулер, А. Вулис, В. Лакшин — особое внимание уделили конфликту личности и государства в связи с творчеством Булгакова. С активизацией интереса к личности связан и любопытный спор, возникший в 1968 году между В. Лакшиным и М. Гусом. Лакшин убежден, что «трусость — крайнее выражение внутренней подчиненности, несвободы духа» и человека, который живет в атмосфере страха, спасут только «внутренняя стойкость, доверие к собственному разуму и голосу своей совести». Эти слова имели непосредственное отношение к ситуации шестидесятых годов. Гус обрушился на своего оппонента, который якобы поддерживает «некоторые модные ныне литературные — теоретические и философские — концепции», а именно индивидуализм и нонконформизм. Заимствованное и в те годы малопонятное для широкой публики слово «нонконформизм» вновь подключало к анализу романа европейский политический контекст 1968 года. При анализе «Мастера и Маргариты» возникал и другой политический контекст — репрессии 1930-х годов. Об этом пишут, в частности, В. Лакшин, Г. Макаровская и А. Жук. Такие трактовки возмущали многих критиков, мечтавших о реставрации сталинской эпохи. Так, А. Метченко видит суть «нравственной атмосферы советской действительности 30-х годов» в «героическом подвиге народа», а этой атмосферы нет в романе, по-своему справедливо замечает критик. Однако порочная методология сказывается и здесь, т.к. писателю ставят в упрек то, чего в его произведениях не было и не могло или не должно было быть. Таким образом, полемика о «Мастере и Маргарите» отражает литературные и идеологические споры 2-й половины 1960-х годов. Критика Солженицына с 1962 года, когда был опубликован «Один день Ивана Денисовича», составляет довольно сложную картину; часто бывшие союзники спустя 10—20 лет обрушивались на него с резкими обвинениями. Можно выделить две неравные части — объёмную критику литературного творчества и общественно-политических взглядов (представители почти всего общественного спектра, в России и за рубежом) и спорадические обсуждения отдельных «спорных» моментов его биографии. В 1960-х — 1970-х годах в СССР проводилась кампания против Солженицына, с разного рода обвинениями в адрес Солженицына — «клеветника» и «литературного власовца». |
| 31. Развитие советской критики во второй половине 1950-х и в 60е годы. «Новый мир» под руководством Твардовского. Его место в литературной жизни 1960-х.В мае 1956 покончил с собой Фадеев, который в предсмертной записке обвинил власти в массовых репрессиях и убийствах самых талантливых людей страны. Главным качеством литературной политики вообще, и литературной критики становились непоследовательность, непредсказуемость. Это обусловлено противоречивой фигурой Хрущева, лидера партии вплоть до 1964. Альманах «Литературная Москва» вызвал враждебную реакцию властей. Состоялся разгром альманаха в других журналах плюю сами Хрущевым. 1959 – Хрущев на третьем съезде советских писателей. Судьей должен быть народ. Март 1963 – Хрущев: за простоту и доступность художественных произведений. Свои литературные вкусы выдавал за эталон и ругал писателей, кинематографистов и художников за элементы модернизма. Заявил, что оценку литературным произведениям должна давать партия. Журнал «Новый мир». Твардовский дважды приступал к редактированию журнала и дважды отстранялся от этой деятельности. Оба раза сменял Симонова. Уже в 1952 году журнал опубликовал произведения, ставшие первыми знаками едва обозначившейся новой эпохи – Щеглов «Русской лес» Леонида Леонова», Померанцев «ОБ искренности в литературе», Лифшиц «Дневник Мариэтты Шагинян», Абрамов «Люди колхозной деревни в послевоенной прозе». После них Твардовского первый раз сняли с поста главного редактора. Померанцев о задачах литературной критики: критики должны оценить роль книги в литературе, что нового она вносит сравнительно с прежними. Статья вызвала фурор. Некоторые увидели в ней призыв критичнее отнестись к современной действительности и чуть ли не как манифест какой-то новой политически