Историческая критика (критика)

Понятие, термин. В прошлой лекции мы говорили о том, что источники являются сырьевой базой исторических исследований, без источников изучение прошлого невозможно. Но источники следует использовать критически. Что означает слово «критика»?

Историк должен отличать научное понимание этого слова от повседневно-бытового (которое особенно утвердилось у нас в сталинское время, когда пытались увидеть замену частной собственности как стимула к труду в «критике и самокритике движущих силах социалистического строя»).

В бытовом смысле критика — это отрицательные суждения о чем-то или о ком-то (вплоть до ругани). Так слово «критика» не надо понимать; а как его надо понимать? В. Г. Белинский и Н. Г. Чернышевский бы ли критиками — значит, они ругали русских и иных писателей, чьи произведения рассматривали? Нет, они по-другому понимали этот термин и, соответственно, свои задачи как литературных критиков.

Белинский писал: «...критика получила в глазах массы превратное понятие: критиковать — для многих значит ругать... Понимать таким образом критику все равно, что правосудие смешивать только с обвинением и карою, забывая об оправдании» [76].

У Чернышевского читаем: «Критика есть суждение о достоинствах и недостатках какого-либо литературного произведения» [77].

Слово «критика» происходит от греческого kritikë — «судить» и означает суждение. Историческая критика — это суждение об источнике: выяснение его достоверности, его положительных и отрицательных сторон, его общей ценности, иными словами — источниковедческий анализ, короче — анализ. Критика источника — это анализ источника.

Историческая критика — главный и основополагающий метод источниковедения и всей исторической науки.

Кажущаяся простота исторической критики. Иногда вынести суждение об источнике просто — с позиции элементарной логики это может сделать любой здравомыслящий человек, но чаще суждение в состоянии осуществить лишь историк-профессионал. Приведем, соответственно, два примера.

15 октября 1987 года в «Известиях» была опубликована корреспонденция собкора из Троицко-Печорска Коми АССР П. Новокшонова «Клюнули... на щуку» следующего содержания. Весной того года районная газета «Заря» сообщила: охотничья лайка по прозвищу Туман была целиком проглочена обитавшей в р. Печора щукой, но щука попалась в невод, из пасти ее торчал собачий хвост, и когда ей вспороли брюхо, из него выскочил живой здоровый Туман и принялся облаивать свою обидчицу.

Об этой почти библейской истории затем рассказали другие газеты, радио, телевидение. Как выяснил собкор «Известий», направившийся к подножию седого Урала, «первоисточником» этой истории был словоохотливый пенсионер Василий Васильевич Попов из Троицко-Печорска, который сам ничего не видел, но слышал об этом от рыбаков по возвращении с войны в 1945 году.

Если критика этого газетного сообщения элементарно проста, то гораздо сложнее анализ описания О. Кромвеля современником (другом или врагом?): «Он был очень скромно одет в простой суконный костюм, который был, по всей видимости, сшит плохим деревенским портным, в простом белье, притом не очень чистом... Он был довольно высокого роста; шпага его плотно прилегала к боку, лицо его было одутловатое и красное, голос резкий и некрасивый, но его речь была полна пыла» [78].

Требуются определенные знания для выяснения авторства: характеристика принадлежит роялисту, и она негативна.

Сомнение как исходный момент исторической критики. Во всех науках сомнение является важнейшей формой познания объективной истины. Без сомнения немыслим творческий поиск в науке. Известный физик Р. Фейман неоднократно подчеркивал необходимость сомнения в научном творчестве. По его мнению, либо мы оставим открытой дверь нашему сомнению, либо никакого научного прогресса не будет: «Нет познания без вопроса, нет вопроса без сомнения» [79]. Французский ученый Ги Докуа утверждал: «История — это постоянное сомнение» [80]. Девиз Маркса-исследователя гласил: «De omnibus dubitandum!» («Подвергай все сомнению!»).

Сомнение — «катализатор мысли», всякой мысли, в том числе исторической. (Разумеется, речь идет о продуктивном, творческом, созидательном сомнении, — нормальному человеку не пристало сомневаться в аксиомах и уподобляться чеховскому учителю словесности Ипполиту Ипполитычу.)

Г. Т. Бокль поет гимн сомнению и скептицизму, которые являются предпосылкой «умственного прогресса». Они приходят на смену слепой вере и порождают дух поисков. Бокль подробно прослеживает, как скептицизм породил религиозную терпимость религия основана на слепой вере и не выдерживает аргументов разума. «...Без сомнения не может быть исследования, а без исследования не может быть знания... Кто не сознает темноты, тот не станет искать света... Пока не родилось сомнение, до тех пор не начинается и изучение. Итак, в акте сомнения начинается прогресс или, по крайней мере, он служит необходимым переходом ко всякому прогрессу... скептицизм... заставляет даже самые ленивые умы задать себе вопрос, действительно ли все так есть, как обыкновенно полагают, и все ли то в самом деле справедливо, чему с самого детства их учили верить» [81].

