Варвары и гибель Римской империи 6 страница

Король остготов Теодорих. Медальон. 500 г.

Но любой, даже самый грозный зверь стареет, теряет зубы и стесывает когти. И тогда уж нет ему спасения от более сильных хищников. Горе побежденным…

И тем не менее посылка не совсем верна. Рим пал, но вовсе не так, как некогда рухнул знаменитый Родосский Колосс. С приходом варваров мир не погиб, как того некоторые ожидали. И пророчество Даниила не осуществилось. Казалось, какие‑то невидимые силы стали работать в пользу империи, что сгинула вроде бы навсегда. Не стоит думать, что «варвары» руководствовались в их действиях одним лишь инстинктом мести, грабежа и разрушения. Делались и кое‑какие попытки упорядочить и даже спасти остатки римских законов. Король вестготов Эврих в 475 г. выпустил «Кодекс законов». Впоследствии тот оказал большое влияние на средневековое законодательство. Сам король не очень хорошо знал латынь, но он использовал знания языка и законов канцлером Львом, которого сравнили с Тацитом и Горацием. Кодекс Эвриха составлен римскими юристами, и те, безусловно, взяли многое из всей римской юридической практики и законодательства. В документе зафиксирована изоляция германцев и римлян. И это произошло за год до окончательного крушения Западной Римской империи.

Позволим себе небольшое отступление, подтверждающее, сколь серьезным и мощным было воздействие римской культуры на варваров, и прежде всего на германцев… Поэт Возрождения Конрад Цельтис посвящает гражданам Трира стих, где говорит, что он, глядя на улицы и площади Трира, словно видит Рим: «Как будто снова Рима развалины воочью вижу, глядя на эти вот колонны, портики, ворота…» Спустя века Гёте как‑то дал характеристику Винкельману, всю жизнь мечтавшему повидать чужие страны. Наконец он пришел к мысли о необходимости поехать в Рим. Там он почувствовал, насколько его пребывание в Вечном городе соответствовало всем его устремлениям. На него, как и на многих других, Рим произвел неизгладимое впечатление. Гёте приводит слова одного из друзей: «Рим – это место, в котором, по нашему мнению, сосредотачивается воедино вся древность, и потому нам кажется, что всё, что заставляют нас чувствовать древние поэты, древние государственные устройства, всё это в Риме мы не только чувствуем, но даже созерцаем. Подобно тому как Гомера нельзя сравнивать с другими поэтами, так Рим нельзя сравнивать ни с каким другим городом, а римские окрестности ни с какими другими». Рим воспитал целые поколения европейцев, включая и нас, русских. Точно так же Россия столетиями воспитывала народы ойкумены. Надо быть очень недалеким (скажу прямо, глупым шакалом), чтобы пинать льва, который еще и не выпустил когти.

Король остготов Теодорих счел себя преемником римской государственности и довольно успешно стал управлять двумя народами – римлянами и готами. В созданном им государстве языком законодательства и управления, как и языком культуры, стала латынь. Он с пониманием относился и к чувствам верующих, говоря: «Мы не можем предписывать веры, ибо нельзя силой заставить человека верить». Эдикты Теодориха были буквально пронизаны идеями римского права. Обращаясь к своим подданным, Теодорих совершенно искренне призывал: «Вам следует без сопротивления подчиниться римским обычаям, к которым вы вновь возвращаетесь после длительного перерыва, ибо должно быть благословенным восстановление того, что, как известно, способствовало процветанию ваших предков. Обретая по божественному соизволению древнюю свободу, вы опять облачаетесь в одеяния римских нравов…» И хотя оба этих народа (римляне и готы), разумеется, не слились в единое целое, но то, что они часто руководствовались в жизни и деяниях римской культурой, не вызывает никаких сомнений. Когда король Теодорих посетил Рим (около 500 г. н. э.), он настолько был поражен красотой и величием Вечного города, что выделил немалые средства на поддержание архитектурных ансамблей – театра Помпея, амфитеатра Тита и форума Траяна.