прогрессивной группы. В 1958 – Твардовский снова главред. Новый мир – постоянная мишень для литературных критиков и партийных идеологов. Общественный резонанс – публикация Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Сначала произведение встретили одобрительным хором, а потом хулой и высылкой писателя из СССР. Новый мир осознавал себя демократическим изданием, стоящим на тех позициях, которые были созвучны ранней оттепели. Журнал по-прежнему боролся с силами торможения, стремился критически осмысливать историю и современность, а главное – избегал «полуправды». Ситуация в литературе накалялась. За тунеядство осужден Бродский. Суд над Синявским и Даниэлем. Несмотря на то, что Твардовский всегда стоял на партийных позициях, власти усматривали в его редакторских действиях и вообще в политике Нового мира черты свободомыслия – открытая травля Твадовского и его сотрудников. Противники – журнал Октябрь под руководством Кочетова. Положение журнала стало особенно шатким после чехословацких событий 1968, когда усилилась политическая цензура. В феврале 1970 – Твардовский уволен с поста редактора и вся его редакция также покинула журнал. Через полтора года Твардовский скончался. Твардовскийдважды приступал к ред-ю журнала НМ и дважды отстранялся (1950-54, 1958-70). Около17 лет редакторской работы пришлись на разные периоды «оттепели»: раннее предвестие, бурное начало и вялое затухание и драм финал. 1952 – публикует ст. Щеглова «Рус лес» Леонова», Померанцева «Об искренности в лит-ре», Абрамова и др. Нападки в парт печати, обсуждение на II съезде Ссп -> Т снят с поста ред. стремился критически осмыслить историю и современность, а главное – избегать «полуправды» (Щеглов). Несмотря на то, что Твардовский всегда стоял на партийных позициях, власти усматривали в его редакционных действиях и политике «НМ» черты свободомыслия и проч, свойствен неподцензурным изданиям. -> открытая травля Твардовского и сотрудников. Положение «НМ» ухудш после чехословацих событий 1968 г, когда усилилась политич. цензура. Везде искали подтекст. Номера выходили с опозданием, а некпубл-ции вообще изымались, белые листы. Были сфабрикованы нескчит писем: об антипартийной позиции ж, об отказе от идеалов партийности и народности. -> 1970 – Т уволен, вся редакция покунла ж. (через полтора года Т умирает). Ж напеч много худ произв-ий, но платформу, ценностн ориентиры обеспеч лит-критич отдел.(Виноградов, Лакшин, Буртин, Синявкий и тд. Общая программа ж была неизменной: верность демократич убеждениям, отстаивание антисталинских по-ций. ->аграссивные нападки противников. В оценках литпроизв-ий – неазвисимы. Осуждали серость, бездарность, верноподданство, сталинизм. Для «Нм» чит – ключ фигура, не стремился воспитывать, но доверял ему. Искали способы контакта с публикой, используя приёмы аллегорий, реминисценций, подтекста, намёка, иронич пересказа, саркастич цитирования. | 36. Статья Виктора Ерофеева «Поминки по советской литературе»и ее значение для критики 1990-х гг.Статья «Поминки по советской литературе» («Литературная газета», 4 июля 1990 г.) вызвала более 250 ответных публикаций в прессе (А. Марченко, В.В. Иванов, Р. Киреев и др.), полемичных по отношению к автору. Ерофеев в своей статье обвиняет послесталинскую советскую литературу к «причислению к лику своих святых» писателей, отвергнутых ей же ранее, называя такое действие признаком беспомощности и одряхления. Советскую литературу Ерофеев называет порождением социалистической концепции, помноженной на слабости человеческой личности писателя. По мнению В. Ерофеева, главной бедой советских писателей стало то, что «многие годы ради выживания приходилось идти на компромиссы как с совестью, так, что не менее разрушительно, со своей поэтикой», что, по В. Ерофееву, не может не быть губительно для творчества. Соцреализм – тухляндская литература. В. Ерофеев подразделяет советскую литературу 1950 – 1980-х годов на официозную, деревенскую и либеральную (в своем пределе – диссидентскую). Официозная литература имеет до сих пор сталинскую традицию и опирается на принципы «партийности», утвердившиеся в 30-40-е годы. Сущность этой литературы заключается в пламенном устремлении к внелитературным задачам, созданию «нового человека», который в диссидентской терминологии скорее известен как homosoveticus и сводится к одномерной общественной функции. В брежневский период соцреализм подвергся той же коррупции, что и общество в целом.