МИНИСТЕРСТВО ОХРАНЫ ЗДОРОВЬЯ УКРАИНЫ 33 страница

Некоторые причины неудач Гитлера в реальном учили­ще более понятны, чем другие. Так, например, ясно, что в народной школе он многих превосходил, поскольку по своим способностям был выше среднего уровня. Он обла­дал талантом и красноречием, ему не надо было прила­гать каких-то усилий, чтобы превзойти своих одноклассников и получить отличные отметки. В реальном училище, напротив, ситуация была иной. Здесь средний уро­вень интеллекта учащихся был выше, чем в народной школе. Уровень образованности учителей был выше, а требования — строже. Да и его социальное происхожде­ние не производило на учителей никакого впечатления; оно было не лучше, чем у других учеников, т. е. чтобы 4 иметь успех в реальном училище, нужно было действительно работать. Эта работа не была изнурительной, но все же была сложнее, чем привык делать молодой Гитлери на что он был способен. Для крайне самовлюбленного подростка, который, не прилагая каких-либо усилий, имел успех в народной школе, новая ситуация, по-видимому, была шоком. Это был вызов его самолюбию и доказатель­ство того, что он не может справиться с действительнос­тью так, как он это делал раньше.

Подобная ситуация, когда у ребенка после успешной учебы в народной школе возникают трудности на новом месте, встречается нередко. Часто она заставляет ребенка изменить свое отношение к учебе, преодолеть, хотя бы частично, свою инфантильность и приложить старание к учебе. Но на Гитлера эта ситуация все же не оказала по­добного воздействия. Вместо того чтобы приблизиться к действительности, он еще больше ушел в свой мир фанта­зии и избегал тесных контактов с людьми.

Если бы его неудачи в высшем реальном училище объяс­нялись тем, что большинство изучаемых там предметов его не интересовало, то над теми предметами, которые ему нравились, он работал бы прилежно. Этого не произошло, доказательством чему может служить тот факт, что он не старался изучить даже немецкую историю, хотя этот пред­мет его воодушевлял и волновал. (Хорошие оценки он получал только по рисованию, но так как он обладал ху­дожественным даром, то ему и не нужно было прилагать усилий.) Эта гипотеза однозначно подтверждается тем фак­том, что он и в более поздний период своей жизни не был способен к труду, требующему усилий, ни в одной облас­ти; единственное, что его действительно интересовало, была архитектура. Мы еще будем говорить о неспособнос­ти Гитлера к систематической работе: он работал только под давлением срочной необходимости или в порыве стра­сти. Я упоминаю об этом здесь, чтобы подчеркнуть, что его неудачи в реальном училище нельзя объяснить его "художественными" интересами.

В эти годы Гитлер еще больше отошел от действитель­ности. В сущности, он никем не интересовался — ни сво­ей матерью, ни своим отцом, ни своими братьями и сест­рами. Он вспоминал о них лишь тогда, когда возникала необходимость, и для того, чтобы его оставили в покое. Он не тратил на них душевных сил. Его единственным, страстным интересом были военные игры с другими детьми, причем он был руководителем и организатором. В то вре­мя как для мальчика от девяти до одиннадцати лет эти игры вполне подходили, для подростка, посещавшего ре­альное училище, такое пристрастие было странным. Ха­рактерна одна сцена во время его конфирмации в возрасте 15 лет. Один из членов семьи устроил небольшой дружес­кий вечер в честь конфирманта, однако Гитлер был недо­волен и раздражен и при первой же возможности убежал из дому, чтобы поиграть с ребятами в войну.

