Часть VI Январь 1349 года – январь 1351 года 4 страница

– Да, но… – Староста явно хотел возразить, но не мог с ходу придумать что.

Керис продолжала:

– Дальше, бесхозную землю в долине предложить всем свободным крестьянам.

Свободные крестьяне не обязаны были работать на барской запашке, получать разрешение лорда на женитьбу или постройку дома, они лишь выплачивали оброк.

– Это против всех обычаев.

Целительница кивнула на пустующую полосу:

– Из-за этих обычаев земля пропадает. Ты можешь предложить другой способ?

– Ладно, – буркнул Уилл и надолго замолчал, качая головой.

– В-третьих, предложи два пенса в день каждому, кто захочет работать на земле.

– Два пенса в день!

Керис видела, что на старосту рассчитывать нельзя – не послушается, будет тянуть и выворачиваться, – и повернулась к уверенному пахарю, решив поручить исполнение своих замыслов ему:

– Ты, Гарри, в ближайшие недели обойди рынки графства. Пусть знают, что все свободные могут устроиться в Аутенби. Я хочу, чтобы сюда пришли батраки.

Тот улыбнулся и закивал, а Уилл оторопел.

– Я хочу, чтобы хорошие земли летом дали урожай, – отрезала аббатиса. – Это понятно?

– Да, – ответил Рив. – Благодарю вас, мать-настоятельница.

Керис с сестрой Джоаной просмотрели все хартии, записывая дату и содержание. Настоятельница решила сделать копии, по очереди, что в свое время предлагал Годвин, хотя аббат ничего не скопировал, а под этим предлогом лишь забрал документы у сестер. Но мысль была здравая. Чем больше копий, тем сложнее ценной хартии исчезнуть.

Ее заинтересовала хартия, датированная 1327 годом, согласно которой монастырю отходило большое хозяйство возле Линна, что в Норфолке, – Линн-Грейндж. За это аббатство принимало послушником рыцаря по имени Томас Лэнгли. Керис мысленно перенеслась в детство, в тот день, когда отважилась пойти в лес с Мерфином, Ральфом и Гвендой. Они стали свидетелями, как Томаса ранили, в результате чего он потерял руку. Показала хартию Джоане. Та лишь пожала плечами:

– Такие пожертвования обычны, когда кто-то из знати поступает в монахи.

– Но посмотри, кто жертвователь.

Та еще раз заглянула в пергамент:

– Королева Изабелла! А что ей Кингсбридж?

– А что ей Томас?

Через несколько дней Керис представилась возможность это узнать. Пятидесятилетний староста Линн-Грейнджа Эндрю, изредка приезжавший в Кингсбридж, как раз оказался в аббатстве. Этот уроженец Норфолка отвечал за хозяйство с тех самых пор, как его отписали монастырю. Он поседел и растолстел, из чего настоятельница заключила, что, несмотря на чуму, дела у него идут неплохо. Норфолк находился в нескольких днях пути, и Грейндж не гнал скот или телеги с продуктами, а платил деньгами. Эндрю привез золотые нобли; на новых монетах достоинством в треть фунта был изображен король Эдуард на палубе корабля. Пересчитав деньги и велев Джоане спрятать их в новой сокровищнице, монахиня спросила у старосты:

– Ты знаешь, почему королева Изабелла двадцать два года назад пожаловала нам Грейндж?

К ее удивлению, розовое лицо Эндрю побледнело. Он долго мялся:

– Не мне задаваться вопросами о решениях ее величества.

– Конечно, – кивнула Керис. – Мне просто интересно почему.

– На счету этой святой женщины множество благочестивых деяний.

«Например, убийство мужа», – подумала аббатиса, но сказала другое:

– Однако должна же быть причина, по которой ее милости удостоился Томас.

– Он просил королеву, как и сотни других людей, и она не отказала ему в благосклонности, как нередко поступают знатные леди.

– Обычно они так поступают, когда их что-то связывает с просителем.

– Нет-нет, я уверен, здесь никакой связи нет.