Специальный архитектор должен был следить за состоянием городских стен, акведуков, дорог и т. д. При нем столица его государства, Равенна, украсилась новыми великолепными постройками, а красота резиденций и садов вызывала зависть и была на слуху у всей Европы. Довольно насыщенной была и духовная жизнь короля, ближайшего его окружения. В той атмосфере казалось абсолютно естественным, что Теодорих привлек к управлению страной образованнейших людей того времени – знатока римской истории Симмаха, дипломата и писателя Кассиодора, педагога, ритора, поэта Эннодия и, конечно, философа, писателя и блестящего переводчика Боэция (ок. 480–524).

Укрепленная Равеннская гавань

То был век, когда жили и творили последний великий историк античности Аммиан Марцеллин, философ Боэций, великий римский поэт Авсоний, политик и писатель Кассиодор. Приходится только сожалеть, что от Симмаха‑оратора почти не сохранились его речи (лишь нескольких отрывков и три панегирика императорам Валентиниану и Грациану), да еще реляция об алтаре Победы («Relatio de ara Victoriae»). Реляция характеризует Симмаха как приверженца старых традиций и старой религии. Большой интерес представляет сборник его писем (которые собрал и издал после смерти Симмаха его сын), проливающий яркий свет на культурную, религиозную и идейно‑политическую жизнь в Риме и Римской империи конца IV в. Переписка Симмаха включает 900 писем и 219 донесений императору и бесспорно является ценным источником для анализа событий конца IV – начала V вв., поскольку автор непосредственно в них участвовал. Симмах был квестором, претором, верховным жрецом, правителем нескольких провинций и, наконец, префектом Рима и консулом. Большую часть жизни он провел в Риме, являясь участником многих исторических событий, хотя и называет себя «человеком, не склонным к общественным делам». Трудно переоценить значение как исторического источника донесений Квинта Аврелия Симмаха императору. В 384 г., когда автор был префектом Рима, им отослано 49 донесений (Relationes). В них затронуты различные вопросы, касающиеся жизни «вечного города». Из донесений Симмаха мы узнаем о политической, культурной и экономической жизни в Риме, о настроениях знати и плебса. Мы знакомимся с плачевным положением «вечного города», зависящего от милостыни императора, и одновременно видим надежды на возрождение идеи о вечности и несокрушимости Рима. С 60‑х гг. IV в. Симмах пользуется репутацией одного из лучших римских ораторов. В 369 г. он послан со специальным поручением сената во главе делегации к императору Валентиниану I в Трир, где отмечали победу над германцами. Видимо, его ораторские способности были оценены по достоинству императором, перед которым Симмах выступил тогда с тремя речами. К той же эпохе относится жизнь и деятельность Кассиодора.