официозная литература оказывается в совершенно не свойственной для неё роли оппозиционного движения, роли, на которую она не способна, будучи по сути своей абсолютно беспринципной и опираясь в своей деятельности лишь на чужой авторитет. Однако она готова искать новые пути, сближаясь с националистическим течением, к которому, впрочем, и ранее втайне благоволила.Деградация деревенской литературы чувствительнее для дела литературы, поскольку речь идёт о более одарённых и социально более достойных писателей. Деревенская литература сложилась в послесталинские годы и описала чудовищное положение в русской деревне, подвергшейся беспощадной коллективизации, несчастьям военного и послевоенного времени. Либеральная литература, детище хрущевской оттепели, была и остаётся, что называется, честным направлением. Сейчас возникает «другая», «альтернативная» литература, которая противостоит «старой» литературе» прежде всего готовностью к диалогу с любой, пусть самой удалённой во времени и пространстве. Это привело к легализации литературного андеграунда и к вынужденному признанию авангардистской и постмодернистской эстетик составными частями текущей литературы. Эпилог — статья Виктора Ерофеева «Поминки по советской литературе» в которой он выделял три потока советской литературы: официальную, либеральную и «деревенскую» и доказывая, что им на смену идет «новая литература», преодолевающая узко-социологический взгляд на мир, ориентированная на эстетические задачи прежде всего, и не заинтересованная в поисках пресловутой «правды». В 1990 Ерофеев опубликовал в «Литературной газете» статью Поминки по советской литературе, писал о том, что «советская литература есть порождение соцреалистической концепции, помноженной на слабость человеческой личности писателя, мечтающего о куске хлеба, славе и статус-кво с властями, помазанниками если не божества, то вселенской идеи». Советскую литературу послесталинского периода Ерофеев разделил на официозную, деревенскую и либеральную, причем «деревенская и либеральная литература, каждая по-своему, обуреваема гиперморализмом». По мнению автора, в начале 1990-х годов возникает альтернативная литература, которая отличается «прежде всего готовностью к диалогу с любой, пусть самой удаленной во времени и пространстве культурой для создания полисемантической, полистилистической структуры с безусловной опорой на опыт русской философии начала 20 в., на экзистенциальный опыт мирового искусства, на философско-антропологические открытия 20 века, оставшиеся за бортом советской культуры, на адаптацию к ситуации свободного самовыражения и отказ от спекулятивной публицистичности».Недовольство большинства критиков, вступивших в полемику с автором (А.Марченко, В.В.Иванов, Р.Киреев и др.), вызвало не только содержание статьи, но и противоречие, в которое, по их мнению, она вступает с творчеством самого Ерофеева, которому присуща эстетика отрицания. Писатель обращает внимание на ту сферу человеческого существования, которая традиционно воспринималась как «низ». При этом он активно использует «ненормативную» лексику, подробно описывает физиологические акты. | 39. Критическое творчество М Эпштейна: методика, тематика, позиция. Михаил Наумович Эпштейн (1950). Закончил филфак МГУ. Автор свыше 20 книг и более 600 статей и эссе, переведенных на 15 иностранных языков. Основные темы исследований: методология гуманитарных наук, постмодернизм, поэтики (в частности, литературных архетипов и теории метареализма), философии модальностей, теории советской идеологии и философии, семиотики