Военные игры выполняли несколько функций. Они да­вали ему чувство удовлетворения в том, что он обладал силой убеждения и мог заставить других подчиняться ему. Они укрепляли в нем нарциссизм, и прежде всего они пе­ремещали центр его жизненных интересов в фантастиче­ский мир, тем самым способствуя тому, что он все больше отходил от действительности, от реальных людей, реаль­ных достижений и реальных знаний. Эта склонность к миру фантазии нашла яркое выражение в его страстном интересе к романам Карла Мэя. В Германии и Австрии практически все мальчишки зачитывались повестями это­го писателя. Восхищение Гитлера его рассказами было для ученика последних классов народной школы вполне нормальным, но Смит пишет следующее:

В последующие годы дело приобрело более серьезный от­тенок, так как Гитлер никогда не утратил интереса к расска­зам Карла Мэя. Он читал его в юношеском возрасте и в 20-30 лет. Даже будучи уже рейхсканцлером, он все еще восхи­щался писателем и еще раз прочитал серию рассказов об аме­риканском Западе. Он никогда не скрывал своего восторга перед его книгами. В "Застольных беседах" он превозносит Мэя и рассказывает, сколько радости он испытывает, читая его книги. Он почти с каждым говорил о Мэе — с руководите­лем отдела печати, с секретаршей, с камердинером и с товари­щами по партии.

Я бы все же иначе интерпретировал этот факт, нежели Смит. Он полагает, что восхищение Гитлера романами Карла Мэя было для него таким счастливым событием, что "он взял их с собой в период своего трудного полового созревания".

В какой-то мере это верно, однако я думаю, что здесь упускается очень важный момент. Увлечение романами Мэя следует рассматривать в связи с военными играми Гитлера и как возможность для выражения его фантасти­ческого мира. То, что он из детства и юности перенес свое увлечение книгами Мэя во взрослую жизнь, позволяет предположить, что они были для него бегством от реаль­ности, выражением нарциссизма, когда центром мира ока­зывался он сам: Гитлер, фюрер, борец и победитель. Ко­нечно, у нас нет убедительных доказательств. Но если сопоставить поведение Гитлера в молодые годы с фактами его последующей жизни, то вырисовывается вполне опре­деленная модель поведения; он нарцисс — человек, счи­тающийся только сам с собой, для которого мир фанта­зии был реальнее, чем сама реальность. Если мы вспом­ним, что еще в 16 лет молодой Гитлер жил в своем фан­тастическом мире, то возникает вопрос: как удалось это­му мечтателю, думающему только о себе, стать властели­ном Европы — хоть и на короткое время? Подождем с ответом на этот вопрос, а пока продвинемся немного даль­ше в нашем анализе развития и становления личности Гитлера.

Какими бы ни были причины его неудач в реальном училище, последствия этого, несомненно, отразились на духовном, эмоциональном мире юного Гитлера. Речь идет о мальчике, которым восхищалась мать и который успеш­но учился в народной школе, был вожаком среди своих товарищей; для него все эти незаслуженные успехи были только подтверждением его нарциссической уверенности в своей исключительной одаренности. И вдруг практически сразу, без какого-либо перехода он оказывается в положе­нии неудачника. Он не смог скрыть эту неудачу от отца с матерью. И это, очевидно, сильно ударило по его нарцис­сизму. Если бы он мог признаться себе, что все его неуда­чи объясняются тем, что он не способен интенсивно тру­диться, то, возможно, он смог бы преодолеть эти трудно­сти, так как, без сомнения, обладал способностями для успешной учебы в реальном училище[284].

Но из-за своего непомерного нарциссизма Гитлер не мог этого понять. Кроме того, он чувствовал себя не в состоя­нии хоть как-то изменить реальность и потому постарал­ся ее исказить и отвергнуть. И ему это удалось: он обви­нил в своих неудачах учителей и отца и заявил, что в них нашло выражение его страстное стремление к свободе и независимости. Он спрятался от жизни, создав себе имидж "художника". Мечта стать когда-нибудь великим худож­ником заменила ему реальность, а тот факт, что он нико­гда серьезно не работал над осуществлением своей мечты, доказывает, что эта идея была лишь чистой фантазией. Неудачи в училище были его первым поражением и уни­жением, за которыми последовал ряд других. Можно было бы с уверенностью сказать, что это значительно усилило его презрение и ненависть ко всем, кто был причиной или свидетелем его поражения, и его ненависть вполне могла стать началом его некрофилии, если бы у нас не было оснований считать, что корни ее еще глубже, что они свя­заны с злокачественными инцестуозными страстями.