Сцена из школьной жизни в Древнем Риме. Рельеф из Трира

Симмах интересен еще и тем, что, находясь на другой стороне политико‑религиозного лагеря, он стоял во главе той языческой знати, что боролась за восстановление языческого культа. Широта его интересов и воззрений, высокая культура и коммуникабельность сделали это имя известным среди самых разных адресатов. Симмах переписывался более чем с 60‑ю корреспондентами. Среди них были как язычники, так и христиане, как римляне, так и варвары, как консулы, так и малоизвестные люди, поэты, писатели, историки, правители провинций, приближенные императоров и сами императоры. Из его писем мы видим, сколь непросто складывались взаимоотношения между язычниками и христианами. Особый интерес представляет оценка социально‑экономического состояния империи, положение народа, вождей, аристократии. Атаки варваров на Рим становились все яростнее. Это порождало настроения упадничества и отчаяния среди аристократии и народа, вело к дезорганизации жизни империи. Как свидетельствуют письма Симмаха, римская знать вела себя неприглядно: при первых же признаках мятежа или какой‑либо серьезной опасности она тут же покидала город. Как только замечались в Риме признаки недовольства, аристократия немедленно удаляла из города свои семьи, а затем, если дело принимало серьезный оборот, сенаторы и сами покидали «Вечный город». Когда‑то Рим прославился тем, что в избытке давал плебсу и народу хлеба и зрелищ. Теперь префект Рима и знать зачастую уже не в состоянии разрешить существенный для города продовольственный вопрос. Ни отъезд из Рима, ни частые пожертвования хлебом и мясом не могли надолго успокоить население. Чувствуя бессилие, префект вынужден обращаться за помощью к императору: «Только вы, – пишет Симмах в 384 г., – можете прийти на помощь «Вечному городу», лишенному доходов и средств к существованию. Если провинции перестанут платить ему денежные субсидии, то есть основания думать, что с сокращением доходов город будет лишен необходимого». В сенате позиции Симмаха как крупнейшего оратора и авторитетнейшего сенатора были подкреплены тем, что именно ему было поручено прочитать послание нового императора Грациана, в котором тот уведомлял сенат о смерти своего отца и излагал свою политическую программу. В 382 г. начинается самый яркий период в жизни Симмаха: разворачивается его борьба за алтарь Победы. Император Грациан, действуя по указанию Медиоланского епископа Амвросия, велел удалить из Римской курии, где заседал сенат, статую и алтарь богини Победы, конфисковал средства, выделяемые на жертвоприношения, на содержание жрецов и весталок, а также передал все земли жреческих коллегий и весталок в государственную собственность. Когда в Риме стало известно о решении императора, сенат направил в Медиолан делегацию во главе с Квинтом Аврелием Симмахом. Правда миссия Симмаха оказалась неудачной. Делегация даже не была принята при дворе. Но в 383 г. Грациан был убит, и в 384 г. Симмах снова едет в Медиолан. Ему удается, видимо, как пишет цитируемый нами историк П.П. Шкаренков, произнести яркую речь перед императорским консисторием, но активное противодействие Амвросия Медиоланского свело на нет первоначальный успех его выступления. Неудачей, постигшей Симмаха в его борьбе за сохранение в Римской курии языческого алтаря, алтаря Победы, воспользовались недовольные им городские куриалы, и Симмах был вынужден оставить свой пост, уступив его христианину Пипиану. В 387 г. Симмах принимал участие в торжествах, посвященных третьему консульству императора Валентиниана II, но вскоре приветствовал узурпатора Максима: в 387 г. Максим вторгся в Италию, и Симмах написал ему панегирик, за что в 388 г. и был назначен консулом. Вскоре выяснилось, что поставив на Максима, он совершил политическую ошибку: Максима разбил Феодосий, а Симмаху пришлось искать убежище в христианском храме. Сократ Схоластик сообщает, что Симмах даже был вынужден принять христианство, чтобы заслужить прощение императора. В 389 г., во время визита Феодосия в Рим, Симмах написал ему панегирик и в 391 г. стал консулом. Будучи консулом, Симмах снова возбудил дело об алтаре Победы, но успеха не добился. В 402 г., когда на востоке империи началось наступление готов, Симмаха отправляют послом сената к императорскому двору в Медиолан, где он просит вернуть алтарь Победы, но получает вновь отказ. Последние его письма датированы 402 г. н. э. Очевидно, оставшийся не у дел и этот «последний римлянин» вскоре умер.

Боэций перевел на латинский язык сочинения Аристотеля и Порфирия, произведения Евклида и Никомаха. Теодорих придерживался христианского вероучения, хотя и арианского духа. Отец Боэция, Флавий Маенлий, был консулом в Риме в 487 г. при германском наемнике Одоакре, который и лишил власти Ромула, последнего официального римского императора. Рано оставшись сиротой, Боэций был усыновлен знатным патрицием Симмахом, консулом, главой сената, префектом города Рима. Затем он женился на его дочери. Выходец из аристократического рода Анициев (среди них много консулов, два императора и даже папа) Боэций получил блестящее образование, видимо, обучаясь в школах Рима, Равенны (прямых указаний нет). Главным источником его знаний была его домашняя библиотека, где собраны были книги многих выдающихся умов ойкумены и о которой позже он с грустью вспоминал в тюрьме, работая над «Утешением философией»… Знаменательно, что сей блестящий ум, принадлежавший к семейству, которое было в родстве с византийским императором, станет и первым министром при дворе короля Теодориха.