повседневности, проективная лингвистика, перспективы развития языка и мысли. Лауреат Премии Андрея Белого 1991 г. Основные направления работы: 1). Поэтика и метафизика русской классической литературы, топосы и архетипы русской поэзии. Статьи о Фаусте у Гете и Пушкина; о «Медном всаднике» и «Сказке о рыбаке и рыбке» как о едином произведении, поэме-сказке; об иронии демонического у Гоголя; о мотиве театрального занавеса у Пушкина и Мандельштама и т. д. Особый интерес к титаническим и демоническим мотивам в русской культуре. Книга о русской пейзажной лирике, о её растительных, анималистических, ландшафтных архетипах. 2). Проективная теория литературы и культуры. Манифесты и статьи о новой русской поэзии: метареализм, концептуализм, презентализм (в 1980-е). Истоки и смысл русского постмодернизма (в сравнении с западным, в 1990-е). 3). Разработка понятия транскультуры и соответствующих междисциплинарных проектов. Эксперименты в области коллективных импровизаций, лирического музея и др., начатые в Москве и продолженные на Западе. Клуб эссеистов (Москва, 1982-87), объединение « Мысль и образ» (М., 1986), Лаборатория современной культуры (М., 1988-90). 4). Советская идеология и философия послесталинской эпохи. Логико-лингвистический анализ языка советской идеологии и лежащих в его основе тетрад (четырёхэлементных лексико-семантических структур, тетралектика). Анализ основных направлений российской философии 1960-80-х гг. (неорационализм, персонализм, культурология, концептуализм и т. д.). 5).Эссеистика. Короткие эссе, собранные в две книги: «Бог деталей» (1977-88) и «На границах культур» (1990-94). 6). Теология культуры. Религиозное сознание и бессознательное русского авангарда и концептуализма. Книга «Вера и образ. Религиозное бессознательное в русской культуре 20-го века» (1994) (еврейские духовные традиции у Пастернака и Мандельштама, мистика пустоты у Ильи Кабакова, трансформация юродивости и мистика похмелья у Вен.Ерофеева и т. д.). 7). Философия. Разработка новых принципов мышления, основанных на модальности возможного и вводящих в третью, посткритическую эпоху философии (первая — докритическая, докантовская; вторая, критическая, началась с кантовского переворота и заканчивается теорией деконструкции). Изучение сменяющихся модальностей в истории мысли и культуры. 8). Основное направление работы M. Эпштейна — создание множественных альтернатив господствующим знаковым системам и теоретическим моделям, — то, что он называет «множимостью мысли». На этом пути возникают «возможные миры мыслимого» — философские системы, религиозные и художественные движения, жизненные ориентации, виртуальные народы и государства, новые слова, термины и понятия, новые дисциплины и формы гуманитарного исследования. Такой метод мышления аналитичен по отношению к современной культуре — и одновременно альтернативен ей, обнаруживая её пустоты, лакуны, нереализованные возможности. Тяготеет к научной критике. Для Эпштейна постмодернизм лишь очередная стадия русского коммунизма, первоначально (в советскую эпоху) существовавшего в наивной, утопической, форме. Критика постмодернизма (и способы деконструкции соцреализма в рамках постмодернистских стратегий) осуществляется с использованием постструктурального (постмодернистского) аппарата. Выявив восемь параллелей (и совпадающих свойств коммунизма и постмодернизма), Эпштейн утверждает, что коммунизм был незрелым и варварским вариантом постмодернизма, как бы восточным подступом к нему. Проводит параллель между коммунизмом и постмодернизма, отвергает обе идеологии. За попыткой опровергнуть постмодернистский дискурс с помощью уподобления его коммунизму (и послепетровскому периоду русской культуры) стоит не столько неприятие постмодернизма прежде всего по причине отказа его от пафоса и тоталитарного метафизического познания, сколько неприятие той системы, которая не способна должным образом признать авторские стратегии, представляющиеся Эпштейну ценными. |
Дата добавления: 2015-03-14; просмотров: 1147;