Его волнение лишь убедило Керис – он врет и не скажет правды, поэтому настоятельница оставила эту тему и отправила Эндрю ужинать в госпиталь. На следующее утро целительница столкнулась во дворике с братом Томасом, единственным монахом, оставшимся в аббатстве. Он сердито спросил:

– Зачем ты расспрашиваешь Эндрю Линна?

– Потому что мне интересно, – несколько растерянно ответила она.

– Чего ты добиваешься?

– Ничего я не добиваюсь. – Керис обиделась на резкий тон Томаса, но не хотела с ним ссориться. Весеннее солнце ярко освещало дворик. Чтобы разрядить обстановку, аббатиса присела на низкую ограду аркады и очень просто спросила: – Что все это значит?

Лэнгли был сух:

– Ты меня допрашиваешь?

– Вовсе нет, успокойся. Я просматривала хартии, составляла списки, делала копии. И одна привела меня в недоумение.

– Ты лезешь в дела, которые тебя не касаются.

Монахиня сдержалась.

– Я настоятельница Кингсбриджа, исполняю обязанности настоятеля, для меня здесь ничего не может быть секретом.

– Ну что ж, начнешь копать эту яму, пожалеешь, обещаю.

Звучало как угроза, но она решила не раздражать собеседника и зайти с другого боку:

– Томас, я думала, мы друзья. Ты не имеешь права ничего мне запрещать, и очень грустно, что пытаешься это делать. Не веришь мне?

– Да ты и понятия не имеешь, о чем спрашиваешь.

– Тогда объясни. Что общего у королевы Изабеллы с тобой, со мной, с Кингсбриджем?

– Ничего. Она теперь старуха и живет в уединении.

– Ей пятьдесят три года. Свергла одного короля и, если сочтет нужным, может свергнуть другого. И к тому же давно тайно связана с моим аббатством, что ты пытаешься от меня скрыть.

– Ради твоего же блага.

Монахиня пропустила это мимо ушей.

– Двадцать два года назад кто-то пытался тебя убить. Не удалось. И тогда этот же человек внес пожертвование, чтобы тебя приняли в монастырь. Я права?

– Эндрю вернется в Линн и передаст Изабелле, что ты кое-чем интересуешься. Соображаешь?

– А ей-то что? Почему тебя все так боятся, Томас?

– Поймешь, когда я умру. Тогда все потеряет значение.

Лэнгли развернулся и ушел. Зазвонил колокол на обед. Керис, глубоко задумавшись, двинулась во дворец. На крыльце сидел кот Годвина Архиепископ. Теперь настоятельница, как правило, обедала с Мерфином. По традиции аббат регулярно обедал с олдерменом, хотя и не каждый день, но настали странные времена. Так она оправдывалась бы, спроси ее кто-нибудь. Но никто не спрашивал. А влюбленные тем временем жадно искали повода уехать, чтобы опять побыть наедине.

Со стройки на острове Прокаженных Мерфин пришел грязный. Он перестал просить любимую снять обет и уйти из монастыря. Казалось, мастер доволен тем – по крайней мере пока, – что видит ее каждый день и надеется улучить возможность остаться с избранницей наедине. Прислужница принесла жаркое из окорока и зимних овощей. Когда она ушла, Керис рассказала Мерфину про хартию и реакцию Томаса.

– Он знает какую-то тайну, которая очень опасна для королевы, если выплывет наружу.

– Думаю, ты права, – задумчиво отозвался зодчий.

– В День всех святых двадцать седьмого года я убежала, а тебя он поймал, гак?

– Да. И велел мне помочь ему закопать письмо. И я поклялся сохранить это в тайне до его смерти. Потом я должен выкопать письмо и передать священнику.

– Мне он сказал, что все станет ясно, когда он умрет.

– Думаю, письмо – это угроза, которая сдерживает врагов Томаса. Они знают, что его содержание станет известно, если Лэнгли умрет не своей смертью, поэтому и сохраняют ему жизнь. В их интересах, чтобы он оставался жив-здоров. Эти люди и помогли ему стать монахом Кингсбриджа.