Кассиодор (сенатор, консуляр) долгие годы вел переписку Теодориха. Будучи начальником консулярии, он составил собрание посланий короля, куда вошли и письма к Боэцию. В одном из них король просит его подобрать кифареда. В другом – просит сделать для бургундского короля водяные часы. В частности, в одном из писем говорится: «Нам известно, что искусства, которыми обычно занимаются несведущие, ты испил в самом источнике наук. Ведь ты вошел в школы афинян, находясь далеко от них, и таким образом к хорам плащеносцев ты присоединил тогу, чтобы учение греков сделать наукой римской… Ты передал потомкам Ромула все лучшее, что даровали миру наследники Кекропса. Благодаря твоим переводам музыкант Пифагор и астроном Птолемей читаются на языке италийцев; арифметик Никомах и геометр Евклид воспринимаются на авзонийском наречии; теолог Платон и логик Аристотель рассуждают между собой на языке Квирина. Да и механика Архимеда ты вернул сицилийцам в латинском обличии… Всех их ты сделал ясными посредством слов, понятными – посредством точной речи, так что если бы они могли сравнить свои творения с твоими, то, возможно, предпочли бы твое». О талантах Боэция свидетельствует и то, что им написаны трактаты по арифметике, геометрии, астрономии, музыке.

Церковь Св. Аполлинария в Равенне

Взгляд на музыку как важнейшую часть системы знаний был распространен в античном обществе. Эрудит Марк Теренций Варрон считал, что музыка должна изучаться наряду с геометрией, астрономией, арифметикой и философией. Цицерон ставил ее в один ряд с геометрией и грамматикой, а Элий Спартиан – с грамматикой, риторикой, геометрией, живописью. Фабий Квинтилиан (I в. н. э.) указывал в своем трактате на важную роль музыки в воспитании и образовании ораторов. В его «Музыкальном установлении» Боэций рассматривает «науку» и «искусство» – disciplina и ars – как взаимодополняющие друг друга понятия. В одном из фрагментов хроники, относящейся к началу VI в., сказано, что Боэций написал книгу о Святой Троице, несколько глав по догматике и книгу против Нестория. Он сочинил буколическую поэму, а в диалектике и математических науках был столь силен, что, по мнению иных, был равен или даже превосходил древних авторов.

Вовсе неудивительно, что такой универсальный ученый, каким был Боэций, стал светочем мысли для королевского двора остготов, а затем уже и мостиком от античности к последующей эпохе («учителем Средневековья»). Позже по его наставлениям будут учиться студенты Оксфорда и в XVII в. Он полагал, что математика подготавливает ум к занятиям философии, науки наук. Философию он называл «своей кормилицей». Сегодня мы ее можем в лучшем случае назвать «утешением». В работах Боэция содержится и мысль о том, что «истины веры должны быть подкреплены доказательствами разума». Такой подход был очень важен в ту эпоху, когда вера стала всё более претендовать на роль «госпожи мыслящего мира». Пренебрегающий знанием человек, говорил он, попадает сразу же в трясину незнания. И там его начинают терзать «дикие страсти», что, подобно гарпиям, раздирают на части его натуру. Боэций большое значение придавал и фортуне, видя в ней не только великую богиню, но и мировую силу, посредством которой организуется миропорядок. Он пишет, что Фортуна может стать жестокой к тиранам, ранее устрашавшим народы, но милостива к тому, кто был повержен, хотя чаще всего она равнодушна и холодна. «Она не слышит несчастных и равнодушна к рыданиям, смеется над стенаниями, которые сама же и вызывает». Боэций не сомневался в том, что мир разумен и гармонично устроен, видимо, даже не представляя себе, сколь пророческими окажутся его же слова об игре Фортуны. Тем более что он занимал такой важный пост, как пост министра финансов (комита священных щедрот) Остготского королевства. Жизнь внесла коррективы.

Но когда Боэций и его тесть Симмах стали первыми лицами в государстве, это вызвало зависть среди соперничающих кланов. В 522 г. Теодорих назначил его на пост «магистра всех служб» (фактически сделал премьер‑министром). Оба его сына назначаются консулами. Боэций начинает активную деятельность: поддержал разоряющихся от грабежей и податей провинциалов, спас от голодной смерти Кампанию, выручил из беды сенатора Павлина и т. д. Будучи честным и прямодушным человеком, он был чужд интриганства, не мог предусмотреть коварства противников, с которыми пришлось вступать в столкновение. Конфликт, видимо, был все же неизбежен.

Патриций Боэций. Миниатюра из рукописи XII в.

