Народническая критика Михайловского

В 1870–80 годы назрела потребность в качественных преобразованиях социологического метода. С одной стороны, Д.И. Писарев во многом исчерпал заложенные в реальной критике возможности. С другой стороны, социологическая критика, как направление эксманентное и исходно открытое для инкорпорирования научного и философского знания, должна была откликнуться на динамичное развитие социологии и социально-философской мысли в середине и конце XIX века.

Намечаются два русла социологической критики в этот период:

1) Субъективно-социологические направления. Они называются субъективными потому, что критик сам выступает теоретиком общественной жизни. Он вырабатывает свой, индивидуальный взгляд на общество и законы его развития и делает его преимущественным кодом прочтения литературного текста. Среди подобных методов выделяется критика народников.

2) Объективно-социологическая критика. Называется объективной, потому что основывает свое чтение текста и видение литературного процесса на заимствованной из науки или философии законченной системе представлений об обществе. Это. в первую очередь, критика марксистов.

Метод народников опирается на специфические для народнической интеллигенции представления об обществе. Главной их чертой было сочетание социально-структурных и морально-нравственных моментов:

1) Жизнь российского общества определяются отношениями общественных слоев: образованного и необразованного.

2) Эти отношения лишены нравственного и структурного равновесия. В нравственном аспекте подчеркивалось, что созидание общественного богатства, обеспечение материального прогресса достигается руками простых людей (крестьян), но результатами прогресса они пользоваться не могут. Следовательно, образованное общество в долгу у народа. И для гармонизации социума этот долг нужно вернуть.

3) Позаботиться об этом может только сознательная часть просвещенного сообщества — интеллигенция и «кающиеся дворяне».

4) Формы, в которых народу необходимо вернуть созданные его трудом достижения цивилизации — это образование, здравоохранение и самоуправление. Эти три темы соответствовали аспектам общественных реформ 1860–80-х гг. Они становятся выделенными, первостепенными и в литературно-критическом мышлении народников.

5) В структурном аспекте отмечалось (в частности, Н. Н.К. Михайловским), что жизнь крестьянства имеет истинную форму, но не имеет должного развития, а жизнь дворян, имея развитие, имеет неправильную форму. Необходимо усилиями «кающихся дворян» поднять народную жизнь до уровня устройства общенационального мира.

Народники рассматривали просвещенного человека как труженика, руководимого чувством нравственного долга, готовностью трудиться ради искупления общей вины перед народом. Аскетизм народников сказывался в неприязни к образу жизни и бытовым ценностям дворянства, а также в весьма неоднозначном отношении к эстетике. С точки зрения народников, эстетика должна реализовать нравственный идеал гражданского аскетизма, устремленности к цели, отказ от «наслаждений».

Методика критиков- народников характеризуется интересом, прежде всего, к произведениям, в которых прямо или косвенно проблематизированы отношения общественных классов. В текстах критики-народники выбирают аспекты и опорные фрагменты, так или иначе демонстрирующие эти отношения и позволяющие прочесть их сквозь призму народнических представлений — «как непосредственно, так и способом “от противного”»[1]. Также их интерес вызывает проблематика народного образования, здравоохранения, земства. Часто критики-народники прибегали к пространным научным или научно-просветительским экскурсам ради включения литературы в общественный контекст.

Продолжая линию реальной критики Н.Г. Чернышевского, народники подходили к литературе прежде всего с идейными критериями. Их методические предустановки имели, однако, форму системных представлений, общественной теории, применявшейся осознанно как «ключ» прочтения. Отдавая обществу приоритет перед искусством, критики-народники верили в высокий статус собственных общественных концепций, в вездесущность и обязательность признанных ими социологических кодов. Поэтому они, порой с догматической энергичностью, вменяли эти коды литературе (как позже будут делать марксисты), иногда допуская при этом наивное «вчитывание» пресуппозиции в текст (как Н.К. Михайловский в статьях о Г. Успенском и М. Салтыкове-Щедрине). Н.К. Михайловский, как виднейший представитель народнической критики, видит, что литература не всегда соответствует его социальным представлениям, но требует, чтобы она им соответствовала, так как считает это требование объективным, происходящим от общественных запросов. В этом смысле народники сближаются, опять-таки, с Н.Г. Чернышевским. С особой очевидностью Н.К. Михайловский ставит искусство в зависимость от общественных идей, когда рассматривает творчество внутренне чуждых ему писателей, таких как Ф.М. Достоевский. Ссылка на безыдейность, на отсутствие «направления» оказывается в этих случаях заменой более специфической, литературной характеристики и аргументации (такой риторический «ход» вообще типичен для критиков-социологов). Проблемы эстетики и поэтики занимают критиков-народников еще меньше, чем «отрицателей» Н.Г. Чернышевского и Д.И. Писарева. Не отвергая и не признавая роль эстетического начала в литературе, народники их, как правило, просто обходят этот вопрос в своем теоретическом суждении о литературе.

Жанр и текст. В связи с названными особенностями метода и методики, статьи народников были пространными текстами, которые нередко склонялись к форме научно-публицистического трактата. В жанровых формах народники наследовали за реальной критикой Н.А. Добролюбова и Н.Г. Чернышевского, но дополняя их стилистику большей мерой научности. Критик-народник чувствует себя просветителем, выполняющим важную общественную задачу, поэтому стремится как к научности, так и к понятности для широкого круга читателей.

Метаязык критики народников характеризуется сочетанием специального социологического языка с языком нравственных понятий, таких как совесть, честь, долг, эта тенденция прослеживается, например, в центральных метаязыковых концептах Н.К. Михайловского бессовестная сила и бесчестная слабость. Кончено, язык критики народников обладает всей необходимой литературоведческой терминологией.