Смерть отца не произвела на 14-летнего Гитлера замет­ного впечатления. Если бы было правдой то, что позднее писал сам Гитлер, — его неудачи в училище объяснялись конфликтом с отцом, — то со смертью жестокого тирана и соперника пробил бы час его освобождения. Он мог бы чувствовать себя свободным, строить реальные планы на будущее, упорно работать над их осуществлением — и, возможно, проявил бы свою привязанность к матери. Но ничего подобного не произошло. Он продолжал жить так же, как и прежде. Но, по словам Смита, его жизнь была "не более чем поток фантазий и развлечений". Выхода из этого состояния Гитлер не видел.

Теперь еще раз проанализируем конфликт Адольфа с отцом, возникший после поступления в высшее реальное училище. Алоис Гитлер решил, что сын обязан учиться в высшем реальном училище. Хотя мальчик не проявлял особого интереса к этому плану, он согласился. Как пи­шет сам Гитлер в книге "Майн кампф", до настоящего конфликта дело дошло лишь тогда, когда отец стал на­стаивать на том, что он должен стать чиновником. Само по себе это желание было естественным, так как отец, находясь под впечатлением своего собственного успеха на служебном поприще, полагал, что и сын на этой стезе мог бы сделать карьеру. Когда же сын выразил совершен­но противоположное желание — стать художником, жи­вописцем, — отец, по словам Гитлера, заявил: "Нет, пока я жив, этого не будет никогда". Адольф сказал, что вооб­ще больше ничего не будет делать в училище, а когда отец не уступил, то стал "отмалчиваться, но свою угрозу выполнил". Таково объяснение Гитлера по поводу его не­удач в училище, однако оно слишком удобно, чтобы быть правдой.

Это объяснение должно подтвердить тот имидж, который Гитлер создал сам себе. Это образ человека жестокого и реши­тельного, который к 1924 г. (когда он работал над книгой "Майн кампф") имел уже за спиной долгий путь восхожде­ния и был полон решимости идти до окончательной победы. Одновременно это имидж неудавшегося художника, который, желая спасти Германию, занялся политикой. Но прежде все­го это объяснение оправдывает его плохие отметки в реаль­ном училище, его медленное взросление, и в то же время оно пытается представить его юность в несколько героическом Ореоле — что, впрочем, было достаточно трудной задачей. Эта история сыграла свою роль в последующих спектаклях фю­рера и достигла цели, так что вполне уместен вопрос, а не придумал ли он все это нарочно...

То, что отец хотел сделать из своего сына государствен­ного чиновника, вполне возможно, соответствует действи­тельности; но, с другой стороны, он не предпринял ника­ких решительных мер, чтобы склонить его к этому. Гит­лер не был похож в своих поступках на старшего брата, который в 14 лет не доказывал свою независимость и не сопротивлялся отцу. Но вместе с тем у него хватило отва­ги совершить поступок, покинув родительский дом. Адольф, напротив, приспособился к ситуации и еще больше зам­кнулся в себе.