Римский клир и сенат начали вести оживленную переписку с византийским двором. Стало ясно, что кое‑кто мечтал вернуться в лоно единой Римской империи. И когда в 524 г. Юстин (не без ведома папы Иоанна I) издал эдикт против ариан, доносчики сообщили Теодориху о том, что некоторые влиятельные лица у него в правительстве настроены провизантийски. Последовал донос на влиятельного сенатора и вице‑консула Альбина, входившего, вероятно, в круг друзей Боэция. Учитывая враждебный характер отношений между остготами и Византией, меж Востоком и Западом, это рассматривалось как государственная измена. Всех их обвинили, поместили в заточение, вместе с Симмахом казнили (525 г.). Иные историки считают возможным наличие влиятельной антиготской партии в правительстве Теодориха, действовавшей против его «regnum» и мечтавшей с помощью императора Восточной Римской империи Юстиниана вернуться к «libertas Romana». Иначе просто трудно объяснить, почему король, который в течение тридцати лет, с 493 по 523 г., был исполнен «ко всем доброй воли», установил «мир среди племен», «не совершал плохих поступков», в результате чего «благополучие наступило в Италии», вдруг резко поменял выигрышную и успешную политику. В анонимной хронике об этом событии, жертвой которого стали Альбин, Симмах и Боэций, сказано о наступившем переломе в отношении к итальянцам Теодориха: «Дьявол нашел путь, чтобы забрать под свое влияние человека, правившего государством без придирок», и тогда как бы ни с того ни с сего «начал король вдруг яриться на римлян, находя для этого случай». Может быть, следовало спросить себя: «Не нашел ли дьявол путь прежде в другой лагерь?»

Гибель Ниобидов. Римская копия

Свою лепту в конфликт внесли и религиозные моменты. Ранее императоры Византии шли на уступки разным течениям (монофизитам и несторианам) и старались затушевать религиозные различия. В 482 г. император Зенон даже издал «эдикт о единстве», в котором допускались отступления от халкидонской формулы (Халкидонский собор в 451 г.). Монофизиты считали, что у Христа одна природа – божественная, а не человеческая. Взяв под свое покровительство отпавших от Византии западных римлян, Теодорих преследовал собственные цели, готы исповедовали арианство. Когда политика Византии изменилась и начались гонения на имперских ариан (единоверцев Теодориха и готов), когда стали закрываться их храмы, готы отреагировали крайне болезненно. К этой религиозной настороженности добавились еще и политические подозрения.

Гробница Теодориха Великого в Равенне

Так погиб тот, кого называют «послед‑ним римлянином». Перед смертью он написал произведение «Утешение философией». Крупнейший историк XVIII в. Э. Гиббон назвал ее «золотой книгой». «Утешение» было им написано в редко встречающейся в античной литературе форме сатуры, своеобразного сочетания прозы и стихов. Философия предстала перед Боэцием в видениях, в образе прекрасной женщины, что в правой руке держит книги, а в левой – скипетр. Эти образы символичны, ибо и вся Боэция жизнь состояла из постоянной смены двух родов занятий, заполнявших ее. Философия открывает ему, что же представляет собой это обманчивое счастье. «Теперь, если ты обрел проницательность, наступило время раскрыть, в чем состоит суть истинного счастья. – Из твоих рассуждений, – ответил я, – вижу, что невозможно получить ни достатка через богатство, ни могущества – посредством царской власти, ни уважения – с помощью почестей и чинов, ни знаменитости через славу, ни радости – посредством наслаждения». Всему виной человеческое заблуждение. Это оно уводит его от истинного и совершенного к временному, вторичному, ложному и несовершенному. Боэций считает, что все указанные вещи, взятые в комплексе и единстве, все ж могут доставить счастье. Нехватает лишь одного – «надо восславить Отца всего сущего», то есть обратиться к Богу… На могиле последнего римлянина неизвестный поэт написал эпитафию: «Здесь покоится Боэций, толкователь и питомец Философии, стяжавший славу, достигшую звезд. Его превозносит Лациум (Рим), о нем скорбит поверженная Греция. Но не погиб ты от чудовищного злодеяния тирана. Твое тело принадлежит земле, но имя переживет века!» По преданию, прах Боэция вначале находился рядом с местом его заключения, у старой церкви Святого Павла, но в 721 г. по приказу лангобардского короля Лиутпранда перенесен в собор Чьельдоро в Павии. О его наличии там писал Данте в «Божественной комедии». В раннем Средневековье возникает и культ Боэция как мученика церкви. Его образ был запечатлен во многих миниатюрах, а также на портале Шартрского собора. Смерть Боэция показала, как трудно шел процесс ассимиляции римской и варварской культур.