«Историк не должен ждать, пока противоречия между свидетельствами различных документов наведут его на сомнение, он должен сам начинать с сомнения. Он никогда не должен забывать различия между свидетельством автора, каков бы он ни был, и научно установленной истиной» [82].

Скептицизм родился в Древнем мире. В Средние века сомнение не было в чести: тому причиной было легковерие средневекового человека и его слепая вера в написанное, усиленные опасностью сомнения с инквизиционной перспективой.

В Средние века не анализировали Библию, а верили и не было базы для науки, в частности исторической науки. Критикуя религиозную нетерпимость, просветители-рационалисты XVIII века подвергли Книгу книг логическому анализу, усомнившись в состоятельности легенды о библейском потопе (Целых 40 дней и ночей лил ливень? Каких размеров должен был быть ковчег, чтобы вместить «всякой твари по паре»? Плюс корма на 40 суток? Сена на 40 суток можно было запасти, но как быть с хищниками — как это кошки не съели мышей, а львы — антилоп? И т. д.).

Но легковерны были не только люди Средневековья. Пушкин: «...я видел, что самое глупое ругательство получает вес от волшебного влияния типографии. Нам все еще печатный лист кажется святым. Мы все думаем: как может это быть глупо или несправедливо? Ведь это напечатано!» [83]

Склад ума историка. Итак, исходным моментом источниковедческого анализа является сомнение, недоверие, критичность, скептицизм. Историк, приступающий к чтению источника, должен начинать с недоверия к нему. «В источнике сказано нечто... Может быть, это так, а может быть, и нет... Почему сведения в источнике могли быть искажены?..» За годы учебы у историка должен выработаться недоверчивый, сомневающийся, критический, скептический склад ума. Если эти качества не станут органической составной частью работы мозга, исходной вехой мышления человека, значит — всё: историк из него не получился. Он может заниматься историей, получить диплом историка, помнить историю, преподавать ее другим, но он — лишь воспроизводящий механизм, запомнивший сумму фактов и из года в год повторяющий их. Он не историк, а граммофон, магнитофонная лента, попугай...

Наглядно-образное выяснение феномена. Один мой знакомый коллега, профессор-физик и хороший лектор (Тамбовский химико-технологический институт, 1970-е годы) любил и считал методически целесообразным разъяснять, закреплять и украшать сложные и подчас малопонятные теоретические категории с помощью общедоступных и легче воспринимаемых наглядно-графических и образно-литературных средств, включая яркие цитаты. Он использовал такие средства в своих лекциях и книгах и называл их «обрамлением» (как рама для художественного полотна, постамент для скульптуры).

Конечно, нелегко найти адекватное — совершенно точное — отражение научных постулатов в простом чертеже или в образном сравнении, но, думается, достоинства такого «обрамления» превосходят его возможные недостатки.

Приведу два «обрамления» для лучшего восприятия феномена исторической критики.

Первый пример. Прошлое находится в заоконном пространстве, наблюдать которое можно только через окно (= через источник). Но в окне вместо стекла — искажающая призма: проходящие через нее лучи преломляются, искажают заоконное пространство и нуждаются в выпрямлении (= исторической критике) [84].

Второй пример (он связан с тремя ипостасями исторического факта: факт-событие, факт-источник, факт-исследование).

Реальное эмпирическое событие прошлого в факте-источнике уже «загримировано» («текущий ремонт»), а в факте-исследовании на него наложен «двойной грим» («капитальный ремонт»). Чтобы увидеть это событие, с него надо снять весь грим (как с актера после спектакля, как с женщины после косметического кабинета, как позднейшие подмалевки с древней иконы), то есть надо подвергнуть 2-ю и 3-ю ипостаси исторического факта исторической критике.

Напомним еще одно сравнение, принадлежащее современному кембриджскому ученому: «Стремящийся к истине историк пытается снять катаракту, уподобляясь хирургу-окулисту…» [85]

Эти грим, косметика, подмалевки, катаракта подобны одежде на больном, которую врач для диагностирования предлагает снять.

Вопросы к источнику.Овладение всеми источниками – тот идеал, к которому надо стремиться при невозможности его полного достижения, но обнаружение (нахождение) источника — полдела, надо уметь правильно его использовать: источник «молчит», а чтобы он «заговорил», надо к нему обратиться — умело, на профессиональном уровне задавать ему вопросы, помня, что он, подобно ребенку, «никогда не станет говорить с незнакомцем» [86].