В статье «Десница и шуйца Льва Толстого» (1875) Михайловский в общем верно указал на демократический дух толстовского творчества, хотя и объяснял его неправильно. Михайловский делал важный шаг вперед после Чернышевского в истолковании творчества Толстого, переходя от констатации его художнической манеры переселяться в душу простолюдина к констатации идеологической принципиальности этой манеры у Толстого, заключающей в себе прямое нравственное противопоставление народа господам. Даже Плеханов проглядел принципиальность этих демократических начал у Толстого. И только В. И. Ленин полностью объяснил их классовый источник. Толстой - выразитель интересов и психологии патриархального крестьянства в период подготовки буржуазно-демократической революции в России. По-иному у В. И. Ленина расположатся сила и слабость Толстого, его «десница» и «шуйца». Михайловский классифицировал их по-своему, иногда относя к силе Толстого то, что на самом деле составляло его слабость, и, наоборот, относя к слабости то, что было у писателя силой. Но Михайловский первым поставил вопрос о внутренней противоречивости Толстого и даже верно описал отдельные ее стороны.

Михайловский первый обратил внимание на то, что Толстой «поучителен даже в своих многочисленных противоречиях», что Толстого «наше общество еще не знает», что надо заглянуть в его теоретические работы, «там и откроете для себя, что Толстой крайне противоречив. По романам это не видно». К последней фразе сделаем лишь поправку: в романах это разглядеть было, действительно, несколько труднее...

Прокомментируем одно из типичнейших рассуждений Михайловского о Толстом, когда он контрастно сопоставляет «десницу» и «шуйцу» писателя. Михайловский описывал борьбу этих противоречий так: то вытягивается десница, поднимается сильный, смелый человек во имя истины и справедливости, во имя интересов народа померяться со всей историей цивилизации (цивилизация - это регресс, вот пример слабости Толстого, которая зачтена как его сила.-В. К.), то вылезает «шуйца», слабый, нерешительный человек, проповедник фатализма, непротивленчества (здесь названы действительные недостатки Толстого.- В.К.). К «шуйце» Михайловский относил толстовское неверие в разум, в науку, в искусство. Народник-просветитель Михайловский, конечно, не мог этого «простить» Толстому. Но он тут же сам противоречил себе и солидаризировался с Толстым, поскольку все достижения цивилизации совершенно нелогично объявлял регрессом.

Корень противоречий Толстого Михайловский усматривал в его социальном положении, положении барина, проникнувшегося идеями филантропии к крестьянству. Толстой даже пока еще не «кающийся дворянин» (это крылатое определение ввел Михайловский), а просто честный наблюдатель, которого при всей его прозорливости все еще затягивает «семейное» родовое начало. Отсюда «шуйца» - как простая непоследовательность: «родимые пятна» мешают дотянуться до полного отрицания господской жизни. А когда Толстой в 80-х годах порвал со своим классом и перешел на позиции патриархального крестьянства, когда возросли его демократические симпатии, Михайловский, беря только одно непротивленчество, заявлял: «Великий писатель земли русской совсем левша стал». Михайловский сам хорошо не знал, за развитием какого принципа надо следить у Толстого. И поэтому он не заметил, что Толстой в то же самое время совсем и «правшой» стал. Теперь оба начала выросли в своем значении и резче сопоставились в творчестве писателя. А Михайловский увидел лишь подчинение «шуйце» всех прежних положительных моментов. Он прозорливым оказался лишь в том, что непротивленчество Толстого объяснял пассивностью 80-х годов, но противоречивости Толстого и связи этих противоречий с двойственной природой крестьянства не понимал. Крестьянство для народника Михайловского - единое, непротиворечивое начало. Во всем последующем творчестве Толстого Михайловский видел только проповедь пассивного протеста и, естественно, как народник, относился к ней отрицательно.

Статья Михайловского против Достоевского - «Жестокий талант» (1882) - выглядит ясной по мысли, политической позиции, хотя и односторонней по выводам. Михайловский предназначал своей статье определенную общественную миссию, которую поддержал позднее Антонович своим разбором «Братьев Карамазовых». Достоевский сам перед смертью изображал себя каким-то оплотом официальной мощи православного русского государства. И. Аксаков, Катков, Страхов, вся реакция 80-х годов раздувала его значение до размеров «духовного вождя своей страны», «пророка божия». Михайловский гордился постоянством своего критического отношения к Достоевскому. Он чутко уловил в 1902 году, что «звезда Достоевского, по-видимому, вновь загорается...» в связи с интересом к нему декадентов. Здесь критик в принципе предварял выступление М. Горького по поводу увлечения «карамазовщиной».

Михайловский считал, что Добролюбов напрасно приписывал Достоевскому сочувствие к обездоленным. Теперь смысл творчества Достоевского раскрылся вполне: писатель исходил всегда из предпосылок, что «человек - деспот от природы и любит быть мучителем», «тирания есть привычка, обращающаяся в потребность». Достоевский «любил травить овцу волком», причем в первую половину творчества его особенно интересовала «овца», а во вторую - «волк». Отсюда иллюзия «перелома» в творчестве Достоевского, а на самом деле перелома не было. Он любил ставить своих героев в унизительные положения, чтобы «порисоваться своей беспощадностью». Это - «злой гений», гипнотизирующий читателя. Некоторые критики упрекали Михайловского за то, что он слишком отождествлял взгляды героев со взглядами автора. Конечно, этого нельзя было делать, как заявлял позднее и сам Михайловский. Здесь нужна величайшая осторожность. Но Михайловский был прав, утверждая: хотя связи между героями и автором иногда просто неуловимы, из этого еще не следует, что их в действительности нет.