Г. Бальдунг. Три возраста человека

Судьба не была благосклонна к убийце… Через год король заболел и умер. О том, что Теодорих чувствовал несправедливость содеянного, говорят сведения, что приводит Прокопий Кесарийский: «Симмах и его зять Боэций были оба из старинного патрицианского рода; они были первыми лицами в римском сенате и консулярами. Оба они занимались философией и не меньше всякого другого они отличались справедливостью; многим из своих сограждан и иноземцев они облегчили нужду благодаря своему богатству; этим они достигли высокого уважения, но зато и вызвали зависть у негодных людей. Послушавшись их доносов, Теодорих казнил обоих этих мужей, будто бы пытавшихся совершить государственный переворот, а их состояние конфисковал в пользу государства. Когда он обедал несколько дней спустя после этого, слуги поставили перед ним голову какой‑то крупной рыбы. Теодориху показалось, что это голова недавно казненного им Симмаха. Испуганный таким ужасным чудом, он весь похолодел и стремительно ушел в свой покой к себе на ложе… Затем, рассказав всё, что с ним случилось, своему врачу Эльпидию, он стал оплакивать свой ошибочный и несправедливый поступок по отношению к Симмаху и Боэцию. Раскаявшись в таком своем поступке и глубоко подавленный горем, он умер…»Теодорих все же оставил о себе добрую память… Хотя королевство остготов просуществовало лишь 30 лет, о нем слагались песни и народ наградил его титулом «Великий». Затем на Италию обрушились лангобарды (длиннобородые), подвергшие страну страшному разгрому. Про них тогда говорили, что они «дикие более страшной дикостью, чем обычно бывает дикость германцев». Христианство тем не менее постепенно цивилизующе влияло на варваров, и те меняли привычки и нравы.

Собор Св. Софии в Константинополе

Римляне, бесспорно, оставили ярчайший след в истории цивилизации и культуры. И все же то, что почти вся их культура, образно говоря, «оделась в одежды Марса», сыграло роковую роль. Имя бога войны, стоило бы тут напомнить, этимологически произошло от корня «mor», связанного с понятием смерти в индоевропей‑ских языках. Римляне не только захватили земли у многих народов, они растоптали их культуру. Автор книги «Мифология и религия этрусков» А. Наговицын говорит: «Ранняя римская история изобилует описаниями подобного поведения римлян. К сожалению, традиция захвата чужой земли сохранялась в Риме до его падения, что явилось катастрофой для культуры всего древнего мира, во многом уничтоженной римлянами»^. Часы Римской империи показывали: время ее безвозвратно ушло…

Агрикола приносит плоды наук и искусств в Англию

Даже уходя с исторической сцены как главное действующее лицо, Рим будет находиться на авансцене истории, хотя и в самых различных ролях – советника, управленца, учителя. Поэтому он и не погиб… Некогда Августин в проповеди, говоря о судьбах Рима, отмечал, что великий город и раньше терпел бедствия, хотя и сам порабощал и эксплуатировал народы. И все же «Roma non pereat si Romani non pereant!» («Рим не погибнет, пока живы римляне!») Следствием описанных сложных процессов стало лишь завершение важнейшего периода истории, античности, с которым заканчивался первый акт великой трехчастной драмы и трагикомедии, имя которой Цивилизация. Упадок средиземноморской цивилизации, начавшийся, как иные считают, с III в. н. э. и продолжавшийся необратимо, хотя и с некоторыми перерывами, до конца V в. н. э., привел к ряду важных моментов.