Чтобы выяснить причину конфликта, необходимо по­нять позицию отца. Наверняка он, как и мать, заметил, что у сына не было никакого чувства ответственности, желания трудиться и что он вообще ничем не интересо­вался. Будучи человеком интеллигентным и доброжела­тельным, он не особенно переживал о том, станет ли его сын государственным чиновником или выберет другую стезю. Но он, должно быть, почувствовал, что намерение стать художником было лишь уловкой: попыткой оправдать свое легкомыслие и отговоркой для дальнейшего безделья. Если бы сын сделал какое-то встречное предложение — если бы он, к примеру, сказал, что хочет изучать архитектуру, и доказал бы своими результатами в школе, что это для него действительно важно, — то, вероятно, отец реагиро­вал бы иначе. Но поведение Адольфа не оставляло сомне­ний в полнейшем отсутствии у него мало-мальски серьез­ных намерений. Он даже не попросил о разрешении брать уроки рисования. Ну и, наконец, еще одним аргументом, свидетельствующим, что причиной его неудач в училище было не противодействие отцу, служит все его поведение. После смерти отца, когда мать пыталась вернуть его с небес на землю, он, уйдя из реального училища, решил остаться дома и "читать, рисовать и мечтать. Он удобно устроился в квартире на Гумбольдтштрассе (куда тем вре­менем переехала мать), где он мог делать все, что хотел. Он готов был терпеть присутствие матери и сестры Паулы в своей святая святых, ибо избавиться от них он мог, лишь приняв неприятное решение — уйти из дома и начать работать. Разумеется, они не могли ему перечить, хотя мать оплачивала его счета, а сестра обслуживала его".

Мать беспокоилась о нем и уговаривала его относиться к жизни серьезнее. Она не настаивала на том, чтобы он стал чиновником, однако пыталась пробудить в нем серь­езный интерес хоть к какому-нибудь делу. Она послала его в Мюнхен в Академию художеств. Там он прожил не­сколько месяцев, и на этом все и закончилось. Гитлер любил элегантно одеваться, и мать из кожи вон лезла, чтобы он был одет как денди, вероятно, надеясь, что это откроет ему лучшие общественные перспективы. И если это был ее замысел, то он потерпел полный крах. Одежда была для него лишь символом независимости и самодо­вольной изоляции.

Мать сделала еще одну попытку пробудить у Адольфа интерес. Она дала ему деньги для 4-недельной поездки в Вену. Он прислал ей пару почтовых открыток, где с вос­торгом писал о "могущественном величии", "достоинстве" и "великолепии" зданий. Его орфография и знаки препи­нания, однако, были намного ниже уровня, какого можно было бы ожидать от 17-летнего юноши, посещавшего 4 года реальное училище. Мать позволила ему брать уроки музыки (отец за несколько лет до того предлагал брать уро­ки пения), и Гитлер занимался этим несколько месяцев. В конце 1907 г. он отказался и от музыки, так как ему не нравилось разучивать гаммы. Может быть, он и без того должен был бы прекратить эти занятия, так как прогрес­сирующая болезнь матери вынуждала семью ограничивать расходы.

Его реакция на самые робкие и нежные попытки мате­ри привлечь его к какому-либо реальному делу доказыва­ет, что он был просто эгоистическим бездельником, и по­тому его отношение к отцу и противодействие его требо­ваниям следует понимать не просто как упрямство, а как полную безответственность лентяя по отношению к бла­горазумный советам взрослого человека. Здесь и таится причина конфликта — речь шла не просто об его отказе от государственной службы и еще Меньше об Эдиповом комплексе. Нам следует искать объяснение в склонности Гитлера к безделью и в его страхе перед любым трудом. Это поможет нам в дальнейшем, когда у нас будет доста­точно обоснованных фактов о поведении подобной кате­гории детей с ярко выраженной привязанностью к мате­ри. Очень часто они неосознанно ожидают, что она сдела­ет для них все точно так же, как она делала это в раннем детстве. Они считают, что им совсем не надо прилагать каких-либо усилий, что они не должны сами поддержи­вать порядок. Они спокойно могут оставить все разбро­санным и ожидать, когда мать все уберет за них. Они живут в своего рода "раю", где от них ничего не требуют и где для них все сделают. Я полагаю, что такое объясне­ние подходит и к случаю с Гитлером. По-моему, это не противоречит гипотезе о холодном и отстраненном харак­тере его привязанности к матери. Она несет эту функцию квазиматери, хотя он по-настоящему не чувствовал к ней ни любви, ни привязанности.

Описание безделья и лени Адольфа Гитлера в учили­ще, его неспособности к серьезному труду, нежелания про­должить образование может у некоторых читателей вы­звать вопрос: ну что тут особенного? В наши дни тоже есть немало молодых людей, которые бросают школу или училище; многие из них проклинают педантизм и бес­плодное школярство и строят планы свободной, независимой жизни без авторитетов, когда им не будут мешать ни отец, ни другие авторитарные личности. Однако эти молодые люди не имеют ничего общего с некрофильским типом личности, совсем напротив, большинство из них представляют собой открытый, жизнеутверждающий, не­зависимый тип личности. Некоторые читатели могут усом­ниться, а не является ли мое толкование поведения Гит­лера слишком консервативным.

По поводу этих возражений я должен сказать следующее:

1) Конечно, есть много разных молодых людей, кото­рые бросают школу, но нельзя их всех стричь под одну гребенку. Здесь более, чем где-либо еще, важен индивиду­альный подход.

2) В то время, когда Гитлер был молодым, такие слу­чаи были крайне редкими, поэтому у нас практически нет модели для анализа.

3) Еще более важным является наблюдение, которое касается самого Гитлера: он не только не интересовался школьными предметами, он вообще ничем не интересо­вался. Он ни к чему не прилагал усилий — ни тогда, ни потом (мы встретим это отвращение к труду и в то время, когда он изучал архитектуру). Он был ленивым не пото­му, что у него были незначительные потребности, он не был просто гедонистом, который не имеет определенной жизненной цели. Наоборот, у него было острое честолю­бие, жажда власти — то, что заставляет человека дей­ствовать. Кроме того, у него были огромные жизненные силы, какая-то витальная энергия держала его в постоян­ном напряжении, он был всегда "на взводе", и состояние спокойной радости ему было просто незнакомо. Эти черты очень сильно отличают Гитлера от основной массы лентя­ев, бросающих школу. Те же из них, кто страдает таким же честолюбием и, не имея никаких серьезных жизнен­ных интересов, стремится к власти, представляют настоя­щую угрозу для окружающих.

Когда я категорически утверждаю, что неспособность трудиться и отсутствие чувства ответственности — одно­значно отрицательные свойства личности, меня могут упрекнуть в "консерватизме". Но я считаю, что здесь мы выходим на очень важный фактор, имеющий отношение к "радикализму" современной молодежи. Нельзя путать лень с отсутствием интереса, лень лени рознь. Одно дело, когда человек любит одни учебные дисциплины, а другие — ну терпеть не может, и совсем другое, когда человеку вообще ничего не интересно. Попытки уклониться от ответствен­ности и серьезной работы обусловлены неправильным раз­витием в период становления личности, и это — факт, который должны иметь в виду родители и не возлагать на общество вину за дурные нравы своих детей. А если кто-то считает, что отсутствие постоянного труда формирует революционеров, то он заблуждается. Умение напряженно трудиться, самоотверженность, сосредоточенность — вот что составляет сущность настоящей, развитой личности (в том числе и личности революционера).

Вена (1907-1913)

В начале 1907 г. мать Гитлера предоставила ему финан­совую возможность переехать в Вену, чтобы изучать жи­вопись в Академии художеств. Благодаря этому Гитлер стал полностью независимым. После избавления от от­цовского гнета он стал теперь недосягаем и для полных любви увещеваний матери и мог делать все, что хотел. Ему не надо было думать о деньгах, так как он спокойно мог жить какое-то время на деньги, унаследованные от отца, и на пенсию, которую выплачивало государство де­тям умерших чиновников[285]. Он оставался в Вене с 1907 по 1913 г., здесь закончилась его юность и начался период молодости. Что делал он в этот важный период? Прежде всего он облегчил свою жизнь в Вене тем, что уговорил поехать с собой Августа Кубичека, товарища его послед­них лет в Линце. Кубичек и сам очень хотел этого, но отец его яростно сопротивлялся художественным планам своего сына, и переубедить его было довольно трудно, так что удачу в этом деле можно считать первым прояв­лением гитлеровского дара убеждать. Кубичек, так же как и Гитлер, был пламенным поклонником Вагнера. Это общее восхищение свело их в оперном театре в Линце, и они стали большими друзьями. Кубичек работал учеником в отцовском магазине мягкой мебели, но у него была мечта стать музыкантом. Он обладал большим чувством ответственности и был прилежнее Гитлера. Но по лич­ностным качествам он был, конечно, значительно слабее Гитлера и потому очень скоро попал под его влияние. Гитлер проверял на нем свою способность оказывать влияние на других. Кубичек им постоянно восхищался и неизменно укреплял его самовлюбленность. Эта дружба была для Гитлера во многих отношениях некой заменой того, что давали ему прежде игры с товарищами: ведь ему всегда нравилось быть предводителем и вызывать восхи­щение.

Вскоре после приезда в Вену Гитлер явился в Акаде­мию художеств и подал заявление о допущении к ежегод­ному вступительному экзамену. Он, очевидно, не сомне­вался, что его примут. Однако экзамен он не сдал; выдер­жав первый экзаменационный этап, второй он провалил.

Сам Гитлер пишет в книге "Майн кампф": "Я был так уверен в успехе, что отказ был для меня как гром среди ясного неба". Он пишет, что один из профессоров Акаде­мии художеств сказал ему, что, по-видимому, он имеет большую склонность к архитектуре, чем к живописи. Но даже если это и соответствовало истине, Гитлер все же не последовал его совету. Его могли принять в архитектур­ную школу при Академии при условии, если он еще год будет посещать реальное училище. Но нет фактов, дока­зывающих, что он всерьез думал об этом. Слова Гитлера в "Майн кампф" не соответствуют действительности. Он пишет, что осуществление его творческих стремлений со­рвалось "из-за человеческих стереотипов мышления": ведь у него не было аттестата зрелости. А затем идет чистое самолюбование и хвастовство: "Я хотел стать архитекто­ром; препятствия же существуют не для того, чтобы пе­ред ними капитулировать, а для того, чтобы их преодоле­вать. И я хотел их преодолеть..." Но в действительности все было как раз наоборот.

Его личность и образ жизни не позволяли ему признать свои ошибки и оценить провал на экзамене как признак того, что следует измениться самому. Его эскапизм* еще больше усилился из-за его социального снобизма и презрения к лю­бому труду (особенно к работе грязной, утомительной и унизительной). Это был молодой, невежественный сноб, который так долго был предоставлен самому себе, что мог думать лишь о той, как облегчить себе жизнь. После провала в Академии единственное, что ему оставалось, — это вернуться на Штумпергассе и жить дальше так, будто бы ничего не случилось. В этом святом уединении он снова предался тому, что высоко­парно именовал "занятиями". На самом деле он просто бес­цельно что-то рисовал и время от времени шел в город на прогулку или в оперу.

Окружающим людям Гитлер говорил, что учится в Ака­демии художеств, и повторял эту ложь даже Кубичеку, когда тот приехал в Вену. Но однажды Кубичек усомнил­ся в его словах, он просто не мог себе представить, как это можно совместить: учиться в Академии и вместе с тем с утра до вечера валяться в кровати. Гитлер сказал ему правду. Он яростно проклинал всех преподавателей Ака­демии художеств и грозился доказать им, что и без их помощи станет знатоком в области архитектуры. Его "ме­тод изучения" состоял в том, что он бродил по городу, разглядывал монументальные строения, а вернувшись до­мой, делал бесконечные рисунки, наброски, эскизы фаса­дов. Его уверенность в том, что таким образом можно подготовиться к профессии архитектора, свидетельство­вала лишь о недостатке чувства реальности. С Кубичеком он обсуждал планы архитектурного обновления Вены, а также свое намерение написать оперу. Он посещал парла­мент, чтобы послушать дебаты в рейхсрате. Он еще раз подал заявление в Академию художеств, но на этот раз не был допущен даже к первому экзамену.

Больше года он провел в Вене, не занимаясь ничем серьезным. На вступительных экзаменах он дважды про­валился, однако продолжал утверждать, что находится на пути в большое искусство. Несмотря на весь этот об­ман и показуху, у него самого, видимо, все-таки было ощущение провала, который он потерпел за год. И это было гораздо серьезнее, чем в реальном училище, когда он мотивировал свои неудачи желанием стать художником. Не состоявшись как художник, он не имел больше подоб­ных оправданий. Он получил отпор именно в той области, которая, по его убеждению, сулила ему большое будущее. И ему не оставалось ничего другого, как обвинить профес­соров Академии, общество и весь мир. Тогда, очевидно,

начала крепнуть его ненависть к жизни. При этом нар­циссизм заставлял его все больше и больше отворачивать­ся от реальности[286].

С этого момента Гитлер почти полностью изолировал­ся от людей, и это ярче всего выразилось в том, что он внезапно порвал отношения даже с Кубичеком, который был единственным человеком, с кем он хоть изредка еще общался. Он отказался от комнаты, которую они вместе снимали, сделал это в его отсутствие, когда Кубичек был у родителей, и даже не оставил ему своего нового адреса. Кубичек потерял его из виду и встретился с ним только тогда, когда Гитлер был уже рейхсканцлером.

Приятное времяпрепровождение — безделье, вечные разговоры, прогулки и рисование — медленно подходило к концу. При экономной жизни денег у него оставалось не больше чем на год. Поскольку говорить ему было не с кем, он начал больше читать. В то время в Австрии было много политических и идеологических групп, которые вы­ступали с позиций немецкого национализма: "национал-социализма" (в Богемии) и антисемитизма или расизма. Все они действовали разрозненно, выпуская свои изда­ния, проповедуя свою собственную идеологию. Гитлер вза­хлеб читал все эти памфлеты и жадно впитывал смесь из национал-социалистских и расистских идей, которые впо­следствии были положены в основу его собственной кон­цепции великой Германии. Итак, в этот венский период он не стал художником, зато заложил основу для буду­щей политической карьеры.

Осенью 1904 г. у него закончились деньги, и он тайно покинул квартиру, не заплатив за жилье. Началась пора тяжелых испытаний. Он ночевал на скамейках, в ночлежках, а к декабрю 1909 г. стал настоящим бродягой и проводил ночи в приюте, который существовал на сред­ства филантропического общества защиты бездомных. Мо­лодой человек, который менее трех лет назад прибыл в Вену с твердым намерением стать великим художником, вместо этого стал бездомным бродягой, который с жадно­стью кидался к филантропической тарелке горячего супа и не имел никаких видов на будущее. Но при этом он ничего не делал, чтобы заработать себе на жизнь. Он сник. И уже сам факт пребывания в приюте для бездомных, по словам Смита, свидетельствовал о том, что он "признал свое окончательное поражение".

В результате этого поражения Гитлер не состоялся не только как художник, он не состоялся и как представи­тель немецкого среднего класса, как сытый, хорошо оде­тый бюргер с приличным образованием, имеющий право и привычку презирать представителей низших слоев. Те­перь он сам пополнил эту армию отверженных, убогих, он стал бродягой, а они считаются отбросами общества. Это было сильным унижением для представителя средне­го класса, для любого буржуа, а уж тем более для такого нарцисса, каким был Адольф Гитлер. Но зато он был упрям, и это не позволило ему отчаяться. Более того, столь безнадежная ситуация в какой-то мере, видимо, за­ставила его собрать свои внутренние ресурсы. Ведь самое страшное уже было позади, он опустился на самое дно, но не утратил ни капли своего нарциссизма.

Теперь надо было выйти из состояния унижения и кра­ха, отомстить своим "врагам" и доказать всем, что этот нарцисс и в самом деле чего-то стоит.

Этот процесс можно лучше понять, если вспомнить из­вестные нам клинические случаи крайнего нарциссизма. В кризисных ситуациях чаще всего нарцисс не способен опра­виться от удара. Поскольку его внутренний мир (субъек­тивная реальность) и внешний (объективная реальность) совершенно не совпадают, наступает полное раздвоение личности, от которого он буквально впадает в душевное расстройство. Иногда нарциссу удается найти некоторое убежище в реальной жизни. Например, его может устро­ить положение подчиненного, которое позволяет сохра­нять нарциссические мечты, обвинять весь мир в своих бедах и жить, ничего не делая и не страдая от ощущения катастрофы. Особо одаренный человек может найти дру­гой выход. Он может попытаться преобразовать реаль­ность так, чтобы воплотить в жизнь свои фантазии. Но для этого требуется не только талант, но и соответствую­щие исторические условия. Нередко возможность такого решения предоставляется политическим лидерам в перио­ды социальных кризисов. Если у лидера есть дар убежде­ния, если он умеет говорить с народом, если он достаточ­но ловок, чтобы организовать массы, то он может преоб­разовать реальность в соответствии со своей фантазией. Нередко демагог, стоящий на грани психоза, спасается от безумия тем, что внешне "сумасшедшие" идеи он выдает за "рациональные". И кажется, что в политической борь­бе кое-кто руководствуется не только стремлением к влас­ти, но и необходимостью спастись от безумия.

Теперь мы вернемся к тому пункту, где мы оставили Адольфа Гитлера. Это был самый критический, самый горький период его жизни. Он продолжался не очень дол­го — быть может, пару месяцев, и окончился без всяких усилий с его стороны. Позднее в книге "Майн кампф" Гитлер утверждал, что он никогда ничего не делал соб­ственными руками. В тот же момент его положение улуч­шилось вскоре после того, как он подружился со старым бродягой по имени Ханиш. Это был отвратительный тип, который, как и Гитлер, проявлял интерес к живописи и к политике[287]. Ханиш сделал Гитлеру практическое предло­жение, как обоим выбраться из крайнего кризиса. Гитлер должен был попросить у матери некоторую сумму денег на покупку красок. Тогда он сможет рисовать почтовые открытки, а Ханиш будет их продавать. Гитлер последо­вал его совету. Ему прислали 50 крон, на которые он купил бумагу, краски и пальто, в котором крайне нуж­дался. Затем они с Ханишем обосновались в маленьком приюте (приличное заведение для бездомных мужчин). Здесь Гитлеру разрешили рисовать в большом общем зале. Все шло хорошо. Адольф рисовал почтовые открытки, а Ханиш продавал их на улице. Затем Гитлер нарисовал несколько больших картин (акварелью и масляными красками). Ханишу удалось продать их — кое-что в художе­ственный салон, а кое-что даже антиквару. Теперь все было бы совсем неплохо, если бы не одна проблема: Гит­лер не умел и не хотел трудиться! Как только у него появлялось хоть немного денег, он прекращал рисовать и начинал "выступать" перед обитателями приюта на поли­тические темы. Но теперь у него все-таки был хоть ка­кой-то мало-мальски постоянный доход. Дело закончи­лось тем, что приятели поругались. Гитлер обвинил Ха-ниша в том, что тот утаил от него часть денег за продан­ную картину..- А затем он написал донос в полицию, и Ханиша арестовали. В дальнейшем Гитлер сам стал зани­маться этим делом: сам рисовал и сам продавал свои кар­тины (в основном его покупателями были два еврейских антиквара). Ему не хватало усидчивости и целеустрем­ленности, а то он мог бы стать настоящим предпринима­телем. Он жил экономно и накопил немного денег. Вряд ли можно сказать, что он стал "художником", ибо он большей частью лишь копировал фотографии и картины, на которые был спрос. Он по-прежнему жил в мужском приюте, но его положение там существенно изменилось: теперь он был здесь постоянным жителем, т. е. отно­сился к той маленькой "элитной" группе постояльцев, которые на временных смотрели свысока.