– Значит, это еще важно?

– Через десять лет после того дня я напомнил ему, что не выдал секрета, и он ответил: «Если бы ты это сделал, тебя уже не было бы в живых». Угроза действует на меня даже больше, чем данное обещание.

– Мать Сесилия сказала мне, что Эдуард Второй умер не своей смертью.

– А откуда ей стало об этом известно?

– Антоний поведал перед смертью. Поэтому я думаю, тайна заключается в том, что королева Изабелла убила мужа.

– Да так считает полстраны. Но если бы имелись доказательства… А Сесилия сказала, как его убили?

– Нет. – Керис напрягла память. – Она сказала: «Старый король умер не от удара». Я спросила, правда ли, что его убили, но настоятельница уже умерла.

– Лживая версия смерти короля призвана скрыть грязную игру.

– А письмо каким-то образом доказывает, что грязная игра действительно велась и что королева в ней замешана.

Закончили обед в тяжелом молчании. Послеобеденный час, предназначенный по монастырскому распорядку для отдыха или чтения, Керис и Мерфин обычно проводили вместе, однако сегодня Фитцджеральд торопился к новой таверне «Мост», которую строил на острове Прокаженных. Он хотел сам проследить, чтобы бревенчатую крышу постелили под нужным углом. Влюбленные поцеловались, и мастер ушел. Керис в расстроенных чувствах открыла латинский перевод труда Галена «Ars medica». Это был краеугольный камень университетской медицины, и она хотела понять, чему учат священников в Оксфорде и Париже. Пока книга открыла ей не много нового. Вернувшаяся прислужница убрала со стола.

– Попроси зайти ко мне брата Томаса, пожалуйста, – попросила ее Керис.

Монахиня хотела удостовериться, что они после того неприятного разговора не поссорились. Вдруг на улице послышались лошадиный топот и крики, свидетельствующие о том, что некий знатный человек требует к себе внимания. Через несколько секунд дверь распахнулась, и ворвался сэр Ральф Фитцджеральд, лорд Тенч. Он был сердит, однако настоятельница сделала вид, что не заметила этого.

– Здравствуй, Ральф, – как можно приветливее поздоровалась аббатиса. – Какая приятная неожиданность. Добро пожаловать в Кингсбридж.

– Брось, – грубо ответил Тенч и подошел к ней на опасно близкое расстояние. – Ты соображаешь, что разгоняешь всех крестьян графства?

За лордом вошел крупный мужчина с маленькой головой и встал у дверей. Керис узнала давнего дружка Ральфа Алана Фернхилла. Оба были вооружены мечами и кинжалами, и монахиня, с тревогой вспомнив, что во дворце одна, попыталась разрядить обстановку:

– Хочешь окорока, Ральф? Я только что обедала.

Тот отмахнулся.

– Ты воруешь у меня крестьян!

– Крестьян или христиан?

Алан Фернхилл расхохотался, но Фитцджеральд-младший побагровел, и настоятельница закусила губу.

– Будешь смеяться надо мной, горько об этом пожалеешь, – пригрозил Тенч.

Керис налила ему кружку эля.

– Я не смеюсь над тобой. Объясни, что ты имеешь в виду.

Трясущимися руками, выдававшими страх, она протянула ему кружку, но лорд не обратил внимания на эль.

– Из моих деревень исчезают батраки, и, попытавшись выяснить, куда они деваются, я узнал, что они, оказывается, бегут в твои вотчины за более высоким жалованьем.

Аббатиса кивнула.

– Если ты продаешь лошадь и у тебя двое покупателей, разве ты не отдашь ее тому, кто предлагает более высокую цену?

– Это не одно и то же.

– А мне кажется, одно и то же. Выпей эля.

Рыцарь выбил кружку из ее рук. Та упала на пол, эль пролился на солому.

– Это мои батраки.

Ральф ушиб ей пальцы, но Керис попыталась отвлечься отболи. Нагнулась, подняла кружку и поставила на буфет.

– Не совсем. Если это батраки, значит, ты не дал им земли, поэтому у них есть право уйти.

– Но я лорд, черт подери! И еще. Недавно я предложил землю одному свободному крестьянину, а он отказался, сказав, что получит ее на более выгодных условиях у Кингсбриджского аббатства.

– Это то же самое, Ральф. Мне нужны люди, и я даю им то, чего они хотят.

– Ты женщина и не в состоянии все продумать. Ведь кончится тем, что за ту же работу тех же крестьян больше платить придется всем.

– Не обязательно. Более высокое жалованье может привлечь тех, кто вообще не имеет работы, – разбойников, например, или бродяг, подкармливающихся в вымерших от чумы деревнях. А нынешние батраки могут стать держателями земли и работать лучше – ведь они будут возделывать свой надел.

Фитцджеральд ударил кулаком по столу, и Керис невольно моргнула.

– Ты не имеешь права менять привычный ход вещей!

– А мне кажется, имею.

Тенч схватил ее за ворот подрясника.

– Я этого так не оставлю!

– Убери руки, неуклюжий увалень.

В этот момент вошел брат Томас:

– Ты посылала за мной… Да что здесь происходит?

Монах быстро пересек комнату, и Ральф отпустил подрясник, как будто тот вдруг загорелся. Томас был безоружен, однорук, но когда-то отличался недюжинной ловкостью; грубиян испугался и отпрянул от Керис. Поняв, что выдал страх, Фитцджеральд стыдливо потупился.

– Мы здесь пытаемся договориться, – громко произнес он, отходя к дверям.

Аббатиса повторила:

– То, что я делаю в Аутенби, совершенно законно, Ральф.

– Ты нарушаешь заведенные порядки!

– Закон этого не запрещает.

Алан открыл хозяину дверь.

– Ну, погоди! – И Тенч вышел.

В марте Гвенда и Вулфрик посреди недели отправились с Натаном Ривом на рынок в маленький городок Нортвуд. Они работали теперь на лорда. Обоих пока щадила чума, но несколько батраков Ральфа умерли, ему понадобились руки, и староста Вигли предложил им работу. Он платил нормальное жалованье, а Перкин только кормил. Правда, когда батраки объявили, что переходят к Ральфу, выяснилось, что хитрый крестьянин тоже, оказывается, может платить, но было поздно.

Они нагрузили телегу поленьями из леса Фитцджеральда для продажи в Нортвуде, где с незапамятных времен проходил дровяной рынок. Сэм и Дэвид поехали с родителями, так как за ними некому было присмотреть. Мать умерла два года назад, а Джоби, которому Гвенда все равно не доверила бы сыновей, потащился с обозом, надеясь сбыть настрелянных кроликов. В Нортвуд отправился также отец Гаспар, которому требовались семена для огорода.

Низенький горбун Нейт Рив торговался с покупателями, а Вулфрик с Гвендой таскали поленья. В полдень староста дал им пенни на обед в таверне «Старый дуб» на площади. Они заказали вареную грудинку с пореем и разделили ее с мальчиками. У восьмилетнего Дэвида еще сохранялся детский аппетит, но быстро подраставший десятилетний Сэм все время хотел есть.

За обедом внимание Гвенды привлек один разговор. В углу несколько бедно одетых молодых людей из больших кружек пили эль. Один из них, с густой светлой бородой, на котором, в отличие от его приятелей, была дорогая одежда зажиточного крестьянина или деревенского ремесленника – кожаные штаны, хорошие башмаки и новая шапка, – бросил фразу, показавшуюся Гвенде сказкой:

– Мы в Аутенби платим батракам по два пенса в день.

Она прислушалась, но разбирала только отдельные слова. Однако поняла главное: в Аутенби из-за нехватки рабочих рук после чумы платят больше обычного. Молодая батрачка не поверила – слишком уж хорошо, чтобы быть правдой, – и пока ничего не сказала Вулфрику, но сердце ее забилось быстрее. Они столько лет влачили жалкое существование. Неужели жизнь наконец улыбнется им? Нужно разузнать поподробнее. Пообедав, сели на лавочку у крыльца, глядя на своих мальчиков и других детей, бегавших вокруг огромного дерева, которое и дало название таверне.

– Вулфрик, – тихо сказала Гвенда, – что, если мы будем получать по два пенса в день каждый?

– Как это?

– Поедем в Аутенби. – И рассказала мужу то, что услышала. – А вдруг это начало новой жизни?

– Значит, я так и не получу землю отца?

Убить бы его за тупость. Неужели он еще считает это возможным? Как можно быть таким идиотом? Гвенда попыталась говорить как можно мягче:

– Прошло двенадцать лет. За это время власть Ральфа окрепла. И он ни разу не дал понять, что простил тебя. Как ты думаешь, каковы шансы?

Вулфрик не ответил на этот вопрос.

– А где будем жить?

– Но в Аутенби должны же быть дома.

– А Фитцджеральд нас отпустит?

– Он не может нас остановить. Мы батраки, не вилланы. Ты это знаешь.

– А Ральф знает?

– Значит, нельзя дать ему возможности возразить.

– И как это устроить?

– Ну… – Об этом она еще не думала, но теперь поняла, что действовать нужно стремительно. – Можно уйти прямо сегодня, отсюда.

Это страшно. Они всю жизнь прожили в Вигли, а Вулфрик и вовсе в одном доме. И теперь переехать в деревню, которой никогда не видели, даже не попрощавшись с односельчанами? Но Вулфрика беспокоил еще горбатый староста, как раз направлявшийся к лавке свечника.

– И что скажет Натан?

– А мы ему ничего не станем говорить. Наплетем что-нибудь, например, что решили здесь заночевать выдумаем причину – и вернемся завтра. Никто не узнает, куда мы делись. И никогда больше не вернемся в Вигли.

– Никогда больше не вернемся, – уныло повторил батрак.

Гвенда сдерживала нетерпение. Она хорошо знала мужа. Если уж Вулфрик закусит удила, его не остановить, но ему нужно время, чтобы решиться. Возможно, скоро сам дойдет. Он не узколобый, просто осторожный, осмотрительный – терпеть не может принимать решения быстро, а она считала, что это единственный путь.

Из «Старого дуба» вышел молодой человек со светлой бородой. Гвенда осмотрелась: никого из Вигли поблизости не было. Она встала и, подойдя к нему, спросила:

– Я верно расслышала, что вы говорили про два пенса в день для батраков?

– Все верно, мистрис. В долине Аутенби, всего в полудне пути отсюда. Нам нужны люди.

– А вы кто?

– Пахарь из Аутенби. Меня зовут Гарри.

Гвенда рассудила, что Аутенби должна быть большой и богатой деревней, если имеет собственного пахаря. Обычно один пахарь обслуживал несколько деревень.

– А кто лорд манора?

– Настоятельница Кингсбриджа.

– Керис!

Это очень здорово. Керис можно доверять. Батрачка воспрянула духом.

– Да, она теперь настоятельница. Очень решительная женщина.

– Я знаю.

– Аббатиса твердо намерена возделывать свои поля, чтобы кормить сестер, и не хочет слышать никаких отговорок.

– А у вас есть дома для батраков? Семейных?

– К сожалению, полно. Мы многих потеряли за время чумы.

– Вы говорите, отсюда на юго-восток?

– Нужно идти на юг до Бедфорда, затем вверх по реке Аутен.

Гвенда вспомнила об осторожности.

– Я-то не собираюсь, – быстро сказала она.

– Ну да, конечно, – не поверил пахарь.

– У меня подруга может заинтересоваться. – Батрачка отвернулась.

– Тогда передайте подруге, чтобы приезжала поскорее – нам нужно заканчивать весеннюю вспашку и сев.

– Хорошо.

У нее слегка кружилась голова, как будто она выпила большой глоток крепкого вина. Два пенса в день, работать на Керис, вдали от Ральфа, Перкина и кокетки Аннет! Просто мечта! Она снова подсела к мужу.

– Ты слышал?

– Да. – Тот указал на человека, стоявшего у входа в таверну. – И он тоже.

Гвенда обернулась и увидела своего отца.

– Запрягай лошадь, – ближе к вечеру приказал Вулфрику Нейт. – Пора домой.

– А где наше жалованье за неделю?

– Получите в воскресенье, как обычно, – тоном, не допускающим возражений, ответил староста. – Запрягай клячу.

Батрак не двинулся.

– Я очень прошу тебя заплатить сегодня. Деньги у тебя есть. Ты продал все дрова.

Нейт развернулся и сердито посмотрел на Вулфрика.

– Зачем тебе деньги?

– Я не поеду с тобой сегодня в Вигли.

Тот растерялся.

– Почему?

– Нам нужно в Малкомб, – тут же придумала Гвенда.

– Что?! – Нейт пришел в бешенство. – Чего вам делать в Малкомбе?

– Мы познакомились с рыбаком, которому требуются люди по два пенса в день, – выдала Гвенда, чтобы сбить с толку возможных преследователей.

Вулфрик добавил:

– Наше почтение сэру Ральфу, и да благословит его Бог.

– Но боюсь, мы его больше не увидим. – Она сказала это просто потому, что так приятно было произнести: «Больше не увидим».

Натан возмутился:

– А может, он не хочет, чтобы вы уезжали!

– Мы не вилланы, у нас нет земли. Ральф не может нам запретить.

– Ты сын виллана.

– Но лорд отказался передать мне наследство. Он не имеет права меня закабалять.

– Бедняку опасно настаивать на своих правах.

– Это верно, – согласился Вулфрик. – И все-таки я попробую.

Нейт понял, что проиграл, но тем не менее пригрозил:

– Вы еще пожалеете.

– Запрячь тебе лошадь?

Староста набычился: горб лишал его возможности выполнять сложную физическую работу, а лошадь высокая.

– Да, разумеется.

– С удовольствием. Только заплати сначала.

В ярости Рив достал кошель и отсчитал шесть серебряных пенни. Батрачка взяла деньги, и Вулфрик запряг лошадь. Нейт уехал, не сказав больше ни слова.

– Ну вот и хорошо! – выдохнула Гвенда. – Готово. – Она посмотрела на Вулфрика. Тог широко улыбался. – Ты что?

– Не знаю. Как будто много лет ярмо давило на шею, а теперь его сняли.

– Здорово. – Этого она и хотела. – Теперь давай устраиваться на ночлег.

«Старый дуб» стоял в самом дорогом месте на рыночной площади, и пришлось обойти городок в поисках чего-нибудь подешевле. В «Воротах» Гвенда выторговала пенни за ночлег для четверых, ужин, матрац на полу и завтрак. Мальчикам нужно как следует выспаться и подкрепиться, им придется идти все утро.

От возбуждения и тревоги молодая крестьянка не могла заснуть. Во что она втравила родных после одного разговора с незнакомцем? Что их ждет в Аутенби? Хорошо бы получить какое-нибудь подтверждение, прежде чем ввязываться в это предприятие. Но они с Вулфриком десять лет торчали в такой яме, и Гарри Пахарь из Аутенби оказался первым, кто предложил им выход.

Завтрак оказался скудным: жидкая каша и разбавленный сидр. Гвенда купила в дорогу большую буханку свежего хлеба, а Вулфрик наполнил кожаную флягу холодной водой из колодца. Через час после рассвета вчетвером вышли из городских ворот и двинулись на юг.

По пути крестьянка думала об отце. Узнав, что она не вернулась в Вигли, Джоби наверняка вспомнит подслушанный разговор и поймет, что дочь и зять в Аутенби. Его-то баснями про Малкомб не проведешь, он сам отъявленный лгун, слишком опытный, чтобы попасться на такую простую уловку. Но спросят ли его? Всем известно, что она не разговариваете отцом. А если спросят, выдаст ли? Или все-таки, сохранив остатки отцовских чувств, оградит от беды? Беглянка ничего не могла сделать и выбросила тревожные мысли из головы.

Идти было приятно. Пыль на дороге после недавнего ливня улеглась, дождь как будто не собирался, солнце светило вовсю, ни жарко, ни холодно. Мальчики быстро устали, особенно младший Дэвид, но Вулфрик умело развлекал их песнями и стихами, спрашивал названия деревьев и цветов, играл числами, рассказывал сказки.

Гвенде просто не верилось, что они это сделали. Еще вчера казалось, что жизнь никогда не переменится, что их вечный удел – тяжелый труд, бедность и несбыточные надежды, а теперь под ногами дорога к новой жизни.

Вспоминала дом, в котором прожила с Вулфриком десять лет. Там осталось немного: пара кастрюль, поленница недавно наколотых дров, пол-окорока и четыре одеяла. Вся одежда на ней, то же касалось мужа и мальчиков; никаких украшений, лент, перчаток, гребней у нее не имелось. Десять лет назад во дворе копошились куры и свиньи, но за годы нужды их постепенно съели или продали. Все жалкое имущество можно восстановить за недельное жалованье, обещанное в Аутенби.

Следуя указаниям Гарри, шли на юг к илистому броду через Аутен, затем свернули на запад и двинулись вверх по течению реки. Русло постепенно сужалось, наконец оказалось зажато между двумя грядами холмов.

– Отлично, плодородная земля, – заметил Вулфрик. – Однако понадобится мощный плуг.

К полудню дошли до большой деревни с каменной церковью. Гвенда робко постучала в дверь деревянной усадьбы возле церкви. Неужели сейчас ей скажут, что Гарри нес полную чепуху и никакой работы здесь нет? Неужели она заставила своих идти полдня впустую? Как же унизительно будет вернуться в Вигли и просить Натана Рива опять взять их на работу. Дверь открыла седая женщина и посмотрела на Гвенду подозрительным взглядом, которым деревенские встречают всех незнакомцев.

– Да?

– Здравствуйте, мистрис. Это Аутенби?

– Да.

– Мы батраки, ищем работу. Гарри Пахарь посоветовал нам прийти сюда.

– Вот как?

Что-то не так, или это просто старая сварливая корова, подумала молодая крестьянка и чуть не высказала свои сомнения вслух. Вовремя спохватившись, поинтересовалась:

– Гарри здесь живет?

– Еще чего, – ответила женщина. – Он простой пахарь. А это дом старосты.

Значит, у старосты с пахарем натянутые отношения, поняла Гвенда.

– А можно поговорить со старостой?

– Его нет.

Батрачка не теряла терпения:

– Вы не будете так любезны сказать нам, где его найти?

Собеседница кивнула в сторону долины:

– На Северном поле.

Гвенда обернулась в указанном направлении, и хозяйка тут же исчезла. Вулфрик заметил:

– Кажется, нам не очень рады.

– Старухи терпеть не могут всякие перемены. Пойдем искать старосту.

– Мальчишки устали.

– Скоро отдохнут.

Пошли по полю. Там кипела работа. Дети убирали со вспаханной земли камни, женщины сеяли, мужчины подвозили навоз. Вдалеке Гвенда увидела бычью упряжку – восемь сильных животных тащили по влажной тяжелой земле плуг. Батраки из Вигли подошли к людям, пытавшимся высвободить застрявшую в яме борону, в которую была запряжена лошадь, и помогли. Вулфрик напряг широкую спину, и борона выскочила. Сельчане с уважением посмотрели на незнакомца. Высокий мужчина со следами ожога на лице приветливо сказал:

– Сильный парень. Ты кто?

– Вулфрик, а это моя жена Гвенда. Мы батраки, ищем работу.

– Тогда вы-то нам и нужны, Вулфрик. Я Карл Шафтсбери. – Он протянул руку. – Добро пожаловать в Аутенби.

Ральф появился через восемь дней.

Беглецы из Вигли поселились в маленьком прочном доме с камином и спальней наверху, где и ночевали отдельно от детей. Пожилые сельчане приняли их настороженно, особенно Уилл Рив и его жена Ви, которая была довольно груба в день приезда, но Гарри Пахарь и остальная молодежь с воодушевлением восприняли нововведения и радовались помощникам.

Им действительно пообещали по два пенса в день, и Гвенда с нетерпением ждала конца первой недели, когда каждому из них выдадут по двенадцать пенсов – целый шиллинг! Вдвое больше самого высокого жалованья, которое они когда-либо получали! Как распорядиться этими деньгами?

Всю жизнь проработав в Вигли, новоселы с удивлением обнаружили, что не все деревни одинаковые. Здесь, где хозяйничала настоятельница Кингсбриджа, царила совсем другая атмосфера. Предвидеть, какое решение в том или ином случае примет самодур Ральф, было невозможно. Жители же Аутенби, как правило, догадывались, как рассудит аббатиса, и улаживали большинство споров, прикидывая, чтобы она сказала, если бы ее спросили.

Мирный спор такого рода возник как раз в день приезда Ральфа. На закате все возвращались домой с поля, взрослые устали, дети бежали впереди, а замыкал шествие Гарри Пахарь со своими нераспряженными быками. Карл Шафтсбери – как Гвенда и Вулфрик, пришлый – поймал на рассвете трех угрей на ужин, поскольку была пятница. И теперь сельчане размышляли, имеют ли батраки то же право, что и держатели, а именно: ловить рыбу в реке Аутен по постным дням. Гарри Пахарь утверждал, что эта привилегия распространяется только на жителей Аутенби. Ви говорила, что держатели, в отличие от батраков, платят лорду, а имеющие дополнительные обязанности должны иметь и дополнительные права. Принять решение попросили Уилла Рива, но он рассудил иначе:

– Я думаю, мать-настоятельница сказала бы так: коли церковь предписывает есть рыбу, эта рыба должна быть предоставлена всем.

С ним согласились. Вдруг резко подул холодный ветер, и Гвенда увидела двух всадников. Верховые были в полумиле, за полями, и направлялись к деревне по той же тропе, что и сельчане. Крестьянке показалось, что это воины: крупные лошади и тяжелые стеганые плащи, какие обычно носили ратники. Батрачка толкнула мужа.

– Вижу, – мрачно сказал он.

Случайно такие люди в деревню не приезжают. Лорды презирали всех тех, кто трудится на земле и ухаживает за скотиной, и обычно являлись только забрать у крестьян то, что считали ниже своего достоинства производить самим, – хлеб, мясо, эль. Их мнение относительно того, что им причитается, всегда расходилось с подсчетами самих тружеников, и неизбежно вспыхивали споры.

Скоро, увидев всадников, затихли и все сельчане. Гвенда заметила, что Гарри развернул быков к деревенской окраине, но не поняла зачем. Она не сомневалась, что всадники приехали искать сбежавших батраков, и стала молиться, чтобы это оказались бывшие хозяева Карла Шафтсбери или еще кого-нибудь из пришлых, но, подойдя ближе, узнала Ральфа Фитцджеральда и Алана Фернхилла. Сердце ее упало. Этой минуты молодая крестьянка очень боялась. Она знала, что Ральф может узнать их местопребывание. Значит, отец догадался и не стал молчать. И хотя Тенч не имел права забирать их обратно, он рыцарь, лорд, а значит, может творить что хочет.

Бежать было поздно. Крестьяне шли по тропе между раскинувшимися вспаханными полями: побеги они, Ральф и Алан тут же их увидят и кинутся в погоню: а в таком случае Гвенда и Вулфрик, отдалившись от сельчан, окажутся совсем беззащитны. Угодили в ловушку в чистом поле. Она крикнула сыновьям:

– Сэм! Дэвид! Идите сюда!