Во‑первых, произошла романизация былого варварского мира. Через столетия немцы станут почти что властителями Европы, а пуританизм одержит ряд побед над католицизмом. Север как бы отпадет от Западной Европы, а немцы (Карл и Фридрих) будут громить ставшие изнеженными и сибаритствующими южные племена италиков. Шубарт тогда скажет: «Прометеевская культура уже не ищет дружбы с культурами Средиземноморья, они противны ей, и она старается от них отделаться. «Прочь из Рима» – вот ее лозунг. Новая культура – это культура нордическая». Что это как не запоздавший во времени отклик былой вражды! Другим важнейшим качеством древних было сочетание природной мудрости и душевной силы, позволявшее стоически переносить неудачи и поражения, квинтэссенция мудрости, находчивости и силы. Мужество позволяло им легче перносить удары судьбы. Сенека даже утверждал, что бедствие дает повод к мужеству. Плавт считал спокойствие в несчастьях отличной приправой к жизни. В чем‑то они правы, как герои трагедии Софокла, восклицающие: «Много есть чудес на свете, человек – их всех чудесней». Ученым и исследователям следует воспитать в себе готовность идти за доводами и доказательствами, куда бы они их ни привели (Платон). Политикам желаем в полной мере отвечать критериям: «Быть и витией в речах, и в делах деловым человеком» (Гомер. «Илиада»).

Во‑вторых, римская культура «переехала» из Европы на земли Малой Азии, создав новую столицу Восточной Римской империи – Константинополь. Тут уж греко‑римский синтез дал выброс новой энергии, что было подхвачено, близко воспринято всем массивом скифско‑азиатского мира. В‑третьих, христианство (после крушения старого Рима) овладело Римом новым, а с ним, в значительной мере, Европой и поднимавшейся Русью. В‑четвертых, основы великой римской культуры станут на долгие века источниками просвещения и развития искусств во всей ойкумене.

Русский писатель и поэт В. Брюсов в романне «Алтарь Победы» устами одного из героев определил историческое назначение Рима как своего рода культурной центрифуги или плавильного котла, соединившего в своих недрах и, конечно, под его властью многие народы и культуры: «Рим, мой дорогой, – говорил мне Ремигий, словно изъясняя урок непонятливому ученику, – средоточие мира. Рим так велик, что взором обнять его нельзя. В городе, где бы ты ни был, ты всегда оказываешься в середине. Что в других странах находится по частям, в нем одном соединено вместе. Ты в Риме найдешь и утонченность Востока, и просвещенность Греции, и причудливость далеких земель за Океаном, и все то, что есть в нашей родной Галлии. Жители всех провинций и народы всех других стран смешиваются здесь в одну толпу. Рим – это в сокращении мир. Это – океан красоты, описать который не в силах человеческое слово. Кто однажды побывал там, не захочет никогда жить в другом месте». Океан красоты, да, возможно, но при этом созданный на морях крови и пота рабов и побежденных народов.

В‑пятых, римская цивилизация в дальнейшем обрела, как некое бессмертное божество, новое рождение, дав восхитительный и ни с чем не сравнимый плод Ренессанса. Хотя Дю Белле и сказал о Риме: «Что вечным мнилось – рухнуло, распалось», Италия вновь стала притягательным центром для народов и культур мира. Однако новый подъем – триумф не великой Империи, но триумф человека, индивидуала , триумф свободной vita nova .

Образ «Спасение римского народа»

Возможно, одной из причин того, что Римская империя царила и процветала так долго (дольше, чем любая другая), были прагматизм и реализм, соединившиеся с пониманием роли силы в мировой политике. И здесь выявляется любопытная особенность. Римляне были материалистичным народом, изначально не верившим ни в какое божественное сотворение мира. У них напрочь отсутствуют космогонические сюжеты, история об основании Рима заменяет рассказ о сотворении мироздания. Дюмезиль писал: «В эпоху расцвета римляне не имеют своей мифологии… римская история от основания города заменяла мифологию людям, для которых все ценности определялись их городом, и ни окружающий его мир, ни времена, которые ему предшествовали, не представляли особого интереса». Давайте же подумаем. То, к чему идет «развитая часть» мировой цивилизации (общий правитель, единая структура управления, общий рынок, одна армия, обустройство всех регионов по «римской модели», почитание «чужеземных богов»), римляне опробовали уже две тысячи лет тому назад. Модель эта в целом все же оказалась успешной (во всяком случае, в культурном плане нет более успешной и долговременной). Но ведь она все‑таки не выдержала длительного испытания временем. Народы, при всех плюсах единой власти Империи, всё же предпочли разойтись